Вечность в прошлом

      Облачные Глубины столь же тихи, как и в его мире. Прочный, плотный щит облегает всю территорию горы, начиная от главного входа и заканчивая отдалёнными уголками Обители. Шаг, и Вэй Усянь оказывается там, куда и не думал возвращаться. Он глубоко вдыхает, прикрыв глаза, и чувствует запах — тот неуловимый запах благовоний, которые почти постоянно воскуривают в Облачных Глубинах — и сразу чувствует, будто одновременно и дома, и нет.       Воспоминания накатывают, как волна. После каждой охоты он возвращался, использовал жетон, который передал ему Лань Сичэнь после замужества, и стремительно шёл к цзиньши, а уже там кидался обнимать мужа, ждавшего его за низким столиком для гуциня. По возвращению из Цайи он прятал кувшины под половицы, а локвы укладывал в глубокую глиняную чашу; некоторые подарки он оставлял прямо на столе или передавал в руки Лань Чжаня и Сычжуя, если у него получалось застать их на месте. Однажды он украл жетон Лань Чжаня прямо на глазах стражника, стоя прямо перед этими воротами. Иногда он позволял себе шалость и сбегал в поселение, когда наступили дни Памяти. В редкие месяца он сбегал с детьми на охоту, чтобы научить их новому, пока это запрещают наставники, или показывал им фестивали, чтобы юные адепты могли отдохнуть.       Вспоминает, как именно в Облачных Глубинах помирился с Цзян Чэном. Как именно здесь они с Лань Чжанем во второй раз поклонились по всем правилам и обычаям, обязав себя узами брака.       Слёзы почти текут по лицу — но Вэй Усянь поднимает руку и трёт глаза, не позволяя себе проронить ни слезинки.       Вэй Усянь почти уверен, что может услышать:       — С возвращением, господин Вэй. Расскажите о Ланьлине и Цзян Ваньине?       Крепко зажмурившись, он трясёт головой и прогоняет голос Лань Сичэня прочь, а после подходит к страже, не позволяя мыслям запутать его.       Сейчас и здесь нет ни Лань Сичэня, ни кого-то, кто мог бы заменить его. Вэй Усянь здесь чужой человек, лишённый права называть Облачные Глубины домом.       — Доброго дня, господа, — он кланяется наполовину, а после протягивает лист бумаги. — Лань Цижэнь отправлял мне приглашение.       Стража смотрит на него с недоверием. Один из них читает текст, другой — стоит, обхватив ладонью рукоять меча. Эти двое из стражи куда более ответственные, чем те, которых помнит Вэй Усянь; он не помнит имён караульных, но те всегда боялись его или смотрели, как на врага, но и не смели даже брать в руки ножны. Чей-то страх ушел в забытье, чей-то остался.       В конце концов, старший из них кивает, возвращает лист Вэй Усяню и отходит. Второй мужчина копирует движения первого.       — Проходите, господин Лань, — кланяется один, и второй повторяет за ним. — Глава ордена сейчас в главном павильоне и занят. Вам следует пройти до гостевого павильона и подождать его там. Попросите встречного адепта проводить вас.       Кивнув, сдерживая недовольство, Вэй Усянь проходит через барьер. Чувствует лёгкое покалывание на запястье, когда делает шаг дальше, словно Лань Чжань радуется вместе с ним и говорит:       — С Возвращением, Вэй Ин.       Сопровождающие не нужны, пусть Облачные Глубины этого времени не были подвержены огню и бегству; расположение домов примерно то же, и мужчина легко находит тропинку к гостевому павильону.       Вместе с тем он впервые чувствует облегчение. Тёмная энергия не шепчет ему слова, не наставляет и не ведёт его через мрак. Как давно Вэй Усянь мог чувствовать подобное облегчение?       Со дня, когда умер его муж, тьма не переставала шептать и говорить голосом тех, кого он любил и любит. В Облачных Глубинах же она отступает, словно испуганный зверёк, и Вэй Усянь не сдерживает нахальной мысли, что и поделом ей. Заслужила за соблазн.       А призраки прошлого отступают, давая вздохнуть полной грудью.       Гостевой павильон — это ряд гостевых домов, если прибывший захочет переждать здесь ночь-другую, и большое строение, где проходят встречи с гостями. В случае собрания кланов Лани используют павильон собраний, более изящный и вместительный. Прежде Вэй Усянь бывал здесь, как муж Лань Ванцзи, и присутствовал на некоторых маловажных собраниях, а также сам принимал гостей, пока двое Нефритов уходили по делам в ближайшие поселения.       Куда ни пойдёт, Вэй Усянь везде видит знакомые очертания, вспоминает ушедшее время и чувствует глухую боль. Именно по этой причине он не хотел возвращаться, потому что знал, что это будет тяжело; однако сейчас его ждут дела, на его плечи возложены надежды главы клана Цзян, и эти жизнь и мир отличны от его собственных, прежде пережитых.       В письме говорилось не только о встрече. Лань Цижэнь просил его побыть с молодыми господами Лань, и из маленькой приписки он понял: дети пожелали увидеть внезапного господина снова. Кроме того, его ждёт некоторая политическая работа, от которой уже заранее болит голова.       Вздохнув, мужчина садится на одно из мест для гостей и расслабленно опирается о руки, немного откинувшись назад. Что бы не произошло, вероятно, Вэй Усяню предстоит ждать Лань Цижэня долго, а пройтись по Облачным Глубинам он не имеет права, как некто приглашённый. Несмотря на фамилию Лань и обе ленты, одна из которых его мужа, сейчас его ничего не связывает ни с этими людьми, ни с этим местом.       Двери неожиданно скоро открывают, и в проёме возникает женщина, от вида которой кровь застывает в жилах. Так и замерев, вытаращив взгляд, и разве что не согнувшись в поклоне, но поднявшись на ноги, он смотрит на вошедшую, сопоставляя женский образ, весьма очевидно, госпожи Лань с образом Лань Чжаня, которого он знал. Ошибаться он не может, но и поверить — тоже.       Ни разу за эту жизнь он не слышал ни имени этой женщины, ни её статуса в ордене, пусть в слухах и пробегали новости только о смерти Лань Цинхэна. Мысль об этом не задержалась в голове Вэй Усяня, потому что в его воспоминаниях не осталось ничего об этой женщине. Лань Чжань помнил о ней мало и размыто, а Лань Сичэнь предпочитал не вдаваться в подробности их детства без надобности. Для самого Вэй Усяня она была не более чем матерью мужа, красивой со слов прочих женщиной и бесконечно наказанным за прегрешения перед кланом человеком.       А теперь он видит её статный, красивый и изящный образ так близко. Меч на её поясе почти не двигается, точно женщина вовсе не идёт, а плывет, а взгляд до мурашек напоминает взгляд Лань Чжаня. Тот же янтарь, почти лишенное эмоций лицо. Холод стали.       Тысяча воспоминаний — их осколков, было бы вернее сказать, — пробегает в мыслях Вэй Усяня, но он вдруг неожиданно понимает, что никогда и нигде не слышал имени этой женщины. Для всех членов клана и адептов других орденов она осталась только «Госпожой Лань». Было ли это также частью её наказания?       Остановившись перед ним на достаточном расстоянии, она легко склоняет голову в приветствии. Скользнув взглядом по его телу, она неожиданно приподнимает губы в намеке на улыбку и смотрит в его глаза. Не позволив себе дёрнувшись, Вэй Усянь тем не менее ощущает колкий необъяснимый страх.       Эта женщина опасна.       — Господин, — она чуть заминается, не изменившись в лице, и даже не пытается сделать вид, словно пытается вспомнить его фамилию — точно делает эту заминку нарочно, — Лань. Приветствую вас в Облачных Глубинах от лица главы клана.       — Главы клана? — озадаченно переспрашивает он, дрогнув на мгновение.       Определенно, место Цинхэн-цзюня занял Лань Цижэнь, но его место главы клана, оказывается, переняла госпожа Лань. Эта новость, совершенно точно, слишком неожиданна.       Издав короткий смешок, она проходит ближе; поступь женщины тихая, как у истинного мастера на пути совершенствования, а её прямая осанка выдаёт в ней далеко не хрупкое создание. Повидавший многих заклинательниц, Вэй Усянь может сказать, что эта женщина не из робкого десятка и закалена, как сталь, а не просто шипастый цветок. Редкий талант и умение.       Такими, как она, он искренне восхищается.       Запоздало, но Вэй Усянь вдруг понимает, что сделал непростительную оговорку, но сказанного не вернуть. Он был обязан слышалось об этом, но, к своему несчастью, не интересовался делами клана Лань настолько, что избегал большинства слухов, пока они сами не окружили его на состязаниях и Совете.       Тем не менее, возникает проблема, с которой нужно что-то сделать и срочно — он не знает, как ему обращаться к этой женщине.       — Похоже, вы и правда не слышали всех новостей, — говорит женщина неожиданно мягко, пусть и с отголоском стали, и это совершено не соответствует её бесстрастному образу. — Прогуляйтесь со мной, господин Лань.       У меня есть к вам разговор.       Образ нежной матери Лань Чжань будто разбивается вдребезги, потому что эта женщина далека от звания «нежной».       Коротко кивнув, он смотрит на неё, и она, удовлетворенно кивнув в ответ, разворачивается и идёт к выходу. У дверей ей кланяется стража, и стоит госпоже Лань показать им лишь один знак, как те, поклонившись снова, уходят.       В воспоминаниях Лань Чжаня мутный образ матери был нежным, как весенний цветок, и муж помнил её тихий голос, заботу и напевы старых мелодий, осторожную и почти неловкую игру на гуцине и странную скованность.       Эта женщина же предстаёт истинной госпожой, имеющей власть, о которой и подумать было бы нельзя, а в её словах полно той стали, которая присуща настоящему лидеру даже не клана — ордена. Как могли запереть в клетке кого-то вроде неё? Это… Несправедливо.       Пусть Вэй Усянь и жил в клане Лань, но не преисполнился и каплей их старых обычаев, от которых они с Лань Ванцзи и Лань Сичэнем успешно избавились — в большей степени. Многие правила стали невостребованными, какие-то и вовсе стёрли, а третьи оставили на совесть желающих. Никто из адептов не пострадал, и сама цель клана осталась прежней, но жизнь в Облачных Глубинах без правил, в которых запрещалось даже улыбаться, стала легче. И действительно, убийство кого-то — жестокий поступок, но каждый в их поколении понимал, что порой это — необходимость, и вершить судьбу убийцы следовало в соотвествии с преступлением. Ни в одном свитке не было указано истинной причины и разбирательств, точно Лань Цинхэн без причины женился на госпоже Лань и запер её против воли из собственных эгоистичных чувств и желаний.       Качнув головой, он обращает внимание на спину женщины и думает, каково это — прожить взаперти целую жизнь и не возненавидеть весь мир.       Следуя тропинке, они прошли вглубь Облачных Глубин. Окрестности весьма знакомы: ученические павильоны, отдаленный образ знакомой библиотеки, скрытый пышными деревьями образ павильона целителей и домов учеников внутреннего круга.       — Мне довелось услышать, как Цзян Фэнмянь хвалит вас, как учителя, — между тем говорит женщина, чуть повернув к нему голову. — Редкое событие для главы Цзян.       Разумеется, Цзян Фэнмянь хвалит его, но за простой лестью скрывалась цель завоевать доверие.       Ровно также он знает: это не редкость, а лишь возможность, которую Цзян Фэнмянь услужливо подарил ему, решив использовать цель во благо. Быть разменной монетой в чужой игре неприятно и чуждо для Вэй Усяня, потому что он уже проходил это во времена войны с Цишань Вэнь, однако сейчас он не глупый мальчишка. В этой сделке был прок и для него: пока ему доверяют, он может видеть дорогих ему людей и заботиться об их безопасности.       — Вот как? — отвечает он, удивившись лишь для виду. — Никогда не думал, что он такого мнения обо мне.       — О, он высокого мнения о вас, господин Лань, — она почти неслышно хмыкает и смотрит вперёд. — И мои дети — тоже. Они много рассказывали о том, что вы сделали в конце состязания, — она оборачивается к нему с едва заметной ухмылкой на устах, — и о вашей игре.       В этот момент Вэй Усяню кажется, словно бы его поймали с поличным. Кашлянув, он улыбается как можно невиннее и предпочитает увести взгляд на пейзаж вокруг.       — Они выглядели ужасно одинокими, — тихо говорит он, качнув головой. — Прошу прощения, если это действие было дерзким.       Разве он мог тогда оставить молодых Лань Хуаня и Лань Чжаня стоять и тренироваться там в одиночестве, пока прочие адепты и лидеры орденов пировали? Помня рассказ обоих Нефритов, он не мог удержаться от того, чтобы составить детям компанию. Кроме того, он обожает детей, любит заботиться и учить их. А конкретно эти дети и вовсе были дорогими частичками его сердца.       Тем не менее, то действие действительно было наглым, если взглянуть со стороны, ведь сейчас он принадлежит ордену Цзян, пусть и не официально, и не как адепт, а учитель, однако и с кланом Лань у него нет никаких отношений. Брак с Лань Чжанем существовал только в его мире, и только он знает и помнит об этом. Договор между двумя орденами — Юньмэн Цзян и Гусу Лань — был подписан между Цзян Чэном и Лань Сичэнем в его прошлом.       — Ничего страшного, господин Лань, — она качает головой. — Они дорожили отцом, и его утрата всё ещё тяготит их. Дети есть дети даже в клане Лань.       С этим замечанием невозможно не согласиться.       Их путь пролегает в тишине, и Вэй Усянь задается вопросом, о чем хотела поговорить госпожа Лань, просив о прогулке. Очевидно, не о праздных вещах.       Оглянувшись, он замечает храм предков, узнает очертания Стены Послушания и морщится. Как и в прошлом, в нём всё ещё клокочет желание уничтожить это каменное недоразумение, некогда созданное предками Лань.       Постепенно окружение сменяется, и они идут по лесу, который скрывает одну тихую часть Облачных Глубин. Эта местность достаточно хорошо знакома Вэй Усяню, и ровно также он прекрасно понимает, куда ведёт эта узкая, почти заросшая травой тропинка. По ней он ходил уже много лет, раз в каждый год, шёл подле Лань Чжаня, молчаливо высказывая поддержку. Наверное, он может пройтись здесь даже с завязанными глазами — настолько хорошо знает местность здесь.       Причина, почему они идут именно туда, остаётся для него так или иначе загадкой.       Путь приводит их к ветхому домику, посеревшему от времени и немного покосившемуся, потому что его не поддерживают никакие талисманы. Кажется, словно стоит только дунуть на это место, и оно упадёт, рассыпавшись пеплом. Горечавки, скрыв свои бутоны, создают собой поле, поражающее воображение той красотой, которая должна быть в таком заброшенном, отрезанном от другого мира месте.       И вместе с тем это место полнится отголоском незримой боли и отчаяния. Сколько раз он представлял себе мать Лань Чжаня, проживающей здесь годы своей жизни не по своей воле? Сколько раз вспоминал рассказ Лань Сичэня и прокручивал его в голове из раза в раз?       Моргнув, он пытается скрыть горечь, наверняка проступившую на его лице, и поспешно мотает головой, как если бы не понимал, куда его привели.       — Что это за место, госпожа Лань?       В ответ доносится лишь молчание. Вместо ответа женщина подходит к домику, касается ручки двери и обводит её ладонью, словно чем-то очарованная. О чем она думает прямо сейчас? Была ли её судьба той же и в этом мире?       Почему они здесь на самом деле?       Однако ответа так не звучит в этом глухом, сохраняющим свою горькую тишину месте. Рука женщины касается ветхих, посеревших от времени досок так, точно она считает каждую выпирающую щепку стен и дверной рамки. Одна, другая — он неосознанно следит за движением её изящных пальцев.       — Лента на твоей руке, — наконец говорит она, не оборачиваясь, — принадлежит моему сыну. Думаю, — она отпускает ладонь на ручку двери и медленно проводит самыми кончиками пальцев по резьбе, — тебе достаточно известно об этом месте, если она была отдана тебе, господин, — он делает заминку и наконец оборачивается, — Лань. Эта семья очень чтит традиции предков.       Мурашки пробегают по телу Вэй Усяня, а мысли путаются в один большой неопрятный комок, который ни распутать, ни потянуть. Появляется желание прижать руку, на которой повязана лента мужа, ближе к себе, однако он чувствует, как ткань широкого рукава скрывает его запястье и половину ладони. Кожа на правой руке словно бы горит.       Отчего госпожа Лань говорит подобные вещи? Определено и точно, здешний Лань Чжань — этот хмурый, уже узнавший, что такое утрата, ребёнок ещё не сформировал своё золотое ядро, хотя и близок к этому. Может, есть другая причина? Проверка?       Мысли текут одна за другой — бегут, точно всполошённый резким звуком конь, — однако где искать верный ответ?       — Прошу прощения, госпожа Лань, но ваши слова мне непонятны...       Вздохнув, женщина открывает дверь в домик, и горло Вэй Усяня сдавливает. Даже издали он видит знакомое убранство одной-единственной комнаты в этом небольшом домике. Видит свисающие с полок засохшие лечебные травы, кровать, аккуратно застеленную серым одеялом, вазочку, в которой нет цветов, низкий столик.       В мире Вэй Усяня здесь были некоторые безделушки — игрушки, которые госпожа Лань делала своим детям, лежали её короткие записки и ноты, которые она знала, лежал и её одинокий, лишённый сил меч в самом центре кровати.       Оказавшись в глубине здания, она касается полки, и что-то в её движениях — медленных, изящных — словно бы говорит о том, что в происходящем для неё есть нечто меланхоличное и дорогое. Дёрнув пучок трав, она тем не менее бесстрастно наблюдает за тем, как он падает на пол и рассыпается едва ли не пылью, а после оборачивается к спутнику. Сглотнув, Вэй Усянь делает шаг в её сторону, но замирает у порога, точно какое-то заклинание не позволяет пройти дальше. Ноги придавило к земле.       — А-Чжаню было восемь, когда я умерла, но он уже развил своё золотое ядро. В этот раз это случится, похоже, чуть позже, но, — она задумчиво наклоняет голову вбок, точно в сухих стеблях скрывается нечто очень интересное, — я помню его ци. Никакой твой рукав не скроет этого. По крайней мере, от матери, — она оглядывается на него вновь, — точно не скроешь.       В этот раз он не может сдержать удивления, и он был бы готов осесть на землю прямо сейчас, если бы не держался за дверной косяк. Меч беспокойно дребезжит на поясе, однако Вэй Усянь не знает точно, стоит ли ему действительно бояться быть убитым или нет.       Однако верно ли он всё понял?       Как и он, госпожа Лань пришла из его мира — но его ли, на самом дела? — и если это так, то почему, учитывая временной промежуток, они появились почти в одном времени? По какой вообще причине помимо него здесь оказалась ещё и госпожа Лань?       — Ты ведь и имени моего не знаешь, не так ли? — она моргает и отворачивается от него, сдёрнув с полки пучок трав. — Это нормально. Со слов той женщины, меня забыли все, кто знал. Хм, — она задумчиво склоняет голову вбок. — Как плата. С тебя ведь тоже её взяли?       На секунду ему показалось, словно уголки губ этой женщины растянулись в намеке на хитрую улыбку — даже ухмылку! И эти слова, и её выражение лица, и эта искра, заплясавшая в её золотистых глазах — всё указывало на то, что над ним самым изящным образом издеваются. Точно пытаются обучить непонятливого ребенка простому заклинанию!       Однако это помогает, и первоначальное удивление отходит на задний план, и вместо него в мужчине вспыхивает лёгкое раздражение и восхищение от этой изощренной игры в слова.       И вместе с тем он окончательно и бесповоротно понимает, что смысла в возражениях и отрицаниях нет. Как бы там ни было, госпожа Лань совершенно точно вернулась в этот мир так же, как и он.       — Не думал, что есть кто-то ещё, — бормочет он, отпустив несчастный косяк. Есть ли действительно смысл отвечать на последний вопрос? Тем не менее женщина выжидает после его слов, и он со вздохом продолжает. — Меч, флейту и колокольчик.       Сейчас у него другой меч и нет колокольчика чистого сердца, а флейта… Понадобится воспользоваться тёмной ци, так он сделает себе подручную. Каждая новая ломается спустя пару нот, а на искусную и крепкую не хватает средств.       — Признаться, я тоже не ожидала такого, — говорит она, сорвав последний пучок и развернувшись к нему полностью. — Как тебя зовут на самом деле? Не думаю, что ты Лань.       Это… очевидно.       — Вэй Усянь, — тихо говорит он, вспоминая, как давно не использовал родную фамилию. — Вэй Ин.       — Вэй Усянь, значит, — она кивает этому. — Можешь звать меня Цзиньхуа.       От Вэй Усяня не укрывается то, что госпожа Лань не произнесла фамилии — ни своей настоящей, ни той, которую переняла в браке.       Можно ли было назвать это актом доверия? Вполне возможно, что так оно есть, потому что в ином случае эта женщина не стала бы признаваться ему в том, что пришла из другого мира.       — Позволите спросить, Цзиньхуа, — неловко спрашивает он, — как получилось, что вы...       Запнувшись, Вэй Усянь не знает, как продолжить свои слова. Вопрос вполне ясен ему, но как обличить его в слова? Будет грубо, если он спросит напрямую, почему она выжила.       Понятливо хмыкнув, она проходит мимо него, не задев ни плечом, ни волосами, ни изящной белой лентой клана, вплетенной в её волосы, и замирает неподалеку, взглянув на чистое небо.       — Для начала мне стоить прояснить, раз ты не знаешь, — говорит она, едва нахмурившись, — Цинхэн не запирал меня в этой жизни. Наверное, мы даже были счастливой семьей? — она усмехается так, точно сказанное ей — смешная, безумная шутка. — В любом случае… — она обращает свое внимание на Вэй Усяня и смотрит на него тем взглядом, который он так часто видел в глазах соратников и своих собственных, когда все они сражались против Вэней. — Цинхэн был довольно наивен во всём, что касалось меня.       И, о, он вдруг бледнея понимает, что это было вовсе не самоубийство, а убийство — изящное, осторожное и намеренное.       Лань Цзиньхуа убила учителя главы ордена, и за это её сначала наказали, а после Цинхэн-цзюнь решил насильно взять её в жены. Новость о том, что она убила его в этой жизни, могла бы быть неожиданной, не знай Вэй Усянь, что она уже убивала в прошлом. Однако… Это удивляет куда больше, чем он ожидает.       К тому же, безмятежное лицо женщины, которая так свободно говорит про убийство собственного мужа, даёт ясно понять: она не жалеет о том, что сделала это; она жалеет, что не сделала этого раньше. Вэй Усяню неведомо, какой была жизнь молодой госпожи Лань до и после рождения двоих детей, он только знает, что с ними она была нежной и любящей матерью, но что происходило в то время, пока их не было... Об этом может знать только сама госпожа Лань.       И тем удивительнее то, что её, убийцу своего мужа, запомнили тёплой души женщиной, потому что прямо сейчас Вэй Усянь видит лишь хладнокровного лидера клана.       И вместе с тем он понимает, что это справедливая судьба для того, кто запер её.       — У нас будет время поговорить о прошлом, — отрезает она и смотрит на Вэй Усяня. — А-Чжань и А-Хуань ждут встречи с тобой. Впрочем, — она хмыкает, развернувшись к тропинке, — у тебя была другая цель визита.       Стоит ли Вэй Усяню в самом деле задуматься над тем, чтобы больше никогда не посещать Облачные Глубины?..       Учитывая то, как легко Цзиньхуа догадалась о его сущности, она может также легко догадаться и об истинной цели его визита. Проницательности этой женщины мог бы позавидовать даже Не Хуайсан, и, быть может, у неё есть даже шпионы, которые приносят ей все слухи?       Между тем это может быть действительно только её пытливый ум, потому что разговоры об альянсе велись и раньше. Попытки Цзян Фэнмяня провалились одна за другой, насколько ему известно, из-за безотказного решения клана Лань. Их орден не желал вмешиваться в военные распри и ставить под удар ни свои земли, ни простых людей, ни адептов.       Изначальная радость от возможности увидеть маленьких Лань Хуаня и Лань Чжаня исчезла ещё в тот момент, когда Цзиньхуа привела его сюда, и теперь он витает в постоянном напряжении. Таких врагов иметь — себе дороже.       Качнув головой, Вэй Усянь закрывает дверь в домик и отходит от строения.       Кто же жил в этом месте, если Цзиньхуа не запирали здесь?       — Цзян Фэнмянь хотел обсудить возможность альянса, — соглашается Вэй Усянь.       Дождавшись его, Цзиньхуа разворачивается и идет по тропинке, а Вэй Усянь следует за ней, не сбавляя бдительности.       — Можешь передать ему, что орден Гусу Лань и его кланы согласны, — говорит она по пути, — Цинхэн был против, но Цижэня легко склонить в нужную сторону. К тому же, — произносит она с очевидным с довольством в голосе, — большинство членов совета Старейшин согласны с тем, что альянсу быть, и Гусу Лань в его строю — тоже. Война с орденом Солнца не за горами.       В наступившей тишине Вэй Усянь не издаёт ни звука и поджимает губы, понимая: это горькая, неизбежная правда. Если история этого будет схожа с его собственной, то до войны им остаётся каких-то семь или восемь лет. Для Вэй Усяня, прожившего достаточно, этот срок похож на быстрое дуновение ветра.       Вслед за этим они не произносят ни слова, и у Вэй Усяня получается расслабиться лишь к концу их пути.       Ровно так, как и обещали — его проводили до небольшой поляны, куда дозволялось приходить очень немногим и где было расположено несколько домов. Они находят Лань Хуаня и Лань Чжаня за медитацией, которую не решаются прервать, и молча дожидаются, пока оба закончат с тренировкой.       Лань Цзиньхуа устраивается на каменной скамейке и смотрит то на облака, то на вершины гор. Расслабленная, но вместе с тем внимательная.       Поразительная. И в равной степени пугающая. Вэй Усянь действительно не может представить её хотя бы немного нежной матерью, но стоит детям закончить с медитацией, и они тут же замечают её, поприветствовав сначала скупо, как положено, а после — звучным и радостным «Матушка». Взгляд Цзиньхуа тут же теплеет, и она подходит к сыновьям, присаживается возле них на земле и что-то тихо говорит им.       Проходит пара секунд, и Лань Хуань улыбается чуть ярче, счастливее, и даже во взгляде Лань Чжаня вдруг загораются искры удивления. Братья одновременно оборачиваются к нему, и он вдруг задаётся вопросом, что такого им сказала Цзиньхуа?       Первым, как бы странно ни было, подходит именно Лань Чжань.       — В прошлый раз вы умолчали, что друг мамы.       Сдержанно улыбнувшись, он бросает короткий взгляд на Цзиньхуа, но та уже устроилась на той же скамейке, обратив всё своё внимание на мягкие облака в небе. Прочистив горло, Вэй Усянь оборачивается к детям и кивает.       — Ах, А-Чжань, прости этого старика. Никак не подумал, что это такая важная деталь.       — Дядя тоже умолчал, — сдержанно замечает Лань Хуань.       — Твой дядя о многом молчит, — возвращает Цзиньхуа, вступив в разговор. — А-Хуань, А-Чжань, разве вы не о другом хотели спросить?       Маленький А-Чжань отчаянно краснеет ушами, точно его поймали за пакостью, а Лань Хуань внезапно становится нерешительным и робким.       — Мы хотели… — Лань Хуань на мгновение замолкает, точно пытается подобрать слова. — Снова потренироваться.       — Поиграть, — вежливо подсказывает им Цзиньхуа.       — Мама… — тихо возражает Лань Чжань.       И Вэй Усянь смеется, вдруг ощутив невероятное облегчение и осознание — о, определено, его дорогой муж был чистой копией своей матери, и видит это сейчас так ужасающе отчетливо. Точно также, не изменяя своему бесстрастному лицу, он мог говорить и о праздных вещах, и о важных, и о совсем пустяковых, и довольно часто мог даже флиртовать с ним, не краснея ни лицом, ни шеей.       Определенно, эта женщина проницательна и может видеть других насквозь, но она действительно просто скрывает свои чувства. И Вэй Усянь вдруг очень и очень благодарен тому, что его муж унаследовал эти её черты, потому что ему становится легче дышать от этого осознания.       — Мы можем потренироваться, — объявляет в конце концов Вэй Усянь.       Вскоре слуги приносят им деревянные мечи на каждого.       В первую очередь он решает отдать всё дело в руки детей, раздаёт им указания и даёт время сначала на разминку, а после — на саму тренировку. Верные себе, они ведут себя серьезно и строго, держатся так, словно это действительно настоящий тренировочный бой, но на самом деле — это лишь представление, которое слишком серьезное, чтобы назвать игрой, и слишком неловкое, чтобы назвать реальным боем.       — Брат, — с укором говорит Лань Чжань, нахмурив крошечные брови.       Вместо виноватой улыбки на лице Лань Хуаня играет лёгкая тень самодовольства. Мальчик опускает меч, которым секундой ранее «пронзил» грудь младшего брата.       — Будь быстрее, диди, — советует Лань Хуань.       Лань Чжань хмурится больше, и он кажется почти взрослым.       — А ещё ты можешь использовать уловки, — намекает Вэй Усянь, наблюдая за их игрой-тренировкой.       Это не помогает. Честный и следующий правилам Лань Чжань продолжает бой чинно и правильно, и он снова проигрывает, когда деревянный меч утыкается в его плечо.       После этого Вэй Усянь учит его уловкам: вступает в игру неожиданно и резко, почти валит Лань Хуаня на землю, но этот мальчик достаточно смышлёный. Увернувшись в последний миг, он сам обходит Вэй Усяня, и они почти танцуют — играя, конечно, скорее дурачась, но так, что это и похоже, и не похоже на тренировку.       Лань Чжань наблюдает за ними с мрачным выражением на лице, пока Вэй Усянь не втягивает и его в игру — и приходиться приложить совсем немного усилий, чтобы сделать это. Лань Чжань поддаётся на его уговоры так же легко, как и Лань Ванцзи в своём почтенном, но молодом возрасте, и это почти больно. И это весело. Обычно такой серьёзный ребёнок и играет с ним в драку — и это очаровательно.       В момент, когда они путаются в происходящем и дети просто валят его на землю, со стороны раздаётся тихий смех, краткий и искренний, который он даже не ожидал услышать, но от которого становится легче на душе.       Оглянувшись на Цзиньхуа, он замечает тень счастья в её глазах, которого прежде не видел, слишком плененный страхом и замешательством. Эта женщина… Она дала ему четкое предупреждение, угадала ход его мыслей, цели и назвала другом перед детьми, в которых, безусловно, души не чает — и Вэй Усянь кружится в клубке противоречивых чувств, все больше склоняясь к мысли, что ему будут рады в Гусу Лань.       Эта мысль становится крепче, когда Цзиньхуа протягивает ему выходной жетон у самых ворот.       — Я знаю чувство потери, Вэй Усянь, — тихо говорит она, прогнав стражу прочь. Те не ушли с постов, но отошли на приличное от них расстояние. — И я знаю, как важно быть с теми, кого ты любишь. Воспользуйся шансом так же правильно, как и я.       В прошлом эту женщину заточили в клетке из ветхих стен, а сейчас, очнувшись в новой жизни, она взяла себя в руки несмотря на жалкую судьбу в прошлом и заняла пост, который не должна была занимать по праву.       А Вэй Усянь… Бежал. Постоянно, беспрерывно. Даже сейчас, оказавшись в иной мире и шансом на третью жизнь, он не стал делать того, что мог сделать — и бежал от Облачных Глубин, как от огня. Несмотря на боль, он любит этих детей — совершенно не так, как любил своего Лань Чжаня и его брата, и любит совершенно иначе детей Цзян, которых взялся обучать. Однако он всё это время действительно бежал, влекомый мыслью только спасти.       — Боль — часть нашей жизни, — произносит она с тенью усмешки, и Вэй Усянь вдруг правда задумывается, не умеет ли она читать мысли. — Твоё лицо, как исписанное полотно.       — Вы пугаете, — ворчит он, спрятав жетон в рукаве одежды, и тот приятно оттягивает ткань.       На лице женщины вдруг залегает тень печали, и она смотрит на облака. Вэй Усянь в который раз задумывается, почему она так часто смотрит на небо, а после вдруг понимает.       После более чем десяти лет, которые она провела в заточении, не будет ли это равняться желанной и жадной привычке?.. Осознание этого ошеломляет его, и он вдруг задумывается, была ли Цзиньхуа такой всегда — бесстрастной, скрывающей эмоции за крепкой стеной?       — Время учит замечать всё, Вэй Усянь, — в конце концов говорит она и оборачивается к нему. — Удачного пути.

***

      На обратном пути до Юньмэна Вэй Усянь решает завернуть. За густым, непроглядным лесом скрывается тихая, мирная деревушка. Это место кажется даже идеальным — оторванное от прочего мира, скрытое в самой гуще леса и богатое дарами природы. Мирным, однако, его назвать трудно, потому что оказывается, что здесь бушует проклятье.       — Уже пятерых детей украли, а заклинатели всё не приходят к нам, — плачет старушка, качая головой; лицо её потеряло краски, а глаз будто истратили всякую жизнь. — Ох, что же нам делать.       Позади него стоит хрупкая, худая женщина, чья-то мать, как понимает Вэй Усянь, и она подходит ближе, прижимая к груди какую-то ткань. Вид её не хуже, чем у пожилой женщины, и Вэй Усяню становится до жути больно за этих людей. Он невольно вспоминает тех Вэней, которых оберегал после войны.       — Господин, — тихо говорит она, почти хрипя, — я вижу у вас меч. Возможно... Возможно, вы можете помочь нам? Прошу, это дети!..       Коснувшись взглядом гущи леса, он хмурится. После вздыхает и кивает.       Конечно, он не планировал ввязываться ни в какие охоты, а намеревался просто добраться до Юнмэна, свернув на другую тропу. Определённо, Цзян Фэнмянь будет не слишком рад его задержке, но и ничего не попишешь. Оставлять людей в беде не в его привычках.       — Расскажите подробнее.       И ему рассказывают.       Началось всё с пару недель назад. Один ребёнок пропал, и взрослые сначала решили, что тот потерялся в лесу. Поиски не увенчались успехом: его не нашли ни живым, ни мертвым. Затем пропал другой ребёнок. Ещё один. После пропажи третьей девочки жители наказали детям не выходить из домов, запретили даже подходить к лесу близко и сверху запугали ужасными историями.       Двое других детей, видимо, очень смелых, решили, что всё это пустяки. И пропали.       Странных людей не было, последний гость — купец — приходил месяц назад, а до него не было ни подозрительных личностей, ни заклинателей.       — Возможно, охотились на зверя и потревожили кого-то? — раздумывает Вэй Усянь, почёсывая кончик носа. — Или были странные смерти? Самоубийства?       — Что вы, господин, — ужасается мужчина. — Здесь никогда не было никакой беды, так откуда ей взяться теперь? — он качает головой. — И странных смертей не было.       Оставшись с крохой информации, лишь со знанием о пропавших детях, Вэй Усянь подготавливается и ждет наступления ночи.       Баоху глухо стучит по поясу, когда он пробирается сквозь тени деревьев. Вокруг тишина. Глухая, мертвая и очень напряженная. В воздухе витает флёр тёмной энергии. Эта нить очень хрупкая и тонкая, но он следует ей и пытается уловить хоть что-то.       И приходит ни к чему. Отголосок тёмной энергии тает, словно снег на солнце, и он замирает посреди пустой открытой поляны. Оглядевшись, он всё же замечает нечто странное: пара деревьев здесь обшарпана, а земля притоптана будто совсем недавно. Нахмурившись, он идёт дальше по тропинке.       Тело содрогается от увиденного. Дети, припав спинами к холодному камню, почти не двигаются и едва ли подают признаки жизни. Перед ними лежит и еда, и вода, и один из детей даже жадно уплетает чёрствую, судя по виду, булку, пока не замечает Вэй Усяня, и тогда булка падает из слабых рук.       — А-Я, А-Я, проснись! — непрерывно шепчет мальчик, толкая в плечо сидящую рядом с ним девочку.       Та шевелится и с трудом открывает глаза. Сон сходит с её лица сразу, как она видит мужчину перед ней, и Вэй Усянь торопливо прижимает пальцы к губам, призывая к тишине.       Оглядевшись, он тихими шагами подкрадывается к детям и присаживаетсы перед ними, не сводя взгляда с окружения.       — Кто вас украл? — шепчет он, обратившись к единственным двум детям, которые не спали.       Мальчик хмурится — самый смелый и не очень пугливый, похоже; девочка хлопает глазами и прижимается к стене так, словно хочет слиться с камнем воедино.       — Волк, — твёрдо, но тихо говорил мальчик. — Большой волк.       Разновидность Яоугая, решает Вэй Усянь.       Узнав, в какую сторону он ушёл, Вэй Усянь пытается найти его и находит. Яоугай большой и свирепый, зачем-то копает и копает землю, даже не обращая внимание на явившегося человека до тех пор, пока под ногами заклинателя не ломается хрупкая ветка.       Волк резко оборачивается. Оскалившись и зарычав, он тут же бросается на Вэй Усяня, и он уворачивается так долго, как может, выставив меч и отбиваясь от когтистых лап зверя. Этот Яоугай странный: напоминает волка и стоит на двух задних огромных лапах, замахивается такой же огромной когтистой рукой и рычит, как волк.       Что так сильно изменило это существо?       Бой выходит и долгим, и быстрым. Вэй Усянь, дождавшись, пока ярость зверя немного поутихнет, наносит серию ответных ударов, использует талисман и пронзает тело волка мечом.       В пещере неподалёку он находит странный артефакт, который увешивает сильными защитными талисманами, а детей он выводит обратно в деревню с первыми лучами солнца. Двое — мальчик и девочка — спят на его руках, потому что ждали его возвращения всю ночь, а трое других плетутся у его ног, дрожа и не издавая ни звука, словно боятся, что это всё — сон.       В деревне его благодарят, и он отказывается от любых даров до момента, пока не осознаёт полезность этого места. Здесь и правда тихо, и лишь какой-то случайных единичный заклинатель когда-то оставил здесь некий артефакт, покоящийся теперь в его мешочке цянкунь, который изменил волка.       В остальном здесь и правда было безопасно.       Поэтому, недолго думая, он просит разговора со старостой.       — Эти люди так важны для вас, господин? — спрашивает статный мужчина, молодой и полный сил, достаточно умный для простого деревенского жителя.       Позволив себе лёгкую улыбку, он кивает.       — Очень. Можете не беспокоиться: среди них нет врагов. Они лишь старики, немощные и очень добрые.       Добрые настолько, что когда-то давно ждали его возвращения даже спустя тринадцать лет его смерти и спустя тринадцать лет — своей. Слишком добрые для тех, кто носил пламенные одежды.       — Хорошо, — кивает мужчина. — Думаю, у нас найдётся несколько свободных домов, если это устроит вас.       Вэй Усянь смотрит на мужчину с благодарностью и кивает.       — Более чем.