В Облачных Глубинах, вопреки ожиданиям, действительно становится легче. Прежде он и не замечал, насколько сильно сковывала его жизнь в Пристани Лотоса. Вечно мерещился голос Цзян Чэна, чудились реки крови в моменты, когда тьма нашептывала обещания сильнее, и иногда ему казалось, словно он видит призраков. Видит тех, в чьей смерти виноват или кого убил своими руками. Здесь воздух чище, а большинство воспоминаний, связанных с этим местом, яркие и отчетливые. В конце концов, в Гусу он прожил большую часть своей жизни и, если быть точным, всю вторую жизнь.
Детей ему доверяют почти легко. Вэй Усянь не знает, какие уловки применила Лань Цзиньхуа, однако он все равно благодарен: его допустили и к детям, и к внутреннему кругу, как её близкого друга, и к Ночным Охотам вместе со старшими адептами, когда прочие наставники заняты иными делами.
Это напоминает о прошлом.
Сейчас, оказавшись в этом месте, он не понимает, как мог бояться. Страхи забываются уже спустя несколько дней, и он чувствует вместо волнения трепет и тоску. Удивительно, как легко и незаметно Облачные Глубины, прежде ненавистные ему, стали называться
домом.
Солнце греет, однако воздух прохладный. Лето подходит к своему концу, оставляя редкие зеленые напоминания об ушедшем, а осень вплывает, сверкая оранжевыми и желтыми листьями. Осень в Гусу, как и зима, прекрасное время. Здесь быстро убирают и снег, и опавшую листву, пока это ещё возможно, но стоит только зиме заступить в полную силу, и вокруг становится много-много сугробов. Однажды он не выдержал и выпустил детей в стуженую зиму, научив Юньмэнским играм.
А осень наиболее подходящее время, чтобы научить детей талисманам ветра и огня. Сухая листва горит хорошо, а еще они помогают убираться, занимаясь этим своеобразным занятием там, где это и безопасно, и нужно.
— Это глупо, — говорит один из учеников, отказываясь применять знания на практике.
Вэй Усянь оглядывается на одиннадцатилетнего адепта.
— Это весело! — не соглашается другой.
Один из детей использует талисман, и горка листьев, которую они с трудом собирали, летит в разные стороны и засыпает собой несогласного ученика.
Дети заливисто смеются, пока ворчливый ученик отряхивается от листьев и травы, но, вспомнив о правилах спустя несколько других секунд, пристыженно замолкают, а Вэй Усянь закатывает глаза. Правила-правила... Клан Лань всё ещё отбирает у детишек детство.
— Глупо помогать своему ордену? — цепляет его Вэй Усянь.
Мальчик, насупившись, понуро опускает голову, все же принявшись за дело, а сам Вэй Усянь, встав в стороне, наблюдает за адептами.
Старшие наставники смотрят на него косо — как тот, что идет немного в сторону и косо обводит их толпу взглядом — а Старейшины и вовсе — с пренебрежением. Не то чтобы это было в новинку. Зависть к нему испытывают всегда, и он вполне горд собой как учитель. У него, в самом деле, даже одобрение Лань Цижэня есть — того Лань Цижэня, который был в его мире, — а это стоит дорогого!
Так что, приняв безразличный вид, каким славился его муж, он продолжает занятие настолько долго, что наставнику, который должен был вести практику с мечами, приходится прийти к ним лично, чтобы отвести на тренировочное поле.
Вэй Усянь, осознав, что время его работы окончено, довольный направляется к внутреннему кругу, однако дойти не успевает: старшая госпожа Лань попросила его немедленно зайти в ханьши.
Отдыху случиться не суждено. И походу в Цайи с детьми Лань Цзиньхуа — тоже.
— Возьмешься? — спрашивает она, убрав листок в другую стопку.
Неразборчиво замычав, он задумывается.
Ночная Охота в лесах Гусу — привычная для него работа, однако он не уверен, что бывал в тех горах. Ни в прошлой, ни в нынешней реальности.
— Один?
— Нет. С тремя адептами.
Трое учеников старшего круга, достаточно натренированные, скупые на слова и эмоции были отданы ему в помощь. Лани, черт бы их побрал. На самом деле, иногда у Вэй Усяня складывалось впечатление, словно у них в детстве просто отбирают эмоции.
Дорога до леса занимает в среднем несколько дней, а после, расправившись с парочкой темных тварей, они на день остаются в ближайшей деревне. Задание вышло куда проще, чем Вэй Усянь полагал. Он даже почти не сражался.
Вэй Усянь, конечно, понимает, зачем Цзиньхуа иногда отправляет его на Ночную Охоту: некоторые Старейшины любят повздорить на тему способа обучения, а другие судачат, что его стоит выгнать из Облачных Глубин, как человека лишнего и не состоящего в их клане.
Покинув адептов, которые уже собирались ложиться спать, Вэй Усянь выскальзывает из таверны и направляет в лес. Меч дребезжит в ножнах, призывая наконец воспользоваться им и хотя бы потренироваться.
Сколько времени не пройдёт, он всегда будет тем, кто он есть: темным заклинателем. Путь меча он оставил давно и не по собственной прихоти, со временем это стало привычкой, а сейчас… Несмотря на тренировки, он все равно чувствует себя слабым как ребенок. Выстоять тридцать минут, в целом, он может, а если добавит к светлой ци тёмную, то продержится дольше. Однако делать так часто нельзя и опасно, и он вновь и вновь смотрит на подаренное ему оружие, думая, сможет ли он когда-нибудь вернуть себе прежнюю силу.
Рядом хрустят ветви, и Вэй Усянь резко оборачивается, но не нападает. Женщина.
Замерев у дерева, она не проходит дальше, а Вэй Усянь опускает руку, в которой держал меч, и смотрит на неё в ответ и по какой-то причине находит её странной. Белые одежды не похожи на клановые одежды Ланей, скорее наряд даоса. Волосы длинные и темные, а на голове соломенная шляпа.
— Кто вы? — первым нарушает тишину Вэй Усянь.
Женщина, не изменившись в лице, продолжает изучать его ещё какое-то время. Вэй Усянь даже не уверен, насколько долго они стоят так, играя в гляделки.
— Думаю, — говорит она спустя время, и голос её звучит до странного нежно, что не подходит холодному образу, — ты знаешь меня, как Баошань-саньжэнь.
Моргнув, Вэй Усянь открывает рот и тут же закрывает его, кажется, впервые за все жизни утратив речь.
Женщина тем временем подходит ближе, обходит его и встает лицом к лицу с прежней строгостью в статной фигуре и взгляде.
— Вы… — говорит он спустя время, но снова теряется в словах.
Словно и не заметив его замешательства, она кивает.
— Вэй Ин, полагаю? Мне довелось слышать, что Цансэ хотела назвать своего сына так.
— Д-да… — с заминкой говорит тот. Тряхнув головой, он пытается снять с себя оцепенение. — Как вы тут оказались? Разве не должна великая Баошань-саньжэнь жить на своей горе?
Женщина моргает всего один раз и неуловимо наклоняет голову вбок.
— Давай найдем место, где сможем поговорить, — предлагает она.
Такое место они находят в местном трактире и садятся в угол за перегородку, скрывшей их от прочих гостей. Здесь их не услышат.
На их столе есть лишь чай, и Вэй Усянь слишком робок, чтобы заказать себе вино в такой час, когда перед ним сидит наставник, практически родитель его матери. Словно и не испытывая неловкость, женщина разливает им напиток, заварив по своему желанию, и садится ровно и чинно, сделав всего глоток.
На самом деле, он мало знает о том, какой была жизнь его матери в этой реальности. Да, она рано покинула дом, а вернулась уже взрослой женщиной, но что было с ней в тот промежуток времени?
— Моя мама училась у вас? — решает спросить он спустя время. — Я мало знаю об этом.
Баошань-саньжэнь издаётся неопределенный тихий звук.
— Училась, — соглашается она, — и была одной из лучших. Ты унаследовал многие её черты. И характером, и внешностью. Твоего отца я не знала, но лишь могу догадываться, каким он мог быть.
Моргнув, он хмурится.
Откуда Баошань-саньжэнь знает, каким человеком он является?
— Откуда вам знать, какой я?
— Бессмертные с Небес видят всё, Вэй Усянь, — говорит она, и он поднимает на нее взгляд. — Это, конечно, в прошлом, но навыки не исчезнут, сколько бы лет ни прошло. А теперь скажи… Кем был тот, кто вернул тебя?
Сглотнув, ему приходится рассказать. А что он может сделать, представ перед Небожителем? В целом и общем, ничего.
Разговор выходит долгим и настолько утомительным, что он всё же заказывает себе вино, а пару чашей спустя — и для Баошань-саньжэнь, которая оказывается слаба на подобное.
Дальше всё идёт легче. Рассказав, что и как, он ждёт кары, но вместо этого Баошань-саньжэнь только молчит и отпивает из чаши вина, а после выражает сочувствие. Это… удивляет Вэй Усяня, но напряжение его не снимает.
Тем не менее, их разговор уходит в русло практик, заклинательства, обсуждения Орденов. Ни разу за всё время он не заговорил ни о будущем, которое ждёт этот мир из-за Вэней, ни задал встречного вопроса. Кто он такой, чтобы спрашивать о чем-то Небожителя?
Некоторые ответы он так или иначе узнаёт из разговора. Так, ему становится известно, что та, кто отправила его сюда — Небожитель, которой подчиняется жизнь и смерть. На вопрос «Почему?» ответа, однако, не находится.
— Рассвет, — говорит она спустя время, словно может почувствовать лучи солнца не выходя на улицу. — Было приятно увидеть, что ты в порядке, Вэй Усянь.
И поднялась с места. Моргнув, Вэй Усянь словно в тумане смотрит, как женщина надевает соломенную шляпу обратно и оборачивается к нему с лёгким наклоном головы.
— Спасибо, что удостоили этого смертного своим вниманием, — поспешно отвечает он, поклонившись низко.
Баошань-саньжэнь уходит, оставив его сидеть в таверне одного, и когда он спустя десяток других минут выходит на улицу, то с удивлением отмечает ранее утро.
***
Свой день рождения он почти пропускает.
Ключевое слово
почти.
Тени набегают на него, пока он тихо и мирно проводит день в окружении травы и деревьев на той поляне, которая в его прошлой реальности принадлежала кроликам. Без милых пушистых зверьков здесь довольно пусто и даже уныло.
Возможно, ему стоит обратиться к главе клана Лань со столь возмутительно прекрасной просьбой. Дети будут рады, как и он сам, а Лань Цзиньхуа — злорадно довольна.
Полежать дольше желаемого не получается, потому что вскоре его будят лёгким толчком в руку. Лениво открыв глаза, он разглядывает и Лань Чжаня, и Лань Хуаня, склонившегося над ним.
— Наскучили занятия? — улыбается он.
Дети качают головой.
— Мы хотим позвать Вас с собой в одно место, господин Лань.
Моргнув, он задумывается и жмёт плечами, а после лениво и с зевком встает.
— Ведите своего гэгэ, куда вы там хотите!
Лань Хуань улыбается, а Лань Чжань хмурится, но выглядит куда менее суровым, чем его муж даже в подростковом возрасте.
Приводят его по какой-то причине в цзинши, в которой те и живут.
Сомнение охватывает его, когда он переступает порог, но, заметив стоящий на столе торт и несколько небольших коробочек рядом он чувствует себя немного потерянным и озадаченным. Удивляется он сильнее, когда узнаёт в присутствующих Цзян Яньли, Цзян Чэна, Юй Цзыюань и саму Лань Цзиньхуа наряду со своими детьми.
— Это?..
— У тебя день рождения, — объясняет Лань Цзиньхуа с улыбкой, скрытой в уголках губ. — Думал, что раз забыл ты, то забудут и другие?
— А я рассказывал?..
— Да, рассказывал, — резко заявляет Юй Цзыюань. — Примерно два года назад.
О... Память, пожалуй, у него взаправду скверная. Вспоминается, что он что-то ляпнул невпопад, пока они вели какую-то беседу, но и подумать не мог, что Юй Цзыюань сможет запомнить что-то настолько незначительное.
Вздохнув, он признает поражение и позволяет поздравить себя с ещё одним годом жизни.
В качестве подарка ему дарят и безделушки, и книги, и…
— Флейта?.. — он поднимает взгляд на Лань Хуаня и Лань Чжаня.
Последний краснеет ушами и отводит взгляд, а его старший брат улыбается, словно и не замечая этого.
— Диди однажды увидел Вас за игрой и решил, что эта будет лучше… той.
«Лучше» — это ещё слабо сказано. Эта флейта белая, изящная и сделанная искусным мастером, и Вэй Усяню жалко использовать её иначе, кроме как для игры.
***
В следующий раз он отправляется на охоту один, где-то спустя ещё полгода, когда вступила в силу поздняя весна. Местная деревушка и чистое поле завладели его вниманием настолько, что он решил погостить здесь ещё несколько других недель. В ордене обойдутся и без него, а Старейшины и вовсе будут рады его отсутствию.
Занятый флейтой, он играет долго-долго, позабыв и о времени, и об окружении. В чистом поле музыка звучит не так объемно, но по-своему красиво, как не звучит в окружении стен или зрителей.
Солнце идёт к закату. Серое небо украшено россыпью оранжево-красных лучей, чистое и невероятно безоблачное. В таком месте, на такой удивительно тихой и спокойной земле они с Лань Чжанем и хотели жить, построить свой дом, ловить рыбу, любоваться заходящим солнцем… То были мечты, оставшиеся лишь мечтами по многим причинам: обязанности брата главы ордена, ученики самого Вэй Усяня, ночные охоты и родные, которые не собирались отпускать их слишком надолго.
Закончив новую мелодию, он только собирается приступить к другой, как до его ушей доносятся чьи-то шаги. Отстранив флейту от губ, он оборачивается и замирает.
Одетая в фиолетовые одежды — очень, очень знакомые ему фиолетовые одежды — женщина предстаёт перед ним, точно какое-то наваждение. Ветер развивает её тёмные волосы, такие длинные, что они доходят ей до талии, а пронзительные алые глаза словно заглядывают в его душу — и по телу бегут мурашки, а спину обдувает холодом.
Разве может он спутать одежды ордена Цзян с чьими-либо?
Откуда тут взяться адепту?
И адепт ли она на самом деле?
— Вэй Усянь, — говорит она, делая шаг в его сторону и коротко склонив голову. — Давно не виделись.
Давно?
Нахмурившись, Вэй Усянь приглядывается, но не может вспомнить, чтобы когда-либо видел её. Это лицо кажется ему отчего-то знакомо, но он не может подобрать ни единое сравнение, чтобы приблизиться к ответу.
Незнакомка, однако, знает его имя, и судя по её словам — они виделись. Как давно?
— Кто вы? — спрашивает он.
Заведя руку за спину, он перекладывает ладонь на рукоять меча и только сжимает его. Не то чтобы он видит в этой женщине признак какой-либо опасности, но излишняя осторожность — не грех.
Вслед за этим раздаётся тихий смех, а взгляд женщины меняется и становится почти серебристым — и этот цвет до боли сильно напоминает тот, который принадлежал ему в прошлом теле.
— Прости, — произносит она, качнув головой. — В прошлый раз ты видел меня в шатре. Гадалка, помнишь?
На губах женщины играет лукавая улыбка.
Память простреливает воспоминанием, и Вэй Усянь раскрывает глаза, удивлённый этим признанием. Разве может он не помнить? Пусть это было давно, но он никогда не будет в силах забыть ту, которая отправила его в этот мир. Сколько раз он спрашивал себя, зачем она сделала это и по какой причине? Сколько раз задавался вопросом, будет ли всё хорошо, если он поступил так, как поступил? Сколько раз волновался о том мире, что оставил в прошлом?
Сердце пронзает тоска, и мужчина опускает и взгляд, и руку, которой держал рукоять.
Зачем эта женщина теперь здесь? Возможно, плата не была вечной, или договор имел неточный срок. Быть может, ценой вовсе была его жизнь, или всё происходящее с ним — сон.
Никто прежде не был так добр к Вэй Усяню, и никогда прежде его жизнь не была настолько удачливой. Сейчас ему доверяет Лань Цижэнь, Юй Цзыюань, он учит своего брата и сестру, Лань Чжаня и Лань Хуаня, и Цзян Фэнмянь помог ему, использовав свою силу, чтобы облегчить Вэй Усяню пребывание в этом мире, пусть и не задаром, и у него есть союзник в клане Лань.
Терять всё это не хотелось совсем.
Поджав губы, он поднимает голову.
— Зачем вы здесь?
Шаги женщины бесшумные даже в траве, которая, казалось, даже не шелестит под её ногами, однако Вэй Усянь уверен, зрение его не обмануло: всё же прогибается и мнётся под её высокой обувью.
— Хотела взглянуть, как у тебя идут дела, но ты всё время кем-то окружён, — она цокает языком и подходит ближе.
В этой неожиданной близости Вэй Усянь замечает нечто странное, то, чему не может найти ни единого объяснения: взгляд женщины полон тихой тоски и печали, когда та смотрит на него, а каждое её движение похоже на дуновение ветра.
Невесомая.
Не от этого мира.
Небожитель, которому подвластны и жизнь, и смерть.
Затем взгляд женщины скользит ниже, словно бы касается его запястья — того самого, на который намотана лента Лань Чжаня. Губы её изгибаются в намёке на улыбку.
Это было странно, и это было почти неприятно, поэтому Вэй Усянь дёргается и скрывает руку за спиной. Она не может смотреть сквозь одежду, верно?
Жест не остаётся незамеченным, но незнакомка только смеётся.
— Кто вы такая? — спрашивает он. — И с чего вам приглядывать за мной?
— Цзян Хайлань, — называет она имя, — можешь звать меня так. Я была той, кто отправил тебя сюда, и мне же стоит проследить, чтобы границы не были нарушены. В конце концов, это так или иначе нарушение правил.
Границы?
«Цзян»?! Не то чтобы в мире мало тех, кто носит эту фамилию, но с учётом одежды в стиле их ордена сомнений вовсе не остаётся.
— О чём вы говорите?
Вздох срывается с её уст, а после она смотрит в направлении заходящего солнца, точно провожает его.
— Мне жаль, А-Ин, — тихо говорит она, прищурившись. — На этот вопрос я не могу дать ответа. Но, — она снова смотрит на него, и пусть на губах играет лёгкая улыбка, её взгляд вновь окрашивается алыми всполохами, — спасибо тебе. За всё, что ты делаешь для этого мира.
И она исчезает — словно туман или непроглядная, сотканная из тёмной материи дымка, которую уносит с собой вдаль, стирая следы чужого присутствия, ветер.
Озадаченный и всполошённый больше, чем прежде, Вэй Усянь оглядывается по сторонам и теряется в догадках.
