Путь к себе

Глава ордена Цзян обнял воспитанника и пожелал выздоровления. Отдав приказ Лань Су помочь Вэй Ину добраться до комнаты, Лань Сичэнь пошёл с главой к выходу. Цзян Фэнмянь выглядел спокойно и достойно, но была какая-то печаль в изломе бровей. Тем не менее, Лань Сичэнь не надоедал с расспросами, справедливо полагая, что взрослый человек, знающий своих демонов, сам решает, рассказать о них или нет. — Вы упоминали главу ордена Цишань Вэнь, — начал Цзян Фэнмянь. «Всё-таки решил не говорить», — мысленно вздохнул глава лечебницы. — Упоминал, — согласился он. — Что вы можете сказать о нём с точки зрения главы лечебницы? Ставить кому-то диагноз за спиной — не самое достойное дело. Но Вэнь Жохань не вызывал в Лань Сичэне беспокойство. Если бы не опасение в будущем, то он бы не продолжил диалог. Как свидетель жертв Вэнь Жоханя (глава клана Не, многочисленные выходцы из маленьких кланов), молчать куда неразумнее. — Я не так часто с ним беседовал, но, впрочем, есть основания полагать, что он до крайности самовлюблен. Если это не компенсация детской травмы, а склад характера, то я не уверен, что это лечится. Цзян Фэнмянь усмехнулся. — Но сам он не придет, чтобы узнать это наверняка. — Если только с армией, — кивнул Лань Сичэнь. Глава опять посмотрел на него внимательно. — По-вашему, войны не избежать? — Или войны, или бойни, если кланы не объединятся, — заметил Лань Сичэнь. Честно говоря, в своих способностях полководца он сомневался. Конечно, как и всякого наследника его учили стратегиям, истории, политике, но большую часть времени он проводил, спасая людей. Он был молод, и в связи с этим — полон наивности и неопытности. Но чем больше он общался с больными, тем более Лань Сичэнь понимал, насколько накаляется обстановка. Приходило всё больше людей, которых поглотила меланхолия. Чаще всего, это были выходцы из небольших кланов, которых поглотил Цишань Вэнь. — Вот как, — отозвался глава клана Цзян. — Орден Цзинь не выступит против клана Вэнь. — Если он останется в меньшинстве, то ему придётся, по крайней мере, быть нейтральной стороной. — И после окончания войны потерять союзников по обе стороны? Нет. Лань Сичэнь замолк. Об этом он и в самом деле не подумал. Глава Цзинь ведь определенно захочет выгод, а будучи нейтральной стороной, он только потерпит убытки. Да и четыре великих ордена против одного звучит куда благороднее и, что главное, эффективнее, чем три против двух. Потому, при всей своей проблемности, он прекрасно осознает, насколько он желанный союзник для их стороны. — Да, — согласился Лань Сичэнь. — Господин Цзинь явно не останется в стороне. Но и не выступит против Вэнь — слишком много потерь. Простите мне мою неразумность. — И нет гарантий что объединившись, мы победим, — сказал Цзян Фэнмянь. Лань Сичэнь замер и удивленно посмотрел на главу ордена. Внезапная мысль озадачила его. — Вы… А что вы сами думаете о присоединении к ордену Цишань Вэнь? Глава Цзян посмотрел на него ещё внимательнее и даже острее. Так не смотрят на детей, так смотрят скорее на равных. — Они придут, так или иначе. И за сопротивление никого не пощадят, — он нахмурился. — Но это земля моих предков. И там есть место только одному солнцу — тому, что в небе. Лань Сичэнь выдохнул. Перспектива войны, что тихо шагает к его дому, вызывала нехороший трепет груди и от мысли, что один из великих орденов хочет сдаться, его несколько подкосило. К счастью, опасения не подтвердились. Конечно, жизни людей важнее, чем флаги, что развеваются над их головами, вопрос в том, как им будет житься под ними. Слишком много солнца иссушит землю. — Прошу прощения, кажется, я вас несколько запугал. Я просто хотел поинтересоваться вашим мнением, — Цзян Фэнмянь улыбнулся. «Что же случится с лечебницей, если сюда придет орден Цишань Вэнь?» Лань Сичэнь нахмурился. Для многих лечебница — единственный способ восстановиться. Но есть ли столь тщеславному ордену дело до таких мелочей? Он встряхнул головой. Так или иначе, сейчас надо вести себя достойно и заранее не паниковать. — Всё в порядке. Лучше пока отложить эту тему, — ответил улыбнувшись Лань Сичэнь. — Полагаю, поговорить подробнее о Вэй Ине без его согласия и присутствия мы не можем? Лань Сичэнь покачал головой. — Он явно хорохорится, но выглядит так, будто готов отправиться к своим предкам, — голос Цзян Фэнмяня был спокоен, но слышались и нотки тревоги. — Я чувствую, что его болезнь куда серьёзнее, но он не хочет это обсуждать. Я не хочу на него давить, но… Каковы его шансы? — С болезнью в его форме я и правда не сталкивался, и жизнь его во многом зависит от желания, — Лань Сичэнь сказал ровно то, что уже слышал глава клана от самого Вэй Ина. — Я понимаю, почему это могло показаться странным. У него было сильное ядро. Цзян Фэнмянь задумался, и уже по одному его взгляду глава лечебницы понял, что тот уже догадывается о корнях этой болезни. — То, как его ядро сформировалось, могло повлиять на это? Лань Сичэнь был не вправе отвечать. Тот это понял и вздохнул. — Хорошо, спасибо. Прошу прощения, если я поставил вас в положение, где пришлось бы выбирать между нарушением и соблюдением правила. — Ничего. Я понимаю. Бывали у него родственники и похуже. Лань Сичэнь временами вспоминал, как глава какого-то клана средней руки угрожал поджечь ему волосы, поскольку его жена, приехавшая в лечебницу, отказалась выходить к нему навстречу. — Я навещал господина Лань, но он и часа со мной не провел. Неужто он так же холоден и к своим сыновьям? — спросил Цзян Фэнмянь. А после добавил, улыбнувшись. — Прошу прощения. Я не совсем уверен насчет правил лечебницы, здесь ведь разрешено обсуждать не больных? — Да, — кивнул Лань Сичэнь. Многие правила поведения Гусу теряют свою силу на территории лечебницы. — Обсуждение других здесь разрешено. Иначе лечить было бы невозможно. — Надеюсь, ему полегчает, — вздохнул глава ордена. Немного подумав, Лань Сичэнь ответил: — Насчёт вашего вопроса. Да. С отцом мы проводим мало времени, — кроха любопытства зажглась в его груди. Лань Сичэнь обязан держать дистанцию между собой и больным, и ещё большую между собой и родными больного. Тем не менее, немного знаний разве повредит общему делу? — А наш отец был знаком с Цансэ-саньжэнь? Цзян Фэнмянь улыбнулся. Глаза его подернулись поволокой ностальгии и воспоминаний. — Немного. Однажды мы — я, Вэй Чанцзе, Цансэ — были на ночной охоте с Лань Цижэнем. Не буду вдаваться в подробности, но мать Вэй Ина и ваш дядя невзлюбили друг друга. Во время охоты так вышло, что… скажем так, следование правилам чуть не привело к нашей гибели. После мы остались на ночлег в Гусу. Утром, поскольку мы были почетными гостями, то мы завтракали вместе с предыдущим господином Лань и вашим отцом. Мы только собрались сесть, как ворвался ваш дядя. Он гневно потребовал наказать наглую женщину, и… Честно говоря, мы не сразу его узнали, ведь он был без своей бородки, — он усмехнулся, но тут же кашлянул, отгоняя тень веселья. — Цансэ извиниться отказалась. Она даже заявила, что сделала ему одолжение, ведь со своей бородкой у него нет и шанса найти себе жену. Лань Сичэнь представил эту картину до того ясно, что он сам с трудом подавлял улыбку. — И что случилось дальше? — А дальше… Я первый и последний раз в жизни увидел, как уважаемый Цинхэн-цзюнь смеется, — он усмехнулся. — Смех его был не громче шелеста дерева в тихую погоду, но тогда прозвучал громче грома в ясный день. Лань Сичэнь усмехнулся, но мысль, что сам он не видел его отца смеющимся неприятно уколола. — Неужто он согласился с ней? — Тогда ваш дядя посмотрел на Цинхэн-цзуня, точно тот его предал. И перво-наперво воскликнул: «брат, ты не можешь с этим согласиться». Тогда ваш отец немного помолчал и ответил, что правила ордена запрещают ему лгать. — И её наказали? — Нет, ведь тогда не было правила «не трогать чужие волосы». Его выбили после её отъезда. Как и полсотни других. К примеру, я не помню, чтобы у вас был запрет заходить в чужие комнаты без разрешения. В наши времена это было само собой разумеющимся. Они сбавили темп. Лань Хуань, конечно, понимал, почему он с отцом так мало проводит времени, но, как и всякому ребенку, ему хотелось знать больше. Дело вокруг Вэй Ина становилось всё сложнее. Однако обдумать и собрать все данные можно и позже. Есть ещё один немаловажный этап в его жизни, о котором Лань Сичэнь так и не узнал ничего. Уже после этого можно будет говорить определенно. А пока же… — Сколько помню, господин Лань напоминал скорее вашего второго брата, чем вас. — А вы знаете моего брата? — спросил Лань Хуань. — Есть чувство, что знаю, — усмехнулся Цзян Фэнмянь. — Вэй Ин часто упоминал о нем в письмах. По большей части восхищался его техникой, красотой и жаловался на то, что он слишком рьяно следует правилам. Почти то же самое сказала о вашем отце Цансэ, пусть они и не общались так много. Однако… Хотя господин Лань и следовал правилам, я знал, что он мог ими пренебречь, если речь шла о человеческом счастье, в отличие от вашего дяди. Когда он узнал, что произошло на охоте, он встал на нашу сторону. В этом плане Цинхэн-цзунь напоминает скорее вас. Ворота уже замаячили в поле зрения, и невольно Лань Сичэнь почувствовал тоску. — На самом деле, это странно. Господин Лань достойный и исполнительный человек. Пусть с ним нелегко говорить, но все знали, что он ведет дела честно и ответственно. Мы не были близкими друзьями, но его уединение… Впрочем, прошу прощения. Это ваши внутренние дела. Лань Сичэнь кивнул. Тем не менее, беспокойство закопошилось в нём. Скрытность отца может стать камнем преткновения в союзе против Вэнь, если такой придётся организовывать. Тот же дядя мог справиться с этим лучше, но он никак не мог стать главой, если только… Нет. Он выдохнул. — Если же вспоминать время учебы, то он был первым по красоте среди молодых господ, чем раздражал господина Цзинь, — он усмехнулся. — Вот я сейчас говорю все это, потому что вы выглядите так, будто нуждаетесь в этом. Но надеюсь, вы не потеряете уважение к старшим. — Ничуть. Цзян Фэнмянь с удовольствием делился историями со времен обучения. Лань Сичэнь всё менее ощущал себя главой лечебницы и наследником великого клана. Слушая истории о своём отце и дяде, он испытывал двоякое чувство: он знал, что это неправильно с точки зрения правил, но при этом считал, что он имел право знать о своих родных. «Это может помочь в будущем, когда отец и дядя начнут испытывать проблемы», — оправдывался он перед собой. — «Как лекарю, мне положено знать о симптомах их душевной болезни». Глава ордена Цзян впал в ностальгию, что опасно смешалась с виной. Воспоминания о прошлой любви, осознание, как его зацикленность на ушедшем человеке отразилась на тех, кто сейчас рядом с ним, синдром родственника умирающего — всё это причины его нынешней разговорчивости и открытости. А Лань Сичэнь, вместо того, чтобы как добропорядочный лекарь, остановить его и помочь прийти в себя, доит из него сведения. Но, право слово, Лань Сичэнь так давно хочет помочь отцу, а тут свидетель его жизни. Как прикажете остановиться? — …И тогда он промолчал, хотя прекрасно видел из окна, как господин Не назидательно сжёг книгу господина Цзинь. Мне казалось, что ему даже нравились наши дурачества, хотя… Они замерли. У ворот стоял молодой господин Цзян. Тот смотрел на них со злым, недоверчивым любопытством, можно даже сказать, обиженно. На мгновение в глазах юноши сверкнула тёмная и злая ревность. Лицо юноши было откровенно: он посмотрел на улыбающегося отца, перевел взгляд на Лань Сичэня и нахмурился. Мальчик ревнует отца? Чему он завидует? — Здравствуй, А-Чэн. И по одному переменившемуся тону было всё понятно. Мальчик болезненно нахмурился. Из голоса Цзян Фэнмяня ушла мягкость, осталась одна напряженность. Точнее, это Лань Хуань понимал, что это напряженность, для мальчишки же это было подобно ледяной воде. Неловкая пауза затянулась. — Вы ещё здесь? — брякнул, очевидно, не думая, Цзян Чэн. Глава ордена же нахмурился. — Отчего мне здесь не быть? — Я думал, вы уже уехали. Вы выходили рано утром. — Ну, тем не менее, я ещё здесь. — Вы всё это время провели с… Вэй Ином? — Что за тон, А-Чэн? Мальчик не ответил, только опустил голову и закусил губу, явно задетый и обиженный. Цзян Фэнмянь же посмотрел на сына со смесью сожаления, непонимания и упрека. «Я могу быть не прав, но, по-моему, сыновья и отцы должны общаться иначе». Впрочем, ему ли, Лань Сичэню, говорить об отношениях между отцом и сыном? Он вздохнул, мгновенно привлекая внимание. — Прошу прощения за эту сцену. Благодарю за то, что проводили и за помощь моему воспитаннику. Лань Сичэнь поклонился и без особой надежды произнёс: — Вы точно хотите уйти сейчас? Здесь есть прекрасная беседка с видом на горы. Цзян Чэн неприязненно нахмурился, осматривая лечебницу, как осматривают не самый приглядный публичный дом. Глава ордена Цзян же задумчиво нахмурился. — К сожалению, мне пора. Если не выедем сейчас, то прибудем слишком поздно. Цзян Чэн посмотрел на отца с обидой, которую мгновенно спрятал, чтобы Лань Сичэнь не заметил. Какая порывистость! Глава лечебницы прикрыл смешок за рукавом. — В таком случае позвольте проводить вас двоих до выхода. Оба — отец и сын — удивленно посмотрели на него. — Сейчас я всё равно не могу пустить вас к господину Вэю, — обратился он к молодому господину Цзян. Тот вздрогнул. — Если господин Цзян захочет что-то рассказать о Вэй Ине, не проще ли мне будет сразу объяснить и поправить, если что? Тот кивнул, впрочем, понимая, что дело не только в господине Вэй, а вот на лицо Цзян Чэна было сложно смотреть. — И мы будем говорить только о нём? Что ж, отлично. — А-Чэн, — неодобрительно нахмурился глава клана. — Не будем стоять у ворот и мешать, — вмешался Лань Сичэнь, и они пошли к выходу. Одного взгляда хватало, чтобы понять — более разных по нраву и характеру отца и сына труднее найти во всей Поднебесной. Цзян Чэн порывист и говорит, что первое придет в голову, Цзян Фэнмянь прежде всего думает. У одного на лице все написано, другой невозмутим и спокоен. И если сын питает какую-то безответную привязанность к отцу, то отец же… Он просто видит то, что по своей умиротворенной природе не понимает. Порывистость и злость, что является сутью Цзян Чэна, для него подобно огню, а он сам же вода. А что делает вода с огнем? — Что с ним? — неловко начал Цзян Чэн. — Новая болезнь, похожая на искажение ци. — И… Он… Выздоравливает? — Сложно сказать, — Цзян Фэнмянь вздохнул. — Не тревожь его понапрасну. Если сбежит — убеди вернуться обратно, ибо у местных лекарей нет такого права, а к родным он может прислушается. Если не хочет видеть — не мельтеши. Если будут улучшения — напиши, пожалуйста. — Кхм, да, обязательно, — тихо отозвался Цзян Чэн. Неловко почесав шею, он сказал неуверенно. — А я… Это… Недавно на уроке одолел в поединке молодого господина Цзинь. — В самом деле? Хорошо, рад твоим успехам, — отозвался Цзян Фэнмянь. В его тоне проскользнули довольные нотки. Цзян Чэн тут же довольно встрепенул голову, и на лице его появилась мягкая улыбка. И тогда Лань Сичэнь вспомнил своего младшего брата. К появлению Лань Ванцзи их отец стал пропадать в уединении всё чаще. Он выходил редко, но мог прийти в любое время, конечно, не к сыновьям, а кому-то из учителей, старейшин или дяде. Заодно мог поинтересоваться успехами сыновей. В конце концов, Лань Ванцзи ничего не оставалось, кроме как идеально готовиться к каждому уроку, в надежде впечатлить отца и, быть может, на мгновение его задержать. Для встреч с матерью у них были определенные правила. Их изменила бы только неуспеваемость (однажды Лань Сичэнь ошибся в цитировании одного правила и его встречу с матерью сократили с двух палочек благовоний до одной). А отец же устанавливал ограничения себе сам. Однажды отец потрепал по голове Лань Ванцзи, когда тот показал ему свою игру на гуцине. И у обычно холодного младшего брата несколько дней довольным янтарём блестели глаза. Если бы Лань Ванцзи был бы склонен к проявлению эмоций, то, наверное, у него была бы такая же улыбка, как сейчас у Цзян Чэна. Цзян Чэн, впрочем, когда понял, что продолжать похвалу отец не собирается, перестал улыбаться. — Я слышал, что из-за Вэй Ина помолвка сестры отменилась? — Нет, не поэтому, — в голосе отца прозвучало тихое недовольство, и Цзян Чэн мгновенно отвел недовольный взгляд. — Ты думаешь, что отменить помолвку плохая идея? — Нет, я так не думаю, — уверенно ответил он, нахмурившись. — Но сестра, наверное, расстроена. — Это хорошая грусть, — ответил отец. — Хорошая грусть? — недоуменно заморгал Цзян Чэн. Ох, конечно же, он не понимал! У него ведь совсем иной нрав. Будь он в такой ситуации, он бы пережил её ярко и со злостью. Есть такая грусть, вызванная отказом от чего-то желанного ради дальнейшего счастья. Её понимают люди созерцательные и спокойные. Но люди нрава Цзян Чэна ведь до последнего цепляются за призрак возможного счастья! Само собой, он не поймет природу этого чувства. Сейчас они оба смотрели друг на друга с недоумением. Цзян Фэнмянь не мог объяснить такую простую для него вещь, Цзян Чэн не мог взять в толк, как грусть может быть хорошей. И вряд ли это единственная проблема в их отношениях. — Впрочем, ты увидишься с А-Ли, уверен, она объяснит тебе всё лучше. — Ладно, — неуверенно отозвался Цзян Чэн. Он бросил осторожный взгляд на отца, но тот не спешил начинать разговор, а мальчик не рисковал. И опять неловкая тишина. Лань Сичэнь вежливо улыбнулся и начал: — Господин Цзян, кажется, вы говорили, что были на третьем месте по фехтованию в своё время? На лице Цзян Чэна буквально отразилось злое и недоуменное «ты обсуждал это даже с ним, но не со мной?!» — А? Да, верно. Но, признаться, фехтование мне не очень нравилось, — улыбнулся Цзян Фэнмянь. Лань Сичэнь посмотрел на сына главы, тот ответил недоуменным растерянным взглядом. Глава лечебницы продолжил расспрашивать: — А у вас какой любимый предмет, молодой господин Цзян? Глава ордена Цзян приподнял брови и сам повернулся к сыну, будто удивлённый, что ему самому не пришел такой простой вопрос в голову. — Ну… Фехтование. Мне больше нравится двигаться, — неловко отозвался Цзян Чэн, почесав шею. — А у вас… отец? — Мне нравились история кланов и география. Отец, твой дедушка, тоже любил эти науки и с детства довольно интересно их объяснял, — Цзян Фэнмянь смягчился, погрузившись в воспоминания. Цзян Чэн же зло нахмурился и закусил губу. — Эти предметы полезнее всего для главы клана и, к счастью, я всегда питал к ним интерес. Тогда… Какие же предметы тебе не нравятся? — История, — полузадушенно отозвался Цзян Чэн, опуская взгляд. Лань Сичэню даже жалко стало. Он буквально наяву видел, как тот мысленно корил себя за то, что у него случился разговор с отцом, а тот себя показывает с, как ему казалось, дурной стороны. Цзян Чэн злился на себя в первую очередь. Цзян Фэнмянь же источника злости не понимал и принимал на свой счет. Когда же Цзян Чэн очевидно разрывался между смущением и злостью, то недоумение отца лишь возрастало. — Полагаю… У тебя хорошая успеваемость и по этим предметам? — Конечно! — отозвался уязвленно Цзян Чэн. — Это хорошо, — отозвался глава клана, улыбнувшись, хотя в глазах его читалось почти беспомощное «да что ж ты всё злишься и злишься без остановки?! Я не понимаю!». — Гусу, — начал Лань Сичэнь и на мгновение осекся, две пары глаз — сына и отца — уставились на него со скрытой надеждой, словно разговор на несколько реплик для них уже был достижением. — Гусу тоже насчитывает несколько сотен лет. Возможно, если молодой господин Цзян не услышит историю от своего дедушки, ею могли бы поделиться вы. Цзян Фэнмянь задумался, а его сын сначала посмотрел недоверчиво на Лань Сичэня, а после повернулся к главе со скрытой беспомощностью на лице. Глаза у него заблестели. — Да, думаю, пройтись втроём по городу — это неплохая идея, — он улыбнулся, и Цзян Чэн не мог не повторить улыбку. — О, там А-Ли идет. Встретишь её? — Ко-конечно! — воскликнул он и побежал к сестре. Понаблюдав за ним, Цзян Фэнмянь обернулся к Лань Сичэню. — А говорят, яйца курицу не учат. — Поучать главу великого ордена чему-либо слишком дерзко с моей стороны, — вежливо поклонился Лань Сичэнь. — Мне лишь показалось, что я могу помочь. — Что же вы можете сказать как глава лечебницы в этом случае? Лань Сичэнь улыбнулся. Они уже были не на территории лечебницы, а здесь обсуждение других приравнивается к сплетням. Но он все ещё оставался главой лечебницы. — Есть такие люди, склонные скорее злиться, чем рефлексировать. Их, конечно, во имя них самих полезно иногда урезонивать, но это их суть, с этим ничего не поделаешь. Это совсем не значит, что корни их личности полны зла. — Я понимаю, что это не от зла, пусть иногда их остроты ранят. Я не понимаю, что же надо этим людям. Как правильно их любить? — Я думаю, что как и всякие люди, они привыкают к той форме любви, которую видят с детства. И пусть даже они понимают, как отличаются от прочих, если их в этой любви обделяют им так же, как и этим прочим, больно. Цзян Фэнмянь поглядел задумчиво на своих детей. Потом обернулся. За деревьями лечебницы уже не было видно, но куда обращен его взгляд и мысли даже и задумываться не надо. Он выдохнул. — Что же, надеюсь, ещё ни для кого не поздно. Благодарю за всё. Они обменялись поклонами. Глава лечебницы искренне улыбался, глядя, как глава ордена Цзян идет к своим детям, что встречают его с нетерпением. И глаза их блестят, и в умеренных движениях порывистость. Конечно, это только начало, и немало сложных проблем ждут их на пути примирения. Но если даже в тяжёлые времена они будут знать, ради чего устранять недопонимания, то, может, у них и получится создать хорошие, светлые родственные отношения. Лань Хуань размял плечи и обернулся на стену правил. Сколько там, значит, ударов за сплетни?