При лунном свете на крылах Шопена

К ресторану Гу Юнь прибыл заранее, чтобы поглядеть как приедет Чан Гэн: он был уверен, что юноша приедет, если не на метро или такси, то на какой-нибудь подержанной машине. В конце концов, его отец не славился своей щедростью, а братья – подавно. Он уже готовился к шуткам, залипая в телефоне и поглядывая на время – у него было ещё пять минут. Но планам Гу Юня не суждено было сбыться – рядом с рестораном остановился чёрный Майбах. Не успел он подобрать челюсть обратно, как из машины вышел Чан Гэн, сразу же озарив Гу Юня улыбкой и направившись к нему. В руках тот держал небольшой букет полевых цветов. Сложно достать такие свежие и красивые цветы в это время года, подумал Гу Юнь. – Я думал буду тебя ждать ещё, смотря как ты опаздываешь на репетиции, – не удержался от шпильки Чан Гэн и, не дав ответить, протянул букет Гу Юню, – это тебе. Я подумал, что сто роз будет слишком пошло, а полевые идут твоим глазам. Гу Юнь тихо цыкнул, чем вызвал усмешку со стороны молодого человека напротив, но сдался, принимая букет и легко улыбнувшись, вдыхая запах: – Видимо, кто-то тебе рассказал, что я люблю васильки? А ещё мог бы и заехать за мной, коль такая машина, я в жизни не катался на Майбахе, – Гу Юнь немного обиженно поморщил нос, но взял под руку Чан Гэна, без лишних сантиментов поведя за собой в ресторан. – Ты сказал, что приедешь сам, – Чан Гэн пожал плечами, – а что? Я не заслужил даже поцелуя в щеку за букет? – Наглый мальчишка, это только первое свидание, а я не такой, – Гу Юнь подмигнул, заталкивая Чан Гэна в помещение. Устроившись удобно за своим столиком в самом углу и закинув ногу на ногу, Гу Юнь, под удивленным взглядом Чан Гэна, называл не только самые дорогие, но и самые сытные позиции меню. – Что такое? – с легкой издевкой спросил Гу Юнь, отправив официанта с заказом на кухню. – Нет денег, чтобы оплатить дамские капризы? – он тихо хихикнул в ладонь, наблюдая за меняющимся лицом Чан Гэна. – Поделим пополам, не переживай. Чан Гэна покачал головой с улыбкой: – Нет-нет, я бы оплатил любой твой каприз, – он поднял влюбленный взгляд на Гу Юня, что тот аж плечами повёл, – просто думал, что балерины едят мало. Гу Юнь засмеялся громче положенного: – Что за стереотипы! Мы едим как все нормальные люди, ха-ха-ха! С нашими тренировками да постоянными концертами ты не наберешь от одного плотного ужина в ресторане. Чан Гэн, кажется, вовсе пропустил все его слова мимо ушей, любуясь Гу Юнем, отмечая каждую мелкую детальку в нем: две симпатичные родинки, которые так и хочется зацеловать, и прикусить, то, как он гладко сегодня уложил волосы, что они красиво лежат за ухом с одной стороны, а со второй – струятся по плечу. Как он даже слегка подкрасился, хотя и не на выступление вроде собрался. Как закатал рукава на рубашке, и Чан Гэн мог рассматривать белоснежные сильные руки. В горле немного пересохло, и, прокашлявшись, Чан Гэн попросил воды. Со стороны рояля, что стояло на небольшом пьедестале, полилась красивая музыка, классическая, что-то вроде танго. Чан Гэн разбирался в классике, но совершенно не умел двигаться под какую-либо мелодию. Это первое, что восхищало его в Гу Юне – чувство музыки и пластика. Чан Гэн повернул на него голову и увидел, что тот внимательно слушает, облокотившись головой о ладонь и постукивая пальцами по столу. Танцор даже на отдыхе танцор. – Нравится? – Потанцуем? Сказали оба почти одновременно, посмотрев друг другу в глаза. Чан Гэн похлопал глазами и нервно пригладил волосы: – Хах, извини, я не умею, – Чан Гэну было немного неловко, и он отвёл взгляд в сторону. Гу Юнь удивленно приподнял брови: – Что, даже на выпускном балу вальс не танцевал? – Н-нет, – Чан Гэн покачал головой и повертел в руках вилку, – да и не пластичный я в отличие от тебя. Гу Юнь посмотрел внимательно по сторонам, затем вскочил на ноги и по всем правилам склонился к Чан Гэну, протянув ладонь: – Позволите пригласить вас на танец? – он усмехнулся по-доброму и сам схватил за руку Чан Гэна, поднимая со стула и вытаскивая в свободное пространство посреди зала: явно для таких как они и предусмотренное. – Да я же сказал, что… – он едва не споткнулся, следуя за Гу Юнем, озираясь на поглядывающих на них посетителей. – Просто следуй за мной, мы же не на конкурсе, – Гу Юнь, хоть и был пониже Чан Гэна на полголовы, смело положил одну руку на крепкую талию, прижав к себе животом, а во вторую взял чужую ладонь, крепко обхватив пальцами. - Я поведу. Музыка заиграла с новой силой, какая-то известная мелодия, но Чан Гэн даже угадать её не мог, все мысли просто вылетели из головы, оставляя звенящую пустоту и один единственный образ мужчины напротив него. Гу Юнь вёл уверенно, смотря в глаза с хитрой лисьей ухмылкой, не обращая внимания, когда Чан Гэн случайно наступал ему на пальцы и виновато щурился. Его это даже забавляло. Чан Гэн понял, что зря обманывался его внешней хрупкостью – в руках Гу Юня огромная сила, стоило бы это понять раньше. На местах, где тот крепко держал его, казалось, разливался горячий огонь, а затылок покалывало от резко нахлынувших ощущений, голову кружило. Всё, что Чан Гэн мог, так это следовать за Гу Юнем и довериться ему полностью. Совершенно новое и странное чувство. Но он готов отдаться всего себя и свою свободу, если это будет Гу Юнь. Танец - стихия Гу Юня, он здесь царь и Бог, даже, если со стороны Чан Гэн кажется именно тем, за кем он должен следовать. Смешно. Гу Юнь ни за что в жизни не позволил бы вести кому-то ещё на своём поле боя. От этого хочется лишь склонить перед ним колено и отдать всего себя без остатка, растворяясь в нём и становясь частью. Он даже думает, что здесь лишний. Стоило Гу Юню одному предоставить весь танцпол, но тот, кажется, наслаждался танцем: улыбался, заглядывал своими персиковыми глазами в лицо Чан Гэна, угадывая эмоции, так и сиял уверенностью и довольством. Чан Гэн не заметил, как стихла музыка, как Гу Юнь отпустил его, слегка поклонившись как того требовал один лишь ему известный этикет, и повёл обратно к столику, одёрнув за рукав, иначе бы он так и остался стоять посерди зала, наблюдая за своим личным божеством, что решило принять мужской облик. Кажется, он влюбился заново. – Не думай, когда танцуешь. Танец – это вот здесь, а не здесь, – Гу Юнь повернулся к Чан Гэну и постучал сначала пальцем по его сердцу, а потом по лбу, усмехнувшись на недоуменное выражение лица. – Просто заметил, что ты слишком закостенелый. Косность – убийца танца. Чан Гэн лишь молча кивал, а сам наблюдал за тем, с какими наслаждением говорит Гу Юнь о деле своей жизни, даже лицо, кажется, стало не таким бледным. – Поехали ко мне? – сказал Чан Гэн в конце вечера, уже оплатив счет и помогая слегка перебравшему лишнего Гу Юню надеть длинное классическое пальто. – Я же говорил, что я не такой, – Гу Юнь пьяно хихикнул и оперся о руку, подставленную Чан Гэном. – Вызови мне такси. – Ты уверен? От меня ближе до театра, ты завтра точно опять опоздаешь по пробкам, и Ли Фэн сожрёт тебя живьем, – Чан Гэн говорил тихо, склонившись сзади к бледному уху, накидывая пальто на Гу Юню и одеваясь сам. По телу Гу Юня пробежались мурашки, стоило ему ярко представить, как Ли Фэн опустит свои тонкие очки на кончик носа и начнет плеваться ядом. Он смиренно вздохнул и потёр переносицу. – Поехали к тебе. Приехав домой к Чан Гэну, Гу Юнь сразу же скинул с себя всю уличную одежду и, не оглядываясь вокруг, заполз в хозяйскую спальню и забрался на большую кровать. – Я недавно переехал, так что тут ещё не очень красиво, – Чан Гэн терпелив поправил небрежно сброшенную Гу Юнем одежду и разделся сам. Гу Юнь тихо промычал что-то в подушку, устало потягиваясь и переворачиваясь набок, наблюдая, как Чан Гэн переодевается в домашнюю одежду, жадно оглядывая каждую клеточку тела. – Моя одежда тебе, наверное, будет большая, но ничего страшного, если ты просто разденешься? – он хотел добавить, мол, что я там не видел, но не стал. Оставшись в одном нижнем белье Чан Гэн запрыгнул на кровать и усадил Гу Юня, начав его заботливо раздевать. – Ты как мамка надо мной носишься, это не возбуждает, – Гу Юнь хмыкнул, намекая, что знает, на что в тайне рассчитывает парень, и начал расстегивать рубашку не слушающимися пальцами, отринув помощь. Чан Гэн пристально наблюдал за длинными пальцами, за капризно прикушенной губой и тонкими нахмуренными бровями. Он готов смотреть на Гу Юня целую вечность, что бы он не делал. Чан Гэн подался вперед и аккуратно поцеловал отдающие дорогим французским вином бледные губы. Гу Юнь как раз только расстегнул рубашку и сразу же вцепился руками в плечи Чан Гэна, отвечая на поцелуй: будто только и ждал весь вечер до этого момента. В один момент, когда с него уже почти сняли всё одежду, он оттолкнул парня, а на вопросительный взгляд ответил: – Подожди. Мм, принеси мою сумку, – он махнул рукой в сторону. Когда Чан Гэн вернулся, то увидел, как Гу Юнь вытаскивает из уха небольшой черный аппарат и сразу всё понял. Лишь опешив, смотрел на него, потому что не мог представить себе глухого премьера театра. Он поставил мужскую сумку на кровать рядом с Гу Юнем. Тот поднял на него взгляд и виновато улыбнулся: – Это слуховой аппарат. Я плохо слышу. Так сказал, будто бы это не требовало объяснений! Ну что за человек! Но дальше… дальше он вытащил из сумки небольшую коробочку, такие использовались для линз, Чан Гэн видел такие. И правда, Гу Юнь вытащил из глаз линзы, убирая и пряча всё вместе в сумку, скидывая её на пол и поднимая взгляд как у слепого кота на Чан Гэна. Тот ощутил странное чувство и желание внутри. Гу Юнь весь в его власти, кажется таким беспомощным и податливым, сам тянется и предлагает себя. Какой же ложью были все слова про «я не такой», хах. И как с таким можно нормально разговаривать? А разговаривать и не нужно было. Чан Гэн обнял Гу Юня, почему-то нежнее обычного, будто после открывшегося боялся поранить. Это не укрылось от Гу Юня. Он нахмурился и произнеся, отдалившись немного: – Я не кисейная барышня, Чан Гэн, – он закатил слепые глаза и с силой опрокинул партнера на кровать, усаживаясь прямо на паху, двигая бёдрами с хитрой ухмылкой. Чан Гэн шумно втянул воздух, положив руки на бедра Гу Юня. Он провел по поджарому животу рукой и грубовато огладил чужой член через ткань белья, вырывая тихий довольный стон. Гу Юнь одобрительно улыбнулся, склоняясь к лицу Чан Гэна и наощупь лаская его тело. Он сладко и тягуче целует в губы, сразу же проникая языком: мокро, и ему это нравится. Они оба остаются обнаженными, сплетаясь телами так, будто хотят слиться воедино, и только тогда он будут удовлетворены и довольны друг другом. Чан Гэн хотел большего, но получил лишь шлепок по бедру и шаловливым рукам – Гу Юнь явно слишком устал, но желание слишком жгло изнутри. Поэтому Чан Гэн провёл пальцами от его острого подбородка, по шее, ключицам, груди, прессу – он был готов возводить храмы этому телу – и проник рукой меж их прижатых к друг другу тел, обхватывая ладонью оба члена, проводя вверх-вниз, обводя большим пальцем головки, смешивая телесные жидкости. Гу Юнь задушено стонет, вплетаясь обеими руками в густые волосы Чан Гэна, царапая ногтями затылок и кусая за губы ещё более остервенело. Много времени не потребовалось – он кончает в ладонь Чан Гэна, подаваясь бедрами вперед. Гу Юнь оторывается от губ Чан Гэна и пытается сфокусировать свой взгляд на его лице. Чан Гэна захлестывает волна непонятных чувства от умиления до похоти, что он достигает пика почти сразу же и нежно припадает в поцелуе вновь, впрочем, сразу же отпуская Гу Юня. Тот кладёт голову ему на плечо, утыкаясь носом куда-то в шею, нежно зацеловывая, пока тело окончательно не расслабляется и отказывается слушаться, что он отпускает руки и откатываясь в сторону. Через слепую пелену он наблюдает, как Чан Гэн вытирает свою руку салфеткой, что лежала в пачке рядом с кроватью. Затем Гу Юнь чувствует нежный поцелуй в родинку на скуле и уже не может открыть глаз, проваливаясь в крепкий сон.