Эскортница

      Физика — не тот предмет, который Кормак любила в школе. Ей куда больше были интересны математика и химия, но никак не все эти законы всемирного тяготения и оторванные от реальности знания. Не то чтобы математика была так близка к жизни, но у неё хотя бы всегда получалось решать самые сложные примеры. Хотя все её знания всё равно остались там, где Шэй их и приобрела — в школе.       Медицинский университет маячит перед глазами несбыточной мечтой. У неё вряд ли когда-нибудь найдутся деньги, чтобы оплатить своё обучение хотя бы в самом ужасном колледже, а до курсов парамедиков она так и не добралась. Слишком много мороки с документами, и на создание качественной подделки не нашлось времени. Если бы только все деньги, которые она зарабатывала, крутясь у пилона и продавая тело, шли ей в карман. Она бы смогла оплатить всё, либо взяла кредит и постепенно гасила бы его. Но ассасинам нельзя высовываться. Они не должны раскрывать свою личность — чем в меньших реестрах есть твоя фамилия, тем сложнее тебя найти и опознать, а, следовательно, и убить. Не больно то и хочется становиться идеальной мишенью для тамплиеров. Так и проходит половина жизни под фальшивыми документами Марии Розье.       Однако сегодня некоторые знания по физике решили пригодиться Кормак. По крайней мере, сидя на стуле и крутя между пальцев визитку с номером Хэйтема Кенуэя, наблюдая за Дженсен и Бенджамином, она понимает, чем те занимаются. Учёному пришла идея, как выразился бы Лиам, «шандарахнуть по шкатулке электрическим током». Возможно, в действиях и идеях есть рациональное зерно, но заметить его Кормак сложно. Она, опоздав на двадцать минут, пропустила часть лекции о том, как работает этот чудесный механизм из нескольких палок, металлических шаров и кучи проводов.       Они, как несколько карикатурных злодеев из какого-то фантастического фильма, готовят в своём логове страшную машину, играющую ключевую роль в их чудовищном плане по захвату мира. Наверное, у тамплиеров с их идеально-белыми, чистыми лабораториями сыграть истинное зло получилось бы лучше, но сегодня эта роль остаётся за ассасинами. В голове у Шэй появляются странные мысли. Каждый раз она отгоняет их прочь, но сегодня, пока на фоне Лиам помогает Бенджамину разобраться с проводами и подключить их, они уж больно настойчиво лезут. Совершенно непрошенные гости. Кормак не рада этим мыслям, но скрывать их от самой себя нет никакого смысла. Кто прав в этой бесконечной борьбе? Кто является добром, а кто злом? Нет, кто является наименьшим злом и несёт наименее разрушительные последствия?       Кормак потратила целый год на изучение истории тамплиеров, пыталась понять философию и риторику, изучала личности известных тамплиеров по отдельности, чтобы портрет врага чётко вырисовывался у неё перед глазами, но вот собственный портрет, своё лицо ассасина, она так и не нарисовала. На самом ли деле ассасины борются за свободу? Именно за ту самую свободу, которую представляет Кормак в голове?       Ничто не истинно, всё дозволено.       В кабинете у Ахиллеса эта фраза выведена на стене напротив стола. Никто посторонний не может её увидеть, пока не обратится к своему зрению. Напоминание ли это каждому пришедшему ассасину об их истинной цели, или Ахиллес так пытается воздействовать на самого себя, чтобы не совершать неправильные поступки, приводящие к хаосу и разрушениям?       «Ничто не истинно» — основы, на которых держится общество, зыбки, и мы должны строить своё будущее самостоятельно. «Всё дозволено» — мы сами решаем, что нам делать и несём ответственность за последствия, какими бы они ни были. Действительно ли спустя столько времени ассасины и правда придерживаются этого правила, а не передают его, как коробку со старыми вещами, из рук в руки, не вкладывая никакого смысла в слова и даже не пытаясь прийти к понимаю?       Кормак кончиком пальца медленно проводит по механизму скрытого клинка на правой руке. Сегодня она с Лиамом тренировалась использовать это изящное оружие, доставшееся в наследство от персидского ассасина Дария и модернизированное известным Леонардо да Винчи с помощью Кодекса. Её клинок закреплён на руке не браслетами, а несколькими фиксирующими ремнями, от чего конструкция иногда проворачивается, если не затянуть максимально туго. Дурное несовершенство. На старых рисунках и даже фотографиях у ассасинов клинки смотрелись несомненно лучше, и не были заметны. Изящный наруч можно было выдавать как украшение, изящный браслет. В современном мире приходится скрывать всё рукавом толстовки — непрактично, глупо, заметно. Излишек крови на манжете может привлечь излишнее внимание, а лазить куда-то лучше в обтягивающей одежде, не в мешке из-под картошки.       Лиам похлопывает Кормак по спине. Прикосновения этого человека она узнает из тысячи других, правда она даже не заметила, как бесшумно ассасин подошёл к ней. Даже удивительно, как О’Брайен с его достаточно крепким телосложением умудряется двигаться, словно тень или грациозная кошка, мягко ступающая на подушечки лап. Кормак бы предпочла применять такое сравнение к себе, но она иногда всё же допускает досадные ошибки, может сорваться нога, если опора окажется ненадёжной, или случайно замешкается, пока балансирует на балках под потолком.       — Не хочешь пересесть поближе и понаблюдать? Хоуп и Бенджамин уже готовы проводить свои эксперименты, хотя мне это больше напоминает какой-то шаманский ритуал. Пусть и высокотехнологичный.       — Если ты приглашаешь, то конечно. Почему нет? Займём место в первом ряду. И если нас шибанёт, то сразу на смерть. Мне нравится такой исход.       На губах Шэй появляется усмешка, она поднимается со стула, переставляет его ближе и садится вновь, Лиам же встаёт за её спиной и упирается руками в спинку стула. Бенджамин бегает вокруг своего оборудования, как лабораторная мышь. И глазки у него такие же маленькие, бегающие, как у мышей, ищущих способ выбраться из клетки. Кормак не стоит говорить, что она думает на их счёт.       — Можно приступать, — серьёзно говорит Хоуп, кивая Франклину. На лице учёного появляется улыбка, пусть и не маниакальная, как это обычно любят показывать в мультиках или фильмах, но приближённая к ней. Мужчина явно горит идеей и уверен, что план сработает так, как надо. Однако, откуда знать, как именно должен сработать план? Что должно произойти со шкатулкой, чтобы они поняли, что это «ОНО»? Она должна открыться? Или, может, загореться каким-нибудь светом, чего странно ожидать от куска дерева с металлическими пластинками? А если шкатулка расколется, тогда эксперимент можно считать неудачным? На какой результат все вообще рассчитывают? Если это и правда древний артефакт, не прилетит ли им сверху? Возможно, через несколько секунд они все здесь умрут.       Франклин подаёт электрический ток. Хоуп стоит так близко к рабочей поверхности: одно движение, и она может легко упасть вперёд лицом и остаться не только без бровей и ресниц, но и в целом без лица и жизни. В подвале становится слишком светло, но учёный только увеличивает напряжение. Раздаётся глухой щелчок, и всё вокруг погружается во мрак. В воздухе начинает пахнуть гарью.       — Кажется, что-то замкнуло, — отзывается из темноты Хоуп, но от Шэй не уходит, что слегка растеряна и в недоумении. Хоуп слишком редко теряет контроль над ситуацией, но тем приятнее осознавать: Хоуп Дженсен не всесильная, она не богиня, и тоже допускает ошибки. От этого на душе так сладко. Кормак смакует этот факт, ехидно улыбаясь. Всё равно в темноте никто не увидит её улыбку, а если и увидят, то вряд ли поймут, с чем это связано. В очередной раз спишут, что она просто ненормальная или обкурилась травки. Словно у Шэй вообще есть на это хоть какие-то средства.       Обстановка стремительно меняется. Яркая вспышка ослепляет. Инстинктивно все присутствующие в комнате закрывают глаза, Шэй отворачивается, чтобы белый свет, исходящий со стороны шкатулки, не уничтожил её глаза, и она не потеряла ориентацию в пространстве. По щекам начинают катиться слёзы, Кормак спешит их утереть тыльной стороной ладони, ловит капельки у самого подбородка и размазывает до самого уха. Она с опаской приоткрывает глаза. Всё вокруг перестало быть засвечено и приобрело синие тона.       — Охренеть… — первым хрипло отзывается Лиам.       Развернувшись, Кормак не может поверить своим глазам. Шкатулка на месте, с ней ничего чудовищного не случилось, наоборот, произошло невероятное. Металлическая пластина сдвинулась, видимо, всё же сработал какой-то механизм, и теперь перед ними настоящее чудо — голубой земной шар, свет от которого мягко струится по всему помещению. Ведомая любопытством и желанием прикоснуться к неизведанному Шэй поднимается на ноги и делает несколько шагов к столу, с другой стороны подходит Хоуп. Она же упирается ладонями в стол и склоняется над артефактом.       — Кто бы мог подумать, что внутри шкатулки находится миниатюрный проектор. У древних не могло быть таких технологий. Иначе как это работает?       — Теперь у нас есть самый необычный глобус в мире. Может, его можно вращать, как это бывает во всех научно-фантастических фильмах: движется голограмма — нужно приближать и отдалять карту, — Шэй протягивает руку, но лучи не преломляются, как этого стоило бы ожидать от мультимедийного устройства. Шар остаётся на месте, словно тонкие голубые линии просачиваются прямиком через ладонь и кончики пальцев Кормак. Пытаясь изменить масштаб, девушка делает несколько движений пальцами, как обычно она делает с телефоном. Изображение остаётся статичным и неподвижным. И все они смотрят на него, как завороженные мотыльки, тянущиеся к губительному для них свету.       Франклин бросается за камерой, желая запечатлеть происходящее. На их глазах только что произошло чудо, и если рассказать кому-то, не предъявив доказательств, то никто и не поверит, но Лиам не позволяет учёному сделать этого. Он осторожно опускает руку с камерой и качает головой.       — Не стоит.       На карте вспыхивают в разных местах яркие точки. Они похожи на маячки, обозначающие расположение таинственных объектов. Шэй скользит взглядом по карте. Может, это расположение Яблок? Они знают, что их огромное количество, но сейчас, глядя на мерцающие точки, Кормак осознаёт весь масштаб и ужас происходящего. В Европе — Лиссабон, Амстердам, Лондон, там дальше Россия — Москва и, кажется, Дальний Восток, удивительно, у кого-то из русских, видимо, тоже есть таинственный артефакт Предтеч, Китай — Ухань. Множество различных городов и совсем неприметных мест, где отсутствует цивилизация вообще. И всё это им нужно собрать раньше тамплиеров. Страшно подумать, что было бы, получи они карту. Abstergo протянуло свои щупальца во все стороны света, огромной сетью растянулось по планете. Приезжая в любую страну, ты точно можешь быть уверен, что и здесь найдётся своё гнездо тамплиеров. Ассасинам остаётся только мечтать о подобной власти и влиянии и продолжать существовать подпольно, дёргая за ниточки и обрывая жизни пешек и королей.       — Похоже на указатели, где спрятали Яблоки. Их так много, мне всегда казалось, что их не больше десятка, но тут… — Хоуп принимается считать точки, желая узнать точное количество, — Кажется, они обозначают города, а не артефакты. Столицы. Например, вот, Лондон, — Дженсен тычет пальцем Соединённое Королевство.       — Сомневаюсь, что в России столица находится прям в середине, мне всегда казалось, что Москва как-то ближе… гм, к западной границе. По такой логике у нас в США вообще столицы нет, так как она ничем не подсвечивается, — Кормак обходит стол и встаёт рядом с Дженсен. — Ты так будешь до конца вечера считать. Давайте просто ткнём в любую точку и поедем на место, проверим, есть ли что-то на самом деле. Ну, — Шэй задумчиво тянет. — Например, сюда.       Кормак выбирает совершенно случайную точку на карте Европы, тот самый Лиссабон, попавшийся ей на глаза при первом взгляде на глобус. Карта увеличивается после «нажатия» на импровизированную кнопку. И девушки рефлекторно делают несколько шагов назад. Хоуп ударяет Шэй по руке, как делает это всегда, когда та лезет куда-то не туда, из-за чего Кормак раздражённо шипит. Шар разросся и начал касаться потолка, а свет от него избавился от всех теней, от чего в помещение воцарилась загадочная атмосфера. Шкатулка и её трансформация не навевает страх, а внушает не дюжее любопытство маленького ребёнка, впервые сделавшего несколько шагов, и спокойствие умудрённого опытом старца. В подлинности артефакта сомневаться не приходится.       Однако, Хоуп плевать хотела на спокойствие.       — Больше. Ничего. Не трогай. Ясно? — злобно шипит мастер-ассасин. — Тебе обязательно лезть туда, куда тебя не просят? Вечно пытаешься засунуть свой нос.       — Иногда излишняя осторожность тормозит прогресс, не заметила? Чем больше ты осторожничаешь, тем медленнее продвигается наше дело. Ничего не случилось, Хоуп. Просто увеличилась карта, и мы теперь можем посмотреть, где находится артефакт.       — Ты не можешь знать, что ничего не случилось! Может ты одним только своим тычком воскресила какое-нибудь древнее чудовище или обвалила экономику целой страны, — Дженсен наступает на Кормак, гневно глядя ей прямо в лицо. Ладонями толкает в грудь, ощутимо, пусть и не прикладывая всей своей силы.       — Девочки.       — Знаешь что, Дженсен. Попей какие-нибудь таблеточки, а то я позабочусь о том, чтобы тебя упекли к чертям собачьим в психушку. Твоя паранойя порядком заебала, хуже всего то, что она мешает работе. И не трогай меня, — Шэй едва сдерживается, чтобы не толкнуть Дженсен в ответ, хотя внутри всё вскипает и начинает бурлить от злости и несправедливости. К ней когда-нибудь начнут относиться нормально, как к обычному человеку, равному ассасину и такому же члену Братства? Она делает для них не меньше, чем Хоуп. Может, она не так долго среди них, но уже должна была заслужить хотя бы минимальное доверие и уважение, но что Шевалье, что Дженсен считают своим долгом напомнить, кто занимает главенствующую позицию, и принизить её.       Желание работать с этими людьми с каждым новым днём уходит в минус, даже помощь Ахиллеса, не бросившего её в трудный период жизни, постепенно меркнет в сравнении с тем, что Кормак получает каждый день от людей, зовущих себя её «братьями». Но Шэй не выйдет за рамки, даже пальцем не тронет Дженсен, хотя так хочется плюнуть под ноги и грубо послать её нахуй, или ударить, чтобы больше не распускала руки, но остаётся только кусать щёки изнутри, проклиная Хоуп. Шэй не опустится до подобного. Хотя бы из-за Лиама, который позднее устроит ей промывку мозгов.       Между разъярёнными девушками вклинивается О`Брайен. Он закрывает Кормак спиной, чтобы Хоуп не взбрело в голову ещё раз толкнуть Шэй, но куда сильнее.       — Вы можете хоть раз вести себя нормально и не кидаться друг на друга? Хоуп, она и правда ничего не сделала. Какая муха тебя укусила, что ты постоянно орёшь на неё? Сколько раз вы ещё сцепитесь? Когда перегрызёте друг другу глотки? Ты постоянно наезжаешь на Кормак, что она поступает опрометчиво, подставляет Братство, но сама вносишь раздор в наши ряды. Мы должны быть, как итальянская мафия, а не свора собак.       — Да уж, итальянская мафия. Стая шакалов, — Кормак хмыкает и отходит в сторону. Достаёт из пачки сигарету и закуривает.       — Шэй!       — Да молчу я, — голос сквозит злобой и сдерживаемой агрессией. Кормак падает на стул, только сейчас вспоминая, что здесь ещё есть учёный, но тот предпочёл их перепалке свой дневник, в котором явно записывал все детали их эксперимента.       — Лиам, она вообще не проявляет никакой осторожности. По кой чёрт вообще мы припёрли её на эксперимент, в Братство…       Ассасин не даёт Дженсен договорить и перебивает её:       — Хватит, Хоуп. Она такой же член Братства. И если ты забыла, у меня здесь пока больше власти, чем у тебя. Я могу поговорить с Ахиллесом, и он тебя понизит. И допуска у тебя не будет ни к чему. Понятно?       Впервые Кормак видит Лиама таким разъярённым. У него пульсирует вена на виске, играет желваками, глядя на Дженсен сверху вниз. Лиам более влиятельная фигура, с его мнением Ахиллес будет считаться с большей вероятностью, чем с мнением Хоуп, но сам мастер-ассасин этим старается не пользоваться.       — Ладно, хорошо, — Дженсен глубоко вдыхает, потирает лицо ладонями и отходит обратно к глобусу. — Я погорячилась, давайте продолжим работать. Итак, что это у нас?.. — Она поднимает взгляд на карту и пристально всматривается в неё.       — Я буду ждать извинений от тебя, Хоуп. И если Шэй скажет, что ты этого не сделала, разговор у нас будет короткий, — бросает Лиам. Он разворачивается и направляется к дверям. — Позову Ахиллеса, чтобы он на всё это посмотрел.       Шэй готова поклясться, Дженсен скрипнула зубами от досады и злости, но приходится подавить ухмылку, дабы пожар не разгорелся ещё сильнее. Им никогда не поладить. Они так и будут делить всё, чего только можно коснуться, между собой и ругаться на ровном месте, периодически прерываясь на редкое перемирие, во время которого придётся работать так, словно никакого скандала и не было.       — Лиссабон просто огромный город. Его придётся исшерстить весь, чтобы добраться до яблока. На это может уйти несколько недель.       — Да нечего там искать. Лиссабонский кафедральный собор в центре города. Элементарно же.

***

      Голос Лиама из гарнитуры в ухе доносится с помехами и тихим хрипом:       — Давай аккуратно. Как только закончишь, дай нам знать, как всё прошло. Извини, что не поехал с тобой. Это, вроде как, твоё персональное задание от Ахиллеса, первый жест доверия с его стороны, так сказать. Так что не облажайся, Кормак.       Доверие. Именно этого Кормак и ожидала от наставника Братства. Она так давно с ними, а серьёзных заданий ей никогда не выдавали, словно боялись, что из-за оказанного доверия могут поплатиться, будто она подставит, обманет и вывернет выгоду в свою сторону, использует впоследствии Яблоко, чтобы направить его силу против ассасинов. Но это задание само собой разумеющееся, вытекающее из всех её стараний и жажды стать полноценной частью клана убийц и хранителей мира и свободы. Задание — проверка, как она справится в одиночку в экстремальной ситуации. Возможно, всё пройдёт спокойно, но возможность риска нельзя исключать.       Лёгкое волнение и трепет не отпускают Кормак с самого её прилёта, она тащит их с собой, как багаж, но не может оставить в гостинице, в шкафу, на полке. У самого порога собора они в очередной раз напоминают о себе, щекоча кожу затылка, проходясь толпами мурашек вдоль позвоночника. Чтобы совладать с собой, Кормак несколько раз сжимает ладонь в кулак, слегка склоняет голову в почтительном кивке и переступает порог храма. Так давно она не была в доме Господа Бога, но всё ещё помнит все правила, которые приходилось соблюдать на протяжении нескольких лет.       В фойе Шэй опускает кончики пальцев в холодную освященную воду и крестится, будто действительно верит в бородатого дяденьку, сидящего на облаке и наблюдающего за ними, грешными. Их пути разошлись ещё в две тысячи четырнадцатом году. Она так его и не простила. Разве может всевышний быть так несправедлив к своим детям? А, самое главное, за какие такие грехи он несправедлив к ней самой?       — Я всё ещё на тебя сержусь, даже не думай, что я здесь ради тебя. Всё исключительно по работе, — шепчет себе под нос. — Ты самый большой кусок дерьма, Всевышний. Если ты вообще существуешь.       Хмыкнув, под взглядом нескольких монахинь, Шэй подходит к самой дальней от алтаря скамье и садится на край. Собор выглядит так, как она и видела в интернете: полумрак, высокие потолки, витражные окна и огромная роза, из которой льются лучи полуденного солнца на алтарь. Всё, чтобы создать атмосферу величия Бога, надавить на податливые, некрепкие умы. Даже не верится, что всё это — современная постройка, реконструкция. Храм вернули к первозданному виду, сделали его таким, какой он был до тысяча семьсот пятьдесят пятого года: холодным, сырым, мрачным. В лёгких оседает тяжёлый затхлый воздух и запах плесени, сопутствующий старым каменным зданиям. Вот так и пахнет дом Господня: плесенью, ладаном, миррой, освещённым вином и гниющим деревом. На языке из приятного лишь холодок лаванды. Тонкий и едва ощутимый, как надежда умирающего прожить ещё немного, как угасающая вера матери, потерявшей ребёнка.       По полу тянет сквозняк, который любой романтик сравнил бы с замогильным холодом и дыханием смерти, держащей руку на пульсе. В соборе всего лишь с десяток человек, не считая пастора и монахинь. Кормак упирается локтями в колени, сцепляет руки в замок и, склонив голову, касается губами холодных пальцев. Ей нужно немного подумать перед тем, как она начнёт активно действовать. Фотографий собора было слишком мало, так что было трудно представить, где нужно искать Яблоко. Они практически неделю просидели с Лиамом, не разгибая спин, изучая снимки и пытаясь найти хоть что-то, напоминающее тайник, небольшое углубление в стене, над алтарём, в потолке. Но стало понятно практически сразу: Кормак придётся всё искать на месте. Ни одна коллекция фотографий не даёт возможности изучить собор полностью.       Если Шэй поднимет взгляд, начнёт слишком энергично оглядываться по сторонам, на неё обратят внимание и даже пристанут, решив, что она ищет закладку. Самые отбитые дилеры не боятся прятать наркотики в святых местах. И всё равно Шэй пробегается взглядом по всему вокруг. Если это яблоко — послание от ассасинов, то они точно пожелали бы, чтобы его могли получить исключительно их потомки. Тайное место, тайное место, то, что способен и должен найти только ассасин.       Зрение помогает заметить небольшое свечение между камнями на полу, тонкая голубая линия тянется к алтарю прямо под ноги священнику, которую он не замечает, слишком слеп и не осведомлён, а от него поднимается выше и выше, до розы. Действительно, всё же не может быть так просто, придётся карабкаться по стене, чтобы рассмотреть тайник. Нужно лишь дождаться, когда закончится проповедь, и зал опустеет.       Сорок минут казались настоящей вечностью, а жёсткая лавочка — лучшим орудием пыток из Ада. Тяготы и лишения, молись и страдай, чтобы впоследствии Бог пропустил тебя в Рай. Никаких удовольствий, счастье будет только там, наверху. Если там вообще что-нибудь будет. Всё это мучительно сложно для понимания обычного человека, Шэй сама не уверена, что до конца понимает всё правильно или хоть приближенно к верному варианту. Кто такие Ису, если не боги? В чём смысл их существования? И если Ису — лучшая версия их, обычных людей, то где тот, кто создал самих безупречных?       Люди покидают собор, две женщины проходят мимо, обнимая друг друга за плечи, но Шэй не обращает на них внимания, она всё также продолжает сидеть. К ней подойдёт кто-то из служителей, скажет, что служба закончилась и попросит покинуть помещение. Она же будет молить, чтобы ей ещё немного разрешили посидеть, почтить память покойного мужа. Примерно так всё и происходит. Одна из монахинь, стоявших у самых дверей, подходит к ней и опускает ладонь на плечо.       — O serviço acabou, senhorita, — мягкий и нежный голос, такой и должен быть у доброй и понимающей служительницы церкви, чья цель — помочь верующим обратиться к Богу, неверующим — прийти к нему, грешникам — покаяться, а праведным — молиться.       — Я не говорю по-португальски, сестра.       Шэй лжёт, но ей не хочется насиловать чужие уши своим кривым португальским, который она не практиковала уже несколько лет. Монахиня понимающе кивает и обращается уже на английском:       — Служба закончилась, мисс, вам стоит собираться.       То что надо. Кормак строит болезненное лицо и поднимает взгляд на монахиню. Пришлось воспользоваться всеми своими актёрскими навыками, чтобы приблизиться к правдоподобности.       — Сестра, я бы хотела вас попросить, позвольте мне посидеть здесь ещё некоторое время. Мой муж недавно погиб в автокатастрофе. Хотелось бы посидеть здесь, подумать о нём.       Сестра, видимо веря в сию абсурдную ложь, с сочувствием произносит:       — Конечно, мисс. Я очень сожалею вашей утрате. Вы можете ещё побыть тут. Позовите, если вам вдруг понадобится кому-то выговориться или поплакать. Ваш муж в лучшем мире. Скажите, как его зовут, чтобы мы за обедом могли почтить его память.       Кормак кивает головой, у неё так подрагивает нижняя губа, словно она и правда готова расплакаться.       — Спасибо, сестра… Большое спасибо! Его звали Хэйтем… — девушка проводит ладонью по лицу, растирая его. Имя Кенуэя само всплыло в голове, но она надеется, что это звучало правдоподобно. Она могла назвать любое имя, но выбрала именно Кенуэя. Видимо, мозг решил, что говорить о живом тамплиере, что он мёртв, гораздо проще, чем думать так о Лиаме.       — Позвольте, — монахиня разводит руки. Она осторожно обнимает Кормак, прижимая к груди и совершенно невесомым движением поглаживает волосы. — Вы обязательно встретитесь с ним позже. Уверена, он в Раю.       Небольшой спектакль заканчивается ровно так, как и рассчитывала Кормак. Монахиня уходит, закрывая за собой дверь, ведущую в помещения, не предназначенные для простых проходимцев. Несколько минут Шэй продолжает сидеть на лавке, склонив голову, пока, наконец, не поднимается и, озираясь, направляется к алтарю. Ей приходится вновь прибегнуть к зрению. Тонкая линия никуда не исчезла. Кормак заходит за алтарь. Сейчас она оскверняет святое место. Женщинам непозволительно за него заходить, но у неё нет другого выбора. Имеет же она право поступить с Богом так же по-скотски, как когда-то он поступил с ней.       Стена не оказывается отвесной. В ней полно выступающих камней, сложенных в своеобразную лестницу, по которой способны взобраться только ассасины, либо опытные скалолазы, хотя первые как правило со стопроцентной вероятностью являются вторыми. Девушка решает не надевать перчатки. Она осторожно хватается пальцами за выступ, чуть выше своего роста, ногу ставит в небольшое углубление в каменной кладке стены.       — Давай, Шэй, ты это уже делала. Ничего сложного, просто шевелись чуточку быстрее.       С изяществом и осторожностью, как лёгкая кошка, Шэй взбирается наверх, видя перед собой цель. Когда-то на тренировке индеец Кесеговаасе сказал, что она должна быть не кошкой, а пауком, умеющем взбираться по любым поверхностям, даже если это отвесная скала, она должна уметь вскарабкаться за считанные секунды. Без страховки.       Никто не поможет тебе, Шэй Кормак, подняться, если ты оступишься и сорвёшься вниз. Твоё восхождение должно быть осторожным, но быстрым и чётким. Твоё тело само должно знать, как хвататься за уступы, как ставить ноги. Мозг должен работать совместно с телом, как организм животного. Взбираться ты должна так, словно ты родилась с этим навыком, словно это твой инстинкт, который поможет тебе выжить.       Поможет, ещё как поможет. Пальцы начинают неметь, когда от пола уже больше семи футов. Ещё немного, и она ухватится за узкую платформу, на которую даже можно будет сесть. Шэй видит под самым потолком балки. В крайнем случае она переберётся на них и переведёт дух. Нужно будет только молиться и верить, что монахини или кто-то из служителей церкви неожиданно не вернётся. Ну, или не поднимет голову в случае чего. Подъём даётся Шэй без осложнений. Она подтягивается на руках и садится на площадку. Неужели реконструкторы не задавались вопросом, зачем она здесь нужна, явно же не для того, чтобы быть поближе к Богу. Шэй поворачивается к предполагаемому тайнику. Здесь действительно есть резной рисунок, аккуратно вставленный фрагмент похожей на каменный цветок плитки с небольшим плоским углублением, куда влезет только мизинец. Да и Шэй не желает даже его туда засовывать, есть шанс не достать вообще. Только сейчас у Кормак появляются серьёзные сомнения насчёт возможности что-то найти в соборе. Его реконструкцией занимались несколько лет назад, а, значит, кто-то из архитекторов точно знал про механизм, как всё работает. Может, теперь не работает ничего вообще. Может, и нет здесь никакого Яблока, а карта просто ошиблась. Вряд ли она обновляется каждые несколько месяцев благодаря спутниковой коммуникации.       Кормак всё же решает немного поковырять отверстие, воспользовавшись скрытым клинком, закреплённым на её запястье. Как же проблематично было провезти его через таможню. С тихим щелчком срабатывает механизм скрытого клинка, Шэй вставляет его в отверстие, и, о чудо, он проворачивается, как ключ в замочной скважине. Многовековой механизм оказался в рабочем состоянии. Губы Шэй трогает лёгкая улыбка. Хоть что-то! Значит, они не ошиблись.       Каменные плиты у дверей собора, точно повторяющие узор на маленькой плитке начинают двигаться. Кормак морщится, готовясь к грохоту и скрипу, но всё происходит достаточно тихо, нет даже скрежета трущихся друг о друга камней. Сдвинувшиеся плиты открывают взгляду винтовую лестницу, уходящую куда-то вниз. Вряд ли служители собора знают, что у них под храмом расположился подвал или, может, древняя крипта.       Как только подошвы ботинок касаются пола, Кормак направляется к лестнице. У неё есть в кармане маленький фонарик. Остаётся надеяться, что это не лестница, ведущая в Преисподнюю. Втянув носом ещё более затхлый и пыльный запах, Шэй спускается вниз, напоследок окинув зал собора и убедившись в своём одиночестве. Каменные ступени покрыты вековой пылью. Нога человека сюда не ступала не просто несколько десятков лет, а, кажется, несколько столетий. Чем ниже Кормак спускается, тем больше её пробирает до костей. Но лестница даже не собирается заканчиваться, а лишь глубже уходит вниз. Шэй поднимает голову, чтобы взглянуть на свет над собой. Как глубоко она уже спустилась, и сколько ещё придётся пройти?       Ответ не заставляет себя долго ждать. Сделав ещё три шага, Кормак ступает на каменную площадку перед аркой, ведущей в длинный коридор. Маленького карманного фонарика не хватает, чтобы полностью осветить помещение, но есть возможность выхватить отдельные детали. На стенах — железные подставки под факелы, заваленные углём, отсыревшим со временем. Арка украшена разными символами, давно забытым языком. Раньше ей уже приходилось сталкиваться с похожим. Знак — Шэй движется в правильном направлении.       — Ладно, надеюсь, я не заблужусь и не сдохну в каком-то углу, как крыса с помойки, — нервно усмехается ассасин, переступая небольшой порожек и заходя в коридор. На мгновение Кормак охватывает темнота, фонарик несколько раз моргает и гаснет. Отлично, сама себя и сглазила. Батарейки не могли так просто сдохнуть в самый неподходящий момент. В голову закрадываются невесёлые мысли развернуться и пойти назад: с одним клинком, да теперь ещё и вслепую делать там нечего. Азарт перестаёт подстёгивать, даже возможность потешить самолюбие и обойти Хоуп теперь не выглядит столь привлекательной и желанной.       Синий огонь загорается на месте факелов двумя стройными рядами, указывая дорогу вперёд. Нет смысла искать научное объяснение происходящему, если бы Шэй ломала над этим мозг каждый раз, давно бы сошла с ума. Кто бы здесь не был, кто бы не построил это место и что бы не прятал, он ждал, когда люди вернутся и пройдут по коридору вперёд, в неизвестность. Самый большой страх в жизни Кормак — не знать, что будет дальше. Переживать, основаться, но даже на йоту не быть уверенной в завтрашнем дне, видеть лишь туман и ощущать сосущую пустоту внутри.       — Ладно, хорошо! Я иду!       Фраза эхом отдаётся от стен и сводчатого потолка, разносится всё дальше и дальше, давая понять, что пройти по коридору придётся почти столько же, как и по лестнице, если не больше. Кормак устремляется вперёд, осматриваясь. Вспоминать о пистолете не приходится. Вряд ли сейчас выскочит какой-нибудь скелет и кинется на неё. Да и если выскочит, пистолет ничем не поможет против груды пляшущих костей. Вспоминаются все самые глупые ужастики про мумий, какие только придумывал на своём веку человек. Или здесь лучше обратиться к людской фантазии о зомби? Каждый шаг Шэй глухим стуком отзывается в её же голове. Коридор выглядит достаточно прочным, но кто знает, как давно его построили, и вдруг в любой момент какой-нибудь неудачный камешек упадёт сверху, и посыплется вся конструкция, а вместе с ней и Собор Святой Марии канет в тартарары.       Коридор завершается не залом и даже не комнатой, а рукотворной пещерой с гладкими, отполированными стенами, уходящими прямиком в бездну. Две широкие платформы с противоположных сторон намекают, что между ними явно должен быть проложен мост, либо хотя бы натянут верёвочный, но не видно ни единого крепления, позволяющего это сделать. Прыгать вниз и свято верить, что будешь лететь в глубину целую вечность, пока не забудешь собственное имя?       Один вид пещеры внушает больше уважения к её создателям, чем лиссабонский кафедральный собор к Богу. Кормак подходит к одинокому пьедесталу на площадке. На нём такой же рисунок, как на полу и на плитке, то же самое отверстие под клинок. Повторяя бесхитростную процедуру, Шэй запускает очередной механизм. Тонкие желобки на пьедестале начинают светиться всё тем же синим светом, складываясь в различные ломанные линии, и они расползаются во все стороны, Кормак отшатывается на два шага, благо не в сторону пропасти, а назад, к коридору. Каналы загораются не только под ногами, но и на стенах, и все они тянутся к противоположному краю, к новому пьедесталу, концентрируются в один энергетический шар. Пол содрогается. С шумом и треском из темноты поднимаются узкие колонны, складывающиеся в одну тропу — мост до противоположного края. Как же Шэй радует, что нет никаких сложных головоломок на подобие кубика Рубика: за всю жизнь она так и не научилась собирать эту совершенно идиотскую игрушку. Вставила клинок, провернула, и дело с концом. Всё заработало без титанических усилий. Даже странно, что нет никакого испытания. Ведь если там, на другой стороне, в месте, где концентрируется свет, действительно лежит Яблоко Эдема, то оно слишком слабо охраняется. Другие артефакты было доставать труднее.       С опаской девушка делает шаг, но плиты даже не думают проваливаться под её весом. Кормак стремительно, переходя на бег, добирается до противоположной стороны, глуша лёгкий страх оступиться и соскользнуть вниз. Чем ближе она к свечению, тем сильнее начинает биться её сердце. Перед глазами центр собирающейся энергии — чёрный кристалл, напоминающий снежинку или звезду с несколькими длинными лучами. Другой вариант Яблока? Таких артефактов Кормак ещё не видела в своей жизни, даже иллюстрации нигде не проскакивали. Тщеславное желание успеха показать, что она уникальная и принесла вклад в дело Братства, подстёгивают Шэй. От предвкушения довольной улыбки Лиама, одобрительного кивка Ахиллеса и хмурого взгляда Хоуп, Кормак чуть ли не стучит зубами. Эта работёнка оказалась легче, чем можно было предположить. А её задача «привезти артефакт в Америку» уже не кажется такой невыполнимой. Вот она! Вот! Стоит перед ним.       Натянув перчатки, ассасин протягивает руки к артефакту. Осторожно и бережно она опустит его в сумку, перемотав тканью, чтобы в случае чего не повредить, и отправится назад в отель, оттуда — в аэропорт. И дело в шляпе. Пальцы слегка подрагивают, Шэй берёт в руки своё сокровище. Вот и всё! Она справилась. В самую макушку не ударяет молния, а по телу не проходится электрический разряд. Одно прикосновение к новому, чёрному, матовому Яблоку не убивает. Шэй может возвращаться в Нью-Йорк.       Она крепче сжимает артефакт и тянет его на себя. Невидимая сила не удерживает «звезду» на месте. Никакой барьер не заставлял её находиться в неподвижном состоянии, быть может, тысячи лет. Артефакт поддается без какого-либо сопротивления. Легкий, почти невесомый объект ложится в руки. Ассасин чувствует исходящий от него холод сквозь кожу перчаток, но не отпускает его. Неизвестная никому вещь, но самая настоящая драгоценность. Тонкие серебряные линии появляются на артефакте, но сразу же меркнут, и он рассыпается на мелкие кусочки. Кормак даже не успевает ощутить тяжесть предмета. Привкус победы развеивается вместе с пеплом.       — Нет… Нет. Нет! — громко вскрикивает Шэй, падает на колени, обезумевшим взглядом глядя перед собой, водит руками по холодному камню, пытаясь собрать остатки, словно из них можно воссоздать что-то прямо на месте без клея и гвоздей.       Вся пещера в один миг приходит в движение. Пол, стены, потолок, всё покрывается трещинами. Страшный гул и грохот доносится со всех сторон. Несколько мелких камешков падают перед Кормак, вынуждая поднять голову и увидеть, как огромные куски откалываются и с сумасшедшей скоростью несутся вниз. Надо выбираться отсюда. Собственная жизнь важнее, чем какой-то рассыпавшийся в прах камень. На сотрясающейся от мощных подземных толчков поверхности подняться на ноги становится целым подвигом. Но Шэй, отпрянув от края, торопится сбежать из приготовившегося уничтожить её подземного храма. Да, именно храма, хранившего равновесие, которое она посмела потревожить и уничтожить.       Ноги путаются, практически завязываются в узел, а разъезжающиеся в сторону платформы никак не способствуют быстрому преодолению такое сложной полосы препятствий. Смерть, разве только, отстаёт от Кормак на несколько шагов, но всё равно дышит в затылок — она ощущает, как поднимаются волосы на загривке. Нужно поднажать! Нужно поднажать! Живее, Кормак! — отчаянно вопит внутренний голос. Умирать под завалами не хочется. Да и теперь она гонец с важной информацией, лучше не трогать эти артефакты. Никакие это, к чёрту, не Яблоки! За спиной падает огромный блок и уносит за собой в пустоту кусок «моста», где только мгновение назад была нога Шэй. Она попала в нелепую западню. Для чего вообще нужно это место?       По лестнице Кормак взлетает чуть ли не на четвереньках. Она помогает себе руками, спотыкаясь, но всё же стремясь наверх, к свету, режущему глаза, как тонкое лезвие опасной бритвы. Глаза слезятся, грудь вздымается часто, но Кормак всё равно не хватает воздуха. Запыхавшаяся, она оказывается в зале собора.       Со всех сторон доносятся крики, чудовищная какофония звуков дезориентирует и не способствует пониманию происходящего. Пол под ногами всё ещё трясётся, мир вокруг всё ещё трясётся, груды обломков, разбитый витраж и свинцовые сваи хрустят, как кости. Шэй не успевает проморгаться, как кусок каменной кладки, находившейся над алтарём, срывается вниз. Уходить отсюда. И срочно. Спасти себя, другие спасутся сами. Ассасин бежит к месту, где раньше была дверь. Теперь же щепки и доски от неё разбросаны во все стороны, одна неудачная искра, и город не просто содрогнётся от недовольства богов, но и вспыхнет адским пламенем.       Люди на улицах обезумели. Они кричат, бегут в разные стороны, побросав личные автомобили и общественный транспорт, растекаются плотными человеческими реками. Идеально уложенный свеженький асфальт теперь вспух, все дороги стали похожи на лицо подростка, раскуроченное шаловливыми грязными пальцами. Проводка всё же искрит. Загорается мусор. И теперь едкий чёрный дым валит во все стороны. Куда бежать? Где прятаться? Что делать? Главное не останавливаться.       Страх тянет свои грязные руки, обвязывает прочными сетями, затягивает петлю на горле, перекрывая дыхание и доступ кислорода в мозг. Перед глазами плывёт, как в момент алкогольного опьянения, когда излишек выпитого ударил по голове. Пульс давно перевалил за привычные шестьдесят пять ударов в минуту, сердце стремится вырваться из груди. Нельзя стоять на месте, нужно бежать. Перепрыгивая трещины, расползающиеся в разные стороны, Шэй бежит, не представляя, куда ей можно здесь спрятаться. Она была последний раз в Лиссабоне ещё маленькой девочкой. С последнего её визита всё изменилось, даже удивительно сильно.       Деревья выворачивает вместе с корнями, одно из них падает прямо перед Шэй, чуть не придавив её.       — Кормак, хватит стоять! Сюда! Живо! — голос практически не различим за криками других людей, грохотом рушащихся зданий, звенящего стекла и металла. Но Шэй точно не могла ошибиться. Она в растерянности озирается, но замечает того, кого никак не ожидала здесь увидеть. Кормак бросается в его сторону по некогда ровному и подстриженному газону, не горя желанием убить.       — Какого хера, Кенуэй? Ты следил за мной?       — Давай быстрее. Иначе я из-за тебя здесь сам сдохну!