***
Может это и опрометчиво, но это выбор. Именно то, что Шэй выбирает сама в попытке предотвратить очередную чудовищную ошибку. Ей нечего исправлять, потому что подобное исправить невозможно, принести публичное извинение — выставить себя дурой, сумасшедшей, подставить Братство, рассказать о бесконечной и бесконтрольной войне, идущей во всех уголках мира уже несколько веков. Поэтому нужно просто всё остановить. Хотя бы одну деталь в этой машине сломать, даже если она не перестанет работать полностью и перемалывать кости, то на время всё же замрёт. А время — самый ценный ресурс. И его, как правило, всегда не хватает, всегда его пытаются выкроить, искать лишний десяток минут, да хотя бы просто одну минуточку для передышки, для рывка, для того, чтобы перевернуть ситуацию с головы на ноги, задержать, остановить. Для всего. Время иногда нужнее, чем воздух. Однако за него придётся платить. И лучше заплатить сразу, чем в конце получить счёт, где ценой, которую нужно заплатить, станет что-то непомерно дорогое тебе. Шэй оставляет мотоцикл подальше от дома Девенпорта. Если подходить, то так, как это делает призрак — тихо, бесшумно, незаметно. Совершить задуманное и раствориться, словно тебя никогда и не было. Делать то, чему её учили столько времени. Сегодня даже несколько проще, потому что Кормак знает дом Ахиллеса от и до. И добраться до кабинета Девенпорта, где скорее всего и запрятана шкатулка и манускрипт, Шэй сможет даже с закрытыми глазами. Она похлопывает мотоцикл по бензобаку, как бы прощаясь, но намекая, что совсем скоро вернётся, нужно лишь немного подождать. Совсем чуть-чуть. На безлюдную улицу Кормак выходит спокойно. Классический пригород, аккуратные домики более-менее состоятельных людей с подстриженными газончиками, у некоторых на заднем дворе собственный сад с идиотскими садовыми гномами и придурковатыми, громко повизгивающими собаками. В конце улицы, на самом отшибе подальше от всех стоит поместье Девенпорта. Скрытое деревьями, невысокой изгородью. Нелюдимость Ахиллесу передалась явно по наследству вместе с этим домом. Шэй всегда было интересно, общается ли он с кем-то из соседей? Или игнорирует даже почтальона? Впрочем, сейчас это уже не имеет никакого значения. И на дом остаётся смотреть только как на задачу из олимпиады по математике, которую нужно решить как можно быстрее, чтобы перейти к следующему этапу. План у неё простой, даже слишком: прокрасться в дом к Ахиллесу, выкрасть шкатулку и манускрипт и удрать к чертям собачьим. Дальше действовать по ситуации. Просто и сложно одновременно. Как можно более непринуждённо Кормак идёт по улице. Она не оглядывается, лишний раз не дёргается, только взгляд бегает из стороны в сторону, оглядывая знакомые дома. Газончики ещё не пожелтели, не пожухли, но яркие листья уже лежат на порогах и крышах, всё это пёстрое великолепие мокнет под мелким дождиком, но всё равно скрашивает эту промозглую осеннюю серость. Совсем скоро осень начнёт полностью вытягивать соки из всего вокруг, и мир охватит холодная тоска. Если бы не тошнотворные, промозглые осенние будни, то Кормак бы даже нравилось это время года, но из позитивного в нём только её день рождения. И то давно прошедший. Шэй поправляет воротник куртки, последний нервный жест перед тем, как нужно будет превратиться в саму решительность. Она собирается совершить отчаянный поступок, настоящее сумасшествие, но иного выбора ей не предоставляется. Кормак доходит до конца улицы. Асфальтированная дорожка заканчивается и начинается брусчатка. Старая, побитая жизнью брусчатка и редкие деревья и кусты, отбрасывающие лысыватые тени. Последние футы и Шэй упрётся в калитку. Вот так в открытую подходить глупо, но Кормак же формально никто не запрещал лезть на территорию дома Ахиллеса. Вряд ли её ждут и уж тем более подозревают, что так нагло заявится. Девушка перекидывает руку через калитку, отодвигает щеколду, легонько толкает дверь и заходит, вернув всё назад, как и было. Она всего лишь идёт к дому. Если не хочешь рассказать всем, что ты вор, то зайди через парадный. Сделай так, чтобы все подумали, что ты здесь живёшь, чтобы даже проезжающий мимо доставщик почты, знающий всех проживающих на этой улице, не усомнился, что ты тоже здесь живёшь, пусть и без документов. Если они ещё никуда не уехали, то скорее всего сидят где-то в подвале над картой. Нужно всего лишь осторожно зайти и выйти. Приключение всего на несколько минут. Шэй нажимает на ручку двери с той самой осторожностью, с какой каждый раз это делала, возвращаясь домой под утро пьяная с диким желанием не разбудить никого и не получить выговор. Благо дверь оказывается открыта. Как только она переступит порог пути назад уже не будет, но тем сильнее её вера в правильность поступка. Иногда из двух зол приходится выбирать наименьшее. Уж лучше украсть у тех людей, что заботились о ней некоторое время, стали для неё семьей, чем позволить этим же людям уничтожить половину мира, если не весь. Закрыв за собой дверь, Шэй озирается по сторонам. Быстрый переход на зрение даёт понять, что первый этаж пуст. Но об этом и стоящая в доме тишина говорит не менее однозначно. Кабинет на втором этаже, Ахиллес почти никогда не закрывает дверь, если он дома. По лестнице наверх и шмыгнуть в приоткрытую дверь. Кормак поднимается осторожно, переступая через ступеньки, ставя ноги так, чтобы половицы не скрипели. Она знает каждую доску, которая может выдать её присутствие. Дом слишком старый, поэтому он живёт своей особенной жизнью. Ему бы не помешал ремонт, но ассасинам некогда заморачиваться. может однажды их логово кто-то найдет. Всех их выкурят отсюда, но это будет тогда, когда Шэй уже унесёт ноги и исчезнет из жизни Братства, а станет всего лишь частью его истории. Маленьким пятнышком крови. Даже если она спутает им карты на короткий срок, это уже будет успех. Чувство вины перед человечеством и страха за будущее куда сильнее долга перед Братством, на который так любит давить Девенпорт. Да, может она и должна, но в первую очередь себе. И сейчас её сердце говорит, что нужно позаботиться в первую очередь о людях, а уже потом о себе. На втором этаже тоже оказывается пусто. Отлично, значит все они где-то внизу в подвале проводят очередной эксперимент или думают, какое место уничтожить следующим, либо Кормак просто опоздала, и через пару часов ещё один город будет стёрт с лица земли. Шэй всё же хочется уповать на первое. Дверь кабинета Девенпорта скрипит несмазанными петлями, но Шэй не нужно открывать её полностью, чтобы звякнул колокольчик, закрепленный на косяке. Ей хватает и небольшой дырочки, чтобы протиснуть сначала пустой рюкзак, а уже потом протиснуться самой. В любой момент всё может покатиться к чертям. Сердце бьётся где-то в районе желудка, а не как она привыкла — груди, но хорошо, что хоть не в пятках. Когда её выталкивали из кабинета, она видела, как Девенпорт убирал в верхний ящик комода с бумагами манускрипт и запирал его на ключ. В этом комоде вся документация Братства и даже немного больше, чужие личности, поддельные паспорта и медицинские страховки, документы на право ношения оружия, отчёты одной известной преступной группировки Нью-Йорка, занимающейся для них добычей информации и сбытом наркотиков. И почему именно сейчас Шэй задумывается о том, что людей они уничтожают с самого начала? Наркотики, преступные группировки и уличные банды, оружие, теперь ещё и более массовое орудие убийства — артефакты, способные вызвать землетрясение и похоронить весь мир под пылью и пеплом времён, под обломками цивилизации. Ещё раз осматривая кабинет Девенпорта, Шэй убеждается, что никто не скрылся за занавеской или за шкафом. Она предусмотрительно открывает окно, чтобы в случае чего выскочить в него. Когда ты что-то пытаешься украсть, лучше иметь хоть какие-то пути отступления, а то постоянное ощущение, что тебе дышат в спину и наблюдают за твоим действием способно свести с ума. А ясный ум — это то, что способно спасти жизнь, если ты умеешь пользоваться этим «инструментом». И Шэй думает, пытается выстроить в мыслях всё, что может произойти дальше. Может её убьют, может придётся уходить через окно, а может удастся удрать через дверь. И это будет просто идеальный исход, какой только может быть в её то случае. Однако, предусмотрительность ещё никогда не была напрасной. Хоуп может гордиться ей, по крайней мере сейчас. Она проявляет то самое хвалёное благоразумие, за которое Дженсен готова сожрать всех и каждого. Хоть иногда Кормак вспоминает о чужих советах. Но более одобрение Хоуп никогда не должно трогать Шэй. Братство явно не примет её с распростёртыми объятьями после её выходки, если она окажется провальной, а уж если всё пройдёт отлично, то тем более найдётся среди пособников ассасинов головорезы, которые будут гонять её и пытаться убить. Как можно внимательнее Кормак осматривает замок на том самом ящике, куда Ахиллес сунул манускрипт. В другой раз, будь Шэй обычной, она бы испытывала лёгкий трепет и волнение, вдруг манускрипта не окажется в ящике, но он здесь, книга лежит внутри, Шэй нисколько не сомневается в этом. И не сомневается в своих способностях. Орлиное зрение дарует практически безграничные способности. Это, конечно, не супер сила, не лазер из глаз, способный испепелить человека на месте, но всё же кое-что особенное и важное, ставшее неотъемлемой частью её жизни. Все ассасины так или иначе наделены этой способностью, каждый со своими небольшими отклонениями, но в целом очень схожими. И сейчас Кормак видит манускрипт внутри и видит, что ящик вскрывается не чем иным, как скрытым клинком. Чёрт возьми, Девенпорт мог поставить всё, что угодно на этот сраный ящик! Тут мог быть и кодовый замок, и сигнализация, но оставить просто замок, к которому в качестве ключа подходит лезвие скрытого клинка — верх глупости. Даже если это отсылка к древним и их истории, то очень глупо хранить в таком ящике ценный артефакт, когда каждый первый у них может легко его присвоить себе. Щелчок и тихое шипение скрытого клинка, звук опасности и смерти, пророчат успех. Шэй вставляет клинок в замочную скважину. Всё прям так, как было в Лиссабоне. Он так же легко проворачивается, только там не было никакого ящика, там был целый подземный храм, как она негласно его для себя назвала, был артефакт и история, которую нужно было беречь и хранить в секрете, а не разрушать. Кто знает, что бы рассказало то место, если бы она не уничтожила его. Может поведало историю Португалии с начала времён и всей Европы вместе с ней, рассказало бы о чём-то потустороннем и куда более захватывающим. Теперь Шэй никогда не узнает, что хранило то место, что она уничтожила своими же руками. Всегда неприятно терять возможность докопаться до истины или сложить хоть какую-то картинку, облегчающую понимание действительности. Корма достаёт из ящика манускрипт. Самое время разворачиваться и уходить. Запихнув в рюкзак, девушка закидывает свою ношу на плечо и разворачивается к двери. — Воровать у своих же, Шэй Кормак? До чего ты опустилась, девчонка! Ты не знаешь, какую силу содержат в себе артефакты и хочешь похитить один из них?! В дверях кабинета стоит Девенпорт. Он подошёл слишком тихо, чтобы Шэй могла его хоть как-то услышать и поспешно ретироваться. Наставник Братства если не в ярости, то в любой момент готов с головой в неё погрузиться. Не впервые, но Шэй видит перекошенное от гнева лицо Ахиллеса. Да, он слишком часто и слишком легко впадает в ярость, что недопустимо для руководителя. И она много-много раз видела, как Девенпор орёт, отчитывая провинившихся, но это не значит, что страх не начинает стискивать её грудь в кольцо. Этот обруч давит на лёгкие, и каждый новый глубокий вдох даётся с трудом. Кормак делает шаг назад, но отступать ей некуда, сзади шкаф с документами больно подпирает копчик, рюкзак задевает фарфоровую пыльную вазу, но Шэй некогда отвлекаться на такие мелочи, как сохранение обстановки в первозданном виде. — О, кто как я не я знает о том, какая сила содержится в артефактах, ведь я собственными глазами видела, как рушится мир вокруг! Но вы почему-то думаете, что знаете больше и лучше меня. Нет, Ахиллес. Вы не были там. Ты не был там! А значит понятия не имеешь, какую чудовищную силу мы держим в своих руках! Ни одному человеку не совладать с этим! — резко и жёстко выпаливает Шэй. Ни одного ассасина не было там, кроме неё самой. Никто не видел, как один маленький винтик, убранный из системы, заставил стройный механизм развалиться на куски. И это её сейчас Девенпор уверяет в том, что она не знает? Она знает! Знает больше всех их, была очевидцем! Шэй Кормак знает и понимает то, что не хочет понять упрямый наставник Братства Ассасинов. — И ты думаешь, что сможешь сохранить эту мощь?! Представь, что будет, если тамплиеры заполучат манускрипт и шкатулку, они начнут массово собирать артефакты. Они выиграют многовековую борьбу, а мы, ассасины, будем уничтожены и стёрты даже со страниц истории. Так вот что заботит Девенпорта больше всего остального. Он боится победы тамплиеров в этой войне и хочет сделать всё, чтобы не допустить этого. Никакая свобода не волнует его так, как волнуют силы Ордена и их могущество. Вот что пугает Девенпорта и вот с чем он борется в действительности. Тамплиеры и Abstergo, Abstergo и тамплиеры. Нет никаких человеческих жизней, есть только война, скрытая, теневая, подпольная война, о которой знает лишь элита. Шэй кривит губы в ухмылке, с вызовом глядя на наставника Братства. — Может тамплиеры окажутся куда благоразумнее и не станут уничтожать мир, как вы. И да, мне хватит сил, чтобы хотя бы к вам манускрипт никогда больше не попал! Ты эгоистичное чудовище, Ахиллес Девенпорт. Жизни невинных людей куда важнее победы. Они невольные участники нашего противостояния, но это не значит, что она не живые. Они такие же люди, как и мы, со своими семьями, со своими мечтами, со своей жизнью. И если мне придётся отдать собственную жизнь за попытку спасти миллионы других, то я без раздумья это сделаю. Потому что я знаю, как всё было. И я знаю, как этого не допустить вновь! Кормак делает несколько аккуратных, маленьких шага в сторону окна, чтобы в момент окончания своей пламенной речи тут же сигануть в него. Она лишь видит краем глаза, как Девенпорт бросается к ней, но сама уже ухватывается за водосточную трубу и спускается по ней вниз. — Предательница! — ревет Девенпорт, высовываясь в окно и протягивая руку в сторону Кормак, чтобы ухватить её хоть за что нибудь: за волосы, за рюкзак, за куртку, за руку. — Дура! Ты ни черта не понимаешь! Ловите её! Хоуп, Лиам! Вот и начинается веселье. Именно так себе всё Шэй и представляла. Она обязательно спалится, её попытаются поймать и придётся бежать. Долго, далеко, не зная дороги, не зная, чем закончится вообще эта долгая пробежка. Но бежать придётся. Кормак спрыгивает на землю, чувствуя, как от удара об твёрдое садовое покрытие начинают гудеть ноги. Не время беспокоиться о своей безопасности и лёгком покалывании как в ступнях, так и в ладонях. Шэй бросается к выходу с территории. У Девенпорта хотя бы нет собак, кроме рекрутов ассасинов, а, значит, челюсти не сомкнутся на икрах или руке. Мелкие камешки разлетаются во все стороны. Откуда-то из-за спины доносится свист и крик «Ловите её! Чего вы медлите?! Живо!». И выстрел. Оглушающий выстрел. Кормак даже на несколько мгновений, пока жмурится, теряет ориентир — высокий фонарный столб у калитки. Только не сейчас, только не сейчас! Воспоминания из далекого детства, прошедшего в бедном районе Нью-Йорка, сейчас только помешают. Раньше она боялась выстрелов, боялась криков, боялась всего. Сейчас же это просто страх вспомнить детство. Страх вспомнить то, как умер отец, как развалилась её старая жизнь. Нужно приложить чуть больше усилий, выложиться по полной. Не оборачиваться назад. Не оборачиваться назад, Шэй! Дыхание перехватывает где-то в глотке, но Шэй не сдаётся. Она перемахивает через забор, зацепляясь ногой ботинка за острую железку, которую они должны были загнуть или хотя бы спилить ещё три месяца назад. Главное, что этот ржавый острый кусок не распарывает ей ногу, не рвёт штаны, а вместе с ними и кожу. — Стой, Кормак! Ты никуда не денешься! Ты не сможешь бегать всю жизнь! — визгливый и хриплый крик Хоуп подстёгивает Шэй, как кнут и шпоры лошадь. Если понадобится, Кормак будет бегать всю жизнь, лишь бы не позволить пыльной книге в своём рюкзаке вернуться в руки ассасинов. Всё, что угодно, но только не безумец Ахиллес с его манией одолеть тамплиеров. Мир стоит дороже, чем победа в многовековой войне двух орденов. Кормак устремляется вперёд по улице. Добежит до мотоцикла и она в дамках. Всего лишь! Но в груди уже начинает болеть, сердце колотится, как сумасшедшее, ревёт, как двигатель её же мотоцикла, пока сыпучее покрытие под ногами сменяется асфальтом. Теперь лишь бы не упасть, не потерять драгоценное время. Соблазн посмотреть назад, как сильно она оторвалась, может стоить потери преимущества. Бежать, бежать, бежать. Только вперёд. Как в Лиссабоне. Как в детстве от мальчишек, решивших узнать, сколько ударов палкой она вытерпит прежде, чем разревётся. Бежать так, как она бежит от самой себя. Частные дома сменяются пятиэтажными многоквартирными домами. Ещё чуть-чуть. Дыхание спёрло, ноги воют вместе со всем телом, но нужно просто завернуть в подворотню. К мотоциклу. Лучше немного заплутать, запутать следы. Кормак сворачивает совершенно не туда, куда ей нужно было изначально, чтобы пробежать по параллельной улице и уже юркнуть за помеченные синей краской мусорные баки. Чёрный фургон с тонированными окнами стоящий в подворотне заставляет затормозить. Лучше бы она бежала дальше прямо по улице! Человек в чёрной экипировки без опознавательных знаков прикладывает палец к лицу, скрытом балаклавой, в том месте, где должны быть губы.***
Мешок на голове не добавляет совершенно никаких перспектив. Шэй готова была поклясться, что подобные трюки это выдумка Голливуда, и никто уже сотню с лишним лет не ворует людей, натягивая им на голову мешок. Но вот она, сидит на стуле, связанная по рукам и ногам. И на её голове мешок, затянутый довольно плотно верёвкой на горле. Страдай она астмой и имей чуть более слабые нервы, то приступ у неё случился бы из-за паники, и она задохнулась бы сразу же, как только ей на голову натянули этот плотный кусок материи. Пыль от него забивается в нос и горло, от чего хочется не то чихать, не то кашлять, и всё это одновременно. Глаза чешутся, даром что только не слезятся, а то на щеках осядет вся грязь и шея начнёт ещё больше чесаться, раздраженная грубой материей, веревкой и солью. Но её похитители очень недальновидные, если думают, что мешок не позволит ей рассмотреть обстановку вокруг. Да, может она не увидит цветов, но очертания и силуэты предметов, людей и даже приблизительное расстояние до них она может оценить и сквозь мешок, воспользовавшись своим природным даром. Кормак слегка шевелит запястьями, чтобы понять, как сильно её привязали к стулу и оценить возможность побега. Верёвка неприятно трётся и врезается в кожу, не давая никакой возможности оторвать руки от подлокотников. Господи, кто-то ещё имеет у себя дома стул с подлокотниками? Последний раз подлокотники у стула она видела только в кабинете стоматолога, но вряд ли кто-то решился привязать её к нему. Куда более интересной выглядит мысль, что она сейчас на каком-нибудь электрическом стуле, но на запястьях и щиколотках как минимум должны быть ремни, а на голове какая-нибудь железная тарелка, напоминающая дуршлаг. Радует, что её нет, а есть только мешок. Хотя, может быть Кормак себя слишком обнадёживает и радоваться рано. Ещё немного и по её телу пустят электрический ток. Вот-вот придёт мучитель, сорвёт с головы мешок и пристегнёт ещё какие-нибудь ремешки. И почему в США в некоторых штатах всё ещё разрешена смертная казнь на электрическом стуле? Где хвалёная гуманность и бережное отношение к человеческой жизни? — А можно было как-то иначе? Она же девушка, — голос доносится из-за спины. Он звучит очень строго, даже несколько грубо, но мужчина произносит негромко. Слышны знакомые нотки, тот самый отзвук, ясно дающий понять, кто здесь хозяин положения, но Шэй знает, что раньше она никогда не слышала этого человека. И, видимо, с ним не знакома. Зато теперь становится ясно, что в помещение помимо неё ещё кто-то есть. А сколько этих людей судить сложно. С досадой приходится признать факт: клинок не холодит запястье. Да и она помнит, как его с неё сняли, прежде чем привязать руку. Силы в любом случае не равны. Кто бы её не похитил, люди оказались внимательнее, чем она полагала. Шэй старается не вдыхать глубоко, чтобы не начать задыхаться и кашлять от пыли. Она закрывает глаза. Зрение. Сейчас это уже стало привычкой, а раньше приходилось услышать себя, понять и поймать это вечно ускользающее чувство за хвост, чтобы увидеть всё: следы, людей, знаки, таинственные надписи. Сейчас всё намного проще. Но именно в момент, как только она начинает видеть очертания, с неё сдергивают мешок. Свет ударяет по глазам. И девушка мгновенно слепнет. Она опускает голову, инстинктивно дёргает руками, чтобы прикрыть глаза, потереть их и вновь увидеть мир, но верёвки не дают это сделать. Приходится очень часто моргать. — Простите, полковник. Решили перестраховаться. Военные? Когда она успела и им перейти дорогу? Первое, что Кормак видит, когда отступает слепота, это свои собственные грязные колени, ободранные ботинки и чужие лакированные туфли. Всё это смазано, туманно, но она понимает, что мужчина стоит прямо перед ней. От чего тут же вздёргивает голову, желая взглянуть на лицо своего похитителя. Мозг тут же напоминает о том, что у неё был рюкзак и манускрипт. неужели ассасины? Перехватили? Была засада? Но перед самым носом далеко не знакомое лицо. Седые волосы зачёсаны назад, аккуратно подстриженная борода и явно дорогой костюм. Шэй поставит руку на отсечение, в Братстве такие дорогие костюмы не носит даже Ахиллес. У него просто нет лишних денег, нужно кормить всю их братию, выхаживать, помогать вставать на ноги и спонсировать перелёты. Точно не ассасины. Мужчина выглядит солидно, хорошо, чем и наводит на довольно странные и сомнительные мысли. Какие мотивы? Почему она не в подвале или в каком-нибудь контейнере в порту, а в кабинете, обставленном немного безвкусно, но всё же прибранном с педантичной аккуратностью. Впрочем, у Кормак нет никаких сомнений, полковник, стоящий перед ней явно хозяин помещения. Слишком гармонично он вписывается в обстановку. Однако, благородный внешний вид не отменяет того факта, что её похитили. И если её всё же похитили из-за манускрипта, то они, все они получат его только через её труп, что ассасины, что тамплиеры, что и вот этот неизвестный полковник, к кому бы он там не принадлежал. Мужчина легко кивает головой из-за чего ещё один человек подрывается с места. Холодное лезвие ребром касается её руки, веревки падают на пол. Шэй старается не показать удивления, она потирает запястья, пока второй человек в чёрной экипировке и балаклаве разрезает верёвки и на её ногах. Следы всё равно останутся на некоторое время. — Простите нас, мисс Кормак. Так с гостями не обращаются. Позволите? — полковник протягивает руку, ладонью вверх, как бы приглашая опереться на неё и подняться. Что здесь происходит? — У меня есть для вас интересное предложение.