Свобода не даром

      Кевин представлял субботнее утро иначе: ленивым и сонным, под теплым одеялом и, скорее всего, с сексом. Таким, как вчера, например. Или совсем другим. Какой на этот раз? Охвативший азарт оказался напрасным: Гилберт буквально вытолкал его из кровати, стоило лишь открыть глаза, и сразу же отправил в душ. Даже завтракали они не в столовой — во вчерашней кофейне, а после их машина остановилась у здания с черно-белой вывеской «Жак Робер».       — Бьюти-студия? — Кевин дочитал надпись до конца.       Гилберт задержал взгляд на его волосах, давно отросших.       — Приведем тебя в порядок.       — А как насчет побыть еще немного собой? — пошутил Кевин.       — Хочешь сказать, ты в таком виде шатался по Нью-Йорку? — Гилберт потянулся рукой к его лицу. — В нашу первую встречу ты выглядел иначе, — заведенная за ухо прядь закрутилась спиралью на его пальце.       Кевин за малым не поежился: их первые встречи оставались воспоминанием травмирующим. Да и каким еще оно могло быть? Конечно, он выглядел иначе — обезумевшим от ужаса, — но речь ведь о волосах, не так ли, мистер Гилберт?       Гилберт выждал момент, пока водитель выйдет из машины открыть ему дверь.       — Полагаю, твой хитрый мозг уже придумал отговорки, — улыбнулся он. Молчание Кевина было воспринято за готовность поспорить. — Даже не начинай. Пусть ты и ходишь по одним и тем же улицам и посещаешь одни и те же организации, однако в твоем распоряжении весь Цюрих. Теперь скажи, ты хоть раз задумался о том, что с этим делать? — со стороны Гилберта открылась дверь. Прядку он отпустил.       С этим — чем? Кевин проводил его глазами и вышел из машины сам, не ожидая, пока дверь откроют и ему. Нет, мистер Гилберт, о своих волосах он не думал. Если речь все-таки о них.       Кевин никогда не следил за собой с фанатичностью Тома. И не то чтобы дело в предрассудках, мол, внешностью озабочены только девчонки, или, как бы он раньше сказал, «не пойми кто», просто иных занятий хватало. Однако выглядел он всегда опрятно, по крайней мере, до октября. А после пришла осень: в какой момент длинные пряди перестали лезть в глаза? Почти как с навязанным в подарок крестиком: не мешал и ладно, пусть себе висит. В остальном к внешнему виду он практически потерял интерес. И без того неважное стало вовсе ненужным. Надевал, что было выдано, не заморачиваясь, — тем более, что купленная Гилбертом одежда была самой удобной, какую он когда-либо носил. Обновить гардероб или сменить прическу? Кевину уж точно было не до тех забот. Да и сейчас его занимало иное. Как он так может, Гилберт, говорить об их первой встрече не со спокойствием даже — вежливой отстраненностью? Присвоить себе живого человека как вещь, почему бы и нет? Но неужели он на самом деле не считал свое решение преступным? Чем-то, что значилось за гранью? Еще недавно у Кевина были ответы, прямые и однозначные. Однако все то, что происходило дальше… ладно, не важно: в студию Кевин вошел потерянным. Гилберт же уверенно обменялся приветствиями с мужчиной в фойе, старше его лет на десять. Раскрепощенная улыбка, загорелое лицо. Крупные очки в оправе слишком тонкой, чтобы разобрать цвет: серый или голубой. Цветные татуировки от кистей до самых локтей — вот что бросалось в глаза. Оттеняя и без того смуглую кожу, рукава абрикосовой футболки выставляли их пестрый рисунок напоказ.       — Месье Робер, пожалуйста, никаких высветленных прядей, — от кофе Гилберт отказался. — Мне нравятся его волосы. Да, и еще. Без солярия и эпиляций. Остальное на ваше усмотрение. Обоюдное, разумеется.       «Никаких высветленных прядей», — повторил про себя Кевин. Как будто он собирался! Это Тому по душе всякие выкрутасы. Бывало, тот подкрашивал волосы. Совсем чуть-чуть и втайне от родителей. Синеватый отлив проступал лишь на ярком солнце, но Кевину все равно не нравилось. Делать подобное себе он точно не собирался: всевышний наградил их красивыми темными волосами — зачем портить?       Сдав его в руки стилиста, Гилберт дал понять: к тому времени, как Кевин закончит, он уже управится с делами. Кевин был только рад уйти из его поля зрения, он чувствовал себя не в своей тарелке. Верно подмечено: он действительно начал сторониться новых мест, во всяком случае, пока был один — комфортнее было в знакомой обстановке. Однако сейчас беспокойство и тревожность пробудил в нем сам Гилберт. Да, черт возьми, Кевин ненавидел октябрь, ненавидел их первые встречи, и любые воспоминания о них всякий раз отзывались в нем ледяной дрожью. Он даже не мог внятно ответить Роберу, хотя сложными вопросы точно не были: «В каком образе себя видит? Предпочтения в стиле? Что привлекает в других?» Простите, что? — Кевина выбивало из реальности. Не добившись, по сути, ничего, Жак Робер вручил ему каталог. Наверное, это должно было помочь — им двоим, — но нет. Кевину никогда не делали стрижку, именуемую авторской, и особых отличий одной от другой он не видел. Если только в цвете, но цвет Гилберт сказал не трогать.       — С вами все хорошо? Может, стакан воды? — предложил Робер. Бог его знает сколько времени Кевин пялился на одну и ту же страницу.       — Нет, спасибо, — Кевин торопливо пролистал дальше. Буклет захлопнулся. — Может, оставим, как есть? — бесполезный глянец он вернул. — Просто уберем отросшее.       — Не хотите поэкспериментировать? — Жак терпеливо улыбнулся.       — Последние месяцы моя жизнь и так один сплошной эксперимент, — над этим ответом долго думать не пришлось.       — Что ж, тогда есть смысл провести еще один, — ободряюще заключил Робер, посмотрел на часы на руке и снова вернул взгляд на Кевина. Похоже, ему надоело тратить время. — Доверьтесь мне, мистер Тайлер. В обмен я обещаю воплотить вашу идею, если мою вы не найдете удовлетворяющей. Не беспокойтесь, это несложно. Вы ничего не теряете, попробовав.       Что ж, чем раньше начнут, тем скорее закончат; Кевин охотно занял место в кресле, наблюдая за действиями Робера с вниманием куда более пристальным, чем предписывали правила вежливости. Плевать на этикет, он до сих пор не был ему обучен.       — Вы американец? — спросил Кевин. Флаги, выбитые на левом предплечье Робера, звучали куда более красноречиво, чем его акцент: с последним Кевин мог и обмануться.       — Американец, влюбленный во Францию, — подтвердил Робер, рассматривая его отражение в зеркале. — В Швейцарии я не живу на постоянной основе. Главная студия у меня в Париже, здесь работают ассистенты. Почти всех я обучал сам. Однако некоторых клиентов я не смогу доверить кому бы то еще. Даже лучшим ученикам.       — Им, должно быть, приятно, — Кевин чуть опустил голову. От сверкающего хрусталя пекло в глазах.       — Это и мое удовольствие, — Робер безжалостно вернул ее в прежнее положение. Кевину пришлось прищуриться. — Хотя, признаться, звонок секретаря мистера Гилберта застал меня с чемоданом в дверях. Но я рад оказать услугу вам обоим.       Кевин виновато улыбнулся: простите. Впрочем, почему смущенным должен чувствовать себя он? Это не он перехватил человека по пути в аэропорт. Но теперь становилось хотя бы понятно, почему их утро прошло в такой спешке. Интересно, в какую сумму обошлась Гилберту его спонтанная идея? Впрочем, Кевина это не касалось, и переживать за Гилберта уж точно не стоило. Что касалось Робера, он полетит домой, как только они закончат. «Разве может быть что-то изысканнее ночного свидания в Париже?» — мурлыкнул он в нескрываемом предвкушении. На этот счет у Кевина не было ни малейшей идеи: слишком давно он не ходил на свидания, а тем более, по ночам.       — Значит, это ваше не настоящее имя? — спросил Кевин. Беседу о Париже он тоже не мог поддержать, разве что наговорить какой-нибудь ерунды про Эйфелеву башню или «Мулен Руж», ничего иного память не подкинула.       Робер достал из комода полотенца.       — Я с ним не родился, но имя из детства. Придумал, когда мне было пять, и после представлялся исключительно французом, — пояснил он и добавил с легкой улыбкой: — На ранчо это звучало, должно быть, особенно нелепо. Но что поделать, если родительская рекомендация мне не понравилась, — одно из полотенец легло Кевину на плечи. Робер застегнул на шее пеньюар.       — Не скучаете по Штатам?       — Не успеваю соскучиться, — протянул тот. — Минимум раз в месяц рабочие визиты в Нью-Йорк и Эл.Эй. Там тоже есть филиалы. Но только не Техас! — он выкинул кисти в шутливо-защитном жесте. — Правда, церковных билбордов порой не хватает. Что ни говори, а рассмешить они могут.       — Идите в церковь или дьявол заберет вас? — Кевин придумал на ходу, но не было никаких сомнений, что наверняка и такая вывеска дословно существует. Они мало чем отличались друг от друга, соревнуясь, разве что в силе устрашающих прогнозов для грешников. В общем, южане поймут.       Робер рассмеялся.       — Не был там больше тридцати… Да, точно, тридцать лет прошло, — он поправил на переносице очки и больше на разговоры не отвлекался, задавшись целью привести на голове Кевина в порядок каждый волосок.       Его всегда стригли минут за двадцать, не больше, и Кевин никак не рассчитывал, что процесс затянется настолько. Все это время он просидел к зеркалу спиной и потому был лишен даже малейшего представления о происходящем. Что за немыслимое перевоплощение уготовил для него Робер? Ножницы — расческа — ножницы — вот все, что он видел. От скуки уже вовсю клонило в сон, полтора часа без движения — то еще удовольствие. Наконец, Робер разрешил на себя взглянуть: он закончил. Первые секунды принесли если не разочарование, то точно недоумение. Кевин видел все того же себя, причем с такими же отросшими волосами. На что, спрашивается, понадобилось столько времени? Кевин досадливо закусил губу, наклоняя голову под разными углами. С выводами он, кажется, все же поспешил: не меняя в нем практически ничего, Робер сотворил волшебство. Настоящее искусство. Из симпатичного парень в зеркале превратился в чертовски привлекательного. Красивого. Нет. Чертовски красивого. Да, именно в такого. «Даже круче, чем Том», — Кевин допустил робкую мысль. На самом деле же так… Четкие, высокие скулы — прямо как с обложки. И глаза стали выразительнее. Кевин рассеянно поддел ногтем мешавшую заусеницу; неудачно отгрыз ее утром, и теперь ныла кожа вокруг нее.       — Думаю, самое время заняться руками, — довольные, но все еще придирчивые глаза за прозрачной оправой не упускали даже мелочей.       Кевин взглянул на свои кисти: что в них было не так? Немного обветренные, но разве это так бросалось в глаза? Его провели в кабинет, самый дальний по коридору: Робер посчитал, что операцию по спасению требовали и ноги тоже. От предложенных журналов Кевин отказался, те все равно напечатаны на бесполезном немецком. Да и на английском Кевин едва ли прочел бы хоть строчку: когда дело дошло до стоп, оставалось лишь посочувствовать мастеру. Кевин постоянно дергался, инстинктивно отводил в стороны лодыжки и поджимал пальцы — щекотно невыносимо. Настоящая пытка. Правда, нашлись и плюсы: Кевин, наконец, перестал муссировать в голове их утренний разговор с Гилбертом. Да, октябрь круто изменил его жизнь, но с тех пор Гилберт ведь дал ему по-настоящему много, — не сравнить с заточением в особняке. А если сравнить с сентябрем? Довлеющие чеки за квартиру, только успевай оплачивать. Нескончаемая гонка настрочить статью о всякой ерунде. Сделать ведь надо лучшую, иначе быстренько скинут со счетов. И так по бесконечному кругу. Все это точно про сбывшиеся мечты?       Мастер закончила работу. Потрогать стопы Кевин постеснялся, но руки точно стали гораздо мягче — прямо как у Гилберта. И такие же гладкие и блестящие ногти. Изменения Кевину понравились. Жак попрощался с ним так, словно они были давними друзьями: обнял и поцеловал в щеку. Кевин пожелал ему приятной дороги домой во Францию и, не надевая шапки, юркнул в машину Гилберта. Та уже ждала, прямо у входа.       Трудами Робера остался доволен и Гилберт.       — Тебе идет, — сказал он. — Очень.       Шапку Кевин не надел даже на прогулке. Она осталась в кармане пальто. Глупо, конечно: Робер выстриг виски, и уши теперь мерзли сильнее, но Кевин не стал лишать себя удовольствия подсматривать за собой в случайных витринах. Сегодня он был по-настоящему красив. Пожалуй, впервые в жизни Кевин почувствовал это в себе, не только в Томе.       — Твой стилист? Он гей? — спросил он Гилберта.       — Меня не интересует частная жизнь Жака Робера, — Гилберт пожал плечами, — даже если бы я лично пользовался его услугами. Почему это заинтересовало тебя?       Кевин отмахнулся: так, всего лишь любопытство. Перед тем как покинуть студию, буквально в последнюю минуту, он увидел на стене фотографию. Значительно моложе себя теперешнего, Робер стоял в обнимку с мужчиной. Ровесником. Они не выглядели как друзья и даже не старались таковыми казаться: мужчина целовал Робера в лицо, почти в самый уголок губ. Оба были счастливы. Дерзко. Ярко. Напоказ. Картинка не выходила из головы. Когда с неба сорвались робкие снежинки, Кевин напросился на угощение. Возвращаться в дом не хотелось. В конце концов, он выглядел на самый дорогой ресторан.       В субботний вечер требовалась предварительная бронь, но место нашлось: Гилберту не смогли отказать. Просторный зал походил на студию Робера — с такими же яркими хрустальными люстрами и роскошным декором, разве что в разы помпезнее. Белоснежные скатерти, обитые кожей стулья, высокие окна с тканевыми занавесями. Настоящий деревянный паркет. Колонны, лепнина на потолке и статуи между столами — музей, в котором можно поесть. Кевин легко мог любоваться и предметами искусства, и сумеречным городом за окном, от их стола по диагонали. Снаружи все стремительно превращалось в заснеженную сказку. Гилберт сделал заказ за двоих: итальянская кухня. Против ризотто с морепродуктами и равиоли с говядиной Кевин не возражал. Какое Гилберт выбрал вино, он не запомнил — он в них не смыслил.       — Вижу, к некоторым вещам ты все еще не привык, — сказал Гилберт, отпустив официанта.       — Я не разбираюсь в итальянской еде, — открестился Кевин. — В чем смысл взять то, что потом не стану есть?       — Смысл в самом выборе. Попробовать. И если не понравится, выбрать еще. В твоем распоряжении гораздо больше, чем одно блюдо на вечер.       Наверное, стоило кивнуть и улыбнуться «спасибо», но он не стал: не хотел лицемерить. Червячок, что подтачивал его все утро, снова шевельнулся.       — Я так не думаю, — четко сказал Кевин.       — Ты о чем? — Гилберт прищурился.       Кевин набрал в легкие воздуха, все еще играя наперегонки с собственной решимостью:       — Как насчет того, чтобы вернуть мне телефон? Тебе вполне по силам.       Он намеренно выдержал паузу, но Гилберт промолчал — будто и не услышал. Всего лишь откинулся спиной на стул.       — Или мои документы? — Кевин упрямо продолжил: так просто его не заткнуть. — Где они?       — Позволь поинтересоваться, что ты намерен с ними делать? — выдохнул Гилберт, выждав не меньше, чем четверть минуты. — Съездить домой, чтобы услышать, какой ты плохой сын? Поскольку я несу за тебя ответственность…       — Ответственность? — Кевин его перебил. Затем понизил голос, так чтобы его не услышал никто, кроме Гилберта. — Мне самому по силам решить, что меня травмирует, а что нет.       — Разумеется. А мне по силам уберечь тебя от неверных выводов.       — Мне ничего не угрожает, — возразил Кевин.       — К сожалению, у меня есть все основания за тебя беспокоиться, — серьезно проговорил Гилберт. — Мы неплохо уживаемся, приятно проводим досуг, — он снова начал откуда-то издалека, но на этот раз Кевин решил дослушать. — Друг с другом у нас регулярное сексуальное взаимодействие. Все это приносит мне удовольствие. Мне нравится о тебе заботиться и получать в ответ то, что ты даешь. Поэтому учти, Кевин. То, что мне дорого, я защищаю.       На сей раз Гилберта прервал не он: в окно, ближайшее к их столику, постучали. Какая-то девушка по ту сторону стекла махнула им рукой.       — Ты ее знаешь? — Кевин перевел глаза на Гилберта.       — Ничему не удивляйся.       Кевину не показалось: ее длинные волосы, с налипшим снегом, были окрашены в фиолетовый, хоть в сумеречном свете и смотрелись темнее. Под люстрами они выглядели как на персонажах из детских мультиков — ярко и забавно. Впрочем, цвет был ей к лицу.       — Выходит, ваше возращение в Цюрих вовсе не слухи, мистер Гилберт, — без какого-либо приглашения девчонка уселась на свободный стул и влипла губами Гилберту в щеку.       — Я собирался сказать, — Гилберт поцеловал ее в ответ. — Но кажется, твой Робер справился быстрее.       Она развернулась к Кевину и, помедлив пару секунд, протянула ему руку.       — Ив Гилберт. Как поездка в Церматт?       — Кевин, — он осторожно пожал ладонь. Холодная с улицы, она ощущалась совсем хрупкой. — Можно просто по имени, — с девчонкой они были ровесниками, но, может, с небольшой разницей Кевин все же был старше.       — Моя любопытная племянница, — представил ее Гилберт.       Она сняла шапку, но избавляться от шарфа и пальто не спешила. Значит, задерживаться не собиралась.       — Всего лишь соотнесла сплетни любимого пастора с твоими перемещениями, — она повела плечом, мол, все просто.       — Присоединишься к нам? — спросил Гилберт.       — Нет, — она мотнула головой, — но охотно приму приглашение на завтрашний бранч.       — Лучше на ужин. Днем мы будем заняты, — сообщил Гилберт. — А от тебя мне нужны подробности из первых рук.       — О чем это ты? — протянула она, но, как Кевину показалось, вполне понимая, о чем речь.       — Каникулы во Франции обросли занятными деталями, — Гилберт не спрашивал. Он тоже знал ответы. — Арман Сорель, если я не ошибаюсь? Он из хорошей семьи.       — Расценивать как рекомендацию? — Ив негромко рассмеялась. — Оказывается, мы учимся вместе, на одном потоке, но даже ни разу не пересеклись.       — Раз вы оба в Цюрихе, в таком случае пригласи и своего нового друга, — предложил Гилберт.       — Вот еще! Знакомство с тобой надо заслужить!       — Ив, будет лучше, если встреча состоится до моего отъезда в Лондон. Не откладывай на последний день.       Как знакомы были эти предупреждающие взгляды и интонации! Кевин даже невольно затаил дыхание.       — Какой же ты назойливый! — фыркнула Ив. — А вот я такой не буду, поэтому оставляю вас прямо сейчас, — не переставая улыбаться, она обняла Гилберта за шею. — Рада была познакомиться, Кевин. Хорошего вечера и до завтра!       Она встала из-за стола и уже с улицы помахала им на прощание рукой, натягивая свободной шапку. Перейдя почти на бег, она торопливо пересекла дорогу. На другой стороне ожидал парень. За сыплющим снегом Кевин разглядел лишь силуэт.       — Значит, у тебя есть брат, — произнес он. — Или сестра.       — Уже нет.       Добавив короткое «давно», Гилберт и сам отвернулся в окно. В тишине они не высидели ни минуты. Кевин принялся болтать о налетевшем циклоне: напоминало Пфин. В отличие от него, Гилберт считал, что погода испортилась. Кевину же, наоборот, внезапный снегопад принес ощущение праздника: почти Церматт. К теме документов и телефона они так и не вернулись. Оборванный на полуслове, бестолковый разговор себя исчерпал. Прямо сейчас Кевина интересовало другое, хотя он и сам до конца не понимал, зачем же снова лезет не в свои дела. Однажды Гилберт уже ушел от ответа, точнее, Кевин позволил ему уйти, но тогда у него не было ни единой зацепки.       — Дочь Джорджа? — спросил он без лишних слов.       Короткий кивок вместо ответа.       — Мне жаль, — тихо добавил Кевин, помедлив.       Его хватило лишь на это. «Ты ведь не знаешь, а у меня тоже есть брат», — Тома он трусливо замолчал. Он снова скрывал его, как делал это в Нью-Йорке, — не дай бог, еще выяснится, какой жизнью тот живет. Но Гилберт не был ни Риком, ни кем-то из «Бруклин Блог». С Гилбертом все было хуже: никому из тех людей Кевин не предлагал постыдных сделок. «Ну помнишь, я говорил, что приведу к тебе чувака, с которым мы похожи? Я ведь не шутил», — продолжил Кевин их мысленный диалог. Перед Гилбертом стыдно было за себя.       Поданное ризотто оказалось самой безвкусной едой, какую ему доводилось есть. Лишь только когда Гилберт увлек его в разговор и даже рассмешил, Кевина отпустило. «Дорог и требует защиты», — почти маркировка. Кевин потупил взгляд в тарелку. Просто Гилберт не знал, каким куском дерьма был Кевин Тайлер. К счастью, клеймо было невидимым.