Харуки Мураками - Невыносимый
Я опаздываю. Я проспала, и я опаздываю на пары, уроки и поезд, поэтому нахожу телефон раньше, чем толком просыпаюсь. 7:34. Я никуда не опаздываю, потому что сегодня пар нет, а из уроков только Владик. Пиздец, Владик. Точнее, Владик – это полный пиздец. Медленно, как в компьютерной графике, прорисовывается тяжесть чужой руки на собственной талии, и разом начинают ныть все наболевшие и затекшие от сплетения мышцы. Он обнимает-обвивает меня совершенно по-змеиному, и мне страшно и стыдно просто потому, что так должно быть, а не потому что я действительно чувствую что-то из этого. Трусливая мысль: сбежать сейчас и уволиться потом. Но вылезать из тесных объятий кожа-к-коже в неуютный холод чужого дома кажется непосильным действием; Владик, ворочаясь, прижимает к себе ближе. Не усну все равно, и придется разрушить теплое очарование момента, чтобы реальность обрушилась «на оба наших дома». Хотя ему-то что, это я – как обычно. Нет, мне все-таки стыдно немного, но как же он целуется потрясающе, господи (или мне опять показалось на пьяную голову?). Зарекалась не проверять, но разве меня кто-то остановит? (могу его разбудить и придется – о ужас – с ним разговаривать, лавируя между терминами «ночь», «язык» и «преподавание», к черту). И да, дело не в алкоголе – целуется он и правда потрясающе. Вязким томлением, как от вина. - Доброе утро, - голова отказывается работать надлежащим образом, выдавая правильную реакцию. - Доброе, - шепчет Владик между поцелуями, как-то запредельно нежно поддерживая меня за шею. Абсолютно и невыносимо нежно. Удивительно, как я (мы) не продрогли за ночь, и откуда взялось это жуткое и тяжелое одеяло. Надо выбираться, по-хорошему, но Владик сгребает меня в охапку, укладывая на собственную грудь. - Владик, - от сна и похмелья голос севший. - Спи, - он только теснее прижимает мою голову и – катастрофа – целует в затылок. У него приятно подкупающее тепло и точно такой же сонно-убаюкивающий голос, но вестись на это нельзя. - Давай вставать. - Зачем? – Владик даже не открывает глаза. - Потому что у нас занятие с тобой в одиннадцать. Это предложение отчего-то кажется безумнее, чем все остальное до этого. - И шо? - И хоть бы шо. Если бы я была его частным репетитором – вообще не вопрос, но здесь нужно будет предоставить Лене отчетность, а лучше Владика самого, живого и сдающего ЗНО по английскому на 200 баллов. - Владик, - я трясу его непривычно-объемное плечо, исполосованное укусами, - Вла-а-а-адик. Прям в ушную раковину. - Вла-а-а-ада, - он дразнится, но при этом звучит почти как нормальный человек. Но не когда зовет меня по имени. - Ты заебешь, - он вытаскивает откуда-то из ада айфон и открывает Вайбер. Добрый день, я заболел, я умер, я не приду. – Теперь ты довольна, тупая онглечанка? Проговаривая это, Владик странно и нежно прижимает мою голову к своей голой груди, и я чувствую его пальцы в своих волосах; вместо того, чтобы вылезть из этого, мы вязнем все глубже. - Я спать, - его руки сходятся ровно на моих ребрах, и я укрыта тяжелым одеялом по самый нос. - А вода у нас есть? – не то чтобы мне прям дико хочется вылезать в наружный мир, но похмелье есть похмелье. Я дергаюсь от уведомления, затылком ощущая невыносимо знакомую ямочку на щеке. Да, Лен, я уже в курсе, что Владика не будет, он очень занят тем, что утыкается носом во впадинку на моей шее. Обязательно отработаем. Конечно. - М-да, минус сотка за октябрь, - гласную «я» произношу на выдохе, так что окончание замирает на языке; Владик оставляет еще один легкий поцелуй на шее. - У тебя час сотка? – шелестит змеей вдоль обнаженной кожи. – Я плачу сто восемьдесят. - М-м-м, - это предполагалось таким громким, но каждое прикосновение нежное до остроты. Да плати ты сколько хочешь, но остановись (не останавливайся). - Не обидно? – Владик, планируя на сегодня смерть собственного репетитора по английскому, оставляет тонкую и мокрую дорожку языком, отчего мой собственный ощущается полной сухостью и невозможность глотнуть. Обидно? Хорошо. Сил хватает на помотать головой, еще сильнее вжимаясь затылком в его грудь, подставляя шею под пухлые губы. - А? – понятия не имею, о чем Владик, но по-моему ему просто нравится дразнить меня горячим дыханием. И все, что только существует в моем теле, это бесконечное желание почувствовать его теснее, ближе, рукой, скользящей вдоль собственного бедра. Окончательно убеждаясь, что вчерашняя ночь – никакая не случайность. Владик опасно приближается к изгибу моего плеча – все еще обнаженному, с перетянутой лямкой лифчика – и дышит. Просто вдыхает-выдыхает. Если он не прикоснется ко мне – я умру. И Владик тянется ближе, а я, напряженная до предела, просто не могу выдумать это легкое касание губ к коже, но недостаточно интенсивное, почти невесомое. Еще немного. - Ха, наебал. Пойдем за водой. Не-вы-но-си-мо.***
Вхожу в «Мост» как и обещала – в наряде малолетней шаболды, но нет никого рядом, чтобы пошутить про «любая твоя одежда». Эта такая типичная дрессировка Мари – предупреждать о внешнем виде как о дресс-коде в приглашениях. А Мира не менее иронична и в Телеграм-сообщениях. «- Если что, я буду одета как малолетняя шаболда. - Как всегда, зачем уточнять?». И следующее минут через 20: «Я в бершке, подваливай туда». Мира – единственная моя подруга, которая родилась в Днепре, может потому и самая адекватная. Ну, такая, знаете, не разобранная принцесса из песни Аффинаж, а наоборот. Хорошо, что она написала мне сегодня, пока я сидела на столе, укутанная в одеяло, и дымила владичкиными сигаретами. Возможно, я жалею совсем чуть-чуть, когда вижу Миру с 4-5 парами черных джинсов. Абсолютно одинаковых черных джинсов. Блеск. Мира обнимает меня очень радушно и утаскивает с собой в примерочную. - Извините, у нас запрещено находиться в примерочной вдвоем. Мы с Мирой начинаем агрессивно перемигиваться, условно заигрывая, но о том, где они успели за этой время побывать с Сашей, мне приходится слушать через ширму. Не то чтобы мне прям хотелось. - А ты что? Перед глазами флешбеками: фантомные ощущения прикосновений в районе шеи, так осязаемо, что почти мешает дышать. - Работаю, - пожимаю плечами. Слышу, как она вздыхает. - Я бы тоже хотела, но органическая химия мне не разрешает, - Мира высовывается. – Как тебе эти? - А чем они принципиально отличаются от предыдущих? - Ну, они меньше размером. И удобнее. Я многозначительно киваю. Пока Мира ведет меня в соседний магазин за порцией одинаковых черных скинни, я жалуюсь ей на голод и потенциальную язву. - Да ты сама язва, я как дочь медиков заявляю. - Очень мило, спасибо. Но будет хорошо, если я поем сегодня хоть что-нибудь. - Уже пять вечера, почему ты до сих пор не поела ничего? Мира отходит от меня достаточно далеко, и мне приходится кричать через ряды одежды и других покупателей: - Потому что я всю ночь водку пила. - М-м-м, классно. Пока Мира переодевается, я умудряюсь откомментировать выбор джинсов девочки-подростка в соседней примерочной: мама хотела обычные, она хотела момы, задачка не складывалась. - Ну момы хорошо выглядят, у меня у самой таких двое. - Правда? – мама девочки бросает критический взгляд на отражение. - Я же говорила, - красуясь, отвечает ей девочка. У нее длинные-длинные белесые волосы до поясницы, и она кажется взрослее меня самой с этими серьгами-кольцами и коротенькой юбкой в клетку. Мира кричит: - Мы возвращаемся обратно в Бершку, там дешевле.***
Когда мы подымаемся вверх Екатеринославского бульвара, он кажется мне совсем уж иссушенным и несчастным: куцые и голые деревья аллеи в центре напоминают о грядущей зиме. Я дрогну даже в своем черном длинном пальто и берцах (надо было штаны надевать, а не ногами хвастаться). - Твой «Мяо» близко? Мира кивает и поворачивает вправо. (хвалю себя: прошлась по Ебэ, не вспоминая Владика). Дверь «Мяо» странно-узкая, и мигающая розовым неоном вывеска совсем не ориентирует потенциальных посетителей. Но мы входим внутрь, и это почти вау. Во-первых, неожиданно огромное пространство вкупе с эффектом голых кирпичных стен, исчерченных граффити и исполосованных неоном. Во-вторых, неподдельная гранжевость, начинающаяся рябыми мусорными бочками из железа и заканчивающаяся огромной надписью «М Я О» во всю стену. - Тебе не кажется, - я скидываю пальто рядом на диван, - что в Днепре дизайнеры стали слишком экономными? - В плане? - из-за меню я вижу только Мирины глаза, скользящие по строчкам. - В плане это третье заведение в стиле «подвальный гранж», в котором я побывала за последний месяц. - Мы примем это за комплимент, - конечно, официантке нужно проходить мимо именно в этот момент. Совет на будущее: всегда выбирать блюда на голодный желудок. - Мы были здесь с Сашей на мой день рождения. Сначала на каток сходили, а потом сюда зашли. Перед глазами всплывает очередной мальчик из Тиндера. - Я была на катке, да, - играюсь с гладкими металлическими палочками, пока сладко-пряные запахи щекочут опостылевшее чувство голода. Я уже почти согрелась, и ощущение тепла, контрастирующее с наружным холодом, заставляет меня откинуться на диван. Хорошо как. Еще бы покушать. - А ты как? Че нового, кроме водки до 6 утра? - На Нервов вот иду. В декабре. Я вижу отдаленно себя в зеркале: как клетчатая юбка задирается чуть выше, чем полагается, и как хорошо она смотрится с объемными рукавами черной кофты и цепью на шее. Мы лениво обсуждаем книги, Мира жалуется на нехватку времени, я – на непозволительно долгую готовку. - Ты просто голодная. - И ждать ненавижу. Но снисхождение сходит на меня в виде милой девушки с увесистыми тарелками в обеих руках. - Не знаю… - я смешиваю рис с вязким и приятно-желтым соусом. Вкус приятно-острый и сливочный, и мне даже удается удержать кусочки курицы в палочках. – Мне кажется, что преподавание – это не совсем мое. Мира наматывает удон на палочки: - А почему ты не уволишься? - А жить на что? Она жмет плечами и выковыривает из тарелки жареный тофу, чтобы я тоже попробовала. - Я готова умереть за это заведение. - Поддерживаю. Но умирать вроде рано: блюда еще не доедены, комбучо не допит, даже по счету не заплатили, хотя это уже такое. Легкое похмелье, полу-бессонная ночь и приятная тяжесть в желудке, встретившиеся в моем хрупком тельце, заканчиваются желанием растянуться на мягком диване. А впереди еще и дорога домой. Звук уведомления-вибрация заставляет нас с Мирой дернуться в синхроне. И – вы не поверите – какая-то Image от Владика. Полутемная комната, ракурс на кровать в приятных темно-синих оттенках; рука, очевидно, владичкина в вытянутом и условно- приглашающем виде (сам он, видимо, валяется рядом). «Мне понравилось спать с тобой. Приезжай». Ба-бах. Я замираю неоконченном выдохом и роняю стальную палочку на пол. - Ты чего? «А шо еще?». Я открываю рот, даже телефон протягиваю, чтобы указать на это безумие, а потом смотрю на Миру – на Миру, которая за лето объездила несколько городов и две страны, которая ходит со своим двадцати-восьмилетним парнем в театр импровизации и учит немецкий в свободное от учебы время. И думаю: как я ей это сейчас объясню? Как рассказать про дурацкий маскарад и нелепую, болезненную связь с каким-то школьником? Каким образом (и стоит ли) протранслировать дрожь в коленках и черничный привкус поцелуев? - Ничего. По работе. Мира кивает и продолжает поиски остатков креветок в удоне. «Ну это мы на месте решим. При-е-зжай». Прикрепляю ему фото, сделанное Мирой: я запредельно-мило склоняю голову над огромной тарелкой, цвет палочек коррелирует с кольцами на руках, неон подсвечивает желтым (ни дать, ни взять Пинтерест). «У меня свидание». Ответ молниеносно: «И шо? Приезжай после». И сразу же: «Стой, это же Мяо. Я живу в 5 минутах». И адрес. Какой же он невыносимый придурок. Хотелось бы верить, что я сейчас отложу телефон и начну спокойно вслушиваться в то, что Мира так весело щебечет, но мысли-то все равно вертятся вокруг приглушенно-синей фотографии с бледной и странно-рельефной, уже слишком знакомой рукой (мозг с определенным упорством дорисовывает змею на запястье). Глупо, но я помню все на тактильном, почти безотчетном уровне, и как-то слишком легко воскресаются в памяти его запах и ощущение теплых ладоней. А в общежитии, как всегда, пронзительно холодно (внутреннее ощущение, что уже пора расходиться ни черта не помогает). Мы расплачиваемся и выплевываемся наружу, прямиком в недружелюбный холодный воздух. - Ты домой? – Мира спрашивает так, как будто что-то знает. «Подымись вверх, потом от «Франсуа» направо. Я тебя встречу». На остановку – это вниз, через полумертвую алею, где мы с Владиком целовались в каждом ее миллиметре, но я иду за Мирой чисто машинально. Звук вибрации доводит меня до нервного тика. «Так ты идешь?». И совсем некстати я вижу саму себя в отражении бутиков напротив: ножки-спичечки, обтянутые в черные колготки, ботфорды кажутся клоунскими почти, а сквозь не застегнутое пальто просачивается наряд школьницы, который мне так точно и невыносимо идет. - Нет, знаешь. Нет, я обещала зайти подруге. Обнимая Миру, я думаю, что совсем обезумела. И замершими руками еле выпечатываю: «Встречай».