***
— Мы не закончили, — провозглашает демон хриплым голосом. Безобразные следы от ногтей остаются на обнаженной, мускулистой спине, куда падают розовые лучи, проникнувшие через щель между занавесок. В полосе солнечного света танцуют множество крохотных пылинок, кружатся, взлетая с поверхности охладевшей за целый час постели, когда Люцифер бросает меня спиной вниз. Крылья сами по себе расправляются, в томительном уповании на ласку всё тело напрягается, словно до скрипа натянутая нить. Восхищённый вздох, перемешанный с молящим стоном скрывается с укушенных до маленьких трещин губ, когда я затуманенным взглядом прохожусь по мужскому телу. Сквозь спортивные светло-серые брюки вырисовываются точные черты возбуждения, и в глазах полыхает неукротимая похоть. Люцифер такой красивый. От одного только взгляда беспощадного дьявола я готова стонать, вставать на колени и подавать поводок от туго затянутого ошейника на моём горле. Но на колени передо мной встаёт он. Голова кружится от подобных каплям раскалённого воска поцелуев, оставляемых на колене правой ноги, поднимающихся выше, переходящих на внутреннюю сторону бедра. Пребываю в невесомости, желаю большего, когда чёрная юбка задирается наверх, бесстыдно обнажая меня перед мужчиной, отчего на щеках выступает пунцовый румянец — или от передозировки возбуждения? — и когда я издаю пошлый стон после прикосновения горячего языка к клитору. Демон не спешит, но не дразнит, — потому что изнывает сам, — ласкает и тут же проникает двумя пальцами, стимулируя до разбегающейся дрожи по всему телу. Мне хочется взвыть от невыносимого удовольствия, ногтями цепляюсь за хрупкую ткань простыни и кусаю губы до привкуса стали на языке. Глаза сами по себе закатываются, стоит Люциферу увеличить напор и впиться длинными пальцами в тонкую кожу бедра. Я хочу увидеть его и чуть поднимаю голову. — Господи, — задыхаюсь я и вздрагиваю всем телом, ощущая чувствительным местом щекотку от усмешки. — Только я, — острым концом языка проводит по складкам, собирая вкус. Прелюдии завершаются, оставляя лишь влажную дорогу следов от губ вдоль живота и смешанное послевкусие во рту в буквальном смысле, и я теряюсь в собственных ощущениях. Целует, проявляет жадность, нависает над моим хрупким в его лапищах телом, опять кусает, снова целует, пока я в безумстве трясущимися руками пытаюсь стянуть с его бёдер штаны. У меня получается достаточно быстро, пальцы удобно ложатся на член, вздрогнувший от безобидной прохлады мягкой кожи, и я направляю его в себя. Кажется, я теряю зрение от тысячи ярких звёзд, что вижу из-за невероятных ощущений внутри себя. От размашистого толчка слышится шлёпок, трикотажная ткань юбки щекочет покрывшийся гусиной кожей живот, и я выпускаю очень громкий стон, упираясь затылком в матрас, выгибаясь под ним дугой. Демон резво набирает скорость, выбивая из меня остатки вообще всего — дыхания, самообладания, мыслей и переживаний за что-то там вроде важное… Вселенная сужается до одних только ощущений, как он прерывисто дышит мне в шею, награждая бесцеремонными укусами и багровыми пятнами, и как движется во мне. Люцифер так потрясающе пахнет. В беспрерывной волне наслаждения даже не осознаю, как оказываюсь сверху на нём и сама продолжаю в беспамятстве насаживаться на член, царапая мужскую грудь и пресс. Демон поднимает ладони от ягодиц к талии и грубо, бессовестно сжимает пальцами кожу. С восторгом наблюдает за блаженным выражением на моём лице и подмахивает бёдрами в такт, заставляя меня кричать ещё громче, до вероятного срыва голоса. Ногти впиваются в напряженные мышцы плеч, когда словно ледяной водой меня окатывает оргазм, и Люцифер резко принимает сидячее положение, одной рукой обнимая за поясницу, второй за затылок, зарываясь в волосы и больно стягивая их в кулак, заканчивая следом за мной. Это так головокружительно, восхитительно и бесподобно, что на какое-то время мысли отключаются вовсе. Опухших губ касается тёплый, томный и долгий поцелуй, застывая на задворках сознания отдельным кадром. — Удивительная нежность от принца Ада, — усмехаюсь после того, как мужчина аккуратно снимает со лба прилипшие прядки волос. — Не умничай. Не передать словами, какой трепет разверзается внутри меня. Хочется плакать от того, что я чувствую себя… счастливой? И, по всей видимости, демон замечает, как в уголках глаз скапливаются слёзы, жаждущие сорваться вниз, рассечь румяную кожу и спрятаться в глупой улыбке, которую снять у меня не выходит. — Что с тобой? — недоумевает. — Просто я рада, что между нами всё снова нормально, — оправдываюсь, часто моргая и отводя в сторону взгляд. — Между нами? — ухмылка в уголках губ, и правая бровь медленно поднимается вверх. Вот сейчас я ощущаю себя плашмя разбитой о землю. И помимо неловкости за сказанные по дурости слова, наружу выходит стеснение за наготу перед ним. И совершенно не важно, что происходило перед этим. Наверняка забавно со стороны наблюдать, как я прячу фигуру за крылом и, поднимаясь с его бёдер, дополнительно прикрываюсь короткой юбкой Мими, которую я насильно забрала у демоницы перед погоней за Люцифером в лазарет. — Я прекрасно помню твои слова, — невзначай добавляю. Мужчина встаёт с края кровати, распушает несильно помятые перья и совершено не смущается своего вида, когда к ногам падает серая ткань брюк, к сорванной с меня ранее рубашке. Поднимает мою голову ребром пальца за подбородок, обжигая издевательским взглядом. — Останешься? — противоречит сам себе. Рассматривает моё лицо, словно дорогостоящую вещицу, необычную, чарующую. Мне сложно даже представить, какие мысли у него сидят в голове, когда он чуть кивает сам себе, и готовлюсь к какому-то выпаду или требованию, но он продолжает терпеливо ждать мой ответ. — Дашь полотенце? Ванная комната заполнена приятным запахом бергамота. Бегло рассматриваю на удивление светлый интерьер, на полке над серой мраморной раковиной замечаю стеклянную баночку с эфирным маслом, использованную практически до конца. Кафель под ногами белый, как и стены, разве что вставки вокруг широкого зеркала, столешницы и огромная душевая кабина имеют цвет стали. Я сразу же иду под воду — хочется освежиться и очистить голову от дурных мыслей. И, к счастью, это удаётся. Ноготками щекотливо провожу по оставшимся синим следам на талии, которые вскоре покрываются обильным количеством геля для душа с приятным запахом фруктов. А тот бутылёк, на этикетке которого нарисованы кокосы, я беспощадно выдавливаю в слив. Ужасный запах, не думаю, что Люцифер сильно расстроится. А где-то внутри меня теплеет удовлетворение от этой безобидной выходки, и я улыбаюсь самой себе, отодвигая запотевшие створки кабинки. Усердно стираю с тела остывшие капли и оборачиваюсь в полотенце, влажными ступнями оставляя следы, когда подхожу к зеркалу. С насквозь промокших волос капает вода и тут же впитывается в полотенце. Ещё несколько минут я рассматриваю своё отражение, немного сержусь на снова потемневшие синяки под глазами, но причина их появления сменяет гнев на милость. В прекрасном настроении в свете отлично и удачно проведённой ночи почти что выпрыгиваю из-за двери, но изумление обязывает замереть в неудобной позе, как только я замечаю Мими. Она ласково гладит питона по голове, что-то тихонько говорит ему, но отвлекается на моё появление, бросая острый, красноречивый взгляд. — Мими? — Тебя там Га… Геральд ищет, — сразу исправляется, незаметно, только глазами указывая на сидящего к ней спиной Люцифера. — Я вызвалась сама тебя найти, чтобы он не обнаружил тебя здесь, — капля укора в голосе. — И принесла тебе шмотки. Она бросает мне пакет, а явно недовольный взгляд демона упирается прямо в меня. Мне самой не хочется уходить, но если, а точнее — когда Фенцио узнает об ещё одном моём провале, он скальпелем снимет с меня кожу. — Тебя одну ждут, — подгоняет демоница. — Не стоит заставлять куратора ждать, — невесело, но с ухмылкой говорит мужчина.***
Самоубийство совершают слабые люди, те, что не вынесли определённых жизненных трудностей. Для кого-то отсчет до принятия решения начинается в момент, когда разбивают сердце, или при потере родного, близкого человека, может, сразу нескольких, без чьего существования другой не видит смысла идти дальше; или же когда всё, чего так отчаянно добивался, рассыпается на глазах. Кто-то попросту не ценит данную им жизнь. И многие становятся тенью этого мира, похожую на заблудшую, потерянную душу, не справившись. Но разве слабый способен отнять жизнь у самого себя? Вивьен — пятнадцатилетний ещё ребёнок, познавший жестокость, кровожадность и безжалостность. Ребёнок, загнанный в угол детского дома и избитый ногами и палками только потому, что родители её не бросили, любили и заботились. «Скоро пойдёшь за ними», — продолжали повторять каждый день ровесники, вовсе не знающие понятия «семья». Девочка не раз пыталась сбежать, но её возвращали обратно, а потом били даже воспитатели, если их можно так назвать. Три года жизни в детском доме кажутся ей вечностью. Никому не нужный, Богом забытый ребёнок сломлен с ужасным хрустом, какой вчера издала её левая рука после падения с высокой лестницы, а она всего лишь снимала с потолка паутину. Ей страшно просыпаться, ещё страшнее засыпать, не зная, придушат этой ночью или на выходных. Мой растерянный взгляд обращается к Гасиону. Он молчит, спокойно ждёт моих вопросов, или ждёт, когда я начну действовать, но я бы выбрала обо всём этом не знать. Через пятнадцать минут Вивьен решится перерезать себе горло тупым кухонным ножом, что своровала месяц назад и прятала под подушкой. На улице ветрено и темно, лишь один фонарь бросает тусклый желтый свет на крыльцо детского дома. Мне нечем дышать. — Понимаю, что тебе трудно, но, — демон прерывается, видя моё состояние, — пора решать. — Но… как? — голос становится шёпотом. — Я должна не спасти её, понимаешь?.. Она ведь ребёнок… Не знаю, насколько внятны мои слова, но Гасион продолжает занимать нейтральную позицию. Сложность в том, что из двух зол выбирают меньшее, а смерть одного человека едва ли значима, как массовое убийство. — Джон — бандит, с которым она познакомится через пару дней во время очередного побега, — за три минета продаст ей незарегистрированный автомат. Она убьёт их всех. — Жестокость порождает жестокость. Внутри рождается злоба, и мне самой трудно понять причину. Те, кто издевался над ни в чём неповинным ребёнком, потерявшим родителей в ужасной аварии, определённо заслуживают наказания. Но жизнь накажет их изощрённее, на боль ответит ударом двойной, а то и тройной силы. И будет ли честно, если такие бессердечные люди всего лишь умрут? Моё нутро тянет меня к цели. Медленные, неуверенные шаги вперёд, пять широких ступеней, я очень быстро оказываюсь внутри. Гасион, словно моя тень, бесшумно движется рядом, следуя строгому наказу Геральда не помогать. Мне нужно её хотя бы увидеть. Очень неспокойно на душе, на плечах слишком тяжелая, огромная ответственность, которую мне не хочется нести. Вот в чём сложность задания: для меня это просто проверка на хладнокровие, умение производить исключительный расчёт на плюс или минус для галочки в журнале, а для ежедневно страдающей Вивьен — вопрос жизни и смерти. Мы поднимаемся по деревянной, ужасно скрипучей лестнице, и удивительно то, что здесь никого нет. Но она где-то рядом. Целый спектр эмоций затмевает трезвость разума: растерянность, злость, отчаяние, сочувствие, ненависть. И как при таком раскладе взывать к хладнокровию и рассудительности? Когда пальцы обхватывают дверную ручку туалета, перестаю дышать. — Вики, — поторапливает куратор. Здесь стоит ужасный запах. Следом возвращается слух и сразу ловит один короткий всхлип, мгновенно стихающий из-за скрипа шатких петель. Оборачиваюсь к демону, он кивает и благоразумно остаётся в коридоре, отдавая ситуацию моей воле, пока я ухожу в конец небольшого туалета, к последней кабинке. Под ногами пара красных капель. — Вивьен? Девушка настолько тихо притаилась внутри, что если бы я точно не знала, что она там, вряд ли её нашла. Проходит ещё пара минут, за которые я успеваю прокрутить в голове результаты обоих моих выборов. Либо сейчас уйти, пустить всё на самотёк и постараться забыть, как ночной кошмар, но при этом спасти множество жизней, или же ненадолго помочь одной, если после преступления её не схватит полиция. — Открой, я… — а кто я такая, чтобы она вообще стала слушать меня? — Я знаю, что ты там, Вивьен, прошу, выйди. — Кто ты такая? — разбито. В замызганном зеркале замечаю своё отражение. — Я хочу только поговорить с тобой. Сердце болит за неё. Эта история одной жизни — самое ужасное, что я встречала когда-либо. Она ещё ребёнок, а в голове столько ужаса… У меня ещё есть шанс уйти. — Хорошо, не хочешь выходить, не настаиваю. Но ответь мне всего на один вопрос: это стоит того, чтобы все они остались безнаказанны? Щедро лью масло в огонь ненависти, чтобы полыхало ярче. Гнев внутри меня разрастается подобно яду, жгучему, опасному, смертоносному. Вивьен выходит, предварительно выглянув в узкую дверную щель. Недоумевает от моего прямого вопроса, но сразу становится равнодушной, безэмоциональной, словно пластиковая кукла. Тёмная и испачканная на рукавах кофта прячет синяки, виднеющиеся из-за низкого ворота. Серые, потухшие глаза объяты глубокими мешками, на щеке царапина, а русые волосы похожи на солому. Внутри всё стягивает от сожаления. — О чём ты? — Разве твоя смерть сделает кому-то из них также больно? Вглядываюсь в зрачки, собственное зрение мутнеет от тусклых картинок из её памяти. Я вижу чистый ужас и ментально ощущаю её страх. Ворошу одинаковые события, словно фотокарточки с одной бесконечной вечеринки, которую пора заканчивать. — Кто ты такая? — Какая разница? Хорошенько подумай над моими словами. Даже эту ситуацию можно исправить. Груз рассыпается на невесомые пылинки и стремительно уходит под ноги, даря драгоценный, свободный выдох — я выхожу в коридор, оставляя Вивьен наедине с кровожадными мыслями. Гасион не стесняется одобряющей улыбки, очевидно, он поступил бы именно так, даже не думая над количеством жертв своего выбора. А вот я теперь думаю. Мы уходим незамеченными, словно призраки, случайно забредшие и занесшие хаос в голову одной из нескольких десятков таких же несчастных. Но её жестокость ведь родилась от такой же жестокости? Для них агрессия — способ защиты, с рождения естественный, ибо другое отношение им неизвестно. Совесть приобретает голос. Но Вивьен никому из них не сделала ничего, за что остальные так невзлюбили её. Зависть в чистом виде, потому что они тоже нуждаются в любви. — Твою мать! Как перестать думать об этом? — вскрикиваю, хватаясь за голову. — Ты импульсивна, даже слишком, — отвечает демон. — Для начала выдохни. Я быстро шагаю в неизвестном направлении, лишь бы подальше, лишь бы сбежать. Я сомневаюсь и боюсь собственного решения, которое приняла по ходу ситуации. Поддалась эмоциям, болезненным толчкам жалости изнутри. Бесхарактерная! — Блять! — снова крик. — Вики, — Гасион догоняет меня. — Пойми, что ты уже не человек. Твоя задача — стать подсказкой, а не решением, ты не сможешь спасти всех. Это не те задания, где итог — помирятся ли муж с женой или что-то подобное. И если ты хочешь стать ангелом, то тебе придётся научиться отключать свои чувства. — Но я не могу. Лицо мужчины расплывается от завесы слёз, потому что я чувствую себя подавлено, разбито. Мне хочется провалиться сквозь землю и не думать, правильно я поступила или нет. Тёмный путь слишком жесток для нежной натуры вроде меня, но зверство этого мира ещё никто в моих глазах не переплюнул. — Шепфа настолько ненавидит свои создания? — Что за наивные детские выводы? Это баланс, сохраняемый многими веками. Равновесие… — Равновесие-хуевесие, как меня это достало! Снова убегаю. Как обжегшийся о язык пламени мотылёк, желавший согреться. Я не понимаю, что со мной происходит. Какое-то наваждение, но остановить истерику не удаётся. Задыхаюсь от собственных слёз, и ощутимый груз на плечах кажется мне непосильным. Почему я вообще должна выбирать, решать, кто будет страдать и погибнет? Это несправедливо! Гасион материализуется передо мной и с силой хватает за плечи, резко встряхивает в надежде отрезвить моё состояние. — Уокер! — впервые слышу его крик и замираю. — Успокойся и послушай меня: из-за твоего протеста в мире ничего не изменится. Ты можешь это либо принять, либо продолжить бегать по кругу. Демон какое-то время следит за мной, моими глазами, не отступая назад. Его присутствие действительно успокаивает. Слышу горький травяной запах полыни, внезапно появившийся и через минуту исчезнувший — его энергия. Гасион вытягивает из меня негатив, оставляя душу нагую, печальную и опустошённую. — Я хочу в школу, — в полголоса. Водоворот забирает нас прямо посреди улицы, будто заброшенной, холодной и такой же печальной. Вытираю следы своей ненормальной истерики с лица и пытаюсь пальцами причесать волосы, растрепавшиеся от ветра. Мужчина уже изменился в лице: нахмуренный, раздраженно расправляет и складывает крылья, пока мы идём к кабинету преподавателя. — Я сам за тебя отчитаюсь, иди поспи, — командует он и уходит. В нём сидят мои эмоции. — Подожди! — теперь бежать за ним приходится мне, но, в отличие от меня, демон сразу останавливается. — Спасибо тебе и… извини, что накричала и что повела себя так. Честно, не знаю, что это было. Я испугалась, запаниковала, всё сразу. Ещё там… другие переживания, в общем, прости?.. Строю невинность на лице, хлопаю ещё влажными ресницами и обнимаю его за плечи, поднимаясь на носочках и прижимая книзу крылья. Его рука осторожно опускается на талию в знак скромной взаимности, а мне на самом деле стыдно за своё поведение. Он-то точно не при чём и вообще не должен был успокаивать меня, мог спокойно вернуться к себе и продолжить свои дела. Голос совести становится немного тише. — Всё в порядке, — говорит он, стоит мне отстраниться. — Хорошо, — киваю. Провожаю Гасиона доброй, благодарной улыбкой, но внезапный удар обжигающего марева по губам, который Люцифер использует в качестве оружия, порождает тряску во всем теле. Следом обжигает острый взгляд, когда я замечаю его тёмную фигуру достаточно близко — буквально в паре ярдов от меня, у ворот в библиотеку. Лицо отделяется от пятна тени, и на нём нет и капли прежней усталости. Только возмущение и ревность, искрами царапающие сетчатку. — Рассыпаешься в благодарностях за его прямые обязанности? — Он мне очень помог. — М, — надевает деловитую гримасу. — И чем же? Мужчина подходит ближе и рассматривает моё лицо, внутри горя от негодования, но я не готова вестись на провокации. — Люцифер, я слишком вымоталась, чтобы слушать эти бредни, — взываю дьявола к милосердию. — И ты сам отказался от работы со мной, так что, — развожу руки в стороны. — Но это, — сквозь зубы цедит, наклоняясь ближе ко мне, — уже перебор. Из аудитории выходят бессмертные, смотрят на нас пытливыми и крайне заинтересованными, липкими взглядами, на лицах некоторых демонов сияют злорадные ухмылки, и они расступаются перед выходящей Ости. Кажется, где-то на шее у неё выступила вена, но демоница сохраняет самообладание: на алые губы тянет кривую улыбку и даже глаз к Люциферу не поднимает. Около сердца победно танцует дюймовый дьявол, но я очень надеюсь, что она не потеряет над собой контроль и не придумает способ отомстить мне. Хоть и, по сути, я не виновна перед ней ни в чём. Слишком много зависти для одного дня. — Что ты сейчас хочешь выяснить, я не пойму? — возвращаюсь к демону, который едва ли обратил внимание на студентов. — По-моему, мы ещё утром всё уладили. Восстановили наши деловые отношения, — добавляю шёпотом. — Я спать. Красивее злого Люцифера только возбужденный Люцифер. Физическая усталость немного уступает моральной — я выжата эмоционально, и мне катастрофически срочно требуется восстановить силы. Демон продолжает молчать да стискивать челюсть, принимает поражение, ибо эти претензии — сплошная нелепица. Собираюсь уходить, но он останавливает. — Эти мурлыканья мне не нравятся, — признаётся в ревности. — Но мы продолжим этот разговор, когда ты выспишься. На нас даже оборачиваются. А у меня розы распускаются в грудной клетке.***
Ноющая боль оставляет смутные следы во всём теле, в каждой мышце, даже в крыльях, стоит мне попытаться укутать себя в перья, чтобы сохранить тепло. Такое ощущение, что предыдущие сутки я активно готовилась к соревнованиям по крылоборству или трудилась на каменоломне. От настойчивого наблюдения соседки, посмевшей разбудить меня посреди ночи, я только раздражаюсь, но никак не бодрюсь. — Ты не боишься, что следующей ночью я придушу тебя подушкой? — Сил не хватит, — смеётся она и опускается на кровать рядом со мной. — Я не хотела тебя будить, но… — Если все живы, то веских причин быть не может, — снова огрызаюсь. Ладонями потираю глаза с желанием хоть немного взбодриться. Что за чертовщина происходит в последнее время? — В общем, Люцифера вызвал отец, не знаю, в чём дело, и он тоже не знает причину. Но перед уходом он сказал, чтобы ты успела провести Дино по унынию. — Что значит — успела? Испуг режет горло. — Дино выпишут в ближайшие пару дней. Удобнее это провернуть, пока он там и не полностью восстановился. — И ты разбудила меня посреди ночи. — А целыми днями у него Лилу, — возмущается она. — Вообще-то меня тоже разбудили. Аргумент Мими достаточно убедителен, чтобы оставить своё недовольство в стороне. Внутри как-то неспокойно, но я не придаю этому особого значения, списывая на волнение перед встречей с Дино. То есть я должна прийти к нему ночью, уверенная в том, что он как минимум не спит? Приходится усиленно потрясти головой, чтобы перестать думать о таких мелочах и накидать примерный план действий. Люцифер наверняка знает, что делает, раз задумал всё провернуть сегодня. Окатываю лицо прохладной водой, смотрю на всё такую же уставшую себя и злюсь, что ничего путного в голову не приходит. Что вообще мне делать? Мими любезно приготовила одежду заранее — удобную для возможного побега от преподавателей или медицинских сотрудников, которым я не должна попасться. Чёрный спортивный костюм на размер больше моего — так я похожа на какую-то воровку, только отмычки в кармане не хватает. — Я пойду с тобой, на случай, если надо будет кого-то отвлечь, — поясняет демоница, надевая поверх пижамы тёмную тунику. — Нам не хватает только бит, чтобы держать в страхе эту чёртову школу, — смеюсь над нашими образами. И всё действие происходит в таинственной обстановке: за окном кромешная темнота, даже мерцающие звезды едва ли видны этой ночью; комнату освещает искусственным светом только небольшой торшер между кроватями. И мы ещё собираемся в тишине, а переговариваемся шёпотом. Все шутки мы оставляем в комнате и пользуемся умениями Мими скрываться, о которых я совсем позабыла, но которым безумно рада — нам не придётся идти перебежками через половину школы, прячась в тени колонн или выглядывать из-за угла, как преступницам. В лазарете мы оказываемся быстро. Демоница уходит к лестнице, убедив, что при чрезвычайной ситуации даст сигнал, который я точно ни с чем не спутаю. А я бесшумными шагами следую к палате ангела, слыша, как бешено в волнении заходится сердце, замечая, что я дышу через раз, и чувствуя, как трясутся колени. Я справлюсь. Буквально утром мне не было так страшно сюда заходить. Дино едва слышно посапывает, а глаза приковываются к его огромным крыльям, мощным, тёплым и мягким, в объятиях которых я каждое утро мечтала оказаться. Тихонько закрываю дверь и рассматриваю мужчину с расстояния, растеряв свою уверенность минуту назад. Но он просыпается сам. — Вики? — щурится от света настольной лампы. — Извини, не хотела тебя разбудить, — виновато опускаю глаза, прижимаясь крыльями к двери. — Проходи. На мгновение мне кажется странным всё это — будто Дино ждал меня. Он кое-как садится, упираясь спиной в подушки, а я неуверенно опускаюсь на деревянный стул у кушетки и игнорирую его прямой взгляд. Мне стоит заговорить первой, но я продолжаю растягивать и без того долгую, волнительную паузу. «Нельзя поддаваться эмоциям», — звоном замирает в ушах наставление куратора. — Даже не спросишь, почему пришла ночью? — робко поднимаю взор. — Очевидно, в тайне от Люцифера, — как ножом по стеклу звучит его имя. Я точно идиотка — пришла даже без наброска дурацкого плана. Уныние — печаль, депрессия, мне нужно лишь зацепить его. Зацепить за самое ценное, дорогое сердцу, глубоко спрятанное, за самое важное. — Лилу так переживает за тебя. — Да, — я тут же отметаю эту версию. — Почти не отходит от меня. Говорит так, словно между нами никогда ничего не было. И это цепляет меня. — Интересно, если бы я не узнала о вас раньше, что бы ты делал сейчас? Вопрос застаёт врасплох — Дино отворачивается. — Это уже не важно. Мне хочется рассмеяться и заплакать. Я так хорошо помню, как ласково он шептал моё имя и через силу останавливал мои похотливые порывы, стоило нам сделать всего лишь шаг за черту дозволенного. Как нежно улыбался на мои какие-то рассказы о своей жизни и прочей ерунде. Как позволял себе с осторожностью коснуться меня на лекции, если нам удавалось сидеть за одной партой. И как я наивно верила каждому его слову. — Уже — да, — подтверждаю я. — Но я никогда не могла подумать, что ты способен на нечто подобное. Лжец в очаровательном обличии ангела. — Ты даже не дала мне шанса объясниться и извиниться. Изумлённо вздёргиваю брови, откровенно не веря в услышанное. Или дьявольское влияние так меняет его, или это мне чудится или снится? Я хорошо вижу, как его самообладание расходится мелкими трещинами, что я попала в девятку со второго выстрела, но это ещё не контрольный. — Извиниться за что? За то, что врал мне? Или за то, что каждый чёртов день втаптывал в грязь искреннюю любовь Лилу? — обида говорит сама за себя. — Предлагаю оставить этот разговор, — строго. Мне хочется придушить его голыми руками, или этой огромной подушкой, что лежит за его спиной. Столько наглости я не видела прежде даже в Люцифере, не знающего вообще никаких границ. И вновь эмоции берут верх. — Да как ты можешь?.. — голос вздрагивает. — Ты мог сказать, что тебе хотя бы жаль, — часто моргаю, чтобы отогнать подступившие слёзы. — Но тебе даже не стыдно. Ты обманывал меня, Лилу, своего отца… кого ещё? В воспоминаниях всплывает то самое важное. — Ты сейчас плачешь искренне или уже догадалась, что я понимаю, что происходит?