Дедаловы крылья

— Не туда заплыл, Колумб? Или ищешь, кому бы потереть спину? Во влажной и паркой атмосфере душевых низкая, хрипловатая насмешка звучит очень уместно. Адам узнает агента Герреро мгновенно, пусть тот сейчас разительно отличается от собственной фотопроекции двухлетней давности. Чуть ниже самого Адама, ловкий и гибкий — рядом с ним агент чувствует себя огромной машиной смерти, хотя и уверен: такие, как Эктор, могут быть намного опаснее. Вёрткие, хитрые и вне всякого сомнения ядовитые. В другой ситуации Дженсен поддержал бы игру, но время не на его стороне — в дело оказался впутан гражданский — и старый друг, а им Адам, в отличие от себя, рисковать не готов. Он коротко обрывает приближающегося коллегу. Сейчас важно выполнить миссию — и эвакуироваться отсюда всем вместе. На звук своего настоящего имени улыбка Эктора-Мехии сползает с лица.

***

Разговор прошёл не так, как ожидал Адам. Он не видел подобное раньше, но слышал о таком: многолетнее прикрытие заставляет носимую маску плотно срастись с кожей, так, что и сам уже не понимаешь, какая жизнь настоящая. Дженсен может многое, но так — он бы не смог. Эктор настаивает на том, чтобы его звали Оскаром, Эктор не готов эвакуироваться и ломать то, что выстраивал долгие годы. Адам понимает его, но у Адама жёсткий приказ. Они расходятся после негласно выделенных обоими пяти минут разговора, и Дженсен, ввинчиваясь в воздуховод, чувствует, как Мехия пристально смотрит ему вслед. Должен ли он теперь опасаться и того, кто предполагался напарником и помощником? Что-то подсказывает, что да, возможно, не опасаться — но быть настороже — стоит. Уилберг умер весьма вовремя, и для Эктора его смерть — большая удача. Стоит ли ломать тщательно выстраиваемую им легенду? Возможно, уместнее будет оставить Мехию здесь — завершать начатое? Адам успевает вернуться в свой блок до сигнала отбоя, буквально в последнюю минуту. Решетка защёлкивается, оставляя его в тесной клетке, и он мечется по ней, как зверь, то и дело скрипя зубами от выкручивающей все тело боли. Было бы проще, будь у него доступ к своим возможностям; Дженсен касается кармана с таблеткой от Дилера. Думает. Нет, не сейчас. Фрэнсис... Возможно, он сможет что-то сделать, и тогда можно будет просто вырубить агента Герреро и утащить его силой. — Увидел своего друга? — Флосси лукаво улыбается, так, словно для него не существует решёток и замков. Адаму не нравится, что он находится с другой стороны клетки, но выбирать не приходится. — Да, мы поговорили. — Для новичка у тебя здесь очень много друзей, брат, — тонко улыбается Проповедник, и Адам вспоминает Зенге — проклятый педофил тоже божился, что откуда-то знает Вальтерса; лишь вопрос времени, пока, перебирая в своей твердолобой голове, он дойдёт до нужного имени, вспомнив копа, отправившего его пересчитать все ступени подпольного борделя. — Я вообще харизматичный, — Адам копирует не менее тонкую улыбку, и Флосси тихо смеётся. — Да, Хайтек. Да, этого не отнять. Ну, бывай, брат. — Хорошей прогулки, — Дженсен коротко и беззвучно вздыхает. Он не любит замкнутые пространства ещё с того момента, как его зажало рухнувшей опорной стеной во время атаки на Шариф Индастриз, а пребывание под толщей ледяной воды только усилило эту нелюбовь. Но выбора, кажется, пока нет. Ночь в камерах тянется удивительно долго, когда заперт в каморке наедине с самим собой или, того хуже, с сокамерником, и завтра предвидится таким же отвратительным, как сегодня и вчера. Но стоит появиться какому-то делу, а впереди замаячить надежде, как начинаешь мысленно считать часы, боясь не уложиться. Снаружи тихо. Оранжевая роба прогуливающегося Флосси перестает маячить по этажам, и редкие ночные охранники проплывают мимо дверей без особого интереса. Настольный светильник довольно тусклый и мало кому может помешать, а верхний свет в камерах по отбою отключают. Возиться под таким освещением приятного мало, и то, что Притчард на всякий случай подворовывал инструменты из ящиков работников прачечной и ремонтников душевой, хотя и делает его работу возможной, но не слишком упрощает. Отвертки отвратительно крупные, скребок для очистки межплиточных швов кажется ржавой гильотиной. Когда Фрэнк зачищает контакты, пальцы от напряжения, смешавшегося с нарастающим раздражением, бьет мелкая дрожь. Единственное, чем Фрэнк, пожалуй, доволен, это изолента. Ей, конечно, не место в клеточной батарее, и по надежности такие самопальные модификации где-то на уровне с его местной легендой, которой по сути и нет. Но пересобранные контакты надо изолировать хоть как-то. Чтобы батарея сработала, энергии нужно поступать в аугментации в обход чипа. Техники из Тай-Юн не зря годами совершенствовали свое детище, Притчард имел экземпляр в собственной шее, но все равно не мог в полной мере понять, как лучше подступиться. Он плохо помнил, как именно происходила установка чипа, сразу ли активировался код, или без прошивки чип просто бесполезная пластинка. Все произошло очень быстро и нервно, а когда он очнулся, события уже смешались в единый ком, где выцепить что-то одно — задача не из простых. Больше всего сейчас не хватало автоматного кофе и его кофеиновых таблеток, Фрэнк был готов поспорить, что за стенами уже рассвело, но здесь об этом можно было только догадываться. Он заканчивает, кажется, всего за пару часов до подъема, и сталкивается взглядом с зеркалом над раковиной. На кой хрен в тюрьме зеркала в камерах ясно плохо, но название «Пентхаус» можно считать оправданным — видеть как потрепанно выглядишь и правда излишняя роскошь. Попытавшись привести себя в порядок, Притчард позволяет себе ненадолго забыться беспокойным сном: меньше всего хочется проспать момент, когда откроются двери. Сделать вид, что прогуливаешься пораньше и вовсе не испытываешь нетерпения, не слишком просто, но удается, и вскоре Фрэнк неспешно доходит до камеры 318, надеясь только застать Дженсена на месте. Так же сложно и делать вид, что тебе все безразлично, когда глаза не закрыты непроглядными линзами мониторов. Дженсен привык доверять своим непробиваемым во всех смыслах щитам, и теперь понимает, как просто его считать по микровыражениям, по расширяющимся, в ответ на выброс гормонов, зрачкам-диафрагмам. Не каждому, но тому, кто знает и умеет — легко. Он видит спину неспешно идущего мимо Фрэнсиса и обрывает все движения и рефлексы ещё в зародыше. Хмурится, вставая с койки, на которой изваянием просидел последние пару часов. Выходит, легко и небрежно задевая Притчарда плечом. Едва заметным кивком задавая направление: дверь в узкую и тесную кладовую он взломал ещё вчера, изнутри она отлично блокируется простым механическим запором. Места для беседы лучше не придумаешь. Остаётся только проскользнуть туда незамеченными, но тайминг камер и маршрут охранников Адам уже выучил, а близость входа в душевые не должна оставить сомнений у случайных наблюдателей, куда они с «давним другом» собрались. Очень двусмысленно, и Дженсен улыбается: судя по виду, Фрэнк работал всю ночь и сейчас мечтает или о кофе, или о смерти. Однако, даже в таком состоянии ему обычно не откажешь в скорости мышления. Смущённого Притчарда Адам ещё не видел, с другой стороны — а он вообще умеет смущаться? Обмениваться предметами в камере опасно: единственная слепая зона системы наблюдения — прямо на пороге, открытая взглядам остальных заключенных, а загораживать обзор спиной подозрительно. Поэтому, когда Дженсен невесомо касается его плечом, Притчард быстро смекает — робокоп хочет обезопасить их от подобного общения на виду. Но про подтекст, который могли бы увидеть здесь со стороны, Фрэнк не задумывается: не до того. Предпочтений между душевой и кладовкой он не имеет, но ситуацию, в которой они с Дженсеном вместе заходят в душ, он бы себе точно представил иначе. Если бы вообще представлял. «Пентхаус» к таким фантазиям не располагал. Самому-то Адаму, кажется, все равно где и с кем вести дела: он общается с Флосси, с Дилером, с местными торгашами отмычек, и черт знает с кем еще. Но создавать имидж барыги Фрэнку — не хочет. До угловой двери они добираются точно к нужному моменту: индикатор опознает «хозяина» и меняется на зелёный ровно в тот момент, когда это необходимо. Адам ждёт, когда в помещение зайдет Фрэнсис, а затем проскальзывает следом сам. Едва не налетает на хакера, удивленно блокирует за собой дверь и сдерживает смех. За ночь кладовую набили какими-то ящиками под завязку, оставляя место ровно для того, чтобы двоим стоять не совсем вжимаясь друг в дружку. Но явно вторгаясь в общее личное пространство; что ж, остается порадоваться своей везучести: места вообще могло не оказаться. — Извини, — Адам всё-таки хмыкает, осторожно протискивая бронированное тело так, чтобы не разгромить нахрен половину помещения. — Вчера тут было просторнее. Какие новости? Притчард выглядит бледным. За ночь гематомы приобрели густой лиловый оттенок, губы кажутся искусанными, а не разбитыми. Дженсен внимательно рассматривает уставшее лицо, в очередной раз забыв, что линзы больше не прячут направление его взгляда. И что в такой близости подобное может вызвать определённые разночтения. Забывая — или привычно игнорируя. — Знаю, что было. Ты не единственный, кто может сюда войти, — Фрэнк был здесь вовсе не вчера, но от шанса поязвить не отказывается. Фрэнк примечает: то, что места совсем немного, для Адама, похоже, сюрприз. В противном случае у Фрэнка была бы куча вопросов к нему и к его мотивам в выборе. Затащить кого-то в тесную комнатушку, прижав спиной к коробкам... на Дженсена не слишком похоже. Дженсен беззастенчиво разглядывает его, будто это социальный корректор указывает ему куда смотреть и на что обращать внимание. Любопытство, а может и привычка, оставшаяся из-за длительного использования КАСи, усмехается про себя Фрэнк. Несмотря на все сложности в их общении, на нем Адам эту аугментацию никогда не использовал. Фрэнк толком не понимал, почему так уверен в этом. Просто знал. И сейчас был бы не прочь вернуть Адаму доступ к ней. — «Новости»? Спросишь у Элизы, когда в следующий раз увидитесь, — недовольно фыркнув, Фрэнк кое-как достает переделанную клеточную батарею, хотя в таком узком помещении сложно лазать по карманам, не упираясь локтями в коробки, и всучивает ее Адаму: — Вот. Никаких гарантий, что все сработает, дать не могу. Никогда раньше таким заниматься не приходилось. В голосе слышится укор и плохо скрытое за ним беспокойство: последнее, чего он хотел бы, это создавать Дженсену новые проблемы, или узнать, что работа была проделана зря. Но шанса испытать устройство на себе у него нет, батарея одна, и Адаму его аугментации сейчас нужнее некуда. Фрэнк невольно смотрит на агента с нетерпением, словно ждет, что Дженсен проверит батарею прямо здесь, при нем, хотя подсознательно почти уверен, что это плохая идея и Адам выберет место просторнее. Он делает над собой усилие, смыкая губы в тонкую полоску, лишь бы не торопить: Дженсен сам выберет, где и когда будет ставить на себе такие опыты. Признаться себе, что скучал по этому язвительному голосу и тону оказывается проще, чем думалось. Адам коротко улыбается: у него никогда не выходило так ловко переплетать слова благодарности и оскорбления, например, так, чтобы не придраться. Он умеет говорить прямо, бесталанно недоговаривать или угрюмо молчать. Черт дери, без КАСи он, обычно, понятия не имеет, что и как правильно выдать в эфир, чтобы обернуть ситуацию себе на пользу. Как и Притчард, кажется, единственное, что он умеет виртуозно делать голосом — это ухудшать и накалять обстановку. — Ревнуешь? — по-своему толкует он упоминание Элизы. Улыбается. «...и я хотела бы сказать — было приятно с тобой работать.» Улыбка чуть меркнет: Дженсену внезапно становится очень тесно среди коробок, в узкой кладовой. Он прекрасно помнит, как долго можно умирать, когда Дэвидов — сделано с любовью! — Страж здоровья отчаянно и безуспешно борется за твою жизнь, сохраняя в целости мозг тогда, когда тела уже практически не существует. Сердебиение учащается. Подскакивает пульс и расширяются зрачки. Дженсену кажется, что воздуха вокруг катастрофически мало. Что стены вот-вот сожмутся, замыкая его в бетонном гробу, полном заноз от расколотых ящиков. Он понимает, что это всего лишь иллюзия, отзвук пережитого. Он намного сильнее своих страхов. И всегда был. Взгляд фокусируется на лице Фрэнсиса: привычные морщинки у глаз, саркастичная складка у рта. Взгляд, в котором мешаются беспокойство — и ещё что-то, объяснения чему Дженсен не находит, но, сфокусировавшись на решении, — медленно, уверенно выпутывается из липких, тошнотворных воспоминаний. Спокойно расстёгивает верхние пуговицы оранжевой робы, оттягивает ткань в сторону. Под левой ключицей беззвучно проворачивается тонкая панель, открывая разъём. — А испытывать свои гаджеты на коллегах приходилось? — на пересохшие губы снова возвращается короткая, односторонняя улыбка. — Ну же, Фрэнсис, — имя перекатывается на языке с практически ощущаемым довольством. — Смелее. Фрэнку дважды приходится хватать воздух ртом, захлебываясь в чужой наглости. Первый раз, когда Адам колко и метко отвечает на упоминание телеведущей, и Притчард сам не уверен, что тот не прав. Второй — когда так открыто берет на слабо, катая по языку настоящее имя. Фрэнк молчит всего пару секунд, возмущенно уставившись на Дженсена и его распахнутый ворот, и делает полшага назад, окончательно уперевшись в коробки. Раньше даже этого было бы достаточно, чтобы в их словесных пикировках в Шариф Индастриз воображаемое очко засчиталось бы Адаму. — Пока что испытывать коллегам удается только мое терпение, Дженсен, — хакер передразнивает его, делая акцент на фамилии, едва заметно кривляясь, и переступает с ноги на ногу, поигрывая в руке батареей. Создавать устройства и затем тестировать их на людях было в духе совсем другой коллеги Адама, но вспоминать о Меган сейчас не хочется. Фрэнк даже не уверен, что для Дженсена хуже: тюрьма или упоминание бывшей подружки. В лучшем случае — Фрэнк нарвется на еще один вопрос о ревности, тоже мало приятного. — Ладно, если все так, как я думаю, то распределение энергии в обход чипа должно его перегрузить. Тай-Юн неплохо все продумали, даже я не вполне понимаю, как конкретно у них связаны код и само устройство. Не отказался бы от возможности поковыряться в чипе, прежде чем тестировать, но... — не прерывая речи, Фрэнк шагает вперед, резким движением подсоединяет к контактам клеточную батарею, придерживая ее. Думает, что отчасти похоже, будто он пытается обездвижить кого-то колом в сердце. А еще вспоминает тот раз, когда он, кажется, вечность назад, настраивал Адаму барахлящий интерфейс, и остается надеяться, что в этот раз кричать тому в голову не придет. Хрен знает, какая тут звукоизоляция. — Но уверен, попытайся я вытащить чип в тюрьме, в радиусе действия сигнала, все бы кончилось плохо. Не говоря уже о том, что ковыряться в собственной шее я не собираюсь: это для таких, как Дилер. Не смотря на попытку отвлечь то ли Адама, то ли себя, трепом, взгляд Притчарда насторожено прикован к лицу Дженсена, стараясь отслеживать изменения. Внешне все выглядит нормально. Ни батарея, ни сам агент, не коротят, не искрятся и, по-видимому, работают. — Не знаю, сбросит ли тебе прошивку, и что с Праксис, — аккуратно предупреждает Фрэнк, снова сделав шаг назад и уперевшись спиной в коробки. Аугментации всасывают энергию, словно губка — интерфейс идёт рябью. Адам бы назвал это болью, но, по сравнению с тем, что бывало раньше — это не боль, а облегчение. Чип, видимо, действительно перезагружается, и приступы, скручивавшие агента каждые тридцать секунд, исчезают, растворяются в накатившем безмятежном спокойствии. С едва слышным шелестом выдвигаются линзы, привычно пряча глаза — но миг спустя Адам убирает их. Ведёт шеей, словно разминая. Растворяется на долю секунды в воздухе, тестируя маскировку. Поднимает руку, медленно выдвигая и пряча лезвие. Он пропускает момент, когда можно было — в продолжение их пикировки — накрыть ладонь Фрэнсиса своей, до упора вталкивая батарею в разъем и оставляя там, — три дюйма выше сердца: Притчард отступает. Словно боится его. Вжимается лопатками в ящики, вызывая странное, почти животное желание податься вперед, сократить дистанцию в ноль, нависнуть сверху. Когда в последний раз Адам видел Фрэнка таким серьезным, собранным и почти не плюющимся ядом? Дело в Пентхаусе? Или в чем-то еще? Неужели беспокоится? Адам мысленно усмехается: собственное доверие Фрэнсису настолько очевидно, что смешно должно быть не ему, а хакеру. Да скажи Притчард, что батарею надо сжевать — Адам без малейшего сомнения вцепился бы в нее зубами. Это ведь должно быть смешным, разве нет? — Не могу не признать, — Дженсен склоняет голову, улыбаясь уголком губ. «Всемогущий Притчард», кажется, так это звучало тысячу лет назад?.. — Ты исключительно талантлив не только в умении наживать врагов. Он благодарно сжимает кевларовыми пальцами чужое плечо, наконец-то чувствуя тепло кожи сквозь ткань обострившимися, ввиду выхода из режима экономии, сенсорами. — Затевается что-то крупное. Фрэнсис... Когда начнется заварушка, я хочу, чтобы ты держался подальше от эпицентра. Понял меня? — Признаешь мои заслуги? К дождю, наверное, и... Дай-ка угадаю, — Притчард усмехается и смеряет Адама насмешливым взглядом, — а эпицентр будет определяться твоим местоположением, как обычно? Что, приехал руку на пульсе держать? Глянув на ладонь Дженсена на своем плече, Фрэнк снова смотрит в его свободные от линз глаза. — Я постараюсь. На случай, если ты сомневаешься, то нет, умирать в тюрьме вообще не входило в мои планы. Никогда. И уж тем более сейчас, когда... — Фрэнк запинается. Что он хотел сказать? «Сейчас, когда ты рядом»? Или сейчас, когда есть надежда выбраться на чужой эвакуационной вертушке? В сущности, разница не велика. Он теперь не наедине с планом побега, и не собирается обустраиваться получше, как те, кто желают захватить тюрьму, а не выбраться из нее. Хотя, конечно, иметь собственную тюрьму план амбиционный, это тебе не заброшенный кинотеатр. И очень сомнительно, что Адам здесь для предотвращения этого плана. В его духе скорее воспользоваться грядущим хаосом и подлить в огонь масла. — Но ничего не обещаю. Уж больно хочется узнать, кто и зачем убил Уилберга: я узнал достаточно, чтобы это перестало выглядеть, как неудачное совпадение. Я, конечно, не такой великий детектив, как некоторые, но мне все равно интересно, из-за кого я тут все еще торчу, — он делится планами и подается совсем немного вперед, обозначая намерение выйти, для чего пришлось бы обойти Дженсена. Сделать этого он в любом случае не смог бы: каждый из них занимал свою часть маленького пространства, и для маневров места здесь не оставалось. Расстояния между ними — всего ничего, и Фрэнсис невольно опускает взгляд, потому что так долго смотреть в чужие глаза было уже странно. Правда, лучше не стало: взгляд приходится ровно на чужую распахнутую робу с все еще торчащей из разъема батареей. Он медленно поднимает руку и также резко, как подключал, выдергивает разряженный девайс из разъема. Одноразовый, теперь он был по сути бесполезен, но выбрасывать его здесь Фрэнк почему-то все равно опасается. Впрочем, тащить такое в камеру еще опаснее. Аккуратно протерев батарею о ткань робы, стирая возможные отпечатки, Притчард неглядя кладет ее на металлический стол справа от себя и мотает головой с наигранно-небрежным безразличием: — Понятия не имею, что это и откуда оно здесь. Покачав головой, Адам только хмыкает. Он смял бы батарею в кулаке, превращая в хлам, но на грохот кто только не сбежится, поэтому приходится просто аккуратно сдать назад, чувствуя себя неожиданно громоздко в узком пространстве. На миг активировать аугментации глаз — считать сверкнувшими золотом радужками положение охраны и камер — выждать секунду, открывая дверь. — Эпицентром буду не я. Так что нет ни единой причины отираться рядом с... «опасностью» ...неприятностями. Дженсен с некоторой горечью осознаёт, что неприятности — это то, что тянется за ним самим вот уже много лет, но фиксироваться на этой мысли можно тогда, когда они выберутся из богом проклятой тюрьмы. У него, в конечном итоге, отлично получается разрывать любые связи, грозящие стать крепкими, и исчезать с радаров. Он почти не удивляется, когда из-за опорной колонны, поддерживающей второй этаж, выглядывает Проповедник. От его пристального взгляда, очерчивающего распахнутую на груди рубашку, кому другому, возможно, стало бы неуютно; Дженсен спокойно вскидывает руку, застёгивая пуговицы. — Хорошо выглядишь, — непонятно, что Флосси имеет в виду и к кому конкретно относится реплика — препарирующе-благожелательный взгляд уже сканирует Фрэнка, и Адаму стоит немалых усилий не заступить хакера, оказываясь на траектории. — По таким заведениям, как наше, слухи быстро разлетаются... — многозначительная пауза. Адам подавляет желание закатить глаза, но тема для беседы — внезапно не неожиданные интимные увлечения Деррика Вальтерса. — Хайтек, тот парень, к которому ты так рвался, Мехия... — звучит почти скучающе, но Адам мгновенным многолетним опытом понимает: а вот и неприятности. —... угодил в одиночку. А из одиночек, знаешь ли... Люди не возвращаются, — Флосси улыбается задумчиво, пожимает аугментированными плечами. — Говорят, их переводят, да что-то мне не верится. — Ближе к делу, — КАСи сейчас была бы не лишней, но Дженсен понимает, что Проповедник не затеял бы этой беседы, не имей он с нее личный интерес. — Я к тому, брат, что если пойдёшь его проведать... Ну мало ли, каким образом тебя занесёт в другой блок... Так вот. Мне нужно кое-что передать там одному парню. Считай, это будет благодарностью за своевременную новость. Что скажешь? — Давай свою посылку, — Адам требовательно протягивает ладонь, — и говори, кому отнести. — Красный башмак. Поверь, ты его сразу узнаешь. — Замечательно, — кажется, идиотские прозвища в Пентхаусе — что-то вроде моды. Намерение обойти Адама и направиться в свою камеру приходиться отложить и навострить уши: ничего лучше не расскажет о планах Адама здесь, чем «не специально» подслушанный разговор. Флосси вообще не таится, просит при всех, спокоен и улыбчив, будто прогулка в другой блок и передачка это пустяк. И Дженсен всем своим видом показывает, что да — пустяк. Без инфолинка держать связь, когда Дженсен направится разбираться со своим новым приятелем из одиночки в блоке Б, будет уже невозможно. И, если у Дженсена инфолинк сейчас работает, то у Фрэнка нет особенной необходимости снимать ограничения с аугментаций. Взлом дается сложнее и болезненней, но местные системы все равно редко требуют от него подвигов. — Если не встретится сразу, послушай, что вокруг творится. Он заметный малый, — Флосси улыбается с каким-то плохо ясным Фрэнку намеком и он осматривается вокруг, примечая неспешно шляющихся аугов вокруг. Кто с тату на пол-лица, кто-то с ногами как у гребанного кузнечика, кто-то настолько обычный, что здесь это выглядит комично. Взгляд цепляется за толстяка в татуировках, и Притчард едва слышно хмыкает, а затем мрачно добавляет на вопросительный взгляд Фредерика: — Это «Пентхаус». Тут незаметных нет. — Твоя правда, — Проповедник довольно улыбается, — Башмак просто... заметнее остальных. Фрэнк скептически смотрит на Флосси, прикидывая, что нужно сделать, чтобы здесь выделиться и за что такую кличку вообще можно получить, если шмотки у всех одинаковые. Впрочем, многие удосуживаются ношением только нижней части. В пару гуляющему с голым торсом Проповеднику подтягивается и полуголый толстяк: должно быть, заметил-таки взгляд Фрэнка. — Что, Принцесса, ищешь какого еще жеребца оседлать? Так у меня есть предложение, — следует недвусмысленный кивок на собственную промежность, которую тот за подобным животом вряд ли часто видел. Насмешливый голос заставляет Притчарда скривиться: предсказуемый результат их прогулки, о котором он до этого момента почти не думал. — Не фантазируй. В твоем случае это максимум «Принцесса на горошине», — Фрэнк отвечает быстрее, чем успевает спохватиться и прикусить язык. Впрочем, он никогда этого не делал и вряд ли сможет начать. Тем более, беззвучные усмешки двоих зеков позади толстяка вынуждают признать удачную шутку. — Брось, Дзен, ни к чему вот так цеплять новичков, — Флосси, похоже, собрался уходить, и Притчард решает, что ему тоже самое время ретироваться в камеру. Обойти разозленного Дзена не так-то просто, но тот вдруг переключается на Дженсена, выпаливая: «я ж тебя помню, ты ж тот детройтский коп!». Фрэнк чувствует как краска сползает с его и без того бледного лица, но выражение остается безразличным и скептичным: — Не только фантазер, но и параноик...