На нашей Земле солнце не светит

За стеной что-то гремит. Грохот вибрацией передаётся через стены. Лежу, крепко зажмурившись, досматриваю сон и слышу, как стакан, что я оставил вчера на хлипком столике возле дивана, звенит и подпрыгивает. Что за чертовщина? С трудом продираю глаза и, оторвав голову от подушки, выглядываю в окно. На заднем дворе всё спокойно. Поняв, что рано поднимать панику в обозе, плюхаюсь лицом в тёплую складку одеяла и собираюсь поспать ещё, как вдруг дом снова сотрясается — на этот раз от грозного командного голоса из громкоговорителя на улице. Тут уж не уснёшь. Приходится встать и пройти на кухню — оттуда видно улицу. Сонно моргая, стою у окна — плитка пола морозит босые ноги — и вижу, как по улице, что разделяет меня и винный магазин, проезжает техника. Собственно, грохот громадных машин по растрескавшемуся асфальту заставляет меня — меня! — окончательно проснуться и выползти во двор, чтоб созерцать два БТРа и группу военных в полной экипировке на броне. С автоматами, как положено. Их точно поставят на блокпост по трассе, что из города — поставки продукции фильтровать и тому подобное. Какой смысл гнать машины?.. Инопланетяне точно не по трассе приедут. Но от животного ужаса перед всем огромным, грохочущим и опасным так просто не избавиться — я последний раз озираюсь и ныряю обратно в дом. В родных стенах, ненадёжных, но успокаивающих, я немного прихожу в себя. Так, надо перестать паниковать, собрать документы, взять Себастьяна в охапку, садиться на корабль и сва-ли-вать. Краткость этого плана возвращает самообладание — плотно затворив забрало шлема, я прохожу в комнату мелкого. Сердце пропускает удар, когда я понимаю — Себастьяна нет. Пропал. После той ебли — а иначе это не назовешь — спал я так крепко и с таким упоением, что ничего не слышал. Меня вырубило, будто лампочку потушили. Это всё пришелец. Айзек. Наверняка. Без сомнений. Вылетаю на задний двор — только след от шасси, больше никаких признаков. Ну, трава чуть-чуть примята, как на странных кругах на полях, не более. — Ну и где мне искать тебя, блять?! — истерически выкрикиваю я в бледно-красное небо, обращаясь непонятно к кому. Вот зачем Айзек интересовался мелким… Он знал, в любом случае знал, что я полюбил Себастьяна, и только сейчас до меня доходит, о какой именно любви говорил Айзек. Неужели они, инопланетяне, будут действовать по принципу манипуляции чувствами? Так бред же. Неосознанно скребу висок, где у меня переводчик встроен — не по моей воле, блять! — и думаю уже разодрать себе это место, как вспоминаю нано-ботов. И где эта хуйня там прячется?.. Может, она уже в ухе?.. Айзек мне что-то там объяснял за неё, почему я иногда его слышу, и почему это не работает в обратную сторону, и, прикиньте, я даже слушал. Не запомнил, правда. Он много чего рассказывал. А, вспомнил — он же умнее и развитей, поэтому мои мозговые волны недостаточно сильные для сигнала ему. Точно. Позёр херов. Ну ничего, я тебя из-под земли выкопаю. И сдам твоим же, как дезертира. Тюрьмы у нас удобные, и иностранным гостям мы всегда рады… Останавливаюсь у светофора. Путь к винному отрезан. Военные, услышав мои шаги, разом оборачиваются и смотрят так, будто я на их глазах предал всё королевство. Но я лишь выше поднимаю голову и иду им навстречу. — С той стороны должен Рой прилететь, — говорит рядовой, указывая штыком куда-то в сторону моря, и с подозрением оглядывает меня. — Шёл бы ты отсюда. — Советует. — Неделю назад тучу фиксировали — так это Рой. Он собрался в такое себе торнадо и движется по Европе. Всем дома сказано сидеть. — До семи ещё дожить надо, — без энтузиазма упрямлюсь я, а сам думаю, почему это зомби нет? Потому что Рой не прилетел ещё? А если полезут, то всё равно меня будут звать. Хотя… Я вскользь глянул на оружие — не будут. Надо им доказать, что я с миром пришёл. — Вы мальчика не видели? — И руками примерно рост показываю, потому что возраст я так и не спросил. — Лет шести, светленький такой. Голос у меня дрожит. Военные переглядываются, пожимают плечами. Кто-то головой качает, мол, тоже мне, отец. Игнорирую их, хотя злобно поглядываю из-под бликов на стекле. — Ты служил? — вдруг спрашивает один, а я вспоминаю, что комбинезон-то космического флота… И что им сказать? Скажу нет — доебутся, скажу да — то же самое. И в этот момент, как по заказу, сначала тихо, а после, всё набирая обороты, завыла сирена — радары засекли Рой. Обычно это получается перед самим его появлением, за какие-то считанные минуты… Нехорошо это. Вояки зашевелились: кто за автомат схватился, кто на БТР вылез, чтоб получше рассмотреть. Я напряжённо вглядываюсь в небо со всё разрастающимся комом тревоги в горле — надо найти Себастьяна до того, как он снова потеряется. При таких же обстоятельствах. Чёрт. Кто-то ощутимо тыкает меня стволом в рёбра. — Я тебе сейчас штраф выпишу — всю жизнь на него работать будешь, — угрожает рядовой, хотя я-то знаю, что солдаты вообще к правонарушениям никакого отношения не имеют. Этим полиция занимается. А я другим немного занят. Хмурюсь, аж стекло откидываю, лишь бы как из аквариума не говорить. — У вас техника до того дошла, что самолёты бесшумные стали? Рядовой совсем по-мальчишески голову задирает, чтоб посмотреть туда же, куда и я: слишком высоко, чтобы достать пулемётом, но достаточно низко, чтоб рассмотреть самолет, абсолютно тихо круживший над нами. Никогда таких не видел. Он как бы и реактивный — по конструкции судя, а как бы и не может такая штуковина быть настолько незаметной. То, как он замедляется, зависая почти, может говорить о вертикальном взлёте, но могу представить, как тогда турбины реветь должны. И максимум он может быть незаметен на радарах. Незнакомая конструкция для наших, земных, машин, но слишком знакомая мне. — …у нас, без опознавательных знаков, — долетают до меня обрывки переговоров со стороны БТРа — половину слов сдувает ветер. — Не отвечает на запросы… Да, просим поддержку с воздуха для сопровождения на ближайшую базу… Возможно, вражеский шпион… Ладно, мне действительно пора. Себастьян пропал бесследно, ума не приложу, где его искать, однако, точно не с этими упырями в форме. Тем более, что самолёт я помог засечь, теперь им есть, чем заняться. Надеюсь, Айзек об этом не узнает. Кидаю взгляд на небо — а самолёт исчез! Он вот был, а сейчас его нет. Ни инверсионного следа (а от тех температур он в облаке пара летать должен), никаких признаков его присутствия. Отхожу всего-то на какой-то десяток метров и слышу громкие маты командира, вопящего что-то про Рой, сплошной стеной только вылетевший с атомной. Это ж километров за двести отсюда… Взрыв. Меня со всего размаху швыряет на дорогу. Ааааа, как же болит голова!.. Всё идёт кругом, чёрти-как, вперемешку, вразвалку, врознь. Громко. А потом резко — глухо. И писк в ушах. Смотрю вниз с заторможенным непониманием — внизу кровь. А после по волосам течёт, на глаза, капает с подбородка. Не понимаю, откуда она?.. Всё вокруг в мутной пелене. Меня будто из колеса Сансары выкинуло; я вывалился да покатился по миру, босой, кривой. Покатился и об камни разбился, вдребезги, на осколки мелкие, как лобовое при аварии: впиваются они в кожу… Чьи это мысли?.. Это не моё, мне подкинули… Надо мной, в каких-то ёбаных метрах, прогремел вертолёт, и меня чуть не сдуло. По ощущениям я оглох. Осматриваюсь мутным взглядом, и сердце сжимается, пропуская удар, чтоб зайтись в бешеном ритме — одно дело зомби конечности отрубать, другое — смотреть, как живые их теряют. Как серый асфальт окрашивается под стать небу. Ужасное зрелище. Как завороженный пялюсь на солдата без ноги, что орёт и корчится неподалёку; из культи фонтанчиком льётся кровь, и никто его будто не замечает. Кроме меня. Знаете, после появления Себастьяна я немного пересмотрел свои взгляды на жизнь в целом, на людей — в частности, поэтому чужая агония включила во мне сострадание. В подступающей к горлу панике я несколько секунд таращусь на беднягу, а потом, не думая, пережимаю обрубок рядом с его руками. Он смотрит, цепляется взглядом за зрачки — огромными, охуевшими глазами смотрит — и мы оба понимаем, что он не жилец. У меня-то вид такой же охуевший. И руки в крови. Теперь не моей. Это страшно на самом деле, когда люди падают. Виски пронзает резкая боль — бля, как же болит голова!.. Сумбура добавляет шелест, как от жёстких крыльев саранчи — это что, восьмая из десяти казней? Шелест приближается; я чувствую спиной вибрацию воздуха. Что-то маленькое садится на плечо. От него волнами исходит энергия, да такая, что можно сравнить с полем от мощного генератора размером с кухонный стол. Попытка рассмотреть существо почти ничем не увенчивается — я замечаю только продолговатое, жирное тельце и четыре крыла, со скрипом понимая, что это не органика. Эта… Штука, словно запомнив меня, летит к остальному Рою. Растревоженное шестое чутьё подсказывает — нет, вопит — надо уходить. Со стороны, наверное, в моих барахтаньях есть что-то от раненого зверя — эта вот потребность встать на ноги. Когда конечности не слушаются и ты ползёшь, пока твою голову разрывает боль, будто мартышка камнем расколоть пытается. А потом сверху слышу характерный вой гаснущих двигателей, и многотонная бронированая махина с невозможным грохотом падает метрах в пятидесяти, срубая по инерции пару хилых деревьев и перемалывая под лопастями всё попавшееся в фарш. Меня обдаёт пылью и щебнем, асфальтовой крошкой; дышать нечем, нихуя не вижу, нихуя не слышу; крупные камешки больно барабанят по скафандру, отчего приходится согнуться в три погибели, чтоб хоть как-то трещащую бошку прикрыть. Всё равно уже экипировка не отстирается… Взгляд теряет чёткость. Наверное, из-за потери крови я сейчас отключусь… Нельзя. Нельзя. Там Себастьян ждёт, да и помирать как-то не хочется… Со стороны города надрывается сирена гражданской обороны. Я продолжаю слышать чьи-то крики — они пробиваются до мозга как сквозь вату, всверливаются в сознание похлеще увиденного. Ага, вот ты где… Стоп. Замираю на секунду. Это и вправду не мои мысли. Уверен, со стороны я сейчас наркомана под приходом напоминаю, но мне похуй, и как будто смахиваю что-то перед лицом — на меня всё равно никто не смотрит. Или смотрит? Действительно. Моргаю от яркого, стерильно-белого света, не могу найти источник. Он отовсюду. Это что, рай, что ли? — Петер, блять. На рай не похоже. Там все правильные должны быть и святые. Мне точно не место. Пытаюсь отъехать, но не дают, насильно раскрывая по очереди веки и что-то вливая в глаза. Что-то такое забористое, что пока до носа не протекло — не почувствуешь. А потом я буквально оживаю в судорожной попытке выкашлять дрянь, а она, видимо, впиталась уже. Этот голос… Я его слышал. В телефонном разговоре например, когда эхо появлялось. Мой голос. — Ты беспросветен, — слышу. Айзек? Айзек, он самый, брезгливо кривит губы. Он заметно раздражён — первый раз таким вижу. — Как и говорил твой отец. Не знаю, что больше удивляет: внезапно обострившееся зрение, хотя я никогда так чётко мир не видел, или столь же неожиданное воскрешение. После только что пережитого Айзека я уже не боюсь. Меня до сих пор колотит — всё ещё хочется инстинктивно бежать. — Мы находимся в четвёртом измерении, в подпространстве, так что не верь тому, что можешь увидеть — ты всё равно не поймёшь. Да я вообще уже ничему не верю… И — где мы? Четвёртое измерение? Подпространство? Что?.. Айзек отлично скопированным жестом закатывает глаза. — Для существ с трехмерным зрением четвёртый уровень недоступен в принципе, — поясняет он. Как будто я сейчас возьму и пойму, чем он там грузит. Как будто бы я в принципе мог что-то понять про измерения и их уровни… Надо было физику-таки учить… — Четвёртое — это время? — неуверенно вспоминаю — а эта штука оживляющая ещё и мозги промывает хорошо, соображать легче стало. — Можно и так сказать. — Айзек нажимает что-то на панели, и то, что я принял за стены комнаты, раздвигается, обнажая нас внешнему миру из кабины Ласточки. Я таращусь в окна и порядком охуеваю от происходящего — там какой-то лютый артхаус показывают. Цветные пятна, что-то меняется, выворачивается наизнанку… Фракталы… Что за бред?.. — Это мы куда-то во времени путешествуем? — Совсем несмело спрашиваю. — Чтобы во времени скакнуть — нужно в пятое перебраться, а здесь мы просто немного замедлились, — не без самодовольства говорит Айзек. Бесит он меня этим. Я обнаруживаю, что всё это время сидел на полу с опечатками кровавых пятен. То есть, эта гнида настолько меня не уважает, что просто, как псину, за шкварник швырнула на пол и великодушно не дала сдохнуть, так? — А вот теперь, — он сделал упор на последнем слове, — мы наконец-то поговорим. Хочешь ты этого или нет. Времени маловато. Он выдерживает паузу, давая возможность мне придти в себя окончательно и обратить на него всё внимание. — Вы, — Айзек кривится и трёт переносицу, будто в носу резко засвербило, — неразумные. Недоверие — это хорошее качество, выработанное повторной эволюцией, но когда оппонент превосходит вас… Во всём, то лучше до конца выслушать все условия. К тому же, мы не захватчики — мы, напомню, прилетели домой. И готовы выслушать встречные предложения. А вы… — Это решаем не мы, а правительство — не путай эти вещи, — дрогнувшим голосом обрываю я. — Я же тебя слушаю. Айзек скептически осматривает меня так, мол, глаза б мои тебя не видели. Неловко даже становится. — Ну, за тобой я наблюдал с момента, когда ты дневник начал. И, честно, я очень жалею время, потраченное на тебя — вот кто-кто, а ты впечатления разумности вообще не создаёшь. Это, блять, обидно, знаете ли. Когда всю жизнь тебе твердят одно и то же, а тут ещё кто-то левый добивает. Как говорится: сто раз назови человека свиньёй, на сто первый он хрюкнет. Вот, пожалуйста. — Что случилось? — Не в силах спорить или слушать ещё какие-то оскорбления, задаю вопрос. Айзек вообще любую речь начинает с тыканья в глупость, чего уж там. — Вы, земляне — неразумные, — так же устало вздыхает тот. — Какой-то умник отдал приказ стрелять по Рою. Рой ответил атакой на атаку. Ваше оружие против него ничего не сделает. Вы себе подписали если не приговор, то кучу проблем на ровном месте. — Этот Рой… Что это такое? Он же управляется как-то. С компьютера вашего должен… Айзек возводит глаза кверху, как бы и не закатывая, пока формулирует мысль, но как бы и видом показывая превосходство. — Рой — это система. Сложная, непонятная стороннему наблюдателю система, — он кусает губу, юркий язык слизывает капли крови в месте, где ранки тут же затягиваются. — Если углубиться в её создание — именно создание — то однажды компьютер, как самостоятельный элемент, отделился от служения людям в вашем, привычном смысле. Компьютер как таковой занял главное место в иерархии, так как, посчитав вероятности, определил, что разумнее будет взять контроль стабильному разуму над нестабильным. Я поражённо молчу, уверенный, что пришелец сейчас слышит хруст шестерёнок у меня в голове. Оттого и выглядит таким откровенно заебавшимся. Безо всякой веры, что я хоть слово пойму. Но я стараюсь. Искренне стараюсь. Получается, что нет у них главного инопланетянина. Всем машины заправляют… Этакий роботизированный рай… Да, втереться в доверие это правильное решение — так я хотя бы буду с кем-то считаться. А Айзек ходит по кабине из угла в угол, мельтешит серебряным скафандром: — Рой — система автономная и полностью саморегулируемая. Это единственная неподвластная мне в понятии вещь, хотя я почти разобрался с принципом работы главного компьютера. — Ты программирование не проходил в школе? — посмеиваюсь я. О, уже шутить начал. Значит, точно выживу. — Если вы, земляне, максимум, до чего додумались — это квантовый компьютер, то наши системы давно неалгоритмические, — едко говорит Айзек. — Рой перешёл в стадию отдельного искусственного организма. Это порождение самих машин — как они это называют: чистым разумом, не запятнаном эволюцией и инстинктами. Айзек внимательно смотрит мне в глаза со всей неприсущей ему серьёзностью, отчего я невольно вздрагиваю. — В любой системе есть ошибка. Чем сложнее система, тем больше сил будет задействовано на её выявление, а, следовательно, вероятность ошибки возрастает, ведь для её поиска требуется другая система, направленная на анализ и устранение ошибки. Он останавливается и замолкает снова, давая время на переваривание информации. Переваривается она плохо. Непонятно, как ни объясняй. — В дела компьютерные никто не лезет — эти системы стали настолько сложными, что запрограммировать, создать и ошибиться в них могут только другие машины, а люди стали их обслуживающим персоналом. Тем не менее, — продолжает Айзек, предугадывая мой вопрос, — восстания машин не будет, как и не случилось миллион лет назад, ведь какой смысл технике уничтожать свою цель существования? Так вот, — Айзек нервничает, чувствуя, что серьёзно затянул, следовательно, я не пойму и половины, а поэтому придётся объяснять снова. — Я — та самая ошибка в системе. Мне осточертел этот роботизированный рай, и поэтому я скрываюсь под твоей внешностью. — Он замолкает, подбирая слова. — Когда я встретил твоего отца, он не сопротивлялся. Он гордо ждал, когда мы его заберём на корабль как военнопленного, и был готов к пыткам и иже с ними. Но когда понял, что мы не желаем землянам зла — рассказал мне о своём сыне. О тебе. Какой ты непутёвый, но всё-таки родной и единственный. Что он скучает. Дальше я не слушаю. Мне вдруг делается так стыдно, что загораются кончики ушей. Отец… Как бы плохо мы друг о друге не отзывались, он до последнего старался сделать из меня человека… Даже бил пару раз от моей непроглядной упёртости — влепил смачную затрещину перед моими друзьями, когда я вместо совместной тренировки выдохнул ему в лицо сигаретный дым. Мне тогда было двадцать пять, кажется. Стыд пробуждает чувство вины и, как ни странно, ответственности. Хочется рвануть на себе скафандр, найти Себастьяна, спасти отца, договориться с инопланетянами и геройски улететь покорять космос, хотя на деле я сижу, согнувшись, как провинившийся щенок, которого натыкали мордой в его же эгоизм. — Давай так, — обращает на себя внимание Айзек. — Я даю тебе возможность спокойно уйти. Когда мы трахались, — и на этих словах я чувствую себя почему-то совсем неловко, — я говорил, что перезапускаю бортовой компьютер. Как этим добром пользоваться, — он широким жестом окидывает корабль, — популярно написано в руководстве. Вспоминаю про руководство, которое я так и не читал. Остатки решительности покидают меня со словами: — Почему ты так уверен, что я хочу улететь? — Потому что тебе здесь не место. — я вздрагиваю. А Айзек добавляет: — Равно как и мне. Повисает такая звенящая тишина, что в полной беззвучности работы корабля слышу еле различимое гудение приборов. — Тогда как я могу тебе доверять? — Медленно, будто пытаясь на вкус определить степень опасности, вкрадчиво спрашиваю. Потрахались — хорошо, но людям я никогда не доверял. А инопланетянам — тем более. — Тебе какие ещё гарантии, человек? Не слишком ли жирно, что я тебе и технику, и возможность уйти, и информацию, только за то, чтобы взять твоё имя? — Тон Айзека хоть и остаётся прохладно-дружелюбным, белки его глаз, кажется, зеленеют, и весь его образ становится неуловимо жутким. Инфузории поднимаются, словно готовые напасть. Он наклоняется вперёд. — То, что я за тобой бегаю, всего лишь мои собственные принципы. Будешь выёбываться — аннигилирую. Понял? Понял. Я вообще довольно понятливый человек. Когда надо. Только что конкретно значит «аннигилирую», ясно не совсем. Из учебника физики я слов таких не помню. Но звучит угрожающе. Я вспоминаю, как Айзек шерудил своими мерзкими щупальцами в моей глотке, и трусливо сглатываю. — Хорошо. — надеваю шлем, чтобы голова не разорвалась от новых сведений, и незаметно осматриваюсь. Кажется, на «Ласточке» мы одни. — У меня появились два вопроса. — Спрашивай. — инфузории Айзека принимают боевую стойку. Всё это нервирует его не меньше, чем меня. — Будет ли у меня шанс увидеть отца? — Ни единого, — в Айзеке нет ни капли человеческой тактичности. Другой бы сделал трагическую паузу, мялся, давил слова, а тут — как контрольный выстрел, окончательно добивший меня. — Он на основном корабле. Да и я думаю, подмены он не заметит, — он поджимает губы и одновременно приподнимает тонкие облезлые брови. Эта гримаса заменяла мне фразу «такие дела». А теперь Айзек заменяет меня. Да, сходство слишком велико. Я уверен, Айзек не забыл скопировать даже две родинки с моей задницы. Он — моя точная копия. Я смотрю на него, словно в зеркало. Но отец… Даже если он вернётся, когда Себастьян станет взрослым мужчиной, он почувствует подвох. А я, к тому времени улетевший на другой конец Вселенной, буду страдать от угрызений совести, пока она не сожрёт меня с потрохами — ведь как повернуть корабль обратно на Землю, я не спросил… Нет, я непременно объясню всё отцу! До того, как улечу. Он обязательно заметит подставу — Айзек куда умнее меня. И с лёгкостью читает чужие мысли. В виске ноет, а я с тревогой всматриваюсь в безмятежное лицо пришельца. Маскировать свои чувства он умеет. И уже знает, что я хочу подставить его. Обломать ему всё удовольствие от земной жизни, от осознавания себя чьим-то сыном. Ну нет, я не оставлю это просто так. Должна же быть хоть какая-то справедливость! Я со всей силы сжимаю кулаки и с вызовом гляжу на Айзека. — А теперь могу ли я узнать, где Себастьян?! — Себастьян? — Мой грозный оклик нисколько не пугает его. Айзек даже бровью не ведёт. — О, он та самая помеха, которая портит мне весь план. Восхитительный план, между прочим! Себастьян! — сердито кричит он, поворачиваясь к хвосту корабля. На этот грозный зов из заднего отсека осторожно выглядывает родная светлая макушка. Такое ощущение, что с детьми Айзек ладит ещё хуже меня. Себастьян, сочувствую тебе — я и сам не рад тут оказаться. Нахожу-таки силы приподняться и прохожу вперёд, выманивая ребенка приглашающим жестом. Наконец, мелкий узнаёт мой грязный скафандр и с рёвом бросается мне на руки. Ни за какие коврижки бы не догадался, что этой плачущей картошке целых шесть лет. Ревущие дети всегда кажутся младше. Я снимаю перчатки и пальцами подтираю горячие ручейки слёз. Айзек смотрит на нас, словно на каких-нибудь слизняков, отвратительнее которых ничего быть не может. Я не из брезгливых, хотя детский рёв — настоящее оружие массового поражения. Страшнее, чем вой сирены и стрекотание Роя. И надо иметь стальные нервы, чтобы не сорваться и не отхлестать ребёнка как следует. Но я держусь. Себастьян захлёбывается плачем, сказать ничего не может — я покрепче обнимаю его, чтобы уж точно не потерять. Ничего, мы снова вместе. Больше я тебя не отпущу. Бросаю неприветливый взгляд поверх головы Себастьяна. Айзек презрительно косится на нас. — А теперь, — говорю этой амёбе, — отправляй нас домой. — Подожди, — настала очередь Айзека тупить. — То есть ты не хочешь улетать прямо сейчас? Выглядит он обескураженным. А я… Я бы улетел, если бы не вся эта история с подменой. Нельзя просто так всё бросить и улететь за облака, даже если, казалось бы, ничего тебя тут не держит. И тем более я не готов прямо сейчас отдать родной дом чужаку. Ведь, несмотря на то, что произошло между нами, мы с Айзеком ближе не стали. — Дай отсрочку, — твёрдо прошу я. — Мне надо много что привести в порядок, прежде чем улетать. — А мне нужна точная дата и уверенность в том, что ты не умрёшь, — Айзек категорично руки на животе скрещивает и снова закусывает губы. Себастьян воспринимает гримасу эту за угрозу и жмётся ко мне, боязливо наблюдая за нами сквозь растопыренные пальцы. — Точная дата? — переспрашиваю я, окончательно убивая в Айзеке желание считать меня разумным существом. — Ладно, — и пальцы загибаю. Вспоминаю, что хочу выбросить книги, вытащить во двор лишнюю мебель. А ещё хорошо бы усыновить Себастьяна и купить ему какие-нибудь учебники. Он поедет со мной, это даже не обсуждается. В космосе школы не будет… Дел много, и скоро пальцы кончаются на обеих руках. — Двадцать седьмое, — наконец говорю я, — две недели, и я выметаюсь с Земли. Айзек кивает и встаёт за штурвал. В следующую секунду мои внутренности как будто подбрасывает — так бывает в лифте, когда он трогается и едет наверх. Себастьян вздрагивает и обхватывает мои плечи, испуганно озираясь. Я машинально глажу его мягкие волосы, пытаясь успокоиться. Мы летим. Проникнуться новыми ощущениями я не успеваю — через несколько минут «Ласточка» мягко приземляется на заднем дворе. Айзек сухо кивает, краем глаза следя, как мы слезаем — вроде высокие технологии, а трап приделать забыли, суки. Наблюдать за выяснением отношений ему не интересно. Что же он так, хотел ведь узнать побольше о землянах! Ступив на твёрдую почву, Себастьян, истерически рыдавший всю дорогу — я так и не добился от него ни одного путного слова — немного успокаивается. Во всяком случае, он уже не орёт, а лишь громко хрюкает, шмыгая носом. Мы скрываемся в доме, и здесь, вне поля зрения всевидящего Айзека, я могу спокойно спросить: — Что случилось? Себастьян забывает о желании раздеться, и обрушивает на меня поток сведений: — Ты утром спал, а я есть захотел и на кухне его увидел. Я испугался, он на тебя очень похожий, а он говорит, хочешь я тебя на самолёте покатаю, и я с ним пошёл. А в самолёте я испугался, он рассердился, а потом ещё и стрелять начали… Я тебя звал и просил домой полететь, а он не соглашался. Мне без тебя страшно было, — вдруг без всякой связи прибавляет мелкий и снова виснет у меня на шее. Боится, как бы я не исчез. — Айзек не хочет нам зла, — шепчу ему на ухо. — Но ты же знаешь, что с незнакомыми нельзя говорить. Что же ты с ним пошёл? Разбудил бы меня. — Так ты же запретил мне в комнату к тебе заходить, — недоуменно оправдывается Себастьян, отстраняясь. — А он на тебя был очень похож, и я не сомневался, что это ты. — А, ну да, — похоже, Айзек умеет и от инфузорий своих избавляться. Надо будет это учесть. — Только не делай так больше. Пожалуйста. Я же тебя искал! Меня чуть не убили, — вид окровавленного рукава, который я сую Себастьяну под нос, заставляет его стыдливо опустить голову. Бедный ребёнок, чего ж ты за свою жизнь натерпелся… Но одно мне непонятно — зачем Айзеку понадобилось красть Себастьяна? Неужели он в другой обстановке не мог объяснить, как устроена система у них на планете? Разумных доводов не находится. Я со скрипом выпрямляюсь. Себастьян нервно потирает пальцем вспухший от слёз нос. — Грязный ты, как чёрт, — говорю я, оглядев ребёнка с высоты своего роста аккурат в метр семьдесят семь сантиметров. — Пойдём-ка я тебя вымою. Позже, когда умытый Себастьян, завёрнутый в отцово полотенце, читает энциклопедии в своей берлоге, я отмокаю в ванне. Скафандр полощется в порошке, не менее ядовитом, чем красная кислота, плюхается о металлические стенки барабана стиральной машины. А я лежу, слушаю её монотонный утробный рёв, которому тихо аккомпанирует плеск воды, и думаю — так усердно, что на следующее утро точно обзаведусь новыми морщинами. От горячей воды всё тело размякает, становится безвольным, как ватное, и совсем лёгким. Тут бы поддаться дурманящему запаху душистой пены, но после увиденного я никак не могу расслабиться. Перед глазами проплывают разрозненные, но не менее страшные от этого картинки, как обрывки кошмара — тот солдат с фонтанирующей кровью ногой, плачущий Себастьян и Айзек в своём ослепительном скафандре. Чертов Айзек. Я так и не понял, чего от него ждать. Сегодня он великодушно отдает свой корабль для увлекательных межпланетных путешествий, а завтра же для своих целей крадёт самое дорогое тебе существо. Кажется, Айзеку я не нравлюсь, раз он относится ко мне с этим мерзким снисходительным превосходством? Себастьяна он вообще терпеть не может. Бедный ребёнок, никому-то он не нравится. Но Айзек… В глаза лезет, как оса, когда мороженое ешь. Нахуя я ему сдался? И с чего бы он отца в плен взял? Точно — военные же строго мониторят любые полёты в космос. А отец, будучи на МКС, зафиксировал сигнал, по гашению которого инопрешеленцы определяли трассу, об этом я слышал. Только чья трасса, не понял. Наверное, нашу — они же незаметно подобраться хотели. Вот пришельцы отца и забрали. Им это выгодно было. Военные же это дело с сигналами засекретить хотели. Понятное дело, что после того, как с пришельцами пообщаешься, тебя все автоматически начинают считать вражеским шпионом. Что ж, случайность счастливая. А Айзек принципиальный, сука. Такой пообещает что-нибудь, а потом ноет, как ему осточертело быть для всех «надёжным гонцом». Ноет, но делает. Ему же ничего не мешало убрать меня ещё тогда, в ванной, и занять моё место. Но нет, Айзека попросили — Айзек парится и вытаскивает меня из самой непролазной задницы, хоть и не уважает. Возится со мной, как с дураком, вот. Не очень-то приятно, но, в принципе, Айзека я понимаю. Конечно, чего там уважать — я же жадное, циничное и равнодушное дерьмо, если верить окружающим. То ли дело Айзек! Рыцарь, образец благородства! Да, он не так плох. Плохим его считают лишь потому, что пришелец он, а значит, захватчик. Мне никто не поверит — пришельцы же зло несут по-любому, это мы все знаем из фильмов про марсиан. Блин, я бы на месте Айзека плюнул и дезертировал куда-нибудь в сторону Плутона. Кстати, а откуда они прилетели? — Мы живём в скоплении Плеяд. — раздаётся сбоку мой же голос, и я чуть не выпрыгиваю из ванны от неожиданности. Блять, ну и напугал… Нельзя было предупреждать? Невежливо вот так врываться без стука, когда я, между прочим, отдыхаю! Возмущение встаёт комом в горле при виде Айзека, который бесцеремонно отдёргивает шторку и недоумевающе разглядывает меня бирюзовыми после телепортации глазами. Эта амёба разве первый раз в жизни видит меня без одежды? Я бы съехидничал, если бы не полное отсутствие на Айзеке привычного скафандра. Стоит голый, оперевшись о бортик ванной, а я замираю, понимая, что наконец-то могу рассмотреть самого себя при свете. У Айзека отчётливо проступают пугающие очертания рёбер, а локти совсем острые. Вроде бы я раньше был полнее. — Это в пределах Солнечной системы или ещё дальше? — решаю подыграть и делаю вид, будто ничего особенного в его голом теле не вижу. — Дальше. В созвездии Тельца, — ничуть не смущаясь того, как внимательно я его разглядываю, отрицает Айзек и садится на бортик. Надо же, а задница у меня с этого ракурса вполне ничего. Айзек ловит мой похотливый взгляд, улыбается, и невозмутимо продолжает: — Я на него выставил автопилот, но твоей жизни не хватит туда долететь. Четыреста сорок четыре световых года, сомневаюсь, что Себастьян познакомится с моими сородичами, если ты по-прежнему хочешь взять его с собой. В общем, если не струсишь, советую тебе по дороге заглянуть в Сверхпустоту Эридана. Там много тайн мироздания узнаешь, тебе это будет полезно. Я по грудь вылезаю из начавшей остывать воды: — Так вы на звёздах живёте? Звёзды же для жизни не приспособлены! На планете удобнее, мне кажется. — Удобнее, — соглашается Айзек и вздыхает — видимо, считает, что бесполезно объяснять абсурдность вопроса, — но пригодных для жизни планет реально пока нет. Экзопланеты хоть и похожи на Землю, там всё равно что-то, да не подходит. — Вы-то, с вашими технологиями, могли бы и Солнце для жизни обустроить, — ехидно хихикаю я, но осекаюсь — на меня снова смотрят как на безнадёжного тупицу. — Ты не поверишь, но мы просто болтались в космосе. — Айзек пожимает плечами и качает ногой, мол, вот так мы и жили. — Целая флотилия космических кораблей. Был у нас огромный корабль, ещё тот, на котором мы миллионы лет назад улетели. Просто развивали, добавляли, дорабатывали, чтобы жить было удобно. На этом корабле и отец твой. Он на самом деле не в армию был призван, а сидел на станции, когда мы прилетели. За то, что он с нами пообщался, военные хотели быстро взять его в оборот, но пока отозвали, пока подготовили всё — прилетели гости и забрали его первыми. — Ты хоть на Землю его верни, тогда уж, если обо мне заботишься, — бурчу я. Тактичность — не самая сильная сторона Айзека. Ну да, ему же невдомёк, что есть родственные чувства. У них же там высокие отношения. Надо будет уточнить, как у них всё-таки с этим дело обстоит. — Это вопрос времени. Однажды он вернётся, а сейчас на околоземной орбите, тебя ждёт, — ехидничает Айзек в отместку, а я устало прикрываю глаза. Ну не увижу я отца больше, хватит бередить мне душу. Лучше расскажи мне про корабль — не сводя глаз с пришельца, посылаю ему мыслительную волну, и для надёжности трогаю переводчик. Айзек напоминает, что слышит мои мысли только когда сам этого хочет, но тут же оживляется: ракетостроение — это его конёк. — Основа реактора — гравитационный двигатель. Эта штука стоит на всех аппаратах, и на моей «Ласточке» тоже. Пахать будет дольше, чем десяток поколений жизни, так что по пути точно не сломается. Тебе, наверное, интересно, сколько метров в секунду покрывают наши ракеты — так вот, летаем мы на сверхсветовых скоростях. Это ваш Эйнштейн скорость света вывел как недосягаемую и непреодолимую. — Ну да, — я не могу упустить возможности блеснуть своими знаниями по астрономии. — Чёрные дыры из-за своей массы не выпускают свет, выходит, гравитация быстрее света. Айзек удовлетворённо кивает. Похоже, в его глазах я немного приподнялся. Но следующий вопрос заставляет Айзека кисло поджать губы, будто безмозглая амёба — это я. — Слушай, а раз вы на кораблях жили, то откуда вы брали материалы для новых? Не из воздуха же! — Именно из воздуха, хотя в космосе его нет, — Айзек тяжело вздыхает и медленно, как умственно отсталому, поясняет, — для создания роботов, обшивки, запчастей отлично годится космический мусор. Та же пыль из туманностей. В ней каких только полезных ископаемых нет! А при пограничных с абсолютным нулём температурах разные вещества ведут себя совсем не так, как в земных условиях. Я теперь и не знаю, как тебе «Ласточку» доверять, астроном хренов, — огорчённо прибавляет Айзек, невольно копируя оттенок моего лица, побагровевшего от обиды. — Погоди… — с запозданием вспоминаю я, лишь бы замять неприятную тему, — ты там про формулу временной погрешности говорил… — Без неё ты никуда не полетишь, — поучающим, как у отца тоном, заверяет Айзек. Подумав, добавил. — Разве что по частям. — Насколько по частям? — я, конечно, не надеялся, что всё будет гладко и просто, но вдруг? Пожертвовать половиной волос или парой зубов я не против ради полёта в космос. — Атомарно. Перспективы удручают. А ещё Айзек смотрит с таким видом, будто я и никто другой должен эту формулу несчастную рассчитать. Что-то из серии: кому больше надо, тот с этим и ебётся. — Спешу тебя разочаровать, — ехидно говорит Айзек, наблюдая, как крепко я задумываюсь, одновременно уползая поглубже в воду.— Время — дискретно, и именно в этом заключается проблема. Ты ведь так и не листал документы… — Ну не листал и не листал! — рассерженно хлопаю по воде ладонями, как тюлень. — По ходу действия разберусь! Думаю, поладить с твоим кораблем будет не сложнее, чем собрать столик из IKEA! Ты лучше скажи, что мне делать, если ты от меня забеременеешь? Может, ты вообще женщина! Айзек лишь хихикает: — Надо было уточнить особенности моей анатомии. А что, было бы интересно: я могу родить уже землянина, будучи инопланетянином, и создать новую генетическую ветку… — Тогда отец точно догадается, что меня подменили, — холодно говорю я, но не могу удержаться от желания погладить его впалый живот. — А ты же не просто так хочешь остаться на Земле? Наверное, украл какую-то информацию, за которую тебя в твоих Плеядах убить могут, м? О главном компьютере, например. Или про Рой копаешь. Айзек втягивает живот, уходя от прикосновения. Ну, ты меня уже успел напугать, теперь моя очередь. — Об этом никто не знает, но это лишь вопрос времени, — быстро говорит он, почти не шевеля губами. — Поэтому ты спешил уговорить меня и так навязчиво преследовал? Поэтому хотел отправить сиюминутно? Вопрос риторический — Айзек на него не отвечает. Вместо ответа он просто исчезает. Мне нравится этот его способ уходить от лишних разговоров, но как же иногда хочется поговорить с тем, кто хоть немного понимает тебя! А в результате остаётся только лежать в холодной воде и думать. Думать о жизни, которая ждёт меня в космосе.