— Правда вкупе с сокрытием неугодных её частей лгут лучше, чем самый серебряный язык. —
Поговорка Сонинке
Было немного странно оказаться полуголой перед тремя мужчинами, но единственным, кто чувствовал себя неловко из-за этого, был Хакрам. В тот момент, когда я начала расстёгивать рубашку, он кашлянул и отвёл взгляд; к нынешнему времени он уже добрых полчаса пялился в потолок моей палатки. Учитывая, что я знала из надёжных источников — Разбойник, всегда готовый немного посплетничать, если это было на чей-то счёт, — что он всё ещё регулярно спал с кем попало, его ханжество было довольно забавным. Что касается двух других, что ж, Масего не смог бы меньше интересоваться сиськами, даже если бы попытался, и они не были чем-то таким, чего Килиан не видел раньше. Я поёрзала на стуле, вспомнив некоторые случаи, когда он делал гораздо больше, чем просто смотрел, и Иерофант неодобрительно цокнул языком. — Не двигайся, — заворчал он. — Это тонкая работа. Мне пришлось поверить ему на слово, поскольку я не могла видеть, что он делает. Он тыкал в область моего сердца длинной дубовой палочкой, покрытой рунами, которая полностью игнорировала мою плоть, время от времени останавливаясь, чтобы посмотреть на вереницу парящих рядом с ним в воздухе рун. Килиан присел на корточки рядом, подсвечивая область работы удерживаемым на поднятой ладони шаром света. Они объяснили, что им нужен «полный анализ изменений», хотя они сами смутно представляли, с чем имеют дело. — Это не связано с сердцем… — нахмурился Старший Маг. — Согласен, — сказал Масего, и я почувствовала, как он ткнул что-то внутри меня. Руны переместились в воздухе, и Старший Маг резко вдохнул. — Это должно убить человека сразу, — удивился он. — Этого колдовства достаточно, чтобы превратить все жидкости в её теле в лёд. — Именованные, Килиан, — напомнил ему слепой Сонинке. — И эта «луна», похоже, была предназначена для регулирования энергий. Я откашлялась. — Значит, у тебя есть ответы для меня? — поторопила я. — Мы можем с уверенностью сказать, что твой третий аспект связан с твоим титулом герцогини Безлунных Ночей, а не с заменой сердца, которую навязал тебе Король, — откликнулся Иерофант. — Захватывающая работа. — Итак, когда я верну своё сердце… — подсказала я. — Тебе следует сохранить этот аспект, если собираешься остаться герцогиней, — сказал Килиан. — Иначе это серьёзно ограничит твои способности. Я встретилась с ним взглядом, но он отвернулся, чтобы посмотреть на руны. — Луна, которую Король Зимы поместил в тебя, служит двум целям, — уточнил Иерофант. — Первая — имитировать роль сердца в твоём организме. Очаровательно, как я уже сказал. Я не верил, что фейри так хорошо понимают человеческую анатомию. — А вторая? — сказала я. — Можно считать, что это сердце в магическом смысле, — ответил Масего. — Вся зимняя энергия, которую ты можешь использовать, перекачивается в него, а затем высвобождается для применения таким образом, чтобы уменьшить ущерб твоему телу. — Всё это похоже на что-то, что собирается трахнуть меня, когда я верну своё настоящее сердце, — сказала я. — Я не уверен, что без этого фильтра ты сможешь использовать свой третий аспект, — сказал Килиан. — Я никогда не видел прямых последствий, но как я понимаю, это домен. — Я прекрасно знаю, что это такое, — солгала я. — Но я почти уверена, что Хакрам этого не знает, так что из вежливости кто-нибудь должен объяснить. — Вообще-то… — начал орк, но я шикнула на него. — Всё в порядке, Хакрам, — сказала я. — Мы твои друзья. Тебе не нужно притворяться с нами. — Я объяснил тебе, что это такое, всего несколько месяцев назад, — сказал Масего, удивлённо глядя на орка. — Возможно, тебе следует меньше пить, это начинает влиять на твою память. Адъютант беспомощно посмотрел на меня, и я виновато сжала губы. — Я буду присматривать за ним, обещаю, — сказала я Иерофанту. Темнокожий маг кивнул, затем посмотрел на меня сквозь повязку на глазах. — Творение — это, по сути, материя с набором правил, налагаемых на неё Богами, — сказал он. — Домен — это когда субъект, в данном случае ты, временно накладывает на материю свои правила. Что ж, это прозвучало слегка кощунственно. И невероятно опасно. — В твоём случае Увядание, по-видимому, создает пузырь нематериальной тьмы, где ты можешь использовать зимние энергии, чтобы снизить температуру ниже физически возможного, — продолжил Масего. — Необычайно оскорбительно для естественного хода вещей. Большинство доменов предоставляют различные территории и сравнительные преимущества тому, кто их создаёт. — Для Оруженосца вообще не должно быть возможности иметь домен, — откровенно прокомментировал Килиан. — Переходные Имена недостаточно сильны. Домены обычно принадлежат младшим богам, полноценным Именованным в конце их карьеры или особенно древним монстрам. — Это редкая способность даже среди героев, — отметил Масего. — Кроме чемпионов Леванта и, предположительно, Святой Мечей, других ныне живущих людей с таким свойством нет. — Тогда как я его получила? — заинтересовалась я. — Я точно не тёрла лампу и не загадывала желание, Иерофант. — Джинны обычно привязаны к урнам, а не к лампам, и не исполняют желания, — рассеянно ответил Масего. — Это происходит естественным образом у некоторых существ. У каждого дракона есть домен в сердце, это то, что позволяет им дышать огнем. А отец считает, что эльфы, по сути, становятся живым доменом, когда становятся достаточно взрослыми. — Ты довольно хорошо разглядел моё тело, — сказала я, приподнимая бровь. — Видишь какую-нибудь чешую или заострённые уши? — Нет, — серьёзно сказал мне Иерофант. — Хотя я смог бы увидеть их, даже будь они невидимы. Краем глаза я увидела, как губы Килиана дёрнулись. — Итак, — пробормотал Масего, — это ни в коем случае не является окончательным, но у меня есть теория. — Все мои уши слушают, — сказала я. Он подозрительно уставился на меня, но я одарила его своей самой невинной улыбкой. Он нахмурился ещё сильнее, так что, возможно, мне нужно было немного поработать над своей мимикой. — Я полагаю, что это поводок, — сказал Иерофант. — Тебе даны могущественные способности, но, чтобы использовать их должным образом, ты должна дать Королю Зимы власть над частью своей души. Устранение этой власти опоры превращает то, что было преимуществом, в недостаток, давая тебе сильный стимул оставаться связанной с ним. — Это ещё не всё, — тихо проговорил Килиан, и Масего, казалось, удивился. Старший Маг щёлкнул пальцами, и три ряда рун отделились от остальных. — У меня никогда не было случая провести полный ритуал картирования моего отца, — сказал маг, — но это более или менее соответствует тому, как его тело реагировало на волшебство фейри, ведь он был полукровкой. Более высокая толерантность, но на самом деле не предпринимается никаких попыток сделать его безвредным. Для того, кто родился, это вполне естественно. Но в искусственной конструкции? — Ограничитель мощности, — сказал Иерофант, стеклянные глаза поблескивали под тёмной тканью. — Из твоих слов следует, что он обманул меня, — сказала я и после паузы добавила: — Больше, чем я предполагала. Килиан медленно кивнул. — Когда ты глубоко втягиваешь силу, то должна получать обратную реакцию, — сказал он. — Моя кровь начинает леденеть, — призналась я. — Ты калека, — прямо сказал Иерофант. — У тебя есть сила Герцогини, которую ты должна бы использовать, но, если ты действительно сделаешь это, она убьёт тебя. Это объясняет, почему ты оказалась в таком невыгодном положении, сражаясь с той Летней Герцогиней в Аркадии, хотя теоретически вы должны были быть на равных. — Сейчас, самое большее — графиня, — добавил Килиан. — Твои способности позволяют тебе сражаться не в своей лиге, но Король позаботился, чтобы ты никогда не стала достаточно могущественной, чтобы представлять угрозу для него. Я сжала пальцы. Это не должно было стать неожиданностью, даже если бы так оно и было. Я была так сосредоточена на том, что угрозой было моё украденное сердце, что мне и в голову не пришло подвергнуть сомнению дополнения к моей силе, которые я обнаружила. Лучница сказала мне, что герцог Жестоких Шквалов должен был быть одним из великих имён при Зимнем Дворе. Кто-то, кто должен был вернуть историю к войне, если фейри, правившие Зимой, пытались бы избежать этого. В этой роли была сила, и, приняв его титул даже в другой форме, я должна была замахнуться на гораздо большее, чем обычный герцог или герцогиня. Я думала, это из-за того, что я на самом деле не фейри, но, очевидно, дело было не только в этом. — Ты можешь это исправить? — наконец спросила я. Масего улыбнулся: — Если бы я всё ещё оставался Подмастерьем, нет. Но теперь такие чудеса мне подвластны. Понадобится подготовка, и процесс не будет мягким, но это возможно. — Ты всё равно будешь получать негативный откат, — предупредил Килиан. — Ты смертная, носящая титул фейри, это неизбежно. — Доля энергии, которую можно извлечь до ответной реакции, может быть увеличена, по крайней мере, в десять раз, — сказал Иерофант. — Герцогиня на пике силы. У тебя необычайно выносливое телосложение, ты должна быть в состоянии выдержать это. — Зловеще, — сказала я. — Действуй. Чем скорее мы это сделаем, тем лучше. — Могу быть готов завтра, но через три дня было бы проще, — сказал Масего. — Для целей ритуала новолуние станет подспорьем. Маг поднялся на ноги, поправляя чёрную мантию на тучном теле. Килиан последовал его примеру, откинув назад рыжие волосы жестом, за которым я по привычке проследила глазами. Масего вышел из палатки, не потрудившись попрощаться, совершенно забыв, что Хакрам всё ещё здесь. Рыжеволосый маг на мгновение задержался. — Кэтрин, — сказал он. Я колебалась. — Свободен, Старший Маг, — всё же ответила я. Его лицо стало нечитаемым, и он сухо отсалютовал, прежде чем уйти. Я снова начала застёгивать рубашку, пальцы мелко дрожали. Это потребовало большей решимости, чем я ожидала. — У тебя совесть есть? — вздохнул Адъютант. — Никоим образом, — протянула я. — Злодей, помнишь? — Никто не является злодеем постоянно, — проворчал Хакрам. — И если ты вынуждена в этом оправдываться, то это значит «да». Я приняла вызывающую позу, когда он повернулся, две верхние пуговицы всё ещё были расстёгнуты, и он глубоко вздохнул. — О, просто слишком много женщины для тебя, я понимаю, — сказала я сочувственно. — Ты едва ли наполовину орк, — сказал он. — Я вице-королева Кэллоу, ты, дикарь, — ухмыльнулась я. — Это может быть истолковано как государственная измена. — Если ты меня арестуешь, кто будет заниматься оформлением документов? — поинтересовался он. — Ты всегда был самым преданным, — поспешно ответила я. — Никогда не сомневалась в тебе ни на минуту. Орк фыркнул и потянулся к графину с вином, к которому Масего не позволил мне прикоснуться. Он налил две чаши и сунул одну мне в руку. Ах, как мило. Это было предвестником серьёзного разговора, не так ли? Шутка о его пристрастии к алкоголю замерла у меня на языке, так и не произнесённая. — Мы не говорили об этом, — сказал он. — Сердце? — сказала я. — Честно говоря, до сих пор это не было приоритетом. Оно было исправно, и в первую очередь нужно потушить другие пожары. — Кэт, — сказал он категорично. — Ты же знаешь, что на меня это не действует. Мои губы сжались. Независимо от того, насколько хорошо это служило мне самой, были времена, когда я хотела, чтобы он был немного менее проницательным. — Тут нечего сказать, — проворчала я. — У тебя неприятная привычка, — сказал Хакрам. — Считать слабостью признание того, что нечто причинило тебе боль — Я уже слышала эти речи от Масего в прошлом году, — вздохнула я. — Я справляюсь. Мы в самом разгаре проклятой войны, на случай если ты не заметил. Это настолько низко по лестнице дерьма, с которым мне нужно иметь дело, что даже не стоит упоминать. Хакрам отпил из своей чаши, и я сделал то же самое. — С ним ты была счастливее, — сказал он. — Все это видели. — Счастье здесь ни при чём, — рявкнула я. — Я не подписывалась на «Долго и счастливо». Цвет моего плаща немного намекает на это. — Чушь собачья! — сказал Хакрам, и это было достаточно яростно, чтобы я вздрогнула. — Это оправдание, и ты это знаешь. Исправляй это или нет, но не притворяйся, что быть злодеем означает, что ты должна быть несчастной. Ты же знаешь, что это неправда. — Что, дьявол раздери, ты хочешь, чтобы я сказала, Хакрам? — прошипела я. — Что я скучаю по нему? Это вовсе не тайна, что каждый раз, когда он находится рядом в комнате, я будто вонзаю новый нож себе под рёбра. — Уже хорошее начало, — серьёзно сказал высокий орк. — Он хочет перейти черту, — устало сказала я. — Я не могу остановить его, не сделав того же самого. Разговоры ничего не изменят, так что это просто посыпание раны солью. — Я так понимаю, что он хочет провести ритуал? — осторожно уточнил Хакрам. — Он хочет распотрошить человека-другого как скотину, — выплюнула я. — Чтобы избавиться от ограничения, что мешает ему глубоко погружаться в магию. — Человеческое жертвоприношение, — размышлял он. — Сколько именно? — Я не спрашивала, — сказала я. — Это не имеет значения. Даже один слишком много. Я посмотрела на него и увидела отсутствие эмоций на его лице. — Собираешься встать на его сторону, да? — с горечью поняла я. — Скажи, что я делала и похуже. Что это делает меня лицемерной, если я нахожу даже саму идею отталкивающей. — Ты слишком много предполагаешь, — сказал Хакрам. — Как, ты думаешь, кэллоу кормили большинство алтарей в Праэс? Войны с королевством случались раз в царствование, Кэтрин. В мирное время они искали корм в Степях. Это заставило меня задуматься, потому что он был прав. В глубине души я предполагала, что никто, родившийся на его стороне Васалити, на самом деле не поймёт, откуда я родом. Одна из причин, по которой я никогда ни с кем об этом не говорила. Это было крайне самонадеянно с моей стороны. — Мне жаль, — тихо сказала я. — Я не имела в виду… — Я знаю, — вздохнул он, сверкнув клыками. — Я не стану притворяться, что мои соплеменники невиновны, Кэтрин. Мы питались человечиной с Первого Рассвета. Мы держали рабов и грабили города, забрызгивали кровью писание Творения. Но мы это понимаем. Миезаны научили Пустошь ненавидеть цепи, а Пустошь, в свою очередь, научила нас ненавидеть алтари. Когда лорд Блэк постановил, что легионы больше не будут проливать ритуальную кровь ради победы, он заслужил более глубокую преданность, чем мог предполагать. Я отвела взгляд, потому что знала, что Блэк сделал это не потому, что считал это правильным или справедливым. Он считал это необходимым, поскольку эти ритуалы были костылём, который приносил больше вреда, чем пользы. Он, вероятно, уже знал это. Большинство генералов орков, вероятно, поступали так же, но для зеленокожих действия всегда имели большее значение, чем намерения. — Я убивала людей, — сказала я. — Множество. Потому что они были моими врагами, потому что они стояли у меня на пути. Иногда даже для того, чтобы высказать свою точку зрения. И на чувство вины, которое на самом деле заслуженно, я уже давно стараюсь не обращать особого внимания. Хакрам пил и ничего не говорил. — Я начала восстание Льеса, — внезапно призналась я. — Я позволила Одинокому Мечнику уйти, направив его по этому пути. Потому что мне нужна была война, чтобы возвыситься. Орк поставил свою чашу. — Я подозревал, — сказал он. — Это было слишком личное для тебя. Больше, чем было, когда ты отсеивала неугодных в Кэллоу. — Пощадив его, я убила тысячи, — продолжала я в запале. — Я использовала их как инструмент. И это подло, Хакрам. Я ненавижу то, что на мгновение я оказалась на том же месте, что и Верховные Лорды, когда они решают повысить налоги или убить сколько-то моих соплеменников просто для удобства. Я думаю, что это та грань, с пересечением которой я не смогла бы жить. Быть таким человеком, который не видит в людях людей, а просто объекты. — Такой человек, который использовал бы убийство других в качестве топлива для ритуала, — заключил он. — Я знаю, что у праэс всё по-другому, — сказала я. — Ты читал дневник Блэка, так же, как и я. Были годы, когда жертвы ради ритуала плодородия полей были единственным, что сдерживало голод, и я не буду бросать камни в людей, делающих отвратительное дерьмо, чтобы выжить. Но в этом больше нет необходимости. Нет, если вместо этого зерно может быть получено от Кэллоу. Но если это уже сделано, то должен быть момент, когда культура больше не будет оправданием, верно? Боги, если в чьей-то культуре было есть младенцев, значит ли это, что я просто должна улыбаться и притворяться, что это не мерзко? Потому что вокруг много чего происходит, Хакрам. Матроны — наши союзники, поэтому мы должны притворяться, что то, что они каждый год делают с такими мальчиками, как Разбойник, потому что они мальчики, не вызывает отвращения. Родной отец Крысы пытался зарезать его прямо в постели, только потому что он доставлял неудобства, а я должна просто отшутиться и сказать: «А, ну это же Тагреб». Дьявол раздери, я совершала тёмные поступки, но, по крайней мере, я не притворяюсь, что это нормально. Я этого не поощряю. Боже, как приятно было наконец-то произнести это вслух. Потому что я знала, на чью сторону встала, и теперь больше, чем когда-либо, я знала, перед кем отвечаю. Но были и компромиссы, которые раздражали. Вещи, которые я должна была притворяться, что не вижу, потому что не могла выбирать каждую битву, которую следовало выбирать, и всё равно думать, что выиграю. Вот в чём была штука с историями — они никогда не говорили вам, что у огров были дети, которые умрут с голоду без отца, или что доблестный рыцарь, который помог вам, был частью более крупного учреждения, которое может спровоцировать гражданскую войну, если его не остановить. Если вы хотели чистого финала, такого, который не оставлял бы неприятного привкуса во рту, вы должны были закончить историю сразу после победы. В противном случае вы увидите, что однажды можете одержать громкую победу и отправить Зло обратно во тьму, но повсюду в Творении каждый час каждого дня происходит другое, пусть меньшее, зло, и никто ничего не может с этим поделать. — А, — тихо сказал Хакрам. — Ты не поняла. Я посмотрела на него. — Килиан — праэс, — сказал он. — Со всеми вытекающими отсюда последствиями. — Ему нет необходимости это делать, — сказала я почти умоляюще. — Он не так силён, как мог бы быть, это правда. Но он всё равно могущественнее, чем средний маг Легиона. Если бы решалось между его смертью и проведением ритуала, простите меня боги, но я бы сделала это. Потому что я влюблена в него, и я эгоистична, и предпочла бы быть монстром, чем потерять его. Но его не убьёт, если он останется таким, какой есть. Это просто его желание большего удобства для себя за счёт жизни других. — Он может сделать это законно, — сказал Хакрам. — Использование преступников, приговорённых к смертной казни, на аукционе. — Я знаю это, — сказала я сквозь стиснутые зубы. — И я знаю, что люди, которые истекут кровью, не будут детьми из церковного хора. Что они всё равно умрут, возможно, на другом алтаре, чтобы принести пользу кому-то другому. Что даже в Праэс нелегко быть приговоренным к петле. Но если их повесят, Хакрам, это закон. Это осуществление правосудия, или самое близкое к нему, что может быть в Пустоши. Есть разница между тем, чтобы повесить кого-то за преступление и перерезать ему горло, чтобы твоя магия просто действовала более плавно. И мне больно от того, что я больше года делила постель с человеком, который не понимает таких вещей. — Я осушила остаток своей чаши. — Боги, неужели человеческие жертвоприношения — это слишком низкая планка? — сказала я и почувствовала себя измученной. — Если это происходит у моих врагов, я буду жить с этим, потому что рано или поздно могу заставить их остановиться, и я это сделаю. Но Килиан на моей стороне. Раньше был намного ближе, чем теперь, — я запнулась и посмотрела на орка. — Какой смысл во всём этом, если мы просто Верховные Лорды с более хорошей репутацией? — спросила я. — Я не лучше его, даже если он всё-таки совершит ритуал, Хакрам. Я, наверное, хуже, если можно вести подсчёт для подобных вещей. И мы оба знаем, что я сделаю ещё много вещей и похуже, прежде чем всё закончится. Но я не буду улыбаться и притворяться, что всё в порядке. Я не хочу быть таким человеком, даже ради Килиана. Высокий орк допил свою чашу. — Это, — сказал он, — половина разговора, который был тебе нужен. Возможно, тебе следует поразмыслить над второй половиной. Он вышел из палатки, оставив меня наедине со словами, которые я произнесла, всё ещё наполнявшими тишину. Они не были утешением. Никогда им не были.