"Наш грех тут в том, что, несмотря на то, что мы все потеряли память, как и ты, мы не помогли тебе вовремя, бачи."
...Бачикин помнила, и продолжала грызть себя изнутри за то, что не увидела этого раньше.
– ...Извини. – спустя продолжительное молчание это слово вышло настолько тихо и робко, что, казалось, его и не было. Благодарности и извинения все еще выходили с трудом из-за собственного стыда, но, похоже, Бачикин все-таки услышала его: за спиной послышался тихий вздох, и икенума немного сдвинулась с места. – ...Сигукин, что происходит, бачи? – переходя к основной теме, спрашивает Бачикин, и слышит, как Сигукин обреченно гудит, сильнее тыкаясь в угол, словно пытаясь сбежать от разговора. — Что тебя опять тревожит, бачи? – Все нормально, это просто очередная хандра, скоро пройдет... – Обычно твоя очередная хандра продолжается не более дня, бачи. — тут же отрезает его оправдания Банджи твердым голосом и переходит к тяжелой артиллерии прежде, чем Сигукин снова начнет отмахиваться от разговора: — Ты так из-за Джеральди, бачи?.. – Не сколько вопросительным, сколько утвердительным тоном спросила Бачикин, после слыша молчание. Все, точка невозврата: или она надавила на больное, или попала четко в цель. Сигукин не двигался: обычно он хотя бы немного ворочался, так как затекало тело, но сейчас конкретно не двигался. Застыл, словно парализован, и молчит, как рыба. –...ну и что, если да? – тихо бубнит Сигукин. Пронесло: выстрел в яблочко. Только вот Бачикин не знала, радоваться ли ей этому или нет. С очердным вздохом она откланивается назад, опираясь спиной об диван, но оставляя ниже немного места, чтобы не надавить на ноги Сигмы. После спрашивает: – Ты хочешь выговориться об этом, бачи? – Нет...– тихо бормочет Сигукин, и она делает вывод: хочет, но боится. – ...я не знаю. – Я просто хочу посидеть в тишине и подумать, прийти в чувство. – Он чуть сильнее сворачивается в клубок, мягко стукнувшись лбом в ткань спинки дивана. – Но я не знаю, что мне для этого нужно, или... – Он обреченно вздыхает, уже не зная, как объяснить свое состояние, и замолкает. Но Бачикин больше и не нужно: интуитивно уже смекает, что к чему. Она немного сидит, хлопая ладошками по коленям. Сводит губки трубочкой, думая, а после резко встает с соответствующим скрипом сидения. Сигукин это игнорирует, но спустя минуту, сопровождаемую каким-то строннии шумом, замечает, что его сверху чем-то накрывают. Сводит взгляд, и видит на своих плечах пушистый махровый плед серого цвета с белыми звездами: хорошо хоть не те старые одеяла, которые надевают на человека, чтобы показать хоть чуточку заботы и тепла в этих старых клишированных фильмах. Бачикин его немного подоктнула под ноги Сигмы, накрывая их, чтоб он не мерз: хоть в Сохоньяме достаточно тепло, в помещениях конечности обоих нумовцев (в большей степени Сигукина) имели свойство замерзать. Так что они или грелись за счет друг друга, или лезли к другим икенумовцам, в основном к Адукин или Тайо: если первая в принципе была заботливой строгой мамочкой, что пеклась о чужом здоровье, в счет второго благодаря Закуро они узнали, что, на удивление, если быть достаточно, ДОСТАТОЧНО аккуратным, то можно было действительно погреться об священника, пока тот учится или занимается какой-то кропотливой работой. И, стоило признать: помимо опасного аттракциона это было, как не иронично, настоящим раем на земле. – Что ты делаешь?.. – Недоверчивым голосом бубнит Сигукин, краем глаза следя за ней, и Бачикин отвечает: – Делаю тебе зону комфорта, бачи. – Бачикин оценивает выстроенную ею теплоизоляцию, и отходит к тумбе. – Ты не хочешь говорить, но хочешь подумать в тишине или отвлечься от тяжелых мыслей – разницы нет, бачи. На природу в лесную тишь тебя сейчас не вытащишь, бачи, так что нет ничего лучше для дум и улучшения настроения, чем уютные посиделки дома, бачи. Ого. Метко подмечено. Странно сказанно, но метко подмечено. – Музыка или фильм, бачи? — Приседая, спрашивает сластена, смотря на колонку и пульт от их маленького телевизора, и слышит, как ей недовольно подают голос: — Какая разница? — Значит фильм. – Буднично говорит себе Бачикин, забирая пульт и, направив его к экрану, нажимает на кнопку, после откладывая его обратно и проходя мимо слабо засветившегося экрана: эта техника все равно включалась долго, так что она успеет сделать кое-что еще. И не надо ей говорить, что телевизор это не тишина — понятие тишины в их доме тоже крайне относительно. Сигукин замученно гудит, нехотя переворачиваясь на спину, и хмуро-недоумевающе глядит на Бачикин. А она, даже не дожидаясь вопроса, который можно прочитать по его глазам, отвечает: – Скоро вернусь, бачи. – И скрывается за дверью. Он еще немного сверлит дверь взглядом, но после вздыхает и возвращается обратно в своё уютное место, уходя снова в прострацию. Он надеялся, что сможет снова задремать, но, как оказалось, он уже не мог: оставшись снова в одиночестве, без отвлекающих факторов, вроде Бачикин, мысли снова увеличивались в их количестве, навевая странное чувство тревоги без причины. Что-то снова начинало красться к его спине невесомой, но угнетающей тьмой, заставляя еще больше желать спрятаться в углу, укрывшись одеялом и свернувшись в нем. Он смирился. Он смирился, он принял это. Он уже нечего не мог сделать, так вышло. Он не простит себя, но он смирился. Он смирился, он искупит это хотя б частично, неся эту вину всю жизнь, он знает, что сможет, но боже, как же это было тяжело. Как же было невыносимо тяжело. Он мог его спасти. Шанс был, но он его не увидел его и упустил. Ответ был так близко, чтобы помочь ему, остановить это, но он его не увидел и упустил. Это единственное, с чем он не мог смириться; он, нет, они этого не заслуживали, и... Скрип. – Я вернула-а-ась, бачи-и-и~ – мысли начали постепенно отступать, когда послышался снова голос подруги, а комнату залило каким-то приятным, ванильным и шоколадным запахом с толикой корицы, что вымещал из комнаты угнетающую тьму; тьму, которая сначала наплыла, а потом отошла, как плавная волна у моря. У моря, на берегу которого после битвы с Катастрофой лежал Сигукин, приходя в себя. Бачикин, кажется, встала где-то за его спиной, укладывая какую-то керамику на стол. – Я сделала тебе попить, бачи. А еще Шумитаро попросил принести тебе печенье, что он недавно испек. — Радостно произнесла она, ложа на столик кружку с ароматным какао, а после свой напиток и тарелку с печеньем, что была у нее на голове. Затем повернулась проверить телевизор — на тихом звуке там шел какой-то детский мультик. Отлично. Сигукин ничего не ответил, оставляя после себя лишь тишину. Но Бачикин не была удивлена, да и какой-либо реакии уже не ждала: захочет – возьмёт, так что пошла снова к тумбе, чтобы достать их набор дисков. Тут она свела взгляд чуть выше. – Ох, чуть не забыла...– Удерживаясь от порыва хлопнуть себя по лбу пробормотала икенума, поднимаясь с колен вместе с небольшой папкой для дисков, а после забирая с поверхности тумбы игрушку – небольшого плюшевого цыпленка, после чего вернулась к дивану и сунула её между Сигукином и самой мебелью. Забавный факт, но хоть больше детские вещи среди них двоих любила Бачикин, именно эту игрушку попросил сам Сигма. Они просто проходили как-то мимо тира на фестивале в Нанаме и он заприметил этого желтопузого красавца краем глаза. Поглазел на него немного, и резко выдал: "Я хочу эту хрень", после указав на пушистую игрушку. Мало сказать было, что Бачикин была удивлена такому спонтанному желанию, тем более от Сигмы. Но отказать не могла, ведь когда она услышит от него что-то подобное еще раз? Да и пострелять она любила, почему она считала себя обязанной выиграть парню эту игрушку. Даже спрашивать зачем не стала. Сигукин с ним весь вечер не расставался. Лицо его никак не изменилось, конечно, но от него все равно веяло каким-то тихим счастьем после этого. Так еще по возвращению домой он попросил Бачикин одолжить ему одну пару её запасных очков, и как только она отдала их ему - он тут же повесил их на клюв игрушки. Так что теперь у них в комнате жил крутой и стильный цыпа.² Хмурый холмик какое-то время лежал без движений, пока Бачикин что-то настраивала с телевизором и дисководом. А затем – немного повошкался, загребая к себе под одеяло игрушку и прижимая поближе, робко ткнувшись носом в пушистую макушку. Она с этого тихо хихикнула, снисходительно улыбнувшись: обычно Сигукин весь из себя такой серьезный, а тут — совсем не лучше её, ребенок ребенком. – Что хочешь посмотреть из дисков, бачи? — Перебирая страницы папки и рассматривая красочный блеск дисков в её файлах спросила Бачикин, на что Сигукин тихо буркнул: – Без разницы. – Ладно, тогда включу мое любимое. — Спокойно произнесла Банджи, быстро вытаскивая один из дисков и вставляя его в дисковод, после запуская проигрыш. Села к Сигме на диван, снова откинувшись к спинке, и, засунув в рот себе печеньку, стала ждать фильм. Икенумовец тихо усмехнулся – он ведь знал, что за любимый фильм у подруги, и знал, что тут тоже сыграла её помешанность на сладком: сюжет был о мальчике, выигравшем билет на экскурсию в одну легендарную шоколадную фабрику, которая, кажется, была волшебной¹. Как он и говорил раньше – помешанность Бачикин сладким ограничивается не только, собственно, на сладостях. Бачикин, кажется, этот фильм уже до дыр засмотрела – и все равно радовалась ему, как ребенок, попавший на него в первый раз: — Хочу-у-у туда-а-а, ба-а-ачи-и-и... — комментируя происходящее на экране, начала пускать слюни сластена. — Ты же раньше сама построила с Даэру шоколадую фабрику, не? – Сигукин вопросительно поднял неё взгляд — сбоку было немного видно её глаза, полностью завлеченные качественным фильмом. – Это не то, бачи. Там просто кондитерская промышленность с добавкой темной магии, никакого чуда, бачи. А ту-у-ут, — Она кивнула на экран. – Тут словно в сказку попадаешь, бачи! Он хмыкнул, после лениво поворачивая голову вбок, глянув на экран. Безучастно следил за сменяющимися лицами и движениями. Перевернулся на другой бок – лицом к экрану, и начал наблюдать: всяко лучше, чем просто тупить в ткань обивки. Прошла минута, две...в какой-то момент ленивое наблюдение со скуки перешло в лёгкую увлечённость, прежде чем он и сам не оказался поглощен фильмом, застряв в цепях экрана. Ладно — это действительно было красиво, Бачикин права. Плюс и мужик в шляпе дерзит забавно. Сигукин вскоре даже поднялся в сидячее положение, укрывшись одеялом в обнимку с игрушкой и следя за ходом событий на телевизоре. Бачикин, заметив вошканье, слегка отвела взгляд в бок, в его сторону, и мягко улыбнулась: кажется, её план сработал – Сигукину стало немного лучше, и он перестал делать дыру в диване лицом. Бачикин отпивает свой напиток из кружки, вдыхая запахи, похожую на смесь вина и специй, и пододвигает свободной рукой тарелку печенья на сторону Сигукина. Он на это обращает внимание, и буднично забирает одно печенье: кондитером Шумитаро был мастерским, и как бы кто не выпендривался, никто от предложенных им вкусностей не отказывался, даже Тайо. Взгляд падает на свой стакан с рисунком уставшей от жизни лягушки, и Сигукин, строя вопросительную мину, берет её в руки. – Что это? — Он спрашивает, рассматривая молочную жидкость с нежным коричневым оттенком и пенистой поверхностью, посыпанной корицей и ванилью, чувствуя соответсвующий запах вместе с шоколадом. – Какао-капучино. — Буднично отвечает Бачикин, отпивая от своего стакана. – Чем оно отличается от обычного какао? — Ничем, бачи. – Она хихикает, хитро щуря глаза сквозь очки на непонимающего Сигукина и улыбаясь. – Просто я пропустила молоко через кофемашинку для разнообразия, так что теперь оно пенистое, бачи. Пей. — Она кивнула на кружку. Однако, вопреки собственным словам, едва он коснулся губами края кружки, чтобы отпить, он резко остановила его: – Стой. Ты зубы чистил, бачи? – Ты серьезно? – Сигукин смотрит на нее неверяще. – Серьезно. Пасть раскрой, бачи, или сама заставлю. – Пиздец. – Закатил он глаза, откладывая кружку и наклоняясь на досмотр к Бачикин. Икенума начинает осматривать на чистоту чужие клыки, как дантист, кажется, даже слегка приподнимая очки с носа – с его положения трудно сказать на самом деле. Еще один забавный факт о Бачикин: она была очень дотошная касательно гигиены зубов, что было следствием её любви к сладкому. "Хочешь сладко жить – умей зубы защитить" — её неписанное правило. Задумчиво хмыкнув спустя полминуты, Бачикин все таки отпустила Сигму: – Ладно, живи. Можешь пить, бачи. – Заключила она результат осмотра, и Сигукин облегченно выдыхает. Снова берет кружку в руки, придвигаясь к Бачикин так, чтобы их плечи прижимались друг к другу – так было уютней, — и отпивает часть от ароматного напитка. Неожиданно, по горлу разливается знакомое, теплое и нежное чувство, отдающееся сладким, молочно-шоколадным вкусом на языке с шипуче-пористым оттенком, отчего на него невольно накрывает некое ощущение дежавю. Что что-то подобное уже было, и... – Пфффт! – Где-то сбоку тихо удерживается от смеха Бачикин, слушая очередную шутку из телевизора, отчего Сигукин оборачивается к ней, недоумевая; пытается разглядеть, с чего теперь она смеется. Разглядывает, и резко понимает: вот оно, это чувство. Теперь он мог провести аналог – какао. Странное сравнение, но именно так и было – общение, нахождение рядом с Бачикин, было как теплое какао в морозную стужу: оно согревало, успокаивало; очищало от темных дум, от страха; помогало прийти к внутреннему балансу ровно так же, как это делала Бачикин. Она разгоняла холод тьмы, согревая улыбкой; отвлекала от мрачных мыслей и сомнений. Пока он готов к худшему и смиряется с судьбой, она её отрицает и верит в лучшее, делясь своей верой с ним, принося умиритворение... Сигукин тихо хмыкает, чувствуя тепло и то, как на лицо невольно вползает мягкая полулыбка с румянцем. Немного покачивает кружку, размешивая осадок в напитке, и отпивает еще. Подруга рядом отвлекается от экрана, замечая, как тот утыкается в кружку, и спрашивает: – Ну как, бачи? Не сильно сладко? – Не. Самое то. – Он довольно хмыкает, слизывая свои молочные усы, а после поворачивается к ней, протягивая кружку: – Попробуешь? – Нет, спасибо, бачи. Я уже. – Бачикин хитро улыбается и начинает смеяться, как только видит перемену настроения друга. – Эй, не смотри на меня так! Я должна была попробовать: вдруг отравлю? Ты же знаешь мой переодический успех на кухне, бачи. – Ворюга! — Сигма нарочито возмущается, смеясь и пихая в её плечо. Откдывает кружку, и после тянется за её: — Раз так, тогда ты мне даешь из своей отпить! – Лады, бачи. — хихикает Бачикин, пока тянет его к себе в объятья за талию, пряча нос ему в спину, – Только все не выдуй, а то знаю я тебя. — Ниче не обещаю, — он улыбается с хитрой мордой, и, забирая её кружку со стола, отпивает небольшой глоток. После – недоумевающе морщит лицо от неожиданного фейрверка вкуса и привкуса вина. – Ебать, это че? – Глинтвейн. – Отвечает Бачикин сзади. – Рождественский согревающий напиток. Обычно алкогольный, делается из вина и множества пряностей, бачи. Хочу нам зимой его сделать, но душа не выдержала и я купила безалкогольный вариант сегодня. Правда, сама не понимаю, откуда привкус спирта, бачи. – Думаю, лучше его сейчас не пить и отложить на будущее. – Сомнительно щурясь, откладывает кружку Сигукин, после поудобнее укладываясь на Бачикин спиной, ложа руки поверх её, что лежали у него на животе замком. — Если тебя надули, то Адукин даст по голове за неожиданную пьянку, а Акс будет дуться что его не пригласили. Бачикин тихо смеётся, соглашаясь, и ложит голову ему на плечо, лениво глядя на экран – фильм наконец получает свой прежний приоритет, и они оба начинают возвращаться в гущу его событий. Однако, смотреть его им оказалось недолго: до окончания оставалось меньше получаса, плюс десять минут титров, и вышло, что любимый фильм Бачикин оказался без должного внимания. Жалко, конечно, но она не особо об этом жалела – Сигукину стало лучше, и это главное. – ...Знаешь. — Он между делом подает голос, пока идут титры. – Думаю, я созрел поговорить о произошедшем.