***
Нью-Мексико. Альбукерке. До Альбукерке Начо добрался ещё на рассвете. Его отец — Мануэль Варга — был дома и, как в самый обычный солнечный день простого американского труженика, собирался на работу. По привычке, закреплённой годами ранних подъёмов, он включил старое радио на ненавязчивую музыкальную волну, и по мере того как мелодия на цыпочках вкрадывалась в его подсознание, весело напевал себе под нос. Должно быть, большой и в меру упитанный мужчина с жесткими усами и блестящей на солнце залысиной, являясь отнюдь не воплощением этой чарующей музыки, представлял себя легкомысленным юнцом в паре с красивой и нежной, как бабочка-мотылёк, женщиной. В его доме пахло тёплым хлебом и старой деревянной мебелью, а по утру к этой гамме приятных ароматов уюта добавился ещё и запах горького кофе, сваренного в старой, просящейся на покой, турке. — Отец, собирайся, нам пора! — дверь открылась с такой силой, что могла бы запросто вылететь с петель — появился крайне встревоженный Начо с таким напряжённым лицом, что любому бы стало не по себе от его вида. — Что случилось, сынок? — Мануэль грустно нахмурил брови и схватился за чашку с кофе, будто она была спасительным якорем — если ты ещё не доделал утренние ритуалы, значит ничто не сдвинет тебя с места. Ему совсем не нравилась смесь чувств, охватившая его, он наслушался немало о проблемах своего склонного к криминалу сына, но сейчас ситуация выглядела намного серьёзнее. И все же он был уверен, что Начо больше гражданский, нежели преступник. — Нам нужно уехать из города, нужно ехать к адвокату Солу Гудману, — Начо метался словно обезумевший, хватаясь за все подряд. — Почему, сын? Что ты такое говоришь? Тупая словно от ноющего зуба боль пронзила сердце старика. Повисла пауза и сын встретился взглядом с отцом. В чьих глазах застыло больше тревоги сказать было трудно. Оставаясь молчаливыми они оба понимали друг друга, абсолютно понимали это многозначительное молчание, означавшее, что Мануэль Варга уже все понял — им грозит опасность ценою жизни, но никто не мог набраться мужества обрисовать в слова такое положение дел. — Я не могу, а как же клиенты, сегодня должны придти те два гринго, которые хотели обшить салон… — старик начал было мямлить довольно-таки паршивые аргументы. — Отец, ты что, не понимаешь, — Начо говорил исключительно по-испански. Пытаясь вразумить старого мексиканца, он почти упал перед ним на колени, — больше никакой мастерской, никаких клиентов. Нам с тобой грозит опасность. Есть очень плохие парни и они придут за мной, а потом и за тобой. Помнишь, они приходили сюда и один из них дал тебе денег? Мы уже у них на прицеле, единственное решение — исчезнуть, свалить из Альбукерке… ты понимаешь? Нахрен свалить отсюда! Полные злости и отчаяния глаза парня налились кровью. Он стал похожим на разъярённого, накаченного адреналинов быка, опьяненного кровью матадора. Его старик не мог поверить сказанному и протестующе замотал головой, ему стало страшно видеть своего обычно кроткого сына таким. — Кто такой Сол Гудман? У тебя есть адвокат? Я никуда не пойду! Я звоню в полицию! Я много раз хотел… и зря тебя слушал! Прочь с дороги! — Господин Варга, — в дверях нарисовалась мрачная фигура Майкла, — Вам грозит опасность. Уберите руку с трубки. Полиция Вам не поможет. — Кто это? — маленькие мутные глаза Мануэля Варги наполнились отчаянием. Он бросил вопросительный взгляд на сына, но Начо молчал. Было слышно его громкое сбивчивое дыхание. — Господин Варга… — Слушайте, уходите прочь из моего дома. И ты уходи! — палец старика резко указал на сына. — Вы имеете дело с мексиканским картелем. Полиция Альбукерке не сможет защитить Вас. Если вы останетесь, то подпишете себе и Вашему сыну смертный приговор. Если Игнасио исчезнет один, они найдут Вас и замучают до смерти, пока Ваш сын не разоблачит себя, — голос Майка звучал как всегда хладнокровно уверенным, но в глазах кипели горечь и сожаление за то, что он стал частью этого преступного мира и вынужден в очередной раз разговаривать со случайным в этой истории человеком, неизбежно принимая, что его спокойная жизнь никогда не станет прежней.***
— Два пылесоса марки «Philips»… Да, особо сложный ремонт… Да, наличкой. Никаких проблем, завтра утром на южной остановке, — гротескно одетый адвокат Сол Гудман положил трубку и с азартом оглянул всех собравшихся, — итак, ребятки, придётся знатно раскошелить лопатники. И никаких фокусов, этот человек не любит опаздывающих или внезапно передумывающих. Вам сделают новые документы и будете счастливой и примерной американской семьей, — в руках он держал визитку «ремонт пылесосов». Слова «примерная американская семья» звучали неуместно в отношении двух мексиканцев. — Твой адвокат? Этот Гарри Гудини в красном галстуке? — Мануэль отвел сына в сторону и шепотом говорил по-испански, — этот фармазон? Лучший адвокат в городе работает в маникюрном салоне? — Не переживай, отец, он лучший адвокат в Альбукерке. — А как же мой бизнес? — руки старика нервно тряслись. — Не волнуйся. Легенда такова, что ты его продал пару месяцев назад одному человеку. И он не знает, где ты, — вступил в разговор и Майк, — в этой сумке лежат и деньги за твой бизнес тоже. Начо протянул Солу «его процент». Если бы эти деньги попали в руки Джимми Макгиллу, его глаза расширились бы как суповые блюдца, но Сол Гудман лишь неряшливо пересчитал толстую пачку, даже не собираясь снимать натянутую канцелярскую резинку. — А Лало Саламанка… точно мёртв? Все с ужасом замолчали и боялись посмотреть на Сола Гудмана. Только Майк многозначительно уставился на него злыми глазами. — Потому что если он не мертв, я могу начать выбирать себе симпатичную надгробную плиту. — Заткнись, — Эрмантраут раздражительно рявкнул, клацая зубами, — ночь вы проведёте на одной ферме в ангаре. Неожиданно для всех в свете последних событий ночь прошла тихо, будто в другом пространстве и времени. Вымученный как загнанный пёс в износившемся теле Майкл Эрмантраут не смыкал всю ночь красные воспалённые глаза. Головная боль давила на барабанные перепонки. У всех было такое чувство, что планета Земля сорвалась с орбиты и несётся на всех порах по открытому космосу навстречу какой-нибудь другой огромной планете, способной расплющить Землю со всем ее жалким равновесием, всем, что живет в балансе, сформированном веками — такой лютый творился беспредел.***
Мистер Фринг как обычно присутствовал в «Los Pollos Hermanos» в своей самой главной роли на самом видном месте. Разумеется, от Майкла он получил приятную новость тут же, как Начо покинул Мексику. — Автомат нужно перемыть, — ровным голосом произнёс Густаво, указывая управляющему на металлическую поверхность автомата с газировкой. Управляющий еле слышно вздохнул в опасной близости от своего босса — то, что от автомата не отражается свет, не значит, что он плохо вымыт. Правда, застывшие брызги кока-колы все же имели место. — Прошу прощения, автомат так брызгает. — И когда закончишь с ним, смени масло во фритюрнице — иначе испортишь картофель фри. Слова Фринга звучали неулыбчиво, но вполне справедливо и персонал не обижался. Он подошёл к кассе и поприветствовал нового гостя с самым добрым выражением лица в своём арсенале истинного святоши. Похожая на кентавра темнокожая женщина на огроменных шпильках и в самой короткой юбке на свете недовольно диктовала заказ. Она потребовала, чтобы кофе не был холодным, а если это просто растворимый «три в одном», а не «настоящий кофе», тогда она попросит вернуть свои деньги. Что движет людьми когда они приходят в ресторан быстрого питания и рассчитывают на арабику высшего сорта? Густаво Фринг мягко кивнул и заверил, что кофе будет отличным. Отвернувшись, он моментально сбросил въевшуюся в лицо улыбку. Поработав в зале ещё пару часов, Густаво решил, что достаточно «посветился» на виду и теперь может уединиться в своём кабинете. Челюсть уже болела от приветливых улыбок. Да и воображение уже разыгралось и необходимо было проинформировать своих людей о возобновлении стройки — метамфетаминовой лаборатории под землей в здании прачечной, выкупленном Фрингом. Когда он прикрыл за собой скрипучую дверь и оказался в тишине своего темного кабинета, в стеклышках очков сразу замерцал синий свет от уведомления на сотовом телефоне. Это был пропущенный звонок от Хуана Болсы. В животе Гаса словно запорхали громадные кровожадные бабочки. Цель звонка могла быть очевидной — Болса расскажет ему шокирующую новость о смерти Эдуардо Саламанки. Фринг подавил всех злых бабочек и быстро перезвонил. — Густаво, ты в ресторане? — голос Хуана Болсы звучал взволнованно. — Да, Дон Хуан. — У меня для тебя новость, которую ты точно не ожидаешь услышать, — эти слова звучали так неоднозначно. С покладистой вежливостью Фринг слушал очень внимательно. Он контролировал даже своё дыхание. — Да? — Эдуардо Саламанка. На него совершили покушение в Мексике. Обстреляли его поместье и переубивали всю его прислугу. — Надо же, мы знаем, кто это? — хорошо, что в трубку не слышно, как натягиваются лицевые мышцы, когда человек улыбается. — Нет. Дон Эладио звонил. Он хочет видеть всех Донов у себя в пятницу. Я должен полететь в Мексику. И ты тоже. — Я? Но зачем? — хладнокровие Фринга начинало угасать и горячая кровь стремительно забегала по артериям. — Лало настаивает на твоём присутствии тоже. Пауза застряла на радиоволнах между двумя телефонами. Глаза Густаво Фринга слегка остекленели. Тяжело почувствовать себя подкошенным, когда ты сидишь, но Фринг почувствовал. Он схватился за свой галстук и оттянул его от шеи. — Очнись. Знаю, между вами было много разного дерьма в последнее время, но он на тебя не думает. И Дон Эладио не думает. Не беспокойся. Ты ведь в штатах. А Лало нет. Но отказываться точно не стоит. В голосе Болсы не было одной правды. Либо он все знает, но на стороне этого неудачного покушения, либо он правда ничего не знает. — Так Лало Саламанка жив? — Фринг старался держать телефон бесчувственными как у скульптуры пальцами. — Да, этот засранец чудом уложил всех наемников. У него дом — настоящая крепость. С подземным, черт возьми, тоннелем. Фринг возвёл очи к небесам и вздохнул. — Слава Богу. — Ты будешь? — Конечно, Дон Хуан. — Отлично. Продолжая смотреть в одну точку с раскрытым телефоном-раскладушкой в руках, Фринг гипнотизировал стену напротив. Майклу было бы бессмысленно соврать ему о гибели Лало Саламанки — его голос звучал уверенно и он нигде не скрывается. Вряд ли о таком вообще можно соврать и надеяться, что никто никогда не узнает. Особенно такому умному человеку, как Майкл Эрмантраут. А значит, соврал кто-то по ту сторону границы. Соврал, но почему? Какой смысл беспристрастным наемникам врать своему нанимателю? А может, это сделал Начо? В любом случае каким-то образом этот непотопляемый урод Лало Саламанка обратил ситуацию в свою сторону. Отходя от шока, Густаво со злостью сломал телефон пополам — это очень-очень плохо.