Не кладите Учиху в больницу

— Сакура, — наверное, девушке стоило гордиться — она первая и единственная, перед кем извинялся непревзойденный Учиха Саске. Однако, радостно от того ей не было — Сакура лишь вздохнула недовольно и продолжила ритмичные движения, пока под ней ужом вился возбужденный до ужаса и крайности брюнет. Харуно, перемежая обжигающие мысли с весьма нетривиальными вопросами, все-таки отдаленно непонятливо уточнила, а почему именно она и именно таким методом должна помогать Учихе устранять чувство вины. Конечно, направленно оно было в первую очередь на нее, но и от этого легче не было. Сакуре казалось, что Саске вполне усидчивый парень и простого «Ничего, я не злюсь. Все в порядке» ему будет достаточно. Оказалось — нет. Он маялся чувством вины, будто это была манна небесная — с упоением растягивал его, по-мазохистски наслаждался и томился им, чем изрядно Сакуру достал. Все эти его идиотские «не заслужил», «мне не надо», «отдай достойному», довели девушку до белого каления. Она всячески старалась усмирить его отнюдь не привлекательные порывы, но в итоге лишь больше распаляла пожар публичного самоистязания Учихи. Ну, как публичного. Этим зрелищем обременили только розоволосую куноичи. Это ведь с ней он так жестоко поступал. Ее заботой не дорожил и воспринимал как должное. С ней был груб и резок, когда она протягивала руку помощи. Ее чуть дважды не убил. Безусловно, ему было, за что извиняться, если за такое вообще словами можно вымолить прощение. Но Сакура-то зла никогда не держала. Она уж давно простила его, принимая его потаенные нежные чувства как нечто более ценное, нежели бесконечные вереницы слов. А Саске все не унимался. Девушка даже насладиться их близостью — как душевной, так и физической — толком не могла, так как слишком тупоголовый для гения парень вечно отказывался от чего-то приятного. Только Сакуре он это самое «приятное» давал, но в обратную сторону медик почему-то ответить не могла. Игра в одни ворота утомляет, даже если эти ворота — твои, потому в один прекрасный день куноичи не выдержала: — Все! — она запыхтела и взвилась злобной птичкой над смятой постелью парня, — Если ты так хочешь наказания за все свои проступки — ладно! Я устрою тебе! И бешенным вихрем унеслась прочь из палаты. Вернулась к вечеру отрешенная, холодная, грубая. От ее строгого и безразличного взгляда у Саске мурашки по коже бежали, а на лбу выступила испарина. В один момент Сакура разозлилась, сильно разозлилась. Тогда, потирая ушибленный затылок, Учиха понял — его наказание началось и пережить его будет куда труднее, чем казалось. Ведь холодность конкретно этой девушки мазала больно не то, что по гордости, но по тому, что нормальные люди называют сердцем. А потом, следующей ночью, он проснулся, чувствую странную тяжесть в паху. И связанный. — Доброе утро, дорогой, — язвительным полушепотом произнес девичий голос над ухом, — Как спалось? — Сакура? — Саске искренне пытался разглядеть хоть что-нибудь, но в голове и теле все было таким ватным и непослушным, что ему едва удалось разлепить веки. Он почти сразу смекнул, что возбужден, но откуда такое безудержное желание в нем взялось понять никак не мог. Он уже неоднократно чувствовал возбуждение, но такое, почти болезненное, впервые, — Что происходит? — Наказание, — сладким голосом отвечала девушка, включая тусклый свет прикроватного светильника. — А почему у меня руки связаны? — задал вполне резонный вопрос Саске, когда вместо того, чтобы согнать испарину со лба, он просто покачнул устойчивую спинку больничной койки. — Чтобы ты не совал их куда не надо, — будничным тоном парировала Сакура, скидывая сандалии и вновь обращаясь к пациенту. Не долго думая, она махом стянула накрахмаленное покрывало, открывая вид на мужские ноги и весьма многозначительный бугор в паху. Девушка на это только хмыкнула и проделала со штанами то же, что и с покрывалом. У Саске почти пар из ушей от стыда повалил — он лежал связанный, со спущенными штанами и торчащим членом. — Сакура, какого черта ты… — Смотреть надо, что пьешь, — сладким ядом проворковала розоволосая, забираясь на подозрительно не скрипучую кровать, — Тебе возбудитель подсунуть, как нефиг делать. Все с той же лисьей, хищной ухмылкой она приблизилась к горящему румянцем лицу. Осторожно, совершенно несочетающимися со словами и образом движениями, приникла к сухим губам, оставляя нежный, поверхностный поцелуй. — Вот оно значит как, — на выдохе произнес Саске, чей рот дрогнул в тонкой ухмылке, — Умеешь удивлять, Сакура. — То ли еще будет, — неопределенно хмыкнула медик, резким и совершенно неожиданным движением хватаясь за возбужденную плоть юноши. С почти не ироничной улыбкой смотрела распахнутые в удивлении черные очи и провела вверх-вниз по пока сухому стволу, — В чем дело? Язык проглотил, дорогой? — Сакура, ты… — Помолчи, — шутливо, но строго прервала его девушка, зажимая ладошкой пересохшие от частого дыхания губы, — Я, пожалуй, тоже что-нибудь заглочу. Такие пошлые и грубые фразы были совсем не в духе чуткой и нежной в постели Сакуры. Она могла много сболтнуть, от того, какой Саске красивый и как она его любит, до сбитого частым дыханием «глубже» или «быстрее». Но такое в ее исполнении Саске слышал впервые, и до сих пор не мог понять, почему это отозвалось дрожью по телу и жаром в паху. В отличие от парня у куноичи не было особого желания вдумываться и анализировать собственные слова и поступки. Она одним движением спустилась ниже, оказываясь между двух лодыжек, и с несвойственным самой себе бесстыдным интересом рассматривала возбужденную плоть. Почему-то от этого краснел только сам Саске. Потом краснеть приходилось еще гуще и натужнее, потому что с пошлым причмокиванием твердой плотью он уткнулся едва ли не в стенку девичьего горла. Пришлось сжать челюсти и зажмуриться, что бы со стоном не кончить тут же от открывшегося зрелища. И от новых ощущений. Сакура всегда была довольно неплоха во время близости. Ее чувства, рвение, чуткость, нежные и трепетные реакции и безусловная, полная отдача компенсировали с лихвой неопытнось и неловкость. Она не делала чего-то сверхъестественного, да и Саске не требовал, но в итоге приятно и хорошо было обоим. Однако сейчас, парень не мог никак объяснить то, что делала Харуно, и что он от того ощущал. Ее движения были слишком непривычно-уверенными, будто она привыкла ежедневно, по нескольку раз делать минеты. Она не боялась пускать его глубже, чем обычно, ритмично наглаживать и нализывать языком и втягивать и без того впалые щеки, чтобы обострить ощущения. От всех этих действий, в совокупности с подозрительно умелыми движениями руки, все тело и разум сходили с ума. До боли хотелось вцепиться в густые перенковые локоны, натянуть, намотать и чувствовать, как движется под ладонью девичья голова. Но все, что мог Саске, вернее все, что ему позволила Сакура, это толкаться судорожно бедрами вверх в надежде получить больше нежной и сладостной патоки по телу. У Учихи медленно, но верно в глазах все начало мельтешить — он готов был поклясться, что не прошло и пятнадцати минут, а все тело охватывали судороги и хлесткие удары тока. Он понимал, что еще чуть-чуть и кончит, получая одно из самых горячих удовлетворений за последнее время. Сакура это тоже понимала. Потому, когда почувствовала, что еще пару движений и смысла продолжать не будет, отстранилась, облизнулась и подтерла влажные от слюны и смазки губы. — Какого черта ты делаешь? — Да брось, Саске-кун, — мурлыкнула она куда-то ему в шею, незаметно стягивая белье и халат, — И рукой можно доработать. — Ты издеваешься? — прохрипел он, подставляя жилистую шею под юркий маленький язычок. — А что, это так незаметно? — от бывшей нежности и ласки в красивом голосе не осталось и следа. Сакура говорила язвительно, холодно, будто бы с высока и на секунду парню показалось, что он сам с собой разговаривает. Наверное, в этот момент он понял, каким образом решила его куноичи наказать. Это, конечно, заслуженно, но до чертиков неприятно. Саске молчал. Он не знал, что говорить в таких ситуациях, потому молча впитывал каждое движение девушки, стараясь игнорировать маячившее на периферии тянущее больное чувство в паху. Парень не знал как и когда Сакура успела раздеться. Он просто увидел, как она задрала вязанное платье почти до груди, а под ним — ни лоскутка ткани. Только красивая рюшевая повязка на бедре. В лунном свете и смутном блике прикроватного торшера по гладкой коже сиянием скользили серебристо-желтоватые лучи. Будто девушка не человек — фарфоровая соблазнительная фигурка. Девушка тем временем подобралась ближе, нависла бедрами прямо над пахом Саске и облокотилась на руку. Скользила плотоядным взглядом по сухому, поджарому телу; по ребрам, по мышцам на плече и прессе, по тазовым косточкам и черным завитушкам. Ласкала, но только глазами, крепкую грудь, четкие скулы и мускулистые бедра. Она и без того была возбуждена, но смогла завестись еще ярче и четче, когда облизала желанное тело от коленок и до макушки. Со стоном скользнула с плоского живота к своей промежности и коснулась набухшего клитора. С зацелованных губ сорвался то ли всхлип, то ли вздох. — Сакура, — Саске уже сам не понимает, о чем он ее молит — о том ли, чтобы она закончила начатое своим неугомонным ртом, или о том, чтобы внутри нее оказались его пальцы. Просто парень понимал — смотреть на то, как Сакура ласкает себя и не иметь возможности к ней прикоснуться — пытка. — Терпение, Саске-кун, — выдыхает она густым дурманом и насаживается на собственные пальцы. Парень представляет, как сам мог бы оказаться внутри и член согласно дергается, напрягая возбуждением тело еще больше. У Сакуры приоткрыты пухлые от поцелуев губы — она, с отвратительно громким для пытающегося абстрагироваться Саске хлюпанием, ритмично двигает внутри себя пальцами, стонет ужасно нежно и соблазнительно, и будто бы нечаянно, откидываясь к нему на колени, мнет упругую грудь. Шаринган давно пылает в полумраке комнаты, но успокоится парню это никак не помогает. У него все еще колом стоит член, а над ним — всего в паре чертовых сантиметров! — мастурбирует самая желанная девушка в мире, капая собственными соками на его тело. У нее жутко привлекательное раскрасневшееся лицо, влажная рука, которая так и просится в рот и она сама. Единственная, кому он может сделать комплимент о красоте, потому что более красивых он не видел и не увидит, сам уверен. Очередная горячая капля упала на набухшую головку — у Саске в пах будто иголки впились, а поджилки, дрожа, поджались. Терпеть такие издевательства ни один мужчина не в силах. А Сакура вдруг остановилась. Посмотрела на скользящую каплю, опустилась ниже и подула. У парня глаза на выкат, а тело дугой вьется. — Ладно уж, с тебя хватит, — милостиво разрешила девушка, развязывая руки Саске. Если ей не хотелось в ту же секунду оказаться свернутой раком, с оттопыренным задом, то сделала она это ой как зря. Во влажное лоно без особого труда проникла горячая, напряженная плоть, а из уст владельца послышался блаженный стон. Вбивался Учиха часто, нещадно, пряча лицо в узких лопатках и слюнявя и кусая костлявое плечо. Видимо, он совсем немного злился, потому что пару раз шлепнул девушку по мягкой ягодице, не забывая, впрочем, массировать место удара. — Это было отвратительно, Сакура, — змеей прошипел он ей в плечо, грубо, почти больно сминая клитор. Девушка взвизгнула от такой неожиданной фрикции и парень стыдливо замедлился, нежными поглаживаниями устраняя дискомфорт, — Грязно, — толчок, — Грубо, — толчок, — И жестоко, — последнее он едва ли не провыл, изливаясь в куноичи, совершенно забывая, что никакой защиты у них нет. От пульсации и чего-то горячего, почти шпарящего кипятком внутри, девушка тоже долго не продержалась — один ход пальцев по промежности и соску, и она с писком кончила. — Черт, — прошептал Саске, сознавая, что забыл про презервативы, — Извини. — Ничего, — выдохнула девушка, чувствуя, как сильные руки разгибают и укладывают осторожно безвольное тело рядом, — Я разберусь. Учиха, разморенный и совершенно голый, в отместку раздел и девушку, тут же накрывая обоих одеялом. Прижался близко-близко, начиная осторожно массировать девичью спину. Знал, что от долгого сидения за документами она у нее болит. Промял поясницу, опустился к ягодицам, прощупывая и массируя каждую. Без желания возбудить, но чтобы расслабить и сделать приятное массажем. — Зато больше не хочется наказываться, а? Конечно, помогло это на время. Сакура изначально это понимала, сознавала потому и причину его ухода через четыре месяца. Но зато в оставшееся для них двоих время не приходилось раздраженно поджимать губы на очередное «не заслужил».