***
У Саске день тоже не выдался особенно приятным. Внешне, конечно, он не выглядел хотя бы чуть-чуть недовольным, но внутри у него кипело раздражение. Сакура не пришла на утренний обход. Не сверкнула свежей улыбкой, не потрогала его нежной ладошкой, не мельтешила перед лицом красивыми губами вишневого цвета. И вкуса. Не было ее и в обед, когда она обыкновенно притаскивала ему горячий суп, хлеб и томатную пасту. Когда уж было четыре часа дня, а вездесущей девушки на горизонте все никак не маячило, Саске***
Сакура злобно захлопнула дверь своего кабинета и шумно выдохнула. Как же ее все достало! Дурацкий пережимающий лифчик, вечно норовящие сползти чулки, щекотный и одновременно колючий пояс и кажущаяся слишком короткой юбка. Слишком много раздражителей на одну только Сакуру. Она скинула шумно и облегченно папки с рук и халат с плеч. Громко прошествовала к окну, перекрывая доступ к просмотру. Жалюзи жалобно взвизгнули, стукнулись друг об друга, но в комнате заметно потемнело. По кабинету продолжало разноситься скупое цоканье, пока доведенная до бешенства куноичи не остановилась около стола и не скинула с ног туфли с небольшим каблучком. Бесцеремонно сдвинула, сминая или вообще скидывая на пол, бумаги, освобождая место. — Будьте вы прокляты, — пробубнила девушка, закидывая согнутую в колене ногу на стол. Юбка мгновенно задралась, впиваясь где-то посередине ягодиц, цепляясь за застежки ремешком, собираясь складками у выпирающей подвздошной косточки. Из-под темной ткани показались вздыбленные ремешки, примятые рюши и натянутые чулки, по которым вот-вот поползут стрелки. Учитывая цену, они должны были быть золотыми, черт бы их побрал! Сакура, путаясь в застежках и едва ли не ломая только-только выросшие ногти, начала отцеплять чулок от пояса. Тот отчаянно хватался зубцами, неприятно скреб нежную кожу, чем еще больше раздражал Сакуру. Мало того, ремешок сзади болезненно натянулся, впиваясь в бедро и ягодицу прямо посередке. Душило и раздражало буквально все — от неудобных подвязок, до наглухо застегнутой рубашки. — Сакура? Черт побери. Лишь бы не новый медбрат, лишь бы не новый медбрат, лишь бы не новый медбрат! Потом же не отвертится от его и без того надоедливого флирта. Девушка решила толком не думать, цапнула первую попавшуюся папку со стола и кинула в сторону незваного гостя. — Вон от…! — крик потонул в глубинах горла, когда Сакура увидела внепланового посетителя. Во-первых, это был Саске, который, не будь дураком, закрыл за собой дверь на замок (в отличие от самой Сакуры!). Во-вторых, его лоб призывно начинал алеть, очевидно, от угодившей в цель папки, — Ой. Привет, Саске-кун. Прости, я подумала кто-то из чужих. Подожди немного, я оденусь и выйду. Конечно, Саске не сделал и шагу прочь. Вид, который ему открылся, был более, чем привлекательным. В висках и паху от такого сильно и больно стучала кровь. Хотя, в висках скорее от покоцанного пластикового края папки. — Саске-кун, ты… Хэй, куда ты идешь?.. Что ты?!.. В-в-выйди! — все-таки, ему стоило напомнить и посоветовать закрепить правило о хоть мало-мальской прилюдии перед сексом. Потому что «выйди» она сказала его пальцам. Однако со стороны парня не последовало никакой реакции. Он продолжил самозабвенно засаживать пальцы, чувствуя, как начинает проступать липкая влага, и как прерывисто дергается, сжимается от неожиданности и нарастающего удовольствия плоть вокруг него. Ему нравилось касаться Сакуры пальцами — они не такие большие, к ним не нужно долго привыкать и перебарывать саднящую боль. Они куда более гибкие — выкрутил под новым углом и у девушки выбивало колтуны мыслей из головы и звуков из горла. Можно было подразнить — войти сначала одним, услышать недовольный, молящий всхлип, и с усмешкой добавить второй, а третьим коснуться набухшего клитора. Этого Сакуре точно хватит, чтобы кончить. Саске даже как-то полюбил свои пальцы — ими он мог доставлять удовольствие Сакуре, не причиняя той, пусть и секундного, но все же дискомфорта. — Стой! — девушка схватила его за запястье и развернулась, содрогаясь от того, что пальцы внутри нее чуть согнулись и перевернулись, царапая чувствительные стенки. Взгляд, темный, с лаковой дымкой желания, еле оторвался от молочной девичьей кожи. Кажется, Саске не слишком понимал, в чем, собственно, проблема, и выглядел весьма недовольным, — Я же просила предупреждать, на сухую больно. — Прости, — парень как-то немного стушевался и вытащил пальцы, вытирая их об свой рукав, — Можно? Сакура осторожно кивнула, ощущая медленно теплящееся в животе возбуждения, но даже не представила, на что дает согласие. Саске трактовал фразу «на сухую» по-своему, потому, без капли смущения сначала облизал пальцы, а потом преспокойно опустился на колени. — С-Саске-кун? — и без того тонкий голос надломился фальцетом. У нее, честно, за пару недель проведенных в лазарете с парнем, язык отсох повторять бесполезный и игнорируемый вопрос «что ты делаешь?» В этот раз парень тоже пропустил мимо ушей сжеванную смущением реплику. Его внимательный, цепкий взгляд долго-долго скользил по худым бедрам, пережатым чулками. Улавливал каждую деталь, внутренне утопал в красоте девичьих ног и все приближался и приближался к сочной плоти. Дышал на открытую кожу теплым дыханием, от чего девушка мелко дрожала. Она уже чувствовала горячую влагу на ткани трусов, а ведь Саске еще ничего и не сделал. Как она легко возбуждается, с ума сойти. Холодные пальцы аккуратно поддевают повязку с воздушными рюшами. Сначала рубцеватая кожа оглаживает, проминает податливую плоть, затем, по тому же пути проходится языком. Сакура шумно выдыхает, случайно выпуская тихий, надрывный стон. А после едва ли не кричит, потому что нежность Саске быстро сменяет жадными, кусачими зубами. Он беспощадно терзает тонкую кожу молочного бедра, разве что не прокусывает, но и того, что он делает хватает, чтобы сделать очередную трещину на столе вспотевшей ладонью. Чем больше на бедре повязок, тем больше оно страдает — так заключила Сакура. Левая нога ощутимо дрожала, но была сухой и вообще довольно плохо ощущалась. Зато правая горела огнем, вся влажная, истроганная, заласканная. Пока девушка соображала, как можно дышать, когда твои легкие размером со спичечный коробок, Саске ухватился крепко одной рукой за мокрое бедро, зарываясь пальцами под резинку чулок, и притянул к себе совсем потерявшую разум девушку. В нос резко ударил солоноватый, щекочущий ласково рецепторы, запах смазки. На простых белых трусиках просвечивалось недвусмысленно влажное пятно, а от промежности веяло лавовой духотой и сбитым желанием. И все же, помня предыдущие ошибки, Саске решил уточнить: — Можно, Сакура? — Д-да, пожалуйста, — всхлипнула, цепляясь липкой от испарины ладонью за его плечо. Сильно и крепко, но Саске и глазом не моргнул, только активировал шаринган, чтобы во всех деталях запомнить возбужденную красавицу. После выздоровления он все равно вернется не скоро с миссии, а организм требует своего. Вот, с помощью воспоминаний и получит. Парень кивает как бы сам себе, проворно стягивает надоевшую ткань к коленкам и присасывается сначала взглядом, а потом и ртом к влажным складкам. Оторвался на секунду, на всякий случай облизал пальцы (Сакура запомнила на всю жизнь, как от них потянулась ниточка слюны) и вставил по самые костяшки. Девушка взвизгнула несдержанно и громко, от чего тут же в страхе зажала рот. Парень массировал широким языком набухший клитор, скользил медленно, тягуче, с напором. Пальцы двигал так же, только постоянно изгибал, прощупывая чувствительные стенки, прокручивая их изнутри, стараясь, иногда, развести их в сторону, растягивая и подготавливая узкое лоно. У Сакуры, ожидаемо, до него не было никого — собственно, у него кроме руки тоже — от чего она была до одурения тугая, жаркая и от того еще более приятная. Растягивать ее намеренно, чтобы легче было заниматься сексом Саске не хотелось. Он мог быть бесцеремонным, внезапным и резким, но, кажется, доставляя удовольствие Сакуре, распаляя ее красивое, гибкое тело, он чувствовал в разы больше удовлетворения. Он и сейчас с предвкушением ожидал того момента, когда окажется внутри. Когда пламенные стенки возьмут его в тесное кольцо, от чего член отзовется тающей, легкой, но умопомрачительной болью. Саске поднял взгляд на Сакуру — ему уже откровенно было невтерпеж. Она не выглядела шибко напряженной, разве что рука побелела от того, как сильно она ее стискивала. Решающим моментом стала потекшая по щеке капелька смазки — девушка точно готова. Парень резко отстранился и с пошлым хлюпом вытащил пальцы. Резво встал на ноги и развернул опешившую и совершенно не сопротивляющуюся девушку. Легко надавил меж лопаток, чтобы она прогнулась и, закусывая в удовлетворении губу, прислонился пахом к влажно-жаркому. Сакура охнула от ощущения твердой плоти так близко и от того, каким грубым показался мягкий материал одежды больных. Девушка буквально изнывала — ей было так душно, жарко, немного больно, потому что все ремешки впились в бедра и ягодицы, а твердые соски были безжалостно прижаты к твердой поверхности стола, и еще меньше неудобно. Ей, наверное, было бы очень некомфортно, если бы не колючее возбуждение. А Саске будто нарочно не торопился. Оттягивал в сторону ягодицу, смотря как та сочно хлюпает промежностью внизу, проходился пальцами по плоти, надавливая и кружа вокруг тесного входа, мял на пробу в руках упругий зад, тянул за ремешки и с замиранием сердца смотрел, как те с хлопком проминают кожу обратно, оставляя розоватый след. Попробовал шлепнуть ладонью сам — чертовски приятно. Потом обязательно обсудит с девушкой, можно ли будет уделить этому отдельную ночь. Разглядывать Сакуру было блаженством. Мало того, что это все было действительно интересно, поскольку совсем незнакомо, неизведанно. Он даже не представлял порой, насколько пошло-грязные вещи себе позволяет — ну, для Сакуры они таковыми были, хотя она и признавала их чертовски приятными. А еще от нее самой, от ее тела, все внутри заходилось в бешеном ритме, оживало, прошибало толстый лед радостным водопадом и бежало, бежало, бежало, растекалось по всему телу, контролировало улыбку на лице, ласковые касания, хриплые комплименты и единичное признание в любви. — Саске, — плачущий стон разбился о деревянную поверхность стола, — Пожалуйста, — она двигает бедрами назад, нарочно врезается в пах, трется кошкой, ластится, лишь бы ей сделали очень хорошо. — Что ты хочешь? — он не знал, зачем это спрашивает, но так хотелось еще больше почувствовать себя желанным, будто бы это было вообще возможно. Никто не любил так Саске, как делала это Сакура. При чем, во всех смыслах. — Тебя. Я очень-очень хочу тебя, — лихорадочно прошептала куноичи, выгибаясь еще больше, постанывая в ладошку. Это было так натурально и так возбуждающе, что Саске выругался на тянущую от неудовлетворения боль в паху. — Черт, — зашипел, когда никак не смог выпутаться из таких тесных штанов, — Ха-а… — громкий, непослушный гортанный стон блаженства вырвался раньше, чем парень успел его подавить. Пах от наслаждения потянуло так горячо и сладко после того, как девушка приняла его. Саске застыл, с упоением впитывая клубящиеся в животе всполохи и взрывы, настолько было прекрасно. На веках навсегда отпечатался вид Сакуры со всех сторон — сверху, снизу, сзади или просто рядом, когда она с ним разговаривает, кормит или лечит. Так сладко щемит сердце, так сладко сама девушка сжимает его мышцами влагалища, так сладко стелется перед глазами мутно-розовый туман, что думать совсем не хочется. Хочется на предельной скорости вбиваться в обволакивающее тело, стонать непозволительно для Саске громко в птичьи лопатки, содрогаться от оргазма, находясь еще внутри. Как хорошо, что Сакура принимает противозачаточные и ему можно не переживать, изливаясь внутрь. Единственное, что он успевает сделать, прежде чем начать беспорядочно двигаться, это сжать, переплетая пальцы, вытянутую на столе хрупкую руку. Этот жест показался по-настоящему интимным, не шедшим ни в какое сравнение с тем, что происходило до и будет происходить после, еще много лет. Но еще более глубоким оказался взгляд и улыбка, пущенные Сакурой через плечо. В слезящихся глазах было столько нежности, преданности и любви, столько детского счастья от его привязанности было в тонкой улыбке, что Саске не смог не улыбнуться в ответ, не смог не поцеловать в висок, в лоб, в скулу. Не смог не прижаться ближе, движимый смутным пониманием, хоть и неверным, того, что девушка может замерзнуть. А затем — блаженная пустота в голове обоих. Четкие выверенные движения, легкие шлепки и стоны, но в головах такое варево чувств, сплетенное бушующей чакрой, смятое запахами и ощущениями. Будто разом погрузили в чан с чистым, терпким, тягучим удовольствием. — Саске, я… — Я тоже, — пропыхтел он, вновь не контролируя речевой аппарат совсем. Даже ведь не вспомнит, что говорил, зато у Сакуры все отпечатается на подкорке татуировкой, — Давай…давай… Боже, какая ты красивая… Давай, Сакура… Девушка не сдержала слез. Задрожала крупно и часто в цепкой хватке влажной руки, ощущая как сперма обжигает ее изнутри. Поймала очередной тихий стон Саске и улыбнулась. Сил и желания двигаться не было совсем. Плевать на неподобающее положение и в целом занятие для работы, плевать на неудобную позу и затекшие конечности. Плевать на перемазанные соками и спермой бедра — на все плевать, кроме теплого Саске рядом. Он прижимался так тесно и доверчиво, все еще держал ее за руку и часто дышал. Очухался он же первым где-то через пять минут, быстро подтянул штаны и огляделся. — Сакура, где у тебя салфетки? — В первом ящике справа. Бережно вытер бедра, протер промежность, усмехаясь пробежавшей по телу очевидной дрожи. Осторожно и крепко, так, как не выходило у Сакуры, пристегнул ремешки к чулкам, осторожно разместил их на нужных местах, не скупясь на поцелуи в поясницу и ягодицы. Оправил задравшуюся юбку, осторожно стянул смятый совсем халат. Вдруг, до того молчавшая девушка подала голос. — Поцеловал везде, кроме губ, — как бы невзначай проканючила сипло Сакура в стол, делая жалостливое личико и бросая грустный взгляд через плечо. Саске закатил глаза, но если честно, кто он такой, чтобы отказывать?