Не кладите Учиху в больницу

Сакура не очень воспринимает происходящее. Кажется, она засыпала в больничной палате Саске, в кресле — легла бы на кровать, да сил дойти не хватило — так и рухнула в жалобно скрипнувшую мягкость. Со свертком одежды. которую она с удовольствием носит по ночам, вместо неудобной формы, вся потная и грязная после многочасовой операции. Сейчас на ней ничего. Тело приятное, почти матовое — не блестит коркой испарина, не колется чешуйками сухая кожа. От нее чем-то неуловимым и мягким пахнет — не больничное мыло, которым разве что одежду стирать, и то испортится, а ее — притащенное специально, когда больница стала приятнее дома. Не то, чтобы ей было одиноко, но возвращаться ей есть к кому только сюда. В одной палате — лучший друг, едва ли не названный брат, в другой — человек, чувства к которому наконец цветут, потому что за ними ухаживают. Иногда грубо, по-своему странно, но до ломки в мышцах приятно. Она не знает, не уверена скорее, любят ли ее, но с каждым днем уверенность крепчает. Раньше положенного надеется не хочется — у Учихи многие понятия рознятся с принятыми у простых людей, но Сакуру устраивает. Устраивает скованная, шершавая и колкая, как скорлупа каштана забота, устраивает грубая несдержанность и жадность — это все приедается, врастает с корнями и подпитывает нежные чувства, которым впервые дали ответ. Единственное, чего она в конкретный момент времени не понимает — как оказалась голая и вымытая в нагретой больничной постели. Вернее, вопросов, на счет того, кто это сделал нет, но каким образом? Таскать тяжести Саске нельзя — она, может, по человеческим меркам и легкая, но для израненного организма сорок пять килограмм ноша приличная. Как она не проснулась — ладно от прикосновений, к парню она привыкла, но как можно было не почувствовать хлесткую и жесткую воду душа? Рядом прогибается постель — Сакуру косит в сторону и она упирается в чужое бедро. Только хочет открыть рот, сказать что-то, еще сама не знает что, как слышит характерный для техник хлопок и всплеск чакры рядом. Вопросы зреют и обретают форму. — Что ты делаешь? — она промаргивается, приподнимается на негнущихся руках, даже не замечая, как соскальзывает с груди покрывало. Прохладный воздух щекотит груди, твердеют от сильных порывов воздуха соски. Сакура вдыхает глубже, прочищая от затхлого запаха больничного архива легкие, нежится в чистом, морозном ощущении по телу и по внутренностям. Только рядом, даже через двойную прослойку тканей, ощущается жгучая горячность сухого бедра. Почему-то от нежности щемит сердце, хотя момент совсем не подходящий. Сакура склоняет голову и улыбается, сама не зная чему. Как-то все сегодня бежит от ее контроля, течет само по себе и это даже нравится. Держать все в своей власти закономерно надоедает, так что Сакура отпускает вопросы и уточнения, позволяя Саске вести ситуацию. Пусть сделает и скажет то, что посчитает нужным. — Ты спала, — констатирует в своей манере факт парень, касаясь ее груди. Ему в ней что-то очень нравится, хотя, парадоксально, девушка никогда эту свою часть тела не любила. Саске нравится все, что Сакура в себе раньше не терпела — лоб, грудь, угловатые бедра, взрывной характер. Про последнее девушка не знает. — Я тебя разбудил? — Не-а, — мотает головой и немеет под странной лаской. Обычно, к такому располагает атмосфера, а Саске все делает как-то… не по-людски. Хочет — касается, хочет — засунет руку под белье, так, без прелюдий. Да и надо ли оно? Проходит пару мгновений и Сакура белеет — что-то скользкое и гладкое касается ее руки. Она вскрикивает, отшатывается, врезаясь плечом в парня и с удивлением смотрит на то, как вокруг запястья вьется змея. Смотрит зелеными глазами бусинками беспристрастно, просовывает тонкий язык, моргает и тянет ее ближе к изголовью постели. Рука Саске сладко опоясывает грудь, задевает вставшие соски, подталкивает к подушкам и осторожно массирует. — Тебе понравится, — шепчет доверительно куда-то на ухо, подстрекая расслабиться и поверить. Сакура послушно укладывается к верху. Змея с тихим шипением скользит, трется ее кожа о мягкое запястье, девушка, задрав голову неотрывно следит за тем, как белыми витками опоясывает животное деревянные балки кровати. Вторую руку сгребает Саске — уводит туда же, подставляя уже сидящей и ожидающей змее. — Они не против? — уточняет Сакура, сбиваясь тут же с мысли, когда парень отталкивает легкое покрывало и ведет рубцеватой ладонью по животу вниз. — Нет. Я подумал, веревками будет натирать. Девушка не успевает благодарно улыбнуться — все пляшущие на языке слова сбиваются в непрошенный стон — Саске не стесняясь гладит лобок, пальцами проходится меж складок, задевая клитор. Где-то под грудью поблескивает в лунном свете серебряный отсвет белесой чешуи — змеиный хвост прорезается сквозь полукружия и Сакуре сносит голову. От ощущений и от того, как неотрывно наблюдает за сминаемой плотью Саске. Парень продолжает — натирает промежность, пальцами щекочет вход, опускается все ниже и ниже, разбивая горячее дыхание о чувствительный клитор. Сакура бы вся выгнулась, потому что сладкие ощущения сковывают в судорог мышцы, но змеи плотно обхватили конечности, немыслимым образом связали ноги, что теперь — не шелохнуться. Смазанными ощущениями вились чешуйчатые хвосты — обхватывали тонкую талию, задевали лобок и щекотали-щекотали-щекотали. Все мешалось в радужный фейерверк, Сакура не поняла даже, от чего кончила — от вставленных по самые костяшки пальцев или от ледяных ласкающих неприметно змей. Девушка старалась хоть как-то восстановить зрение — глаза будто охватило тонкой пленкой кожицы, от чего силуэты смазывались в кляксы с белесой подсветкой луны. Сакура кое-как согнала муть со зрачка, опустила взгляд и тут же смутилась — у Саске было такое открытое и возбужденное выражение лица, когда он с тихим хрипом надрачивал рукой вверх-вниз. Возбуждение вновь шевельнулось, как хвост змеи рядом с бедром. Девушка неловко двинула тазом, случайно задевая промежностью член. — Пожалуйста, Саске, — слипшиеся ресницы мешали моргать, мешали в принципе видеть, но алые капли шарингана рассмотреть удалось. И куда ему столько воспоминаний в таком контексте…? Парень грузно переместился, двинул невпопад коленом, задевая девичье, что-то шикнул змеям и те переместили безвольное тельце Сакуры ближе, так, что она дугой навстречу выгнулась. Обхватив сильно, до выпучившихся вен ствол, Саске приставил головку ко входу — повел сверху вниз, размазывая смазку, задевая клитор и с упоением впитывая вырвавшийся крик. Перевел взгляд на Сакуру — та, будто обезумевшая хватала воздух — змея снизу совсем сильно сцепила ребра, волной шли губы и брови, поблескивали пурпурные, прилипшие ко лбу и шее волоски. Саске со стоном толкнулся — его тут же сжало со всех со сторон до умопомрачения, вибрацией разнеслось по члену дрожание подступившего оргазма — он не мог не съязвить. — Уже кончила? — усмехнулся он, облокачиваясь рядом с девичьей головой. Сакура хотела что-то ответить, верно, возмутиться, но только шире распахнула потрескавшиеся иссушенные губы, когда сухие бедра пригвоздили ее к измятой постели. Саске всегда задавал страшный темп — двигался быстро-быстро, вколачивая девчонку в простынь, совсем не щадя. Зато стонал так упоительно и громко, что оглушало, укутывало в вихрь чувств и сносило к пропасти. Внезапно оковы змей пропали, осталась только одна, мучающая грудь, теперь придавливающая сосок ледяным хвостом. Руки свело дрожью от внезапной свободы, ноги и вовсе не слушались. — Иди сюда, — позвала девушка легонько, смотря на грани с жалобой. Вскрикнула от особенно глубокого толчка, но внезапно окутавшее тело тепло вернуло в земные ощущения — Саске склонился, обхватывая ее где-то под шеей. Сакура тут же прильнула — обхватила крепкие плечи, чувствуя пропавший холод с груди, врезалась чуткой грудью в чужую крепкую и вгрызлась в плечо — Саске вечно кусается, пусть получит ответку. Над ухом раздался смешок.