***
Штаб-квартира V во втором районе представляет собой несколько неуютное зрелище. На третьем этаже жилого дома были выкуплены несколько квартир, которых соединили друг с другом. Стены и пол обили звукоизолирующими полотнами. Голые стены, и только в первой из комнат кулер с водой, да крючки для вещей. Арима останавливается перед массивной дверью – такую надо потрудиться чтобы выломать. Он протягивает руку к звонку: два коротких, один длинный. Арима кожей чувствует, что его пристально разглядывают в глазок. Дверь открывается. Видимо, сегодня на базе только Кайко. Он пропускает Ариму внутрь. Кишо не торопясь раздевается под взглядом пустых глазниц. — Не видел тебя в штабе CCG вчера. Где пропадал? – Кайко усмехается, он всегда усмехается, даже когда разговаривает с Цунаеши, и от этой улыбки Кишо не по себе. — Я в отпуске. – Кишо выдерживает паузу. – То есть отстранен за плохое поведение. — Что же ты такого натворил-та? – Кайко не сводит глаз, и не мигает. — Превысил полномочия. – Такая формулировка не вызовет подозрений. В узких кругах «солнечные дети» известны «превышением полномочий». — Опять эта дрянная девчонка опаздывает. – Кайко почти шипит. Арима думает, что ни один человек на свете не способен долго проработать с Кайко. Звонок раздается ещё через десять минут. Мегуми входит как на плаху, с низко опущенной головой. Кайко не орет на нее, учитель вообще редко повышает голос, он лишь едко интересуется, где пропадала Мегуми, а после ядовито комментирует ее платье, простое, черное. Девушка лишь сильнее зажимается от его слов. Когда Кайко отворачивается Кишо пытается ей улыбнутся, но, кажется, у него не выходит. Чем старше он становится, тем труднее ему улыбаться. Сердце болезненно ёкает – только не с Это. Каждый раз, когда он её видит, губы сами собой растягиваются в улыбке. Мегуми сбито улыбается в ответ. Она выглядит лучше, чем на прошлой неделе – щеки не такие впавшие и не такие желтые. И глаза уже не кажутся такими мертвыми – в них словно снова зажегся огонь, и Кишо удивляется такой перемене. Они в троем усаживаются на полу, Кайко расстилает перед ними карту. Кайко еще раз напоминает по каким улицам семнадцатого района они должны идти, в этот раз он также показывает фотографии домов, где будет проходить зачистка. После фотографии целей. — Они все, по сути, мелкие сошки. Поэтому послали вас, а не кого-то нормального. Хотя и они представляют опасность. Этот – Кайко указывает на сутулого мужчину лет сорока, — изучает RC-клетки. Исследования его не бог весть какие, однако не всю информацию стоит разглашать обществу. Тоже врач, отличилась тем, что среди её пациентов были гули. – Кишо внимательно разглядывает женщину лет пятидесяти с самоуверенным острым взглядом. – С этим стоит быть поаккуратнее, он проработал в исследовательском отделе полгода, разрабатывал куинки. – У молодого человека лицо совсем озорное. – Он скорее всего ждет, что его навестят. И наконец, начинающая журналистка, написавшая «разгромную статью» — Кайко делает воздушные кавычки, — о «темной стороне» CCG. Статью, разумеется, не пустили в печать, и вряд ли там есть реальные скелеты, однако стоит пресекать на корню любую попытку пошатнуть наш авторитет. — Почему эта зачистка планируется, если цели – обычные люди, без какой-либо боевой подготовки? – Мегуми теребит кончики своих волос, заплетенных в косу. — Двое из них могут нам пригодиться. – Кайко указывает на молодого исследователя и женщину. – Им сделано предложение, разумеется, не от лица CCG. Однако, одинаково хорошо: умрут они, или присоединяться к нам. Иногда стоит проявлять милосердие. – Ухмылка разрезает лицо Кайко. – Хотя, если кто и согласится, то она. Она уже по уши в дерьме, и при этом не осознает, что из себя представляет CCG. К тому же, лучше избавляться от вредителей одним заходом. И посовещавшись с директором, мы решили изменить вашу первоначальную задачу. Вам не придется заботиться о трупах – ваша задача – инсценировать нападение гуля. После один из наших сотрудников раскроет это дело. Мы одновременно избавимся от проблемы, и поднимем престиж CCG. Убийство двух врачей, исследователя, и совсем молодой, подающей надежды девушки – это всколыхнет общество. Особенно, когда люди узнают, что мертвы и их близкие. Кишо взглянул в черные глаза, и увидел в них то же беспокойство.***
Поворот, наклон, выпад, и сделав подножку, Арима опрокидывает Мегуми на спину. Капля пота стекла по виску. Гули редко бывали сильны, и почти всегда предсказуемы. В какой-то момент работа на CCG стала механической, а азарт, первое время помогавший держаться на плаву, угас. Мегуми, как выпускница Сада, обладала прекрасной боевой подготовкой и была интересным противником, хотя Кишо начал обыгрывать ее в сухую примерно с восьмилетнего возраста. До этого он нередко падал лицом в пол. Кончики пальцев подрагивали, их тренировочная битва принесла ему удовольствие. Он протянул ей руку, чтобы помочь подняться, и их рукопожатие было сухим и крепким. — Отвратительно. Неужели я учил вас? – Рот Кайко искривился в ухмылке. – Кишо, ты может быть и техничен, и быстро оцениваешь ситуацию, но плохо распределяешь ресурсы. Если бы ты не действовал быстро, скоро бы начал сдавать позиции. Не стоит вкладывать все силы в одну атаку, иногда стоит подождать. Мегуми, твоя левая сторона должна быть также сильна, как и правая. Стоит противнику увидеть твою слабость – и ты труп. Что ж, ясно почему начальство не посылает вас на мало-мальски серьезные задания. Вы же только и годитесь на убийство недогулей и подчистку грязи. Кишо прикусил губу. Гордость была задета – он был лучше многих, но ни Кайко, ни его отцу этого не было достаточно. Делать всю грязную работу и выслушивать одну лишь ядовитую критику – временами это было выше его сил. Гнев поднимался медленно, но верно. Горькая кровь, наполняющая рот удерживала его от необдуманных действий. Подчиняйся – другого тебе не остается. — Встретимся на следующей недели. – Кайко машет рукой, отпуская. Арима и Мегуми вместе выходят из штаба, и в гробовом молчании спускаются до второго этажа. — Что ты думаешь об этой операции? – Голос Мегуми сдавленный и тихий. Она не смотрит на него. — Нам не следует обсуждать приказы. Наше дело исполнять. – Его голос звучит спокойно, почти сурово. Они никогда не скажут друг другу, что думают на самом деле. И у стен есть уши, а если чему они и научились в Саду, так тому, что никому нельзя верить. На секунду их взгляды встречаются, и Кишо пытается вложить всё свое несогласие в этот взгляд. Она улыбается едва заметно, и Кишо понимает, что она уловила его посыл. — Я только хотела узнать, есть ли у тебя план по осуществлению? Подумай об этом, все должно быть правдоподобно. – Она снова дергает волосы. На улицу они выходят вместе, но идут в разные стороны, не прощаясь, словно боясь навлечь беду.***
Когда Кишо возвращается домой, он находит Это у своей двери. Сердце вдруг ускоряет свой ритм, и Арима надеется, что она не ждала его полдня – эта мысль вызывает у него тревогу. — Я заждалась тебя. – Это теребит свои волосы. Кишо не знает говорит она правду, или же лжет. — В оправдание скажу, что у меня есть проигрыватель. – Кишо кивает на объемную сумку в правой руке. Маруде-сан был одновременно рад и полон недоверия, когда Кишо попросил у него проигрыватель, но все-таки одолжил. — Тогда я прощаю тебя. – Это лукаво улыбается. Арима отпирает дверь, пропуская её внутрь. В электрическом свете лицо Это выглядит серым, и Кишо задается вопросом, не случилось ли чего-нибудь. — Хочешь рис? У меня остался с завтрака. – Это кивает. Кишо подает ей тарелку. – Лучше подогрей. – Он боится, что Это не умеет пользоваться плитой, но все-таки не спрашивает, боясь обидеть. Сам он достает проигрыватель из сумки и пытается разобраться как им пользоваться. Надо было узнать у Маруде. Ему удается с грехом пополам включить проигрыватель, пока Это жует холодный рис. Кишо вставляет кассету, и после перебора половины кнопок, музыка начинается. Он ложится на пол, прикрывая глаза, и слышит, как Это ставит тарелку в раковину, а после ложится рядом. Её колючие волосы щекочут ему щеку. В его жизни было действительно мало музыки. В Саду она встречалась только в виде какого-то насвистывания, и быстро обрывалась окриком кого-нибудь из учителей. После Сада он ловил какие-то обрывки мелодий – в кафе, на радио, на улице, иногда на работе. У него не было времени наслаждаться музыкой, и до сегодняшнего момента он не знал, что может получать удовольствие, просто лежа и слушая её. На несколько мгновений Кишо приоткрыл глаза, чтобы убедиться, что Это тоже счастлива. Она лежала с закрытыми глазами, но ее лицо было странно напряжено. Словно почувствовав его взгляд, Это открыла глаза. — Мы слишком безнадежны, чтобы танцевать под такую музыку, что думаешь? – Хотя голос Это был весел, но что-то странное звучало в нем. Беспокойство Аримы усилилось, но он решил не показывать его. — Точно. – Он снова закрыл глаза, пропуская музыку через себя. Она рисовала буйные картины в его воображении, что-то задевая у него внутри. Родившееся переживание за Это сделало восприятие музыки лишь острее. В какой-то момент Арима потерял счет времени и связь с миром. Когда музыка кончилась, он не сразу понял, что произошло – до того сильно он в ней растворился. За окном было значительно темнее – но Кишо не чувствовал голода, впрочем, он часто его не чувствовал. — Это было … красиво. – Он не знал, что сказать еще. Слушать джаз и лежать рядом с Это было одним из лучших событий в его жизни, но он не знал, как об этом сказать и стоит ли говорить. Это понимающе улыбнулась, и Кишо понял, что для неё тоже случилось какое-то открытие, слишком личное, чтобы о нем говорить. Это подошла к проигрывателю, и поставила музыку с начала. Она присела рядом с Кишо, и он подумал, что она снова ляжет рядом, но ее голова опустилась на его грудь. Чуть повозившись, видимо ища удобное положение, Это замерла. Кишо положил руки под голову, чтобы чуть приподнять голову и иметь возможность смотреть на нее. Она лежал затылком к нему и Арима видел только короткие мягкие зеленые кудри и изгиб белой шеи. Воздух застрял где-то в горле, музыка от чего-то стала интимнее. Знакомые аккорды уже не волновали, а придавали какой-то таинственно-нежный смысл их позе. Арима, хотя и смутно не хотел в этом признаваться, но был счастлив именно в эту минуту – когда голова еë покоилась на его груди, а их окутывал джаз – как никогда прежде.***
Что-то произошло. Кишо не знал точно в какой момент, но его что-то дернуло, словно собранная в груди пружина распрямилась. Он не сразу понял, что не так, но возникшее в груди беспокойство не унималось, а только ширилось. Взгляд уперся в Это. Как будто ничего не изменилось на первый взгляд, но ее плечи словно были сведены судорогой. Кишо аккуратно приподнялся на локтях, а после приподнял Это, разворачивая ее к себе. Её лицо было белым, обескровленным, с застывшей гримасой. — Это-сан. – Он тихо позвал ее, и она не сразу откликнулась на его голос. – Ты в порядке? Не хочешь поужинать? Уже довольно поздно. – Он не знал, что еще спросить, но ее глаза стали осмысленными. — Нет, — она провела ладонью по волосам, - я не голодная. Ты ешь, если хочешь. — Я тоже не голоден. Ты не хочешь переночевать сегодня у меня? В смысле, чтобы не возвращаться домой, если ты далеко живешь. – Ты плохо выглядишь, и я боюсь отпускать тебя. Этого он, разумеется, не сказал. – Я не имею в виду ничего такого. Просто поспать. — Он не знал, зачем уточнил. И своим уточнением словно в вложил в слова смысл, которого раньше не было. Но Это резко скидывает его руки, мягко держащие ее плечи, и пулей вылетает из его квартиры, ничего не сказав. Кишо выключает музыку, и тишина оглушает его. Лицо горит, словно его ударили. Кишо слишком явно чувствует груз ошибки, но не понимает, что он сделал не так.***
Весь следующий день Это не приходила. Ненадолго заявился Маруде, но большую часть времени Арима был предоставлен себе. Он не знал, сколько раз переслушал кассету, но музыка не переставала увлекать. Временами он слишком сильно погружался в размышления о вчерашнем дне, но так и не отважился позвонить Это. Она пришла следующим вечером. Когда в комнате раздалась трель звонка, Арима даже не подумал о ней – открыл дверь и увидел её. — Предложение переночевать еще в силе? – Она спросила тихо, глядя в пол. — Конечно. – Губы растянулись в улыбке сами, как будто им не было трудно улыбаться в любое другое время. Арима посторонился, пропуская Это внутрь. — Я ненавижу своего отца. – Её голос звучал надтреснуто, она по-прежнему не смотрела на него. – Он бросил меня, когда мне было несколько месяцев, убив мою маму. – Её голос дрогнул на последнем слове. – А сейчас он живет припеваючи, как будто у него никогда не было дочери. Знаешь, он помогает другим… Кишо не знал в какой момент он начал идти к ней, его руки как будто сами обняли ее со спины. Она дернулась. — Знаете, господин следователь, я вчера убивала людей. – Её голос меняется, и Кишо знает, что она улыбается. Он крепче прижимает ее к себе. — Я знаю, я понимаю. – Он не знает, что сказать. Он никому ещё не рассказывал. Это разворачивается – ее глаза сухие. Она кладет голову ему на плечо, странно спокойная, но с каким-то огнем в глазах. Кишо гладит её по голове, как часто гладил Ризе. Она ему так же дорога. Нет никакой неловкости, когда они ложатся в одну постель. Это снова в его одежде, в той же, что и в прошлый раз. Волосы у нее немытые, но все равно вкусно пахнут. Он обнимает ее, и она кажется не против. Кишо беспокоится из-за их непонятных отношений – одному из них возможно придется убить другого – но сейчас все хорошо. Лишь бы это "сейчас" тянулось как можно дольше. Это думает о чём-то своём, а может о том же самом.