***
День выдался тяжёлым. Нет, в последнее время каждый день выдавался тяжёлым, но сегодня как-то особенно. Хотя именно сегодня забрезжил тонкий лучик света в конце тоннеля. А стоили все эти жертвы этой тонкой, почти невозможной надежды? Маруде сделал крюк по привычке — вдруг слежка. Но в этом не было необходимости, студия Безликого находилась в самой запутанной части четвёртого района, даже если ты бывал здесь много раз, не значит, что найдешь дорогу в следующий. Не заперто. Впрочем, зачем Безликому запертые двери? Маруде заходит внутрь, и сразу чувствует, что атмосфера другая. И только потом слышит новый голос. Детский. И морщится. Идёт по коридору, Ирими стоит в дверях, загораживая проход, приходится перегнуться через неё, чтобы что-то увидеть. Это сидит на кровати, облокотившись на спинку, а перед ней сидит девочка со светлыми волосами, что-то оживлённо рассказывающая. В чистой одежде — не с улицы, что она тут забыла? Сколько ей лет? Двеннадцать? А потом девочка чуть-чуть поворачивает голову, так, что Маруде может видеть её лицо. Касука. Имя загорается красными буквами в голове. Дочь Мадо. Девочка, которая пропала три недели назад. Нет, не так. Дочь безумного фанатика сидит в логове гуля-рецедивиста, а в этом же помещении находятся подростки, которым Бюро желает сметри не меньше, чем любому гулю. Он поворачивается к Ирими, и хорошо, что она умеет читать по глазам. "Сделаю кофе", она говорит безмятежно, но девочки не обращают внимания. Кухня Безликого слишком читая, простая и человеческая. Ирими вопросительно изгибает бровь. — Откуда здесь ребёнок? — Я её привела. Подруга Это-чан? А что? — Она дочь одного моего коллеги. И три недели числится пропавшей. — Лицо Ирими темнеет, он видит, как пазл складывается у неё в голове. — Прямо сейчас всё выглядит так, словно ребёнок у нас в плену. Маруде думает о том, что никто не должен узнать, что дочь Мадо здесь. А ещё о том, что не имеет права скрывать от Курео где его дочь. На одной чаще весов безопасность, на другой человек, потерявший жену и думающий, что потерял дочь. — Я не могу делать вид, что не знаю, где находится девочка. — Другие поверили нам. Ваш коллега тоже может... — Кто угодно, только не он. Кто угодно. — Маруде трясёт головой. — Значит придётся его обмануть.***
Сбежала из дома. Чтож, понятно, как эта троица подружилась. Взгляд у Это настороженный, почти испуганный. Маруде трет переносицу. Он не может придумать достаточно хорошую легенду, чтобы Мадо поверил. — Ты понимаешь, что твой отец чуть с ума не сошёл? О чем ты думала, когда сбегала? — Звучит грубее, чем ему хотелось бы. Он хочет задать эти вопросы другому человеку. Он видит, как сереет лицо Это, и угрюмо отворачивается. — Почему нельзя просто сказать правду? Как есть? — Лицо Акиры остаётся спокойным. — Я сама всё расскажу. Маруде хочется сказать: делай что хочешь. Но он думает, что не имеет права бросать все на самотёк. Куда уж хуже, с другой стороны. Но хуже может быть. Он звонит Мадо.***
Между лопатками зудит смутное беспокойство. Акира мнет юбку, некрасивые складки бегут по синей ткани. Голова мутная, тяжелая — сложно сконцентрироваться на чём-нибудь. Сложно сконцентрироваться на реальности. Она снова прикрывает глаза, воспоминания захватили рассудок. Они пьют кофе в какой-то полутемной дешевой забегаловке. Лампа раскачивается из стороны в сторону - на его лице резкие косые тени. Их стопы чуть касаются под столом, а потом остаются в соединении. Они идут по улице, колючий снег бьёт в лицо, комьями оседает на ресницах. Чужой шарф оборачивается вокруг шеи — пахнет человеком. Они сидят в парке, бедрами прижимаясь друг у другу. Пальцы находят чужие, медленно сплетаясь. Он может умереть. Слезы снова бегут по солёным щекам. Нет сил их унять, нет сил даже думать о них. Вся боль, сдерживаемая годами выходит через воду. Легче не становится - внутри ещё плещется невыплаканное море. Она слышит, как Акира ссорится с Маруде. А может не ссорится, может они просто громко и зло разговаривают, она перестала следить за их словами. Боль скручивает лопатки, выводя из сонного оцепенения. Она слышит шаги, чужие, но знакомые. Каждый шаг ударяет точно в висок. Маруде входит в комнату с человеком, которого здесь раньше не было. С человеком, которого здесь не должно быть. Второй район, дождь, и боль. Холодная сталь пронзает насквозь. Она дёргается, словно всё происходит сейчас, а не четыре года назад. Что он здесь делает? Что он здесь делает? Что он? Лицо у него мертвое, бесчувственное, а глаза подвижные, слишком живые. — Акира. — Голос у него срывается. Её отец. Точно. Она ведь знала. Он прижимает дочь к себе, так, как отец Это никогда бы не обнял её саму. Внутри всё скручивается от беспокойства. А потом голубь поднимает взгляд. Он узнает меня. Он узнает меня. Он узнает. Он действительно узнает. Не "Сову". Девчонку с листовки. Между их глазами бьёт ток. Если он нападёт - ей не защититься. — Акира, господи, где ты была. — Он снова концентрируется на своей дочери. — Я же написала в записке. — Он шепчет ему в грудь. — Кто эти люди? — Он осматривается. "Хорошие", шепчет Акира. Минуты тяжело длятся. Ей больно смотреть на их объятия. Ей больно видеть счастливую семью. Тихие вопросы "всё в порядке", беспокойные глаза, защищающие руки. Слезы становятся злыми. Тревога тяжелым камнем сидит в груди. Мадо благодарит Маруде, но краем глаза смотрит на неё. — Эй, поднимайся. — Он обращается к ней, и вся нежность исчезает из голоса. — Не знаю кто ты, но мой долг доставить тебя в участок. — Это дрожит. Она не хочет, но тело выдает страх. Она прикусывает губу, и не видит Маруде и Ирими, она один на один. Она сгибает ноги, левая стреляет болью, то ли чтобы стать меньше, то ли группируясь. Если он дотронется до неё, она ударит. Она знает, куда надо бить. Это будет кусаться, может она и слабее сейчас, но её зубы гулиные, с легкостью прокусят человеческую кожу. Он делает шаг вперед. Тень позади бросается к нему. — Папа, нет! — Акира встает между ними, явно видя в отце угрозу. — Акира, отойди. — Мадо машет головой. Ирими кладет руку на плечо голубю, что-то шепча. — Ты правда собираешься её арестовать? — Она преступница! — Она спасла мне жизнь! — Тишина повисает в комнате. Акира обнимает Это за шею, шепча, что "всё хорошо". Это позволяет себе спрятать голову. — Одно хорошее дело никак не влияет на ситуацию. — Если бы не Это-сан, я была бы мертва. И ты хочешь упечь её за решетку или убить. Это твоя благодарность? — Мадо-сан, нам нужно поговорить. Пойдем. — Акира только крепче обнимает Это, гладя её волосы.***
Они говорили долго. За окном успело стемнеть, а ведь лето. Акира снова принялась что-то рассказывать — Это уже ни на чём не могла сконцентрироваться — вспоротые раны болели. Черные стены в квартире Безликого белели, превращались в лабораторные. Она больше не вернется в то место. — Акира, идём. — Голубь даже не сморит в их сторону. Акира подскакивает, но идёт с опущенной головой. Они пропадают в тёмном дверном проёме. — Зачем, Акира? Я так волновался. Ты не представляешь. — Я не думала, что ты будешь волноваться так сильно. — В глазах собираются слезы. — Я просто хотела, не знаю, чтобы ты передумал. Отец молчит, и это молчание тяжелее всего. Ты больше меня не любишь? Или любишь, но из жалости? — Я всё ещё считаю, что гули — монстры, которые заслуживают смерти. — Спустя время выдает отец. Акира не настаивает, не сейчас. Ей хочется, чтобы отец сказал "но". Но он молчит. Но он ещё никому не позвонил, и Акира цепляется за эту деталь как за соломинку.***
"Мы нашли выход". "Ну это не точно". "Но кажется мы его нашли". Ирими рассказывает доверительным шёпотом. "Надо прекратить скрывать от вас то, что мы собираемся делать". У Это в голове крутится только одна фраза: "Ты даже не представляешь, как сильно мне наплевать". Но она только сильнее сжимает челюсть. Всё то, что имело значение, всё то, что не давало сломаться, то, что заставляло двигаться дальше просто утратило смысл. Мечты оказались пустыми, идеи пафосными и глупыми, разочарование с апатией крепко захватили разум. Она перестала верить в собственные слова, но не думала о том, что это может значить, а беспричинная злость сразу овладевала ей, стоило приблизиться к этим мыслям. "Я просто хочу другого", говорила она себе. "Мне надоело нести ответственность за окружающих". "Я никому ничего не должна". Волшебные фразы, в душе сразу устанавливалось ложное спокойствие. А потом ей разрешили войти. Не только ей, но ей разрешили войти первой. У неё дрожали коленки, а дыхание сбилось почти сразу же. От двери до кровати десять шагов, не больше. Она видит кровать, и видит его, но как будто через мутное стекло. Её трясет, когда она делает первый шаг. Ноги как желе. Потом ещё. Осталось восемь, но она выдохлась. Никогда не чувствовала такой усталости. Она дышит, рвано, и делает несколько шагов с закрытыми глазами. Потом открывает, и холодная жидкость бежит по щекам. У неё болят ступни, а левое бедро горит огнём. Ещё пара шагов. Она смотрит в пол, потом переводит взгляд на спинку стула, не садиться — падает. Долго смотрит на свои острые, ходящие ходуном колени. Она не знает, сколько проходит времени, прежде чем у неё находиться смелость поднять взгляд. Белое одеяло натянуто от стоп до самого горла, и что под ним неизвестно. Он лежит спокойно, не двигаясь. Сочные синие волосы почти полностью упрятаны под белые бинты, как и вся правая половина лица. Это одними кончиками пальцев прикасается к левой щеке, и тут же отдёргивает руку, боясь причинить боль даже таким простым касанием. Ей требуется время, чтобы понять, что он не шевелиться совсем и шевелиться не собирается — даже дышит тихо-тихо, грудь совсем не вздымается под белым одеялом, и ей нужно наклониться почти вплотную, чтобы почувствовать лёгкое дуновение воздуха. Ей не кажется, что она здесь долго — но кто-то трогает ей за плечо, и кладет тарелку на колени — она не может понять, вкусно пахнет или нет. Кома странное слово. Легкое. Безобидное. И что-то, что есть только у людей. Длинный-длинный сон, который закончится или пробуждением или смертью. Или так, или так. Другого не дано. Кто-то трогает её за плечо и тихо спрашивает, почему она не поела. Ей странно об этом говорить. Дни тянуться медленно, и не поддаются ни исчислению, ни осознанию. Ей кто-то приносит еду. И просит поесть. А ей не до этого. Разные люди пытаются начать диалог, о пустом. Она только мотает головой. Она не спит, только дремлет, и в такие моменты не так сильно рвётся что-то груди. Приходить в себя больно. Она гладит ладонями край его одеяла, угол подушки, боясь прикоснуться к нему. Белая с синими венами кожа выглядит хрупкой, как лепестки цветка. От долго сидения ломит спину, но она не двигается, пусть ломит. — Что это за обряд самозахоронения? — Это первый голос, который она слышит по-настоящему, и от которого не получается отмахнуться. Она смотрит вправо, глаза режет от слез. Безликий сливается с интерьером собственного дома. Она молчит — говорить больно, а с тем, с кем хочется говорить можно делать это в мыслях. — А мне казалось, ты не из тех, кто будет устраивать стену плача. — Не из тех. Это злит, и после долгого плаванья в апатии новое чувство ошпаривает каждую клетку. — Я ни единой слезинки не проронила, ни когда мне вырывали какухо, ни когда меня сапогами втаптывали в пол. — Голос дрожит, а слезы горячие. — Что изменилось? — Его голос становится мягким и это снимает злость. Плечи опускаются. Наверное ей надо было, что кто-нибудь спросил. Хоть кто-нибудь. — Я думала, это неправда. Даже когда знала, что правда, всё равно думала, что нет. — Слова льются из неё, и она может дышать. Ей дали разрешение говорить. — Но это оказалось правдой. Он защитил меня. Я думала, что он лжёт, чтобы ... — Голос срывается, новые слезы набегают на глаза. — А он защитил меня. Потому что лю... — Она резко вытирает слезы, размазывая жидкость по лицу. — А ты? — Он шепчет почти на ухо. Она думает, что могла ему сказать перед зачисткой три простых слова, и он был бы в порядке, он бы никуда не ушёл, потому что сделал бы для неё всё. У неё был способ подчинить его себе. У неё был способ сберечь его. Если бы она только сказала ему, что... — И я.***
На телефоне четыре процента и его удается включить. Отец готовит карри. Акира открывает вкладку контакты и выбирает написать сообщение. Имя контакта загорается синим. "Придурок Сейдо". Она думает несколько минут и печатает: "Я вернулась домой". Потом решает дописать. "Спасибо". Ответ приходит мгновенно. "Всё в порядке?" Она снова печатает, потом стирает сообщение и пишет: "Да, в моей комнате не воняет носками". Отправить.