Магия трав

«А если там, под сердцем, лед, То почему так больно жжет? Не потому ли, что у льда Сестра — кипящая вода, Которой полон небосвод?»*       Всю ночь Ивар провел, прислушиваясь к каждому звуку, улавливая дыхание Ханны. Периодически он менял компрессы с прессованными травами, омывал лоб и давал попить воды. Уснул Бескостный только под утро — вымотанный, измученный и с разыгравшимся волнением где-то в районе сердца. Да, он знал назначения трав, умел готовить снадобья, отвары, мази и порошки. От матери он запомнил много полезного о болезнях. Но когда сталкиваешься с реальной проблемой в жизни, то одних теоретических знаний становится мало. Требуется внимание, гибкость ума, способность дать здравую оценку и, конечно же, желание помочь. С последним у Ивара часто были проблемы. Он плевать хотел на всех, как когда-то плюнули и на него самого. Мир был жесток к Бескостному с самого его рождения, и Ивар не собирался подставлять вторую щеку. Он придерживался тактики своих богов. Только… Только вот в отношении этой бледной светловолосой лесной нимфы с обычным именем смертных — Ханна — что-то пошло не так. Ивар искренне помогал ей, хотел ослабить ее боль, излечить. Нет, с ним она точно не имела права умереть.       Возможно, что это Норна постаралась, присутствие которой странным образом Ивар ощущал в последние дни все ярче. Неужели боги не отвернулись от него? Проверять не хотелось. Делать выводы тоже. Надежда и вера казались Ивару слабостью, способом расслабить острый ум.       — Ханна! — С нажимом выкрикнул Бескостный, приоткрыв дверь. Осенний воздух ущипнул его за щеки, Ивар поморщился. В доме было куда теплее, но этой девчонке опять вздумалось хозяйничать в жилище. — О, Фрейя, ты дала ей жар в груди, но и голова ведь должна работать, — пробурчав, Ивар захлопнул дверь и отполз к разложенным на полу только ему известным травам, ярким засушенным ягодам, — нежные лепестки едва не разлетелись от взвинченного дыхания Ивара, но он успел накрыть их ладонью.       — Ты звал меня? — Раскрасневшаяся Ханна влетела в дом вместе с вихрем прохладного воздуха, поднявшим в воздух тончайшие соцветия. Разноцветными всполохами они взметнулись над полом и медленно опустились вокруг Ивара, вызвав тут же смех у Ханны. — Ивар, ты словно весну принес, это невероятно красиво!       Быстро опустившись перед ним на колени, Ханна принялась собирать своими ловкими пальцами лепестки, умело раскладывая их в кучки по цвету. Наверное, синева в глазах Ивара еще никогда не была настолько схожа с высоким весенним небом, как сейчас. Застывший в них лед исчез, сдавшись под напором чистейшего и даже детского удивления. Бескостный забыл, что вообще все еще жив, что способен дышать, что почти все его труды разлетелись едва ли не по всему дому. А разве это вообще имело какое-то значение?       Волосы Ханны, невзначай касающиеся лица Ивара, пахли теми самыми белыми цветами с солнечной серединой. Он хорошо знал этот запах. Каждую ночь мог вдыхать его, но никогда еще не решался тронуть. Не решался нарушить возведенную им самим же грань. Бескостный сам не заметил, как его пальцы почти невесомо сняли голубой лепесток с прядки Ханны, убранной за ухо. Потянувшись, Ивар зажмурился и наконец понял, что ее губы были со вкусом земляники. Сердце в груди трепыхалось, как в пустоте, словно падало куда-то, лишившись опоры. Ивар отстранился и уставился на Ханну. Ее щеки, казалось, пылали еще сильнее, а блеск в глазах… Она готова была расплакаться? Никогда еще Бескостный настолько сильно не ненавидел свои ноги. Он был вынужден сидеть и ждать, не в силах сорваться с места.       — Зачем ты… Зачем это сделал? — тихий голос Ханны возник в голове Ивара, словно на совсем другом уровне, без слов. Она прижала пальцы к своим губам, замерев, не смея шевельнуться.       — Не знаю. — Вместо привычного голоса вышел какой-то хрип, Ивар тяжело сглотнул. Глаза жгло, будто в них песок кинули. — Просто ты… И я подумал… — Бескостный сжался, невольно вспоминая, как насмехалась над ним Маргрэт, как боялась его, как проклинала. — Прости.       Меньше всего хотелось пугать ту, что с такой легкостью порхала по его жилищу уже как неделю. И Ивар не смел прогнать Ханну, хоть и мог это сделать. Он постоянно ворчал на нее, ругался, когда она переставляла его баночки, когда спала дольше него, когда подзывала подойти, полностью забыв о его ногах… Но потом, раскладывая все баночки и пучочки по местам, Ивар улыбался, бережно перебирая пальцами мешочки, которые, как ему казалось, еще сохранили тепло Ханны.       И как же Ивар злился, когда Хвитсерк чуть не заметил Ханну, которой уж совсем не хотелось сидеть в доме. Эта негодная девчонка думала, что знакомство со старшим братом Ивара должно было состояться рано или поздно. Да с чего бы вообще? О, Бескостный, принимая продукты и новые корешки, травы от брата, никогда еще так не молился всем богам, лишь бы Хвитсерк поскорее скрылся за деревьями. Но, едва Ивар вернулся в дом, его встретила Ханна, устроив на его голове яркий венок из собранных опавших листьев. Закатив глаза, Бескостный покраснел, стиснув зубы. И до самого утра не разговаривал с Ханной. Ему было стыдно за свою сухость, строгость… Почему она вообще до сих пор с ним? Почему не сбежала, как только стало легче? А он предлагал? Нет. И не предложил бы уйти. Потому что не хотел. Не хотел больше оставаться в одиночестве.       Все мысли вспыхнули, словно сухая береста, когда губы Ханны опустились на губы Ивара. Ее глаза были так же зажмурены, как и у него в первый раз, но она явно не хотела отстраняться. Скорее, наоборот — прижалась всем телом к Ивару, растапливая своим внутренним летом его зиму. И Бескостный подался навстречу, сжимая ладони в кулаки. Тонкая боль, что соединяла его с реальностью, была необходима, ведь Ивар тонул в этой близости. Верить он не привык, но как можно оставаться отрешенным еретиком, когда боги буквально целовали в макушку.       — Позволь мне, — мягко произнесла Ханна, чуть отстранившись, и потянулась к плетению на тунике Ивара, но он перехватил ее руки, — не бойся меня, конунг моего сердца.       Бескостный вздрогнул, словно ледяной ветер пробрался под кожу и принялся поедать кости. Только сейчас все ледники в душе безбожно таяли под натиском восходящего солнца. Ханна выжигала собой страхи Ивара, глушила боль. Глаза запекло, все вокруг начало погружаться в туман, как в тех историях, что рассказывала Аслауг, где сквозь пелену, препятствия герой находил свою суженую. В груди жгло. Жгло настолько, что было невыносимо.       — Ты ведь из жалости, да? — вырвалось хрипло, с надрывом. Кто мог принять калеку? Ивар только научился жить с мыслью, что являлся обузой для всех, а сейчас… В голове взрывались мысли, переплетались с сомнениями в ужасной схватке.       — Глупый, — произнесла Ханна, едва отстранившись, чтобы стянуть с себя платье. От вспыхнувшего пожара в округлившихся глазах Ивара и глубокого вздоха она рассмеялась и села еще ближе, словно от каждого сантиметра между ними зависела судьба всего мира. — Из жалости не может так в груди стучать. — Ханна осторожно подцепила ладонь Ивара и прижала к месту, где билось сердце. Оно тут же участило ритм — поняло, для кого существовало все это время. — Разве я похожа на ту, что из жалости готова с мужчиной постель делить?       — Но я… — Бескостный ощутил, как вспыхнуло его лицо. Ни одна мазь, ни один отвар, ни один обряд не могли бы унять то бушующее чувство, что зародилось в Иваре. Больно? Очень. Хотелось больше? О, да. — Я не могу быть с девушкой. Когда Маргрэт…       — Мой конунг, — медом разлился голос Ханны, от которого точно нельзя было спрятаться, даже если бы захотеть, — я не Маргрэт. Я — Ханна. Дочь Эрика Северянина. Девушка, которую ты спас, Ивар Бескостный. — Ивар непроизвольно опустил ладонь к вздымающейся груди Ханны — горячая, нежная и белая, как молоко. — Моя жизнь отныне твоя. Моя любовь — твоя. Я — твоя, Ивар Бескостный. И только ты вправе прогнать меня. Только ты вправе вырвать меня из своей памяти. Но я… — Ивар заметил, всмотревшись в лицо Ханны, на котором словно плясали тени богов, что страх промелькнул в ее глазах. Неужели правда боялась, что он…       — Никогда. — Пересохшие губы едва слышно произнесли одно-единственное слово, ставшее таким важным для обоих.       Ханна, коротко усмехнувшись, прикрыла ладошкой рот. Быстро поднявшись, она перебралась на кровать и протянула Ивару руку, приглашая. От такого действия горло Бескостного пересохло, будто жажда терзала его ни один год. Впрочем, так и было. Он жил с острым желанием быть любимым. Чтоб она отличалась от материнской, которая периодически казалась удушающей. Ивар хотел так, как у братьев — по-взрослому. И уже успел смириться, что ни одна женщина не готова полюбить такого озлобленного на жизнь и людей калеку. Но Ханна… Она точно стала его личной богиней, которой хотелось постоянно молиться. И Ивар молился. Не переставая. Молился, когда, зажмурившись, сглатывал соль, сдерживая эмоции, пробуя на вкус сладкую кожу Ханны. Он был для нее конунгом. Звучало пленительно, хоть и в какой-то мере насмешливо. Ну и пусть. Пусть не быть ему конунгом Каттегата, но звание конунга сердца самой прекрасной девушки будоражило Ивара ничуть не меньше.       Страх перемешался с интересом, любопытством и пылающим желанием, зародившимся в области сердца и спускающимся все ниже — настоящим клубком огня. Этот огонь был беспощадным, но нежным. Он уничтожал на своем пути все, из чего состоял Ивар: боль, ненависть, страх, волнения, неуверенность. Странная возникшая пустота поразила Бескостного. Но только на короткое мгновение. Все его сознание тут же погрузилось в ласковый медовый аромат с тонкой горчинкой.       — Ты все можешь, любовь моя, — пропела Ханна, устроив свои крепкие ноги по обе стороны от бедер Ивара. Ее обнаженная кожа словно сияла в дрожащем свете лучины, и Бескостный сглотнул, потянувшись было к аккуратной женской груди, но Ханна успела отстраниться. Ее пальцы хоть и дрожали, но весьма ловко справились со штанами Ивара. Он только успел зажмуриться и вобрать в себя воздух. Эта невероятная девушка, свалившаяся на него настоящим подарком богов, туманила разум не хуже известных Бескостному трав. Что она сделала? Как?       — Ханна, — выдохнул Ивар, когда ощущение единства накрыло его с головой. Он жадно хлебнул воздух, ставший в одну секунду плотным и тягучим, наравне со странными ощущениями внизу живота. Ханна запрокинула голову, поднимаясь и опускаясь на Иваре, вбирая его в себя, отчего он мог видеть, как маленькие капли тонкой дорожкой медленно продвигались от висков по изящной шее к ключицам. Подавшись вперед, Ивар поморщился, успев обозлиться на пронзившую ноги боль, но едва его губы коснулись соленой кожи Ханны, как все неудобство исчезло. Все ее тело хотелось покрывать поцелуями благодарности, счастья. Но долго в такой позе Ивар не мог находиться, поэтому вынужденно опустился вновь на спину, продолжая впиваться пальцами в бедра Ханны, словно боясь, что она могла исчезнуть.       Горячая. Уверенная. Гладкая. Невозможная, Ханна словно перенесла Ивара в Фолькванг — чертоги самой Фрейи. Теперь уж Бескостный мог насладиться телом Ханны, изучая пальцами каждый участок. Время остановилось самым искусным образом, оставив Ханну и Ивара друг для друга. Их пусть и не совсем умелые движения приносили им то самое счастье, когда человек понимает, что не одинок на этом свете. Вот и Бескостный понял, что его личный мир расширился, приняв в свое странное и игольчатое царство редкий цветок — Ханну, дочь Эрика.       Пучки трав покачивались под потолком, развешенные Ханной. Ивар наблюдал за ними, зарываясь пальцами в мягкие влажные светлые волосы. Размеренное посапывание возлюбленной неторопливо погружало Бескостного в сон. Такое непривычное, но приятное ощущение спокойствия пригрелось в груди и теперь казалось неотделимым. И даже если Ханна сбежит утром, Ивар все равно остался бы с этим теплом. Тонкие нити двух Норн сплели судьбы Ивара и Ханны навсегда. Или же они уже были сплетены…       — Откуда ты такая? — произнес Бескостный, не ожидая ответа. Для него всего было предельно ясно: дар богов, который по нелепой случайности попал в руки Ивара. Он зажмурился, сдержав теплые слезы, и в следующий миг лицо разгладилось. Ивар не помнил, ощущал ли он хоть единожды такое умиротворение. До последнего не верилось в произошедшее, но ведь вот они — под плотными шкурами, совершенно нагие, утомленные и счастливые в объятиях друг друга.       — Из ниоткуда, любовь моя, — Ханна прижалась сильнее к Ивару, словно все еще пыталась передать свое тепло, — я всегда была для тебя. Боги вели меня. Я уверена в этом. Они хранили меня всю жизнь. Сперва я считала, что они отвернулись от меня, но сейчас… — Дыхание Ханны приостановилось, словно и сердце ее замолчало, и как только Ивар накрыл своей ладонью ее голову, Ханна вздрогнула и ожила. — Когда на нашу деревню напали, я успела скрыться в лесу, но…       — Ты можешь не говорить об этом, храбрая Ханна, если это причиняет тебе боль, — мягко произнес Ивар и только усилил объятия. Накрыл получше шкурами, пытаясь так нелепо, интуитивно, но спрятать и скрыть свое сокровище от всего мира, от всех бед.       — Ты должен знать. — Ханна рвано вздохнула, но продолжила: — Мужчина настиг меня у кромки леса и успел ранить, когда я отбивалась. Если бы не стрела кого-то из нашей деревни, разившая напавшего, я бы не добралась до тебя. Не встретила бы свою любовь. — Она подняла голову, и Ивар заметил дрожащее мерцание в ее глазах. Смог бы он защитить ее, окажись там? Смог бы сделать хоть что-то? Одинокий калека, сведущий в травах, обрядах, но никогда еще не вступавший в настоящую битву. Бескостный стиснул зубы. Жалеть себя было уже нельзя. И он твердо решил, что сделает все, чтобы суметь защитить Ханну от всего.       — Я сразу понял твою смелость. — Ивар не врал. Не почувствуй он тогда хоть что-то, не стал бы помогать, не стал бы тратить свои запасы на незнакомку. — Ты — самое чудесное, что случалось со мной. — В голову Бескостного словно мед ударил, развязав язык: — Я молил об излечении. Думал, что боги глухи к моим просьбам. — Ханна приподнялась, желая видеть лицо Ивара, но тот осторожно, как при касании крыльев бабочки, провел пальцами по ее спине, успокоив. — Но они послали мне тебя. Видимо, посчитав, что мой недуг в постели излечить важнее, чем… — Ивар стиснул зубы и замолчал. Лишнего сказал. — Прости. Не стоило. Не это хотел…       — Их бы только укрепить. — Казалось, что Ханна и не заметила ничего такого в словах Ивара. Ведь его можно было понять: всю жизнь он мечтал быть как все, — уметь ходить — а получил то, о чем уже и не мечтал, с чем отчасти, но смирился. Разве можно на это злиться? Ханна нежно улыбнулась и вновь устроила голову на его руке, словно знала, как успокаивал его запах ее чистых волос. — Ты укрепил веру в себя. Ты укрепил свое отношение ко мне. Разве не сможешь сделать подобное и в этот раз?       Бескостный промолчал, только мягко коснулся губами лба Ханны. Она вскоре уснула, а Ивар еще долго ворочался, продумывая несколько возникших идей.

***

      — Зачем тебе эти скобы, Ивар? — не унимался Хвитсерк, устроившись на небольшом обтесанном пне возле хижины. — Что ты задумал? — Он склонил голову и сощурился, наблюдая, как Ивар в очередной раз дергал плечами.       — Если не хочешь помогать, то так и скажи, — огрызнулся Бескостный и вновь поправил стянутые ремнями ноги. — Тебе-то что, если скажу? Все равно не поймешь.       — Ох, всемудрый Ивар, как ты еще не решил сжить со свету Провидца да занять его место? — Хвитсерк покачал головой и прижал ладонь к груди, хотя нельзя было не заметить, как дрогнули его губы в беззлобной улыбке. — Все еще проблемы с доверием? Я ведь…       — Я благодарен тебе, Хвитсерк, за помощь, что приносишь продукты и вообще, — выдавил Ивар и тут же стиснул зубы. Раскрывать свою идею совсем не хотелось. Да и зачем? Чтобы над ним опять посмеялись, как тогда? Смеялись все. Почему вдруг сейчас Бескостный должен был довериться? Нет. Ненужный риск. Но и портить окончательно отношения с братом не хотелось. Он был единственным, кто хоть как-то интересовался жизнью младшего. Ну и разве что мать, но она дала обещание не вмешиваться в жизнь Ивара, и не нарушала это обещание. Возможно, что Хвитсерк стал именно той ниточкой спокойствия.       — Ивар, напомни мне разложить… Ой. — Ханна прижала ладонь ко рту, застыв на пороге. Весь день она развешивала новые собранные травы, складывала в мешочки ягоды, помогала делать Ивару сборы, внимательно слушая его. Видимо, она совершенно забыла, что именно сегодня должен был прийти Хвитсерк. Конечно, иначе она бы не вышла бы в простой тунике на голое тело, с растрепанными волосами, в которых пестрел какой-то синий цветок. Опять что-то уронила.       Бескостный закрыл глаза и шумно выдохнул. Отпираться уже он не мог. Все было слишком очевидно. А вот по удивленному выражению Хвитсерка и растянувшимся потом губам в улыбке можно было понять куда больше, чем даже хотелось.       — Кто ты, лесная красавица? — Хвитс поднялся и, отряхнувшись, поправив одежду, двинулся к Ханне. Ее лицо вспыхнуло румянцем, и она тут же скрылась в доме, хлопнув дверью.       Но едва Ивар успел вздохнуть с облегчением, как дверь снова распахнулась, и Ханна вновь выскочила на улицу, успев накинуть на плечи небольшую шубку. При виде ее босых ног, ступивших на холод, Бескостный вздрогнул.       — Я — Ханна. А ты, как я понимаю, брат Ивара? О, он иногда говорит о тебе, но все же предпочитает молчать о семье. Я его не виню. Понимаю, что часто бывают и в семьях отношения не из лучших. Так что рада наконец тебя увидеть. — Под скрежет зубов Ивара Ханна протянула свою хрупкую ладошку, которую Хвитсерк тут же быстро поцеловал и, отстранившись, растянул губы в улыбке.       — Зачем тебе такое сокровище, Ивар? — Бескостный едва ли смог сдержать рычание, но все же выдавил улыбку, больше похожую на предупреждающий оскал. — Зачем ей торчать здесь с тобой в лесу? Если скучно, но завел бы себе собаку, приручил бы белку или ворону. Незачем девушку мучить, отпустил бы в Каттегат.       — С тобой, что ли? — Ивар расправил плечи, всем своим видом показывая неуместность таких разговоров. Он едва открыл рот, чтобы возразить еще, но мягкая ладонь коснулась его щеки, а по телу прокатилась настоящая волна лета. Ивар крепко сжал запястье Ханны и поднял голову на нее. Такой теплый взгляд, который бывает только у настоящих влюбленных. Видимо, вид Бескостного был настолько растерянным, что вызвало улыбку у Ханны.       — Прости, Хвитсерк, но мой дом там, где дом Ивара. И пусть даже это одинокая хижина в лесу. Я не променяю его на весь Каттегат. — Щелчок. Наверное, так человек понимает, что любовь заполнила его полностью. Когда все вокруг исчезает, меркнет, а в голове продолжает звучать только ласковый и такой родной голос. Ивару не нужны были признания, клятвы. Ему было достаточно осознания, что Ханна всегда будет рядом. Она отказалась от всего в пользу озлобленного калеки, живущего в одиночестве довольно долго. Только… Сейчас Ивар уже не был таким. О, нет. Он больше не считал себя одиночкой, а наоборот. Вот она — его возлюбленная. Его семья. Та, которая никогда не предаст.       — Так вы… — Хвитсерк растерянно потер шею и провел ладонью по лицу. — Вместе?       — Называй, как хочешь, брат, но сохрани, прошу, это в тайне. Я не хочу разговоров среди братьев, — Ивар прозвучал тихо, опустив голову. Доказывать кому-либо что-либо он больше не хотел. Хвитсерк кивнул, что тут же отразилось на ритме сердца Бескостного. Впервые он не чуял подвоха, обмана. Брат был искренен. Боги, видимо, платили за собственное безразличие по отношению к Ивару. — А ты, — Бескостный покачал головой и, шлепнув Ханну по ягодице, продолжил: — Быстро в дом, если не хочешь потом пить снова горькие отвары. И я не шучу. Не вынуждай меня применить силу. — Он изогнул бровь, и тут же вспыхнули его щеки, когда чуть влажные губы Ханны коснулись его потрескавшихся. — Лиса, — улыбнулся Бескостный, когда Ханна скрылась в доме, заботливо оставив на его плечах шубку.       — Повезло тебе, братец. Правда, рад за тебя. — Хвитсерк потрепал Ивара по плечу и подмигнул. Удивительно, но Бескостный даже улыбнулся в ответ. Оставалось более подробно рассказать брату о заказе у кузнеца, чтобы наконец воплотить задуманное в жизнь.