Из таких не выходят супруги, послушные тихие жёны… Я вхожу в неё, как в Аид, каждым вдохом её обожженный, Я не знаю других имён, я забыл номера своих бывших. Мне так сладко, и больно, и тошно, что от этого едет крыша.
Пола Шибеева
***
Солнце слепит глаза, Лив жмурится и, смешно сморщив носик, подставляет своё лицо ласкающим лучам дневного светила. Она лежит головой на коленях мужчины, и он, ласково перебирая ее волосы, вплетает в них полевые цветы. Травинки щекочут щеки и нос, и она заливается громким, счастливым смехом. Тёплые ладони обхватывают её лицо, и тень склонившегося сверху на секунду скрывает от неё солнце. Мир тонет в любви, тишине и покое, и Лив чувствует, что это руки самого дорогого ей человека. Сердце щемит от нежности, а все её существо наполнено сладостным чувством эйфории. Она там, где и должна быть — рядом со своим любимым мужчиной, она кладёт ладони на свои щёки, поверх его рук, желая почувствовать его прикосновение, тянется губами вверх и открывает глаза, чтобы взглянуть на него… и тут мир вокруг рассыпается на мелкие осколки, они бесконечным дождем сыпятся вокруг, впиваясь в нежную кожу. Лив закрывается руками, и вот уже она лежит на кучке битого стекла — нет вокруг ни солнца, не цветущей поляны, ни бесконечно дорогих рук. Она загребает горсть стекла и оно на глазах превращается в песок, а затем в пепел и разлетается вокруг, забиваясь в нос и горло. Ей хочется крикнуть в пустоту, чтобы тот, кто только что так ласково держал её лицо в своих ладонях, услышал: «Ты мне нужен!» Но вместо этого вырывается лишь отрывистый сухой кашель, все вокруг меркнет и становится чёрным, а в непроницаемой темноте, которая практически невыносима, она вдруг видит размытый силуэт мужчины с необычными, ярко-изумрудными глазами, смотрящими прямо в душу… И эти глаза кажутся ей такими родными и знакомыми, что она в немой мольбе тянет к ним руки, но загадочный силуэт тут же исчезает во тьме, оставляя её совершенно одну… Лив проснулась, закашлявшись и жадно глотая воздух. Она села на кровати, как загнанный зверёк озираясь по сторонам, пока не поняла где находится. Шесть месяцев. Вот уже шесть чертовых месяцев как минимум раз в неделю, она просыпалась в холодном поту от одного и того же сна. И все что она могла запомнить из этих снов, были только необычные, совершенно магические изумрудно-зелёные глаза. Спины коснулась тёплая мужская рука и Лив вздрогнула от неожиданности. — Опять тот же сон? — Áдам привстал на локте и обнял ее сзади. — Да… — выдохнула Лив, тепло его кожи и крепкие объятия успокаивали и постепенно возвращали в реальность. — Мне кажется психотерапевт из госпиталя не справляется со своей задачей, — в голосе Áдама зазвучали ледяные нотки. — Áдам, они стараются, — устало возразила Лив, — для них это совершенно новый опыт, они с таким раньше не сталкивались. И потом, — добавила она чуть помедлив, — у меня нет цели избавиться от этих снов, я просто хочу всё вспомнить. Мужчина обхватил её лицо ладонями и серьезно произнёс: — Я хочу, чтобы ты знала, детка, — одно твоё слово, и несколько лучших психотерапевтов мира уже завтра будут стоять на пороге этой квартиры. Ты меня поняла? — он вопросительно заглянул ей в глаза. Лив кивнула, и только после этого он опустил руки и лёг обратно на подушки. Она пристроилась рядом, уткнувшись носом в его грудь. После этой истории с пещерой Áдама словно подменили — он с трудом отпускал её куда-то одну, а если сам не мог её сопровождать, то и вовсе готов был отправить с ней целый отряд телохранителей. На этой почве, у них стали возникать ссоры, потому что Лив со своим независимым характером никак не могла смириться с такой гиперопекой. Áдам же всё чаще стал поговаривать о том, что ей пора к нему переехать, но девушка упрямилась и ни в какую не соглашалась насовсем оставить свою уютную маленькую квартирку. Áдаму, привыкшему к бóльшим масштабам, было там тесновато, и поэтому он нашёл идеальный выход из сложившейся ситуации — он просто купил Лив новую большую квартиру в Бикон Хилл*, и теперь часть недели они проводили в его доме, а вторую часть — в новой квартире Лив. Он злился и не понимал её упрямства относительно переезда к нему, но боялся излишне давить на неё, потому что видел, что сейчас всё внимание девушки сосредоточено лишь на том, чтобы вспомнить определенные события, предшествовавшие несчастному случаю в той пещере. Она буквально была одержима этой целью, но дело не сдвинулось с мертвой точки ни на йоту. И Áдам интуитивно понимал, что пока эта пустота внутри Лив не заполнится, она будет отрицать любые попытки дальнейшего сближения, поэтому, набравшись терпения, ждал, хотя способность терпеливо ожидать чего-либо была крайне не свойственна его характеру. Он делал над собой титанические усилия, ради той, которая по его мнению была достойна находиться рядом с ним. Он любил Лив, этот факт невозможно было отрицать, но любил её совершенно особой, собственнической любовью, как коллекционер любит особо ценный экземпляр своей коллекции. Будь его воля, Áдам спрятал бы Лив от всех и наслаждался её обществом, контролируя каждый шаг и упиваясь этим контролем. Раньше его схема общения с девушками была довольно проста — он подсаживал их на секс, наркотики, деньги или власть в зависимости от ситуации, и они превращались в его руках в послушных марионеток — красивых кукол, служащих лишь дорогим аксессуаром к его персоне. Когда же они ему надоедали, он просто менял их на других. С Лив все было иначе — она была слишком независима и своенравна, ей было плевать на его богатство, статус, связи, и у него не было никаких рычагов давления на неё: это одновременно приводило его и в бешеный восторг, и в неукротимую ярость — он желал её так сильно, что почти ненавидел, ибо понимал, что она не может принадлежать ему всецело, и это приносило ему почти физическую боль, однако, совсем отказаться от неё он тоже был не в силах, так как страх потерять её был ещё сильнее этой боли. Этот страх парализовывал всё его существо в моменты, когда она была далеко, и он, бросая все дела, летел к ней из любой точки мира, в любую погоду, срывал свои встречи и её конференции, чтобы овладеть ею прямо в гостиничном номере, а потом терпеть её яростные тирады в свою сторону, зацеловывая её губы до лёгкой припухлости, и держать за руку, твёрдо обещая себе никуда её больше не отпускать. Её близость пьянила его сильнее любого алкоголя, накрывала хлеще любого наркотика, но даже себе он боялся признаться, что по-настоящему одержим этой девушкой. Дождавшись, пока дыхание Áдама станет размеренным и спокойным, и окончательно убедившись, что он уснул, Лив тихонько приподнялась, подождала ещё минуту, и осторожно села на краю кровати. Привычным движением выдвинув верхний ящик прикроватной тумбочки, она вынула оттуда круглую вещицу, тускло блеснувшую в лунном свете. Крепко сжав её в кулаке, она выскользнула из спальни и направилась в просторную кухню-столовую, и только там, прислонившись лбом к прохладному стеклу окна и глядя на город, укутанный звёздным покрывалом неба, раскрыла ладонь. На ее руке лежала круглая бронзовая фибула, украшенная по кругу загадочными руническими надписями и причудливым скандинавским орнаментом. Она провела большим пальцем по её шероховатой поверхности, приложила к щеке, обжигая кожу холодным металлом, и снова крепко сжала — застежка на обратной стороне броши больно упёрлась прямо в центр ладони — ощущение, которое стало таким знакомым и привычным с того самого дня, как эта вещь попала к ней. Лив закрыла глаза, и залитые солнцем стены больничной палаты предстали перед ней, как и в тот день, когда она пришла в себя после десятидневной комы.***
Откинувшись на подушки, Лив следила глазами за мамой, которая, беспокойно измеряя шагами комнату, не переставала говорить по телефону: сначала с отцом Лив, потом с бабушкой, дядей, ещё с какими-то родственниками, каждый раз начиная снова и сообщая им поочередно радостную новость: «Лив пришла в себя!». Через десять минут наблюдения за мамой у неё закружилась голова, и она прикрыла глаза, отчаянно пытаясь про себя восстановить всю цепочку событий в злополучной пещере, но снова её мысли откатывались лишь к тому моменту, когда в руках у неё оказался светящийся артефакт. Мама выскочила в коридор, подумав, что Лив уснула, и в палате воцарилась тишина. Девушка бездумно накручивала на палец проводок капельницы, когда неожиданно посреди царящего безмолвия раздался бодрый стук в дверь, и не дожидаясь ответа, любопытная голова с каштановыми кудрями, отливающими на солнце медью, заглянула в образовавшуюся щель. Веснушчатое лицо с хитрым прищуром уставилось на девушку, а она, разглядев сквозь прикрытые ресницы, что это был Этьен, попыталась прикинуться спящей, но его растерянное выражение лица в конечном итоге так позабавило её, что она прыснула со смеху. Этьен тут же расплылся в широчайшей улыбке и ворвался в палату как вихрь, в одну секунду оказавшись рядом с Лив и плюхнувшись на её кровать так, что она едва успела убрать ноги: — Ах ты, хитрюга, хотела притвориться спящей? — парень беззлобно рассмеялся и в полу-борцовском захвате притянул к себе Лив, прижав её лицом к своей груди. — Я рад, что ты пришла в себя, мы все переживали, — добавил он чуть тише, прижавшись щекой к виску Лив. — Верю, — она высвободилась из захвата и крепко обняла парня, — как Рени? — Руководит сейчас раскопками вместо тебя. Как только тебя нашли, и Áдам принял решение транспортировать тебя обратно в Бостон, — кулаки Этьена на секунду сжались и снова расслабились, но это не ускользнуло от взгляда Лив, — я первым же рейсом поехал сюда, а она осталась — у неё не было другого выхода. — Этьен, я знаю, что ты был там со мной в пещере, — она взяла его лицо в свои ладони и внимательно всмотрелась в его серые глаза, — мама сказала, что я провела там три дня, но я ничего не помню с того самого момента как дотронулась до этого чертового ключа! Ты должен мне все рассказать! — Конечно… — Лив вдруг заметила как ссутулились его плечи и он прикусил губу, на автомате стянув с головы бейсболку, он смял её в руках и нерешительно взглянул на девушку, — только… поверишь ли ты мне? Я так ждал когда ты очнёшься… Я не мог рассказать никому другому… боялся, что никто не поверит… — он отвлёкся, отвернувшись к двери, из-за которой послышались голоса и особенно выделяющийся на их фоне и перекрывающий все другие властный баритон. Через несколько секунд дверь по хозяйски распахнулась, и в проёме появилась статная фигура Áдама Бэнкса в бежевом, идеально сидящем костюме. Взглянув на Этьена, он пренебрежительно скривил губы и процедил: — Добрый день, Этьен, не ожидал, что встречу тебя здесь после всего, что произошло, — каждое его слово будто было пропитано ядом, так, что воздух в палате буквально наполнился ощущением опасности, исходящей от молодого мужчины, как наполняет нас подсознательное чувство опасности, когда мы находимся рядом с хищными зверями, пусть в данную минуту и благодушно греющимися на солнышке, но совершенно непредсказуемыми. Девушка, распахнув глаза, с удивлением наблюдала за Áдамом, а затем кончиками пальцев, все ещё лежащих на плечах парнишки, почувствовала, как мышцы Этьена напряглись. Он хотел было встать с кровати, но Лив удержала его за руку, а затем обратилась к Бэнксу: — Áдам, что на тебя нашло? Ты… — она буквально задохнулась от возмущения, но он не дал ей закончить, приложив палец к губам, он мягко перебил её. — Чш-шш-шшш, милая, тебе нельзя сейчас волноваться, — он присел у края кровати, опустив одно колено, и приложил тыльную сторону её ладони к губам, — я так счастлив, что ты пришла в себя! — и не обращая внимания на Этьена, находящегося от них на расстоянии вытянутой руки, он притянул к себе Лив и жарко поцеловал её в губы. — Милый, — смягчилась Лив, — я очень хочу поговорить с Этьеном, мне нужно о многом его спросить, ты можешь оставить нас ненадолго? А потом я вся буду в твоём распоряжении, — она нежно дотронулась до щеки Áдама и он снова поймал её ладонь, прижав к губам. Было заметно, что её просьба пришлась ему не по вкусу, но всё же он поднялся и коротко кивнул ей. — Я пока позвоню в ресторан «Чарт Хаус», закажу еды, — его губы тронула едва заметная улыбка — именно это место он считал точкой отсчета в их отношениях, первая встреча, первый поцелуй — всё произошло именно там, а сегодня ему почему-то как никогда не хватало положительных эмоций, появление этого Этьена, вечно вьющегося под ногами, портило его планы на тихий семейный вечер, — скоро приедет Джон, и мы отпразднуем начало твоего выздоровления, — он скользнул пальцами в волосы Лив, притянув к себе поцеловал её в лоб и, не произнеся больше ни слова, вышел. Лив сидела на кровати оторопело глядя на Этьена, а в её голове крутилась лишь одна мысль: «Скоро приедет Джон? Джон? Какого хрена? Не мистер Моррис, а Джон!!! Неужели за время её комы он так сблизился с её семьей, что теперь называет её отца по имени???». — Этьен, ты это слышал? — Лив постаралась выдавить из себя смешок, хотя, на самом деле, смеяться ей совсем не хотелось. — Кажется он уже на короткой ноге с моими родителями. — Тебя это беспокоит? — парень заглянул в её глаза, пытаясь разгадать, что на самом деле стоит за непроницаемой стальной пеленой её зрачков. — Не то чтобы очень… — пожала плечами Лив, — но уж больно стремительно все развивается, не находишь? — она чувствовала какую-то смутную, нарастающую тревогу, но всеми силами пыталась стряхнуть с себя это липкое, неприятное чувство, которое всё глубже и глубже пускало корни в её душе. — Лив, — Этьен взял её руку в свою и легонько сжал кончики пальцев, — будь с ним осторожна, прошу! Áдам Бэнкс — очень опасный человек. Лив расхохоталась, вспоминая каким нежным Áдам бывает, когда они остаются наедине; как внимательно ловит каждое её слово, когда она ему что-то рассказывает; как готов исполнить любую её прихоть, едва она только облекается в просьбу; как он скрупулёзно выписывал на листочек имена и дни рождения всех её родственников и передавал помощнице, чтобы та своевременно отправляла им поздравления и подарки. Разве такой человек мог быть чем-то опасен? Конечно же нет! — Этьен, да он у меня с руки ест, — все ещё продолжая улыбаться, ответила Лив, — это самый добрый и щедрый человек, которого я знаю. Парнишка едва заметно пожал плечами, отводя взгляд, и было что-то такое по-детски уязвимое в этом жесте, что Лив невольно нахмурилась. — Этьен? — она взяла его за подбородок и развернула к себе, заставляя смотреть прямо в глаза. — Что-то случилось? Он что-то сказал тебе? В чем-то тебя обвинил? — она вдруг вспомнила мимолетно брошенную мамой фразу: «Áдам был вне себя». И целостная картинка начала вырисовываться в сознании. — Он обвинил в том, что со мной случилось тебя? — догадалась Лив. Этьен застыл, склонив голову и не произнося ни звука. Девушка увидела, как он добела закусил губу, и по её спине побежали мурашки. Нет, этого не может быть! Áдам не мог так поступить! — Этьен! — она тряхнула его за плечи и снова заставила посмотреть себе в глаза, сжав его щеки. — Не смей! Слышишь?! Не смей даже воспринимать его слова всерьёз, что бы он тебе не наговорил! Я уверена, он был не в себе, я поговорю с ним, он обязательно извинится! Он просто очень сильно переживал за меня, я уверена, причина только в этом! — она шептала, притягивая к себе Этьена, и слёзы, горячие и соленые, текли по её щекам, смешиваясь с душевной болью за этого, ставшего таким близким, мальчишку. Рени ворвалась в её жизнь внезапно: они познакомились в первый же день на очередной конференции для археологов, где обе читали лекции, и больше уже не разлучались. Эта светлая девушка, с потрясающим чувством юмора занимала огромный кусок сердца Лив, не меньший кусок сердца занимал и её брат, Этьен — веселый оболтус, не желающий учиться, а потому, хватающийся за любую работу и ремесло. Кем только он не поработал в своей жизни: дворником в зоопарке, барменом, санитаром, грузчиком, курьером, помощником шеф-повара и этот список можно, наверное, было бы продолжать бесконечно, если бы однажды, его сестра не прихватила, на тот момент временно безработного Этьена с собой на раскоп. И парень заболел археологией. Он стал читать научные книги по этой теме, осваивал, и надо сказать, весьма успешно, технику археологических раскопок, умел пользоваться нивелиром, делать археологические срезы, сортировать, отмывать и зарисовывать найденные древности, и наконец понял в каком направлении будет двигаться дальше. На раскопе в Исландии он был их с Рени главной поддержкой и опорой. Лив любила Этьена, как родного брата, которого у неё никогда не было, и сама мысль, что кто-то может его так несправедливо обидеть выводила её из себя. — Мы все переживали за тебя, — прошептал он чуть слышно. Этьен скинул объемную джинсовую куртку и остался в толстовке с Микки Маусом, совсем не вязавшимся с серьезным внешним видом парня. Лив обняла его и крепко прижалась к худощавому телу, от него пахло домом, теплом, хорошими воспоминаниями и совсем немного — сигаретным дымом. — Микки Маус? Серьезно? — Лив рассмеялась сквозь слёзы, а Этьен только сильнее прижал её к себе. — Знал, что заценишь, — улыбнулся он, и добавил более серьёзно, — это толстовка из парижского Дисней Лэнда, я надеваю её только в особых случаях, она напоминает мне о счастливом и беззаботном детстве, о временах, когда всё было хорошо и отец ещё был жив. Лив положила голову на его плечо и они сидели так некоторое время, молча, думая каждый о своём, ибо у каждого из них было достаточно болевых точек, растревоженных воспоминаниями, а дружеский такт не позволял им давить на них ещё сильнее. Наконец, Лив подняла голову и словно очнувшись, спросила Этьена, отрешённо глядящего вдаль: — Ты сказал, что никому не рассказывал о событиях, произошедших в пещере, потому что боялся, что тебе не поверят. Но почему тебе не должны верить? — Понимаешь… — и парень снова замялся. — Почему ты вообще оказался в той пещере, ты ведь должен был оставаться в тот день в лагере? — не унималась Лив. — Я пошёл за тобой тайно, ты не должна была меня заметить, если б не этот треклятый выступ! — сокрушенно вздохнул паренёк. — Зачем тебе нужно было идти туда тайно? — округлила глаза Лив. — Понимаешь, — Этьен замялся, — один чувачок из местных подогнал мне забористую травку, ну, я хотел дунуть, чтоб мне никто не мешал, ты же знаешь как Рени относится к этому, я б нотации выслушивал ещё месяц, наверно! А так, я просто хотел кайфануть, пока бы ты возилась в одном зале, я бы спрятался в другом и спокойно покурил. — Но что-то пошло не так? — она легонько сжала его руку, поощряя говорить дальше без боязни быть осуждённым. — Сначала всё шло хорошо, я незамеченно пробрался в первое ответвление пещеры и покурил, а потом, видимо оттого, что травка реально была забористая, перепутал направления и пошёл не к выходу, а прямиком к тебе, — он большим и указательным пальцами потёр глаза, словно они устали от долгого чтения. Лив старалась даже не дышать, чтобы никак не выдать своего волнения. Коротко вздохнув, парень продолжил, — ну, а потом я застрял в этом треклятом проходе, и ты вытащила меня! — А дальше? — Лив пыталась заглянуть в его глаза, но он старательно избегал её взгляда. — А дальше… мы увидели этот зал и голубое свечение на стенах. Они все сплошь были покрыты рунами. Ты ещё бормотала про себя, что зря прогуливала историю рунической письменности, — на этих словах Лив улыбнулась, вспомнив занудную старушку профессоршу, читавшую лекции по рунической письменности, и подумала, что всё-таки не зря. Тем временем Этьен продолжал, — в одной из каменных ниш стояла каменная шкатулка, на ней тоже были изображены замысловатые узоры и руны. — Я помню! Крышка была такая тяжелая… — Лив отчетливо вспомнила этот момент. — Да, ты с трудом сдвинула её, — подхватил Этьен, — там лежал странный предмет, в форме ключа, он светился, от него шёл какой-то странный гул, словно вокруг него было какое-то слабое электрическое поле, а потом… — он вдруг замолчал, взглянув ей прямо в глаза. — Ну? Что было потом? Я взяла его, и? Дальше я совсем ничего не помню, Этьен! — Лив подняла на него полный мольбы взгляд, словно от его ответа сейчас зависела её жизнь. — А дальше, — медленно произнёс парнишка, — не было ничего… Лив подняла на него недоумённый взгляд, в котором читался немой вопрос в своём ли он уме. Этьен усмехнулся и продолжил: — В ту же секунду, как ты дотронулась до ключа, ты просто… исчезла! — он наконец выдохнул напряжение, которое угнетало его долго время, даже черты лица его расслабились, утратив прежнюю угловатость, стали мягкими и привлекательными. Лив сидела и широко открытыми глазами смотрела на Этьена. Она слышала слова, которые он произнёс, но их смысл никак не мог дойти до её сознания. В горле мгновенно пересохло и всё, что она смогла выдавить из себя это: — Ты просто перекурил травы, Этьен! Он тряхнул головой вправо, откидывая со лба вьющуюся челку и, усмехнувшись, сказал: — И ты спрашивала почему я боялся это рассказывать? Да именно поэтому! Если даже ты мне не веришь, то кто вообще может в это поверить? — он скривился, словно от боли и закрыл лицо ладонями. — Знаешь, за что я больше всего себя ненавижу? — он снова посмотрел ей в глаза. — Я струсил в тот момент, я испугался! Я звал тебя, я орал в этой пещере как сумасшедший, заглядывал во все проходы и ответвления. Сначала мне казалось, что это пранк, и ты выйдешь сейчас откуда-нибудь с победной улыбкой и будешь смеяться и прикалываться надо мной, но время шло, а тебя всё не было, и руны на стенах начали тускнеть… и я смалодушничал, я убежал, я бросил тебя — пошёл звать на помощь вместо того, чтобы искать, чтобы ждать тебя там… — Лив услышала, как голос Этьена дрогнул и сквозь прижатые к лицу ладони просочилась первая солёная капля — видно было, что он с трудом выплёвывал из себя эти слова, и каждое из них, как удар кнута со свистом опускалось на его склонённую голову. Лив поняла, что он и раньше занимался таким самобичеванием наедине с самим собой, но сейчас, впервые, кается перед ней и ждёт, что она протянет руку и сдержит удары этого кнута. И Лив сдержала. Она обхватила его голову руками и привлекла к себе, обнимая и укачивая его как ребёнка, как младшего брата, которого у неё никогда не было, как близкого и родного человека, признающегося в чём-то постыдном, и оттого бесконечно прекрасного в своей искренности. — Чш-ш-ш, тише, мальчик, тише, — она покрывала его ладони и макушку поцелуями, чувствуя на губах горечь его покаянных слез, — всё хорошо, ты всё равно не смог бы ничего сделать один. Это правильно, что ты пошёл за помощью, чш-шш-шш, тише, мой милый, тише… Когда плечи Этьена наконец перестали вздрагивать, он обнял Лив так крепко, что она задохнулась и сидел так какое-то время, прежде чем снова начать говорить. — Я побежал к выходу, а там этот дурацкий выступ в проходе… Я начал пинать его как сумасшедший, я пинал его и кричал от бессилия, но наконец, не помню сколько времени прошло… он начал поддаваться и расшатываться на своём месте, а потом выпал… а вместе с ним ещё куча камней посыпалась мне на голову… — он шумно вздохнул, — я едва успел выскочить, как на моих глазах вход в пещеру завалило. Так что… Áдам прав. Это я виноват во всем… — теперь уже Лив стиснула его в объятиях так сильно, что он едва не пискнул. — Не смей так думать, просто не смей! Я запрещаю, ясно? — она провела тыльной стороной ладони по его ещё влажным щекам, — ты ни в чём не виноват! Этьен убрал её руку от лица и через силу продолжил: — Два часа я ходил по лагерю сам не свой, Рени была на другом объекте и мне не с кем было поделиться. Меня разрывали переживания, что ты сейчас там одна, в пещере, без еды и воды, не понимаешь что происходит… — он шумно сглотнул, погружаясь в воспоминания тех дней. — Наконец я не выдержал и набрал Рени, она тут же примчалась и собрала всех кто был в лагере, никто не отказался, хотя все были уставшими и вымотанными после дня на раскопе. Дело шло к ночи, но мы всё равно отправились к пещере со стационарными фонарями и попробовали самостоятельно разобрать завал… Когда стало ясно, что своими силами нам не справиться, Рени связалась с местной группой спасателей и сообщила Áдаму. Я не знаю как, но он оказался там буквально через три-четыре часа… и поднял на уши весь остров. Работа кипела день и ночь. Лив потерлась носом о его щеку, перебирая пальцами мягкие кудряшки на его затылке: — Мама сказала, что ты был на передовой, и разбирал завалы наравне со спасателями. — Да, — Этьен усмехнулся, — парни даже нашли униформу моего размера и научили обращаться с оборудованием, — он осторожно поправил трубочки капельницы на её руке, — да я бы и не смог сидеть на месте. Во-первых, было невыносимо смотреть Áдаму в глаза. Во-вторых, меня подстегивал страх. Я боялся найти в пещере твоё бездыханное тело, но ещё больше я боялся, что тебя там не окажется… — Ты был первым, кто меня обнаружил? — её голос был наполнен теплом и сочувствием. — Да, ты лежала без сознания, а вокруг были разбросаны обломки артефакта, точнее того, что от него осталось, этот ключ разбился как стеклянная ёлочная игрушка. И… — он вдруг запнулся, не зная как продолжить. — И? — Лив мягко подталкивала его к дальнейшему продолжению разговора. — Не знаю, может это и не важно, но в руке ты крепко сжимала одну вещь… В общей суматохе я автоматически сунул её себе в карман, никому о ней не сказав, чтобы потом вернуть тебе без лишних свидетелей. Вот… — он повернулся, и покопавшись в кармане куртки, извлёк из него какой-то предмет. Когда он раскрыл ладонь, Лив увидела на ней блестящую круглую фибулу, покрытую странными руническими надписями. Она медленно протянула руку и осторожно взяла странный предмет, с удивлением отметив, что вопреки ожиданиям, бронзовая брошь показалась ей не холодной, а тёплой на ощупь, словно в её сердцевину был встроен крошечный нагревательный элемент. С тех самых пор это удивительное скандинавское украшение всегда находилось при ней, и иногда ей казалось, что когда она решит тайну появления этой фибулы, она приоткроет дверь в прошлое, которое никак не может вспомнить.***
Погружённая в воспоминания, Лив не заметила как начался дождь. Она всё ещё стояла у окна и отрешённо чертила пальцем по стеклу, соединяя капли и глядя на огни большого города. Сколько времени прошло с тех пор, сколько всего поменялось… Этьен успешно сдал экзамены и поступил на археологический факультет Бостонского университета, который когда-то закончила сама Лив и где много лет преподавала археологию. Он вскоре зарекомендовал себя как лучший ученик курса, чем она безмерно гордилась; они стабильно встречались раз в неделю в кафешке на углу Хантингтон авеню и Стюарт стрит в районе Бэк-Бэй*, а потом вместе гуляли по набережной или катались на велосипедах. Стабильно встречались. До недавнего времени. В последний месяц, каждый раз, когда она хотела встретиться с Этьеном, или пойти погулять с подругами, Áдам выдумывал какой-либо либо предлог, чтобы Лив была рядом. То он был приглашён на какое-нибудь мероприятие, и она обязательно должна была его сопровождать, так как прессе давно стало известно о том, что знаменитый холостяк Áдам Бэнкс остепенился, и их отношения перестали быть тайной. Теперь Лив практически вменялось в обязанность сопровождать его на званых обедах и светских раутах. То он просто арендовал остров в Карибском море и с глазами кота из Шрека уговаривал её отменить назначенные с друзьями встречи, и она, в конечном счёте, уступала его просьбам. То под предлогом покупки новой недвижимости в Европе они уезжали туда на все выходные. Не то, чтобы Лив не нравилось проводить время с Áдамом, нет, просто она чувствовала что он постепенно заполняет все ниши её жизни собой, вытесняя всё остальное, значимое и не значимое. Она чувствовала себя моряком на подводной лодке, которая медленно идёт ко дну, постепенно заполняя задраенную каюту водой, и вскоре остаётся лишь маленькая прослойка кислорода под потолком, да и та скоро исчезнет. Её друзья и семья были её кислородом, и она боялась, что скоро лишится их совсем, если ничего не предпримет. А с тех пор как ей стали сниться эти странные сны по ночам, она и вовсе потеряла покой. И дело даже не в содержании этого сна, а в мимолетном ощущении. Во сне она ощущала рядом кого-то поистине дорогого и любимого, и вся её душа преисполнялась такого света и трепета, что его тяжело было вместить в себе, её разрывало на части от… любви. Да, спустя несколько месяцев она научилась совершенно точно идентифицировать это чувство, которое испытывала во сне. Проблема была лишь в том, что наяву она не испытывала ничего и отдаленно похожего. Значило ли это, что она не любит Áдама по-настоящему? Вот какой вопрос терзал её изо дня в день, из месяца в месяц — с тем ли она рядом? Лив снова вздохнула, отошла от окна, и взяв с кухонной стойки свой телефон, быстро набрала смс Этьену:«Можем встретиться завтра? Очень соскучилась, и нужно поговорить».
Она скользнула взглядом по экрану, с досадой отметив, что вряд ли её смс дойдёт до адресата в три часа ночи, скорее всего он увидит это сообщение уже утром. Но несколько секунд спустя, уже потемневший экран снова загорелся синим цветом и она увидела всплывающее сообщение:«Конечно! Я тоже скучаю».
И следом за ним ещё одно:«Лив, у тебя все хорошо?».
— Милая? Что ты тут делаешь? — Áдам стоял в проёме сонно потирая глаза. — Я проснулся, а тебя нет рядом. От неожиданности Лив чуть не выронила сотовый из рук, а фибулу крепко сжала в ладони и завела руку чуть за спину, боясь, что Áдам подойдёт ближе и увидит дорогую сердцу вещицу. Она не готова сейчас ничего ему объяснять. — Я проснулась и захотела попить, — соврала Лив, стараясь, чтобы её голос звучал непринужденно. Она подошла к шкафчику с посудой и встав на носочки потянулась за стаканом, при этом незаметно опустив фибулу в керамический салатник, — а тут дождь начался, и я залипла у окна. Ты же знаешь, я люблю дождь, — налив из графина воды и кинув сотовый на столешницу возле раковины, она виляя бёдрами на носочках подошла к Áдаму. Ее женские чары — единственное, что могло его отвлечь и успокоить, и Лив это прекрасно знала. Игриво глядя ему в глаза, она глотнула воды и крошечная капелька, сорвавшись с края стакана, упала ей на подбородок и побежала вниз, оставляя тонкий влажный след на гладкой коже. Глаза Áдама блеснули в темноте, он резко схватил Лив за волосы, собрав их в хвост на затылке и намотав на кулак, от неожиданности её губы приоткрылись, а он с жадностью провёл языком по её подбородку, слизывая, недавно образованную каплей, водяную дорожку. Девушка потянулась к нему языком, но он не спешил её целовать, он продолжил вести языком поперёк её приоткрытого рта и дальше по щеке. Что-то звериное было в этом собственническом жесте, что-то слегка отталкивающее. Лив попыталась освободится от его захвата, но он лишь прошептал, срывающимся от желания голосом: — Я с тобой ещё не закончил, детка, — он легко подхватил её под ягодицы и, смахнув с кухонного стола всё, что на нем было, уложил Лив. По-звериному рыкнув, он разорвал на ней пижамный топ, обжигая грудь и живот горячими и требовательными поцелуями. Его пальцы больно впивались в её нежную кожу, оставляя на ней россыпь пульсирующих синих точек, он оттягивал зубами её набухшие соски и заставлял её стонать и извиваться от удовольствия, граничащего с болью. О, он умел балансировать на этой тонкой грани и готов был показывать ей все свои умения, погружая её в глубины своих тёмных желаний. Отодвинув в сторону её трусики, он вошёл в неё резко и до конца — Лив громко и протяжно закричала, и он замер на несколько секунд, чтобы дать ей возможность перевести дыхание. Его толчки были резкими и жёсткими, он овладевал ею со звериной одержимостью, утробно рыча; их стоны смешивались друг с другом сплетаясь в демоническую симфонию страсти и безудержного желания. Последние яростные толчки — и нечеловеческое напряжение сменилось тотальным расслаблением, Áдам упал лицом на грудь Лив и с минуту не двигался. Лив приподнялась на локтях, и взяв его за подбородок, заглянула в глаза: — Что с тобой? — её голос дрожал от внутреннего напряжения. — Пожалуйста! — он поднял на неё глаза в которых стояли слезы. — Пожалуйста, не оставляй меня никогда, — он нежно обнял её, зарывшись носом в распущенные волосы. Лив покачала головой, не находя что ответить, такие резкие перепады его настроения в последнее время не на шутку пугали её. Она высвободилась из его объятий и спрыгнув со стола бросила, не оборачиваясь: — Я в душ. Áдам упёрся руками в край стола и сжал его так, что костяшки пальцев побелели. Она сводит его с ума, её близость необходима ему как воздух, как мог он признаться ей, что испытал настоящий приступ паники, когда проснувшись, не обнаружил её рядом? Он словно пережил маленькую смерть, и только она одна снова смогла воскресить его. Разве она сможет это понять? Áдам запустил руку в волосы и огляделся, словно только что осознав, где находится. Он подошёл к раковине, и включив воду, наклонился к крану, чтобы попить, но тут ему на глаза попался телефон Лив. Смахнув пальцем вверх по экрану, он прочитал последние сообщения от Этьена. Дьявольская усмешка коснулась его губ, и он набрал новое сообщение:«Все отлично! Прости, я передумала насчёт встречи, у меня завтра много дел».
Он подождал, пока под сообщением высветится статус «доставлено» и стёр его, положив телефон на место.