104
Когда я вернулся в палату, Эли спала, а во мне по-прежнему бурлил шквал эмоций. Потому, стараясь её не разбудить, я просто стал собирать вещи, надеясь успокоиться или отсрочить момент встречи с её взглядом. — О чём вы так долго говорили с Геро, и зачем ты засовываешь месьё Бонбона в чемодан? — услышал я её заспанный голос. — Ты же хотела поскорее отсюда уехать, — ответил я. Эли улыбнулась и вопросительно подняла брови. — Только придётся надеть маску, в аэропорту людно. В семь мы были в Штутгарте. Солнце давно зашло, и, несмотря на отсутствие снега, вечер был сырым и холодным. Хоть я и пообещал Эли прогуляться до Старого Замка, лишь потому что тот располагался неподалёку, как только мы добрались до отеля, она сама отказалась выходить из номера, жалуясь на сильную усталость. — Может… — так и не закончил я мысль — в дверь номера постучали. Оказалось, Керли. Принесла купленный комплект постельного белья и новые полотенца. Я хоть и верил, что всё плохое уже случилось, не хотел намеренно играть с судьбой. Как знать, какая зараза может быть на гостиничном белье. — Спасибо. У нас на это совсем не осталось времени. — Без проблем. Ещё два в автобусе. И антисептики. Саундчек завтра в три, — сказала она и, пожелав доброй ночи, ушла.105
Эли перебирала мои волосы, а я, положив голову на её живот, всё никак не мог перестать думать о сегодняшнем разговоре. Впервые за долгое время даже секс не доставил должного удовольствия. — Ты ведь возьмёшь меня завтра с собой? — Куда? — не сразу понял, что она имела в виду. — На концерт? — Я надену маску, — совершенно серьёзно произнесла. — Эли… Это ведь не фестиваль. Выступление продлится два часа, а до того… — Я выдержу. Ну пожалуйста, — жалобно протянула. — Тромбоциты в норме, нейтрофилы и гемоглобин тоже. — Давай посмотрим, как ты будешь чувствовать себя утром. Но то ли жизнь надо мной смеялась, то ли пыталась исправить ошибку Бога, потому что когда я позвонил Эли после саундчека, надеясь, что её вчерашний энтузиазм сошёл на нет, услышал твёрдое намерение приехать в клуб и просьбу привезти толстовку с логотипом группы. — Хорошо, — сдался я. — Поужинай и возьми лекарства.106
Коридоры клуба грохотали низкими басами, доносящимися со сцены — выступала группа разогрева. Вот-вот и наш выход. — Твоя мама меня убьёт, если узнает, что я привёл тебя сюда, — сказал я, наблюдая за тем, как Эли восторженно крутит головой, прислушиваясь к звукам и мелодиям. — Точно убьёт. Ты взяла маску? — Угу, — кивнула она. — Уверена, что выдержишь? Может, послушаешь пару песен и Феликс отвезёт тебя обратно? — Я справлюсь, — поцеловала она меня в щёку. — И никто тебя не убьёт. Теперь кивнул я, без конца повторяя в мыслях: «Ничего плохого не произойдёт, всё будет хорошо. Всё будет хорошо. Зал вентилируется, Эли сядет за пультом рядом с Ларсом. И мне её будет прекрасно видно. А если вдруг она почувствует слабость, Феликс отвезёт её в отель. Из-за двери гримёрки доносились голоса и смех, но как только мы вошли внутрь, все разом стихли и устремили взгляды на нас. Повисла тишина. — Прекрасно выглядишь! — почти крича, произнёс Том, прервав неловкое молчание. Эли улыбнулась и, явно смутившись, поправила парик. И тогда я начал представлять нашу тур-команду: — С Дэвидом, Урсулой и Керли ты знакома. Урсула на время тура не только стилист-визажист, но и контент-менеджер… — И местный психолог, — добавил Крис. — Керли помогает Дэвиду. Отвечает за отели, меню, Meet&Greet и мерчандайзинг, — продолжил я. — Это Пауль, без него разноцветные лампочки на сцене не мигали бы в такт музыке. А это Йонас — наш фох-инженер… — Фох? — переспросила Эли. — Front of house — FOH, — пояснил я, но, кажется, яснее не стало. — Он сидит за микшерным пультом в конце зала. И без него и нашего мониторного звукоинженера, — кивнул я на Ларса, — мы были бы как без рук. — Как без ушей, — добавил Михаэль. — А техники и системный инженер, вероятно, уже за сценой. Ты сядешь сбоку сцены за пультом с Ларсом… — Но кнопки не крутить! — улыбнулся тот. — Ну всё, кажется, финны заканчивают. Мы с Йонасом ушли. А у вас, парни, пятнадцать минут. И пока Урсула рисовала мне грим, Эли с интересом рассматривала стену, завешанную разными важными заметками. — А что это такое? — спросила она, указав на один из листов. — Стейдж-план. Информация о том, кто и что где стоит. — Даже вентиляторы указаны, — улыбнулась она и села на стул рядом.— А кто такой фох? Ну, что именно он делает? — Фох отвечает за звук в зале. Как-то летом Эли спрашивала обо всём этом. Но сейчас я не стал говорить, что уже рассказывал ей о работе сценических звукорежиссёров. Побоялся, что она расстроится, решив, что новый курс химии вновь негативно отразился на памяти. — Фох делает так, — продолжил я, — что звук у сцены, на балконах и в любой части зала звучит… одинаково. На балконах не тише, чем в центре зала, барабаны не заглушают гитары и наоборот. В этом всём ему помогает наш системный звукоинженер. Он отстраивает портальную систему — всё то, откуда исходит звук. Он знает физику звука, разбирается в акустике помещений. Знает, как всё нужно расставить, чтобы обеспечить ровное покрытие по всему залу… А мониторный звукоинженер отвечает за звук в мониторах, — кивнул я на наушники и рацию, лежащие на столешнице перед зеркалом. — То есть, когда ты на сцене, то совсем не слышишь зал? Наверное, вам должно быть одиноко, — с какой-то грустью произнесла она. — Иногда бывает, — улыбнулся я, поймав её взгляд в зеркале. — Но чтобы нам не было одиноко, нам подмешивают звук с эмбиент микрофонов. Они находятся в зале и… передают нам в наушники крики фанатов.107
Первые три песни я не мог сконцентрироваться на выступлении — мысли заглушали музыку. Я постоянно переводил взгляд на Эли, чтобы проверить, не сняла ли она маску. Эли же, всякий раз встречаясь с моими глазами, показывала большой палец. И постепенно мои тревоги растворились в музыке. Мы отыграли отличное шоу. Оставалось лишь выйти на бис и исполнить последнюю песню. Я посмотрел на Эли. Она подняла бутылочку с водой, тем самым показав, что не забыла про приём таблеток, и, махнув на прощание, направилась к выходу. Потому как единственным моим условием было то, что Феликс отвезёт её обратно в отель сразу по завершении концерта. Нас же ещё ожидала автограф-сессия и короткое интервью для сайта клуба. В номер я вернулся во втором часу, эмоционально опустошённым, но физически не уставшим. Эли спала. А я, приняв душ, мучился от бессонницы, снедаемый сотнями звуков и образов, от которых, верно, пыталось избавиться перегруженное сознание. Мне казалось, что разговор с Геро был тоже вымыслом, созданным моим изнурённым рассудком. Мне бы хотелось, чтобы он оказался лишь игрой воображения. «Ты веришь в чудеса?» — зазвучал в голове голос Геро. Над чем-то мы всё же имеем контроль в этой жизни. Но если это «чудо» создано не мной, оно меня пугает. Здесь какой-то подвох. Мы никогда не сможем завести своих детей? Это невозможно уже сейчас и, вероятно, останется невозможным и в будущем. Что тогда? Где?.. В каком мире, в какой реальности случайные совпадения подчинены столь безупречной математической точности?108
понедельник, 1 декабря
— С кем ты говорила? — прокричал я Эли из ванной, опасаясь услышать: «С мамой». Я хотел, чтобы Жюльет думала, будто Эли находится в Шарите. И даже представить не мог, как бы она отреагировала, услышав от дочери, что мы вот-вот сядем в тур-автобус и отправимся из Штутгарта в Мюнхен. Да, никаких врачебных запретов не было, Эли не нужно сидеть в изоляции, вдобавок она хорошо себя чувствовала. Впереди три круга химии, а до того я хотел подарить ей этот короткий праздник — просто побыть вдали от всего больничного. — Принесли завтрак и твой костюм из прачечной! — прокричала она в ответ. Я облегчённо выдохнул и завёл будильник телефона на полдень — время, когда необходимо принять лекарство. В восемь утра мы с ней заехали в местную больницу и сдали кровь — показатели были практически такими же, как при выписке из Шарите. Ни гемоглобин, ни нейтрофилы не упали. Тромбоциты и вовсе держались выше границы нормы. Значит, завтра мы можем вернуться самолётом, риска кровотечения из-за высоты нет. А в десять мы выехали в самую дальнюю и финальную точку нашего гастрольного маршрута — Мюнхен. Снег пошёл ещё вчера, а сейчас валил нескончаемым белым потоком вперемешку с дождём. Из-за испортившейся погоды на дорогах были заторы. Эли, я и Крис сидели на втором этаже в зоне отдыха — в полукруглой «комнате» над водителем, где из окон открывался зимний сказочный вид. Том и Керли бренчали на гитарах на соседнем диване. Михаэль и Йонас храпели в конце коридора на своих кроватях. Остальные были внизу. И, судя по аромату, варили кофе. Через полчаса, когда мы наконец покинули Штутгарт, вся жизнь перетекла на первый этаж. Несмотря на ненастный день, настроение у всех было каким-то излишне приподнятым. Обсуждая предстоящее шоу, мы ютились у кухонных столов, которые Урсула и Густав методично заставляли сосисками и бургерами с халапеньо. А потом наша дискуссия повернула в сторону воспоминаний уже отыгранных шоу. — Они просто перепутали бутылки! Просто перепутали! — прокричал Том. — Густав отыграл лишний квадрат, я смотрю на Тома, мол — ты вступать вообще планируешь? А он… — Крис надул щёки и рассмеялся. — Поперхнулся водкой! — закончил за него Том. — Отличная была идея — налить в бутылки из-под минералки водки! Михаэль виновато развёл руками и тоже покатился со смеху. — Сколько его помню, он всегда выступает подшофе, — сказал Ларс. — Но лучшее его подшофе было в Эссене. — Густав похлопал Михаэля по плечу и растёкся в улыбке. — Это когда? — непонимающе кивнул Ларс. — Ещё до Sony, — ответил я. — Две тысячи второй, кажется, да? — пожал плечами Том. — Второй-второй, — кивнул Густав. — Мы выходим на сцену, раздаётся гром аплодисментов и истошный крик откуда-то из зала: «Пропустите!» — В своё оправдание скажу, я был уверен, что вторая группа разогрева ещё не выходила. — Михаэль потряс указательным пальцем. — Ну так пропустили? — жуя гамбургер, Ларс перевёл на Михаэля вопросительный взгляд. — Донесли на руках! — ответил Том, уже рыдая от смеха. — Так это ещё не самое интересное! — продолжил Густав. — А вот дальше не надо! — перебил его Михаэль. — Вот именно поэтому стейдждайвинг — это не моё. Укачивает. Не понимаю, как ты… — похлопал он меня по спине, так и не закончив мысль. — Я делаю это трезвым, — улыбнулся я. — Так что было-то? — Ларс посмотрел на Густава. — Пока его доставляли до сцены, очевидно, его всё же укачало, — ответил Крис. — В оркестровую яму. Потоком Эрдингера, — закончил за него Густав. — Фильтрованного, — добавил Том, и раздалось хоровое «Фу-у».109
Несмотря на пробки, до Мюнхена мы добрались без отставания от графика. Пообедали в ресторане отеля и тут же отправились на саундчек. Эли хотела посетить и этот концерт, но всё же её организм был не готов к подобным нагрузкам. Она выглядела изнурённой, а ужин вызвал тошноту. Я боялся оставлять её в номере одну. Однако другой альтернативы не было. — Ты попусту волнуешься, ведь так и должно быть, — сказала она. — Это обычная слабость. — Температуры точно нету? — Точно, — заверила она. Но я всё равно позвонил на ресепшен и попросил, чтобы кто-нибудь из персонала напомнил ей о приёме лекарств в семь и десять часов. Её память ещё не скоро придёт в норму, поэтому без посторонней помощи иной раз было не обойтись. И хотя беспокойные мысли периодически сбивали меня с должного настроя, сегодняшний концерт стал одним из лучших в этом туре благодаря поддержке фанатов и устроенному ими световому флешмобу. Я позвонил Эли, сразу как мы покинули сцену, надеясь услышать, что к тошноте не добавилась температура. — Всё хорошо. Таблетка помогла. Только слабость в ногах осталась, — успокоила она.110
— Штэф, — шикнул мне Том, сев рядом за столом для автограф-сессии. — Там Тоби. Я повернул голову в сторону толпы фанатов и встретился взглядом с глазами брата. Высказав ещё в сентябре всё, что я о нём думал, я совершенно не ожидал, что первым на контакт пойдёт он и, тем более, придёт сюда. Он терпеливо дождался своей очереди и, остановившись напротив меня, протянул диск для автографа. — Подпишешь для будущего племянника? — улыбнулся он. Я утвердительно кивнул и взял диск. — Завтра заедешь? Мама и Мон обрадуются. Я посмотрел на Тоби и на мгновение растерялся, не находя нужных слов. — Что-то не так? — спросил он, верно, прочитав ответ на моём лице. — Подойду в гримёрку через пятнадцать минут. Подождёшь? Тоби нахмурился и закивал. Я рассказал ему обо всём: и о ВИЧ, и о лейкемии, и о том, что ожидаю результат теста на совместимость. Я замолчал. Он тоже сидел молча. Он явно был не готов к потоку подобного откровения. И я его понимал. — Да всё нормально, — похлопал я его по плечу. — Мы бы заехали. Но завтра нужно быть в больнице. Да и она сейчас не в том состоянии. Может, к Рождеству? Тоби опять кивнул. — Тебе, может, какая помощь нужна? — Пока всё хорошо. Правда. Но в любом случае спасибо, — улыбнулся я. — На следующей неделе я буду в Гамбурге, может, сам к вам заеду? — неуверенно спросил он. — Да, конечно. Будем рады. — Штэф? — заглянул в гримёрку Дэвид. — Надо идти, — сказал я. Тоби поднялся и, подойдя ближе, обнял. Я был рад, что мы помирились и что я рассказал ему обо всём. Возможно, так стоило поступить раньше.111
вторник, 2 декабря
Парни планировали отоспаться, вечером напиться и в среду вернуться домой на автобусе, потому что в нём были все наши инструменты и оборудование. Мы же с Эли вылетали сегодня. Я проверял документы — не осталось ли чего в чемодане в автобусе, и уже не на шутку боялся, что мы опоздаем на рейс из-за того, что Эли возилась со своим париком, закрывшись в ванной. — Ещё десять минут, и самолёт улетит без нас! — прокричал я ей и достал из кармана трезвонящую трубку: — Вот уже такси звонит! Но это оказалось не такси. Звонил Геро, спрашивал о самочувствии Эли. — …Вчера тошнило, но после лекарства быстро прошло. Сегодня слабость, — пересказывал я ему. — В целом — всё хорошо. — Кровь сегодня не сдавали? — Сейчас едем. — Перешли результаты, как будут готовы. И да, пришли результаты типирования. Ошибки нет, — как бы невзначай сказал он, а моё сердце окатила ледяная волна. Я ни подумать, ни подготовиться ни к одному из возможных его ответов не успел. — Но ещё предстоит провести полную диагностику состояния твоего здоровья. Этот этап очень важный, и часто именно из-за наличия каких-то нарушений в работе организма донорство невозможно. Я вышлю необходимые документы сегодня. — Спасибо, — только и смог произнести я.112
Как только мы заняли места в самолёте и тело оказалось иммобилизованным, всё «движение» локализовалось в сознании. Единственное, чего я не мог понять — почему вместо, казалось бы, полагаемой радости я чувствовал себя опустошённым, и почему эта пустота была такой осязаемой? До получения окончательного ответа от врачей я не собирался говорить Эли ни о том, что, возможно, могу стать её донором, ни о том, что вхожу в тот небольшой процент европейцев, генетически невосприимчивых к ВИЧ. Но впереди меня ожидала сдача анализов, оттого я и не знал, удастся ли сохранить всё втайне на время обследования.113
Слепящее солнце за стеклом иллюминатора сменили серые клубы облаков, в которые мы стремительно погружались, готовясь к посадке. Самолёт несильно затрясло. Эли проснулась и взволнованно посмотрела на меня. — Скоро садимся, — пояснил я. — Всё в порядке? С тобой всё в порядке? — почему-то произнесла она то, что собирался спросить я, потому как её лицо, наполовину скрытое маской, казалось бледнее обычного. — Всё хорошо. Ты как? — Нормально. Только мы вышли из аэропорта, как начался хлёсткий дождь со снегом. Мы прыгнули в такси и направились в больницу. Всё прошло быстро. Эли сдала кровь, и через пятнадцать минут нам выдали результаты анализов. Показатели крови начали падать, но переливание пока ещё не требовалось. В обед мы были дома. Служба уборки уже заканчивала работу. Тони сидел в столовой с включённой кварцевой лампой и пил ароматный кофе. Увидев нас, приветливо улыбнулся: — Всё готово. Продукты купил по списку. Мама ещё передала запеканку. Антисептиком всё протёр. Знаю, ты не просил. Но наверняка устал с дороги, а мне несложно. Сегодня в студии никого, я без дел. Но насколько измотано собственное тело, я ощутил только после ужина, когда, приняв душ, свалился на кровать. Спина болела так, будто я дряблый старик. Ноги ныли, а мышцы забились. Хуже всего дело обстояло со ступнями — казалось, они превратились в два неподъёмных кирпича с гудящей внутри болью. — Ты как? — спросила Эли, сев на кровать и коснувшись моего колена. Я лишь обессиленно промычал в ответ. — Перевернись на живот, — сказала она. Последнее, что я запомнил, это то, как после убийственно расслабляющего массажа спины, Эли принялась разминать мои ступни. А потом меня сморил сон.114
среда, 3 декабря
Я проснулся от дикой головной боли. Именно дикой. Точно взбесившийся дикий зверь, кровь билась от виска к виску, пыталась проломиться наружу через затылок. То ли я заснул в неправильной позе, то ли меня где-то продуло, но, вдобавок к головной боли, ещё и нестерпимо ныла шея. Эли рядом не было, а на часах светилось 12:23. Если бы не боль, то, наверное, я проспал бы сутки, потому что всё равно не чувствовал себя отдохнувшим. — Ты приняла лекарства? — зайдя в кухню и обнаружив Эли у плиты, спросил, поймав себя на мысли, во что превратилась фраза «с добрым утром». Она угукнула в ответ. — Ты отключила будильник? — Да. Хотела, чтобы ты выспался. Выспался? Я мотнул головой, и это стало совершенно опрометчивым поступком, потому как кровь с новой силой врезала по вискам. — Кто-нибудь звонил? — кивнул я на свой телефон на столе. Теперь помотала головой Эли и поставила тарелку с омлетом передо мной. — Чай или кофе? — Аспирин и воды. И пока она искала в аптечке таблетки, я взял ноутбук и открыл электронную почту. Письмо с логотипом Шарите и заголовком «Для медосмотра» находилось в самом верху «Входящих». Пришло сегодня утром. Геро был немногословен — к короткому предложению «Необходимые анализы и диагностика» прилагался лишь pdf-документ. Я нажал «Открыть» и, заслонив экран от Эли, быстро пролистал шесть страниц. Шесть! — Таблетка. — Эли протянула белую пилюлю и стакан воды. — Что-то не так? — спросила, кивнув на ноутбук. — Работа, — солгал я. — Как ты себя чувствуешь? — Хорошо, — коротко ответила она и села напротив. Я понимал, что Эли заподозрила неладное ещё в день отъезда из Шарите, потому что, как бы я ни пытался скрыть эмоции, полагаю, глаза меня выдавали. Вот и сейчас, точно зная, где искать ответ, она пристально изучала мой взгляд. Я попытался в очередной раз отвлечь её, уточнив, все ли лекарства она приняла, но в ответ получил лаконичное «да» и всё тот же пронзительный взгляд. — Ты только проснулся, и у тебя болит голова. Работа может подождать. Она захлопнула ноутбук и отложила на подоконник. А я лишь невольно улыбнулся, улыбнулся тому, что, кажется, ошибся в своём предположении.115
Было около трёх часов. Эли дремала на моём плече, а я, приняв вторую таблетку, ждал, когда голова перестанет болеть. То ли беспокойными мыслями сам вызвал новый приступ, то ли и вправду это было какое-то очень сильное переутомление. Так прошёл час. За окном стало темнеть. Вроде бы только недавно проснулся, а уже вот-вот наступит ночь. Декабрь — самый тёмный из всех месяцев. Декабрь — время, когда хочется тепла и уюта, а не болезненного сумрака. В субботу День Святого Николауса, праздник, который я так любил в детстве. Мы могли бы достать с чердака гирлянду и повесить при входе. Но вместо праздничного настроения меня изнутри изъедала всё та же мучительная и осязаемая пустота. Я попытался заснуть и забыться. Но даже толком задремать не успел, как из кухни донёсся звук трезвонящего будильника, напоминающего о вечернем приёме лекарств. И только мы вошли в столовую, как черноту за окном осветил слепящий свет фар и габаритных огней остановившегося перед домом тур-автобуса. Я накинул куртку и вышел навстречу Тому, катившему мой чемодан к порогу. Он улыбнулся, и мы поздоровались, пожав руки. — Просили передать, — протянул он мне маленький пакет с логотипом музыкального канала. — Ещё не смотрел почту? Я отрицательно мотнул головой. — Я сказал, что ты, скорее всего, «пас», но, если ты… Если вдруг надумаешь… — замялся он. — Им нужен твой ответ. — Я помогу! — прокричал Тони, показавшись из-за двери студии, и направился к Феликсу с Крисом, выносящим из автобуса кейсы с нашими личными инструментами. Я даже не знал, что Тони был внизу.116
четверг, 4 декабря
Эли говорила с Жюльет по Скайпу, сидя в столовой. А я, закрывшись в кабинете, просматривал присланный Геро документ, читал, какое именно обследование предстояло пройти. Пункт один, подпункт один — анализы на возможные гемотрансмиссивные заболевания. 1.1 Инфекционные: — СПИД — ВИЧ — сифилис — вирусные гепатиты, положительный результат исследования на маркеры вирусных гепатитов (HBsAg, анти-HCV антител) — туберкулез — все формы — бруцеллёз — сыпной тиф, туляремия — лепра Часть болезней я слышал впервые, а лепру и вовсе думал, искоренили в Средневековье. Но дальше шёл список, в котором я знал вообще лишь одно слово — «паразитарные». 1.2 Паразитарные: — эхинококкоз — токсоплазмоз — трипаносомоз — филяриатоз — лейшманиоз — ришта Пункт два — соматические заболевания. И девятнадцать подпунктов! Знать бы ещё, что значит «соматические». Я вскользь просмотрел только заголовки: 2.1. Злокачественные новообразования 2.2. Болезни крови 2.3. Органические заболевания ЦНС 2.4. Полное отсутствие слуха и речи 2.5. Психические заболевания 2.6. Наркомания, алкоголизм 2.7. Сердечно-сосудистые заболевания 2.8. Болезни органов дыхания 2.9. Болезни органов пищеварения 2.10. Заболевания печени и желчных путей 2.11. Заболевания почек и мочевыводящих путей в стадии декомпенсации 2.12. Диффузные заболевания соединительной ткани 2.13. Лучевая болезнь 2.14. Болезни эндокринной системы в случае выраженного нарушения функций и обмена веществ 2.15. Болезни ЛОР-органов 2.16. Глазные болезни 2.17. Кожные болезни 2.18. Остеомиелит острый и хронический 2.19. Оперативные вмешательства по поводу резекции органа (желудок, почка, желчный пузырь, селезенка, яичники, матка и пр.) и трансплантации органов и тканей Из всего этого списка в сознании застряли лишь три пункта, по которым я мог бы не подойти: наркомания, психические заболевания и перенесённая прошлой зимой пневмония. А глазные заболевания? Моё плохое зрение является ли противопоказанием к донорству? Я сделал пометки в заметках телефона, чтобы спросить у Геро в первую очередь. Последним, шестым листом, было информативно-юридическое приложение. В первой части которого говорилось, что все расходы — полное медицинское обследование, трансфер и проживание — покрывает страховка; возможные дополнительные расходы оплачивает пациент. Во второй части речь шла об ответственности уже со стороны донора. Хотя, по сути, никакой ответственности, кроме «морального долга», и не было. Умолчать о ранее перенесённых болезнях, по причине того, что я попросту забыл, я в принципе не мог — обследование выявит всё. Единственная приписка, от которой мне почему-то стало не по себе, гласила: «Отказаться от донорства можно практически на любом этапе, но не позднее чем за 10 дней до намеченной даты трансплантации, потому что отказ в последнюю минуту равносилен убийству человека, ожидающего пересадки, так как пациент к этому моменту уже получил интенсивную химиотерапию, полностью уничтожившую его кроветворную и иммунную системы». И только я собрался найти в интернете ответы на сделанные заметки, как в коридоре послышались шаги, приближающиеся сюда, и я быстро закрыл вкладку. Но на фоне остальных входящих сообщений логотип Шарите всё равно бросался в глаза. Тогда я просто кликнул на следующее письмо. — Чем занимаешься? — подойдя ближе, спросила Эли и, повиснув на моей шее, стала внимательно изучать содержимое письма, которым оказалось предложение от музыкального канала. — Это спектакль? — Нет, — ответил я, хотя сам уже сомневался, потому как в письме шла речь о чём-то похожем на мюзикл. — Тебе и танцевать придётся? — Эли усмехнулась и села ко мне на колени. — Не придётся, потому что я собираюсь отказаться. — Почему? — Потому что у меня нет на это времени. — Но второй круг консолидации будет после праздников, — пожала она плечами. — Если ты собрался отказаться из-за меня, то я против. Я не хочу, чтобы ты всю свою жизнь подстраивал под меня. Вот только она и была моей жизнью, пусть не всей, но очень значимой её частью. Но этого я не сказал. Отмахнулся фразой, что «мне это неинтересно». — Ты же ведь не читал, — настойчивее прозвучал её голос. — Хорошо, — выдохнул я и перевёл взгляд на экран. В письме говорилось о большом предновогоднем шоу, куда приглашали только тех музыкантов, чьи клипы вошли в «топ-100 2008». Программа состояла из различных глупых игр вроде «Правда или действие», «Угадай мелодию», «Исполни какой-нибудь хит в жанре, отличном от оригинального» и тому подобных, объединённых главной темой — «Новый год». Все участники должны быть по-праздничному одеты — в костюмы известных персонажей рождественских сказок. Мне выпал «Щелкунчик». В пакете, что презентовал через Тома музыкальный канал, как раз-таки находились сувенирные пряники в виде героев этой сказки. Ну, по крайней мере, теперь скрытый смысл подарка прояснился. Но в конце шоу действительно намечалось нечто вроде мюзикла, разбитого на отдельные и несвязанные между собой номера. Вдобавок к песни Щелкунчика мне предстояло вместе с Принцессой исполнить минутный танец, и нет бы просто танец, они хотели чечётку! Ниже говорилось, что Принцесса и массовка — профессиональные танцоры. Да, полагаю, на их фоне мои косяки не бросались бы в глаза. Прямой эфир тридцатого декабря. Трёх недель на подготовку танца вполне бы хватило, если бы только не моё предстоящее обследование и возможные сопутствующие запреты. Но будь я даже уверен в планах на будущее, всё равно бы отказался. На Рождество и Новый год последние лет пять мы с парнями не работали — всегда отправлялись на отдых: чаще в горы, реже к морю. Я знал обо всех возможных праздничных передачах и событиях, знал, что они того не стоят. Мы принимали участие лишь в тех, запись которых стартовала в ноябре или первой половине декабря. Сейчас же подтверждать участие, не зная, какие «подарки» припрятаны у завтрашнего дня, — значит подвести руководство канала в случае моего отказа из-за непредвиденных обстоятельств. Ответ нужно дать в понедельник. И пусть я солгал Эли, что подумаю над предложением, написать отказ планировал уже утром, естественно, поблагодарив за предоставленную возможность.117
Я сидел без света у окна в столовой, пил чай с мёдом и рассматривал разноцветную мигающую гирлянду на крыше соседей через дорогу. Эли пошла принять душ. Мы планировали перед сном посмотреть какой-нибудь хороший фильм, но, когда она прокричала из ванной, прося о помощи, я понял — кино отменяется. — У меня нет сил, — прошептала она, сидя в дверном проёме, и подняла на меня зарёванное лицо. Я пересадил её в душевую кабинку. И пока медленно и осторожно протирал её кожу специальной мягкой мочалкой, утешал некогда произнесённой ею же фразой — «это нормально». Это действительно было нормальным. Конец первой недели после химии. Всё как и в прошлый раз, но в менее жестокой форме. Я говорил ей, что к следующим выходным организм восстановится и дела пойдут в гору. Пытался отвлечь разговором о фильме. Но всё было впустую. А позже, приняв последние таблетки, она улеглась в кровати и попросила позволить ей сегодня поспать одной. Я понимал её желание остаться наедине, потому спорить не стал — ушёл в гостиную.118
пятница, 5 декабря
Утром нас ждал ранний подъём и поездка в больницу. Прошло два дня с последнего анализа крови, и, вероятно, уже сегодня понадобится переливание. Несмотря на утреннюю многолюдность, анализ мы сдали вне очереди — кроме нас никто не нуждался в экстренной помощи. Прошло пятнадцать минут, и из-за двери лаборатории вышла медсестра и без лишних предисловий сообщила, что у неё для нас две новости и обе плохие. Первая — уровень тромбоцитов упал до пяти. Для Эли допустимая граница была опущена до ста сорока — вдвое ниже, чем для здорового человека. И всё же — пять! Вторая новость — переливание они провести не могут — у них закончились компоненты крови. — Вы только не волнуйтесь. Вам просто придётся поехать в другую больницу. Подождите пару минут, — сказала медсестра и снова скрылась за дверью. Я старался не подавать виду, что сам напуган. Но вот Эли охватила паника, граничащая с истерикой. — А если по пути туда что-то случится? — дрожал её голос. — А если мы попадём в аварию?! Или откроется внезапное кровотечение? Или я поскользнусь на снегу и рассеку руку! И тогда всё! — продолжала она перечислять самые изощрённые сценарии, в которых до смерти истекала кровью, из-за того, что кровотечение при критических показателях попросту не остановить. — А что если тромбоциты закончились везде? — Не закончились. Всё будет хорошо, — поцеловал я её в висок, но меня она словно и не слышала, без конца сжимала и разжимала трясущиеся ладони. Я сам не понимал, почему тромбоциты упали так сильно. Даже после курса индукции они не опускались ниже двадцати. — Где мои перчатки? Они у тебя? — Они в машине. Эли… — так и не договорил я — подошла медсестра и вручила листок с адресом другой больницы, сказав, что там уже начали всё готовить. И пока мы ехали, Эли позвонила Геро и продиктовала ему сегодняшние показатели. Но цифры его не удивили, а может быть, он тоже просто не подал виду, чтобы она лишний раз не нервничала.119
Эли сидела под капельницей, а я вышел из палаты и позвонил Геро, хотел уточнить пару вопросов по предстоящему медосмотру. Спросил, является ли прошлогодняя пневмония противопоказанием к донорству. В ответ получил короткое: «Нет». Тогда, открыв заметки в телефоне, зачитал ему полный список: наличие татуировок, употребление марихуаны и кокаина в двадцать лет, депрессии и близорукость. Но опять услышал: «Нет, это не помеха». Татуировки набиты четырнадцать лет назад, «освежены» шесть лет назад, наркотики я употреблял лишь пару месяцев, и с тех пор двенадцать лет как чист, депрессии тоже не явились веской причиной для отказа, а плохое зрение подразумевало почти слепоту. Для моих «минус трёх» даже лазерная коррекция не была показана. Я думал, что сдать остальные анализы нужно как можно быстрее, но Геро сказал не спешить и отдохнуть после турне. Обследование необходимо пройти за пару-тройку недель до предполагаемой даты трансплантации. Организм Эли восстановится лишь к Рождеству, поэтому раньше января трансплантацию не назначат. — Второго круга консолидации не будет? — спросил я Геро. — Нет. Но мы это ещё обсудим с трансплантационной командой. Многое будет зависеть от состояния Дэниэль. В два часа врачи закончили и с переливанием, и с дополнительными проверками. Контрольный анализ Геро назначил на завтра, а плановый на понедельник. Но сказал, что мы можем поехать раньше, если самочувствие Эли резко ухудшится — работает химия. Сейчас особенно активно. Весь оставшийся день Эли провела в постели, а я то на диване в гостиной, то в кухне за плитой. Каждый час, а то и чаще, срабатывал будильник. И я нёс Эли лекарства или стакан воды для восполнения суточной нормы. Или помогал ей дойти до туалета, или до кухни, потому что она боялась «упасть, поцарапаться и насмерть истечь кровью». Вечером после душа она опять попросила, чтобы мы легли спать раздельно, и я ушёл в гостиную.120
На часах без четверти полночь. И кажется, это самая мучительно долгая пятница в моей жизни. Я досмотрел фильм и, выключив телевизор, направился в спальню, проверить Эли. Но только открыл дверь, как та обо что-то ударилась, а потом это что-то предательски звонко ударилось о стену. Оказалось, пустая пластиковая бутылка из-под воды. Вероятно, укатилась, когда Эли поставила её на пол перед кроватью. — Штэф? Это ты? — прошептала Эли, приподнявшись на локтях. — Угу. Почудилось, что под окнами Рупрехт ходит. Стало страшно, — пошутил я. — Пустишь к себе под одеяло? — Кто ходит? — перепугано спросила она и стала разглядывать темноту за окном. — Рупрехт, — повторил я и сел рядом. Коснулся её лба — нормальный. — Кто это? — всё те же нотки беспокойства послышались в её голосе. — Рупрехт Кнехт, — пояснил я, но Эли лишь непонимающе пожала плечами. — Завтра же День Святого Николауса. Рупрехт — это его страшный слуга. Неужели в детстве, когда вы отмечали праздник, бабушка тебя им не пугала? — А мы и не отмечали, потому что я никогда не приезжала в это время в Германию. Бабушка ходила в церковь, но, как ты там сказал… Руперт? Про него она не рассказывала. — Рупрехт, — поправил я её. — Ну, тогда я расскажу, потому что в детстве это был особенный для меня праздник. Ты ведь хочешь послушать? Эли улыбнулась и кивнула, приглашая лечь рядом. Я забрался на своё место и, устроившись удобнее, обнял её. — Как ты, наверное, знаешь, Святой Николаус приходит только ночью и тем детям, что слушались родителей, дарит сладости. А вот тем, кто вёл себя плохо, его страшный слуга по имени Рупрехт кладёт в башмаки куски угля, пепел или сено, или… — В башмаки? — усмехнулась Эли. — Да, в башмаки. Их нужно поставить на ночь у двери. — Про это я знаю. Но разве ещё говорят «башмаки»? Я улыбнулся и, проигнорировав её издёвку, продолжил: — Непослушных детей Рупрехт мог даже и розгами высечь. Бабка Тома ещё часто пугала историей про то, как Рупрехт забирал капризных детей в свой тёмный замок, откуда потом сбрасывал в море. — И это был твой любимый праздник? — уточнила Эли. — Ну… я всегда находил в башмаках конфеты и мандарины, — рассмеялся я. — Хочешь, мы с тобой сейчас пойдём и поставим ботинки у двери? — Ты ведь не серьёзно? Но мы в самом деле пошли и поставили. И когда Эли вернулась в постель, я зашёл в кухню под предлогом выпить воды, а по пути обратно в спальню бросил в ботинки те самые сувенирные пряники из «Щелкунчика». А потом, чтобы отвлечь её от ненужных мыслей, стал вспоминать, как мы праздновали День Святого Николауса. — И мать, и обе моих бабки были очень набожными. А когда Рупрехт приходит, он первым делом спрашивает, умеешь ли ты молиться. Я умел, — опять засмеялся я, — оттого и не боялся его. Но Тоби всё равно всегда надевал старую дедовскую фуфайку, прятался под кроватью и ждал подходящего момента, чтобы меня напугать. Вот его я боялся, потому что знал — он где-то затаился в комнате. — У нас вашего Рупрехта зовут Пер Фуэтар. Он сопровождает ещё и Пер Ноэля, и он тоже его «тёмный» слуга, который наказывает непослушных детей. Но по нашей легенде Пер Фуэтар был мясником. — Хорошее начало, — сказал я, и теперь усмехнулась Эли. — Был канун Рождества, — рассудительно продолжила она. — Торговля кипела у всех купцов. Но Пер Фуэтар был жадным и хотел ещё больше денег. И когда на город опустились синие сумерки, он был единственным, кто не закрыл свою лавку. Потому что увидел рыщущих по улице трёх голодных детей. Это были маленькие мальчишки. — Ну конечно, кто же ещё! — Правда! Такое предание, — засмеялась она. — В общем, пообещав угощения, он заманил их к себе, но вместо угощений убил, а из их мяса понаделал всяких там разных «деликатесов». Но ни сам не успел наесться, ни распродать — перед его лавкой появился Святой Николя, который и воскресил убитых мальчишек. А Пер Фуэтара в наказание взял себе слугой. Та-да! — театрально вскинула она ладони и улыбнулась. — Замечательная история! — тоже театрально похлопал я. — Когда у нас будут дети, мы будем рассказывать им только немецкие сказки. Я сам толком не понял, почему сказал именно так, и с чего вдруг заговорил о детях. Возможно, тому причиной собственные воспоминания. Но осознание смысла произнесённых слов пришло лишь после того, как с лица Эли исчезла улыбка. Мой стратегический план — отвлечь её от неприятных мыслей и переживаний — потерпел крах. Я попытался исправить ситуацию, пошутив о французских каннибалах, но Эли, кажется, и не услышала. — Эли, — произнёс её имя, не зная, что ещё сказать. — Ничего не получится, — мотнула она головой. — Химия всё… Если бы она прямо сейчас узнала, что у нас с самого начала не было шансов, было бы ей проще принять будущее? А может, жизнь это делает с нами, чтобы как раз-таки дать шанс? Что если донором буду не я? Что если этот кто-то будет генетически отличаться от меня так, что это сделает организм Эли способным выносить нашего ребёнка? И если этот выбор и в самом деле реален, что выбрать? Если это буду я, что тогда? Ни лейкемии, ни ВИЧ, ни своих детей. А если кто-то другой? Лейкемию удастся победить, ВИЧ останется. Мы сможем иметь детей. Сможем ли? Я всё складывал и вычитал, умножал, делил, слагал и снова вычислял, и снова прибавлял, и разделял, переставлял, но уравнение всё равно не становилось равным. Жизнь отнимала больше, чем у нас имелось. Жизнь в очередной раз оставляла нас со знаком «минус». И тогда я просто стал бессовестно лгать: говорить о том, в чём совершенно не разбирался. Я так рьяно убеждал её, что донорские клетки повлияют на организм благотворно, восстановят все функции, разрушенные химиотерапией, что и сам поверил в эту ложь. Ложь? А может, и обследование никакое не нужно? Может, это должен быть не я? Может, стоит продолжить поиск донора? Ведь время у нас ещё есть. — Это всё решаемо, — сказал я, преисполнившись необъяснимой уверенности. — Но нужно время. Мы же… Мы ведь всё равно не хотели спешить. Знаешь, — обнял я её крепче, — как раз за это время успеем перечитать все немецкие и французские сказки и выбрать те, что станем рассказывать сыну. — Сыну? Ты уже всё решил? — невесело улыбнулась и уткнулась мне в плечо. А я смотрел на падающий за окном снег и терялся в правильных словах. Я уже давно привык к тому, что на каждое моё «решение» у жизни был свой контрплан. И Эли, словно пробравшись мне в голову, озвучила эту мысль, сказав: «Значит всё будет наоборот, значит будет дочка». Но единственное, что для меня сейчас имело значение — глагол будущего времени в её предложении. Если я сумел убедить её поверить в вымысел, сможет ли её вера обратить ложь в правду? — А ты кого хочешь? — тогда спросил я. — Дочку, — ответила она и улыбнулась. — Значит, у меня есть шансы обыграть жизнь, — усмехнулся я. — Ну, может, после сына. — Я бы назвала её Жюстин и наряжала в красивые платья. Что? — верно, прочитав недовольство на моём лице, рассмеялась она. — Тебе не нравится имя или красивые платья? — Знаешь, я зря завёл этот разговор. Я… Нет. Это должен быть мальчик и никак иначе. — О-ля-ля! — прозвучало французское словечко, отчего я разозлился на собственные фантазии ещё сильнее. — Я с ума сойду, когда она повзрослеет и заведёт себе дружка. Я знаю, что у них на уме. Знаю все их грязные помыслы. И я буду ненавидеть каждого из них. А она будет на меня злиться. И мы будем ругаться. Постоянно скандалить и… Эли прервала, заставив замолчать и вжавшись своими губами в мои. — А может, она встретит хорошего парня. — Но даже этот хороший парень будет делать с ней плохие вещи. Эли, я… Давай о другом? — А ты бы как назвал дочку? Ведь теперь точно будет дочка, — явно дразня, улыбнулась она. — Эли, — снова произнёс её имя, не находя иных слов. А она засмеялась и сказала, что это имя уже занято. — Я об этом не думал, не знаю, — отмахнулся я. И тогда она стала перечислять всякие французские имена, истязая меня звуками, резонирующими в ушах хрустальным эхом. — Лаура, — оборвал я её, не имея ни малейшего понятия, откуда взялось это имя. Просто само сорвалось с губ. — Лаура? — словно примеряя каждый звук, повторила она. — Мне нравится. Ты… Ты давно придумал? — Только что, — честно ответил я, и теперь улыбнулись её глаза. — Ну, а если будет мальчик, мы назовём его Поль. — Поль? Поль?! — Я нервно рассмеялся, надеясь, что она это не всерьёз. — Я никогда не назову сына таким слащавым французским именем. — Пф! У тебя есть вариант лучше? — Теодор, — сказал я, и Эли покатилась со смеху. — Ты думаешь, я рожу его уже в рыцарских доспехах? — спросила, стирая слёзы со щёк. — Но мы бы его звали Тео. — Тео, — прекратив хохотать, произнесла. — Тео — неплохо, но Теодор! — вновь наполнилась комната её смехом.