О потерях и приобретениях

Они вывели Нарциссу из комы на следующий день. Она слишком долго находилась под воздействием искусственного сна и всё ещё пребывала в состоянии овоща под влиянием успокоительных в те короткие промежутки времени, когда её выводили из комы, чтобы позаботиться о её естественных потребностях. Это было вредно для здоровья. Гермиона позаботилась о том, чтобы присутствовать при моменте, когда худую, бледную женщину выводили из волшебного сна; как сказочную принцессу из книг, которые родители Гермионы читали ей, когда она была ещё ребёнком, до того, как она узнала, что магия и вправду существует. Только пробуждение Нарциссы, конечно, обошлось без поцелуя — или финала «долго и счастливо». Как только Нарцисса стряхнула с себя затянувшееся полусонное замешательство и привела в порядок воспоминания, полученные под властью Империуса Драко, она начала вести себя с холодным, надменным презрением. Она сидела на краю кровати, выпрямив спину и высоко подняв подбородок, не обращая внимания на присутствующих членов Ордена и приглаживая волосы тонкими бледными руками, разглаживая складки на своей мантии. Нарцисса не выказала ни малейшего гнева или страха, которые, Гермиона была уверена, она должна была испытывать, но вместо этого холодно спросила, каковы были планы Ордена относительно неё, жив ли был её сын и могла ли она его увидеть. Гарри сообщил Нарциссе, что Драко действительно жив, и что нет, она не может его видеть. И тут вмешалась Гермиона. — Гарри? — позвала она тихо, но твёрдо, и он отвернулся от Нарциссы. — Что, Гермиона? Она оттащила его немного подальше от Нарциссы, которая наблюдала за ними холодными, бледными глазами. От них у Гермионы бежали по спине мурашки. — Почему она не может увидеть Дра… Малфоя? Не разумнее ли поместить их обоих в подвал? Сэкономить место? Гарри бросил на Гермиону странный взгляд, когда понял недальновидность её рассуждений. — Это стимулирует их обоих вести себя хорошо, — тихо ответил он. — Продолжай размахивать перед ними наградой в качестве встречи друг с другом… не упоминая угрозы, ну… Так у них будет меньше шансов что-либо предпринять. Губы Гермионы скривились, а рот приоткрылся, когда она недоверчиво уставилась на своего лучшего друга. — Гарри, ты не можешь! Это просто жестоко! Кроме того, Малфой ничего не собирается делать! Какие неприятности он может учинить? У него нет палочки, и ему некуда идти, нет союзников — ничего. Он сдался нам! — Сама-Знаешь-Кто мог бы положиться на наши лучшие человеческие качества… — Ну, он будет очень разочарован, — мрачно перебила Гермиона, Гарри вздохнул и посмотрел на неё, прося её просто подождать, пока он объяснит. — Извини, продолжай, Гарри. — Он может подумать, что мы, скорее всего, просто поверим Малфою на слово и позволим ему… позволим находиться под надёжной охраной, но с возможностью свободно ходить, общаться с членами Ордена. Это дало бы Малфою идеальную возможность начать передавать информацию Сама-Знаешь-Кому. — Гарри ещё больше понизил голос, бросая украдкой взгляды на Нарциссу. — Сама-Знаешь-Кто понятия не имеет, где находится наша оперативная база, и я уверен, что он практически отчаялся это выяснить. Ничто, должно быть, не раздражает его больше, чем тот факт, что мы можем нападать, а затем исчезать, не давая ни малейшей возможности нанести удар по нашей базе. До сих пор. И Сама-Знаешь-Кто не гнушается использовать Малфоя — или кого-либо ещё — для заданий с ничтожными шансами на успех. Он рассматривает большинство своих последователей как расходный материал. Если он думал, что есть хоть крошечный шанс, что Малфою удастся сообщить Сама-Знаешь-Кому о нашем местонахождении, он бы это сделал. Гермиона уверенно покачала головой. — Нет. Нет, ничего подобного. — Она верила, что Драко сдался им искренне. Она не хотела верить в обратное; не хотела думать, что всё это было притворством. Не думала, что такое вообще возможно. Он был несчастен, напуган и зол, и ничто из этого не было чёртовым притворством; Гермиона бы знала. — Это не так… Это крайне маловероятно, Гарри. Я не думаю, что Малфой лжёт, и, кроме того, я не думаю, что это стиль Сам-Знаешь-Кого. — Я знаю Вол… Сама-Знаешь-Кого лучше, чем ты, Гермиона. Я был в его голове, — прошипел Гарри себе под нос. Гермиона заметила, что Тонкс и Римус тайком наблюдают за ними, и попыталась не обращать на них внимания. — Я не думаю, что он лжёт. Я не думаю, что он шпион, — настаивала она, и свободный от препирательств уголок её сознания в сотый — миллионный — раз задавался вопросом, почему она так яростно защищает Драко Малфоя. — Снегг сделал это! — Возражение Гарри было громким, и пустые бледно-серо-голубые глаза Нарциссы остановились на них двоих. Губы Гарри сжались в полоску, и он вывел Гермиону за руку в коридор, кивнув Тонкс и Люпину, закрывая за ними дверь. Он продолжил с того места, на котором остановился: — В течение многих лет. Дамблдор был убеждён, что Снегг на нашей стороне. Только это было не так. Все эти годы он шпионил. Втирался в доверие, получал всю секретную информацию. Думаешь, Малфой не мог бы? Гермиона смерила Гарри холодным, недоверчивым взглядом. — Ты придираешься, Гарри. Снегг не ампутировал себе руку для постановки. И не наложил Империус на свою мать, приведя её с собой. Нет причин не верить Малфою, и нет причин препятствовать, по крайней мере, их встречам друг с другом. Она ждала, пока Гарри испытующе смотрел на неё со смутным озадаченным подозрением на лице. Наконец он сказал: — Ты очень беспокоишься о нём. Гермиона была взволнована подтекстом и закатила глаза, пытаясь скрыть это, в её тоне сквозило раздражение из-за Гарри. — Мне жаль его, Гарри. Ты его видел? Я имею в виду, действительно видел? Трудно не испытывать к нему жалости. Гарри, казалось, был не совсем убеждён, и это раздражало Гермиону. Кем он её считал — какой-то глупой маленькой девочкой, которую Драко обвёл вокруг пальца? Одурачил своим обаянием? Мерлин, вероятно, это было именно то, о чём думал Гарри, и он сильно ошибался. Драко ни в малейшей степени не был очарователен. Всё, на что он был способен — это давить на жалость, и, судя по тому, как он отреагировал, когда она сказала, что ей его жаль, она не думала, что это было какой-то стратегией. Гарри потёр рукой слегка заросшую щетиной челюсть. — Он был на другой стороне много лет, Гермиона. Он был Пожирателем Смерти! Мне тоже его жаль. — Он замолчал и с сожалением взъерошил волосы. — Вроде того. Но ты действительно думаешь, что мы можем верить, что у него нет каких-то скрытых мотивов? — Я думаю, его единственный мотив — уберечь себя и свою мать от Сам-Знаешь-Кого. Я думаю, мы можем доверять ему, да. А даже если и нет, он всё равно никак не смог бы передать информацию Сам-Знаешь-Кому, не со всеми защитными чарами в доме — и, конечно, не без палочки. — Гермиона скрестила руки на груди и пристально посмотрела на Гарри сверху вниз. — Нет никаких причин разлучать Малфоя и его мать. Почему ты так настаиваешь на этом? Ты просто пытаешься сделать их обоих несчастными или что-то в этом роде? Гарри пожал плечами, усталые зелёные глаза на мгновение затуманились. — Я не могу отрицать, что для разнообразия приятно поменяться с ним местами. Его тон был легкомысленным, и Гермиона нахмурилась в ответ, сведя брови вместе. Этот вопрос был не тем, к которому можно было бы отнестись легкомысленно. — Гарри, это не шутка. Ты должен быть лучше, чем они. — Я лучше него, Гермиона! Если бы я был на его месте, то я бы пытался убивать людей, причинял бы им боль и был бы активным членом группы, которая пытает и убивает невинных людей! Как ты могла такое сказать, Гермиона? — Гарри нахмурился, обиженный и злой на Гермиону, и она почувствовала себя ужасно. Теперь она ссорилась с Гарри из-за Драко? — Ты не совсем гуманно обращаешься с ним, Гарри. Что насчет… — Она лихорадочно ломала голову. — Что насчёт Женевских конвенций? Я, конечно, знаю, что они не совсем неприменимы к волшебному миру, но разве тебе всё равно не хотелось бы следовать им? — А разве я не следую? — возмущённо спросил Гарри, и Гермиона задумалась, пытаясь вспомнить школьное задание по Женевским конвенциям, которое она выполняла в нежном восьмилетнем возрасте. Она была не по годам развитой восьмилеткой. — Эм… Военнопленных, к которым, я полагаю, относится Дра… Малфой, не разрешается подвергать физическим или психологическим пыткам, или иным видам принуждения… И у них есть право на надлежащую гигиену, чего нет у Малфоя, Гарри. И, эм… одежда? Всё, что у него есть, — это вещи, в которых он пришёл, и они грязные. — Гермиона ещё сильнее задумалась. — И религиозные, интеллектуальные или физические активности должны быть доступны им. — Она взглянула на своего друга с огорчённым выражением лица, когда поняла: — Гарри! Мы не следуем ни одному из положений, за исключением части о пытках и принуждении. Мы даже не следуем Женевским конвенциям! Он снял очки и протёр линзы, лицо его было серьёзным, пока он обдумывал её слова и до него доходил их смысл. Сама Гермиона была в ужасе — они не следовали правилам! Она… она всегда следовала правилам. Женевские конвенции существовали не просто так, и, хотя волшебный мир и война волшебников не были полностью аналогичны магловским, они всё равно должны были думать о такого рода вещах. Она сказала об этом Гарри, и он устало кивнул. — Я знаю, Гермиона. Мы должны. Но я бы предпочёл, чтобы Малфой был несчастен, чем на малейший шанс подвергать опасности членов Ордена. — Мы всегда в опасности, Гарри. И это просто предлог. Ты так обращаешься с Малфоем, потому что тебе просто всё равно. Потому что он тебе не нравится. «Но… но мне он тоже не нравится, и я вижу, какой он сейчас, и мне не нравится видеть его таким. Я чувствую себя виноватой», — тихо призналась Гермиона, и они смотрели друг на друга долгую отрезвляющую минуту. — Разве не говорят, что о качествах человека следует судить не по тому, как он относится к своим друзьям, а по тому, как он относится к своим врагам? Гарри опустил взгляд в пол, осознавая её слова. — Чёрт. Чёрт. Тогда он может её увидеть. Недолго. Ты… ты сделаешь это, Гермиона? — он сглотнул, и Гермиона встревожилась из-за его поведения. — Почему ты не можешь? — Я… я думаю, мне нужно поговорить с Роном. — Он отступил на несколько шагов, рассеянный и раздражённый. — Спасибо, Миона. И… не оставляй их наедине, ладно? — Подожди, что? Гарри, что происходит? Зачем тебе нужно поговорить с Роном? В голове Гермионы всё перемешалось, и внезапно ей показалось, что она поняла. Гарри уже поднялся по лестнице, когда она крикнула ему вслед. — Гарри! Гарри, что сделал Рон? — Я… я расскажу тебе позже… тебе лучше вернуться туда. И с этими словами он сбежал вниз по лестнице, бросив мимолётный извиняющийся взгляд на Гермиону. — Гарри! — снова крикнула Гермиона и топнула ногой в приступе досады, но он уже ушёл. Она разрывалась, желая догнать его, загнать Рональда в угол и заставить их обоих объясниться, но… Яростный взгляд Гермионы остановился на двери в комнату Люпина и Тонкс. Но, к сожалению, Гарри оставил ей работу. Она нахмурилась. Гарри. Она найдёт его: дом был не таким уж большим. Она не позволила себе зацикливаться на том, что именно Рон сделал с Драко — или продолжал делать. Или собирался сделать. Мерлин, Гермиона ненавидела быть в неведении.

~***~

— Сюда, вниз. — Гермиона открыла тяжёлую крышку люка. — Римус, Тонкс, не могли бы вы подождать здесь? — Ты уверена, Гермиона? Гермиона взглянула на Нарциссу, которая голодными глазами уставилась вниз на открывшийся полутёмный подвал, казалось, больше не находя в себе сил скрывать свои эмоции. Нарцисса до сих пор принимала свою нынешнюю ситуацию с холодной покорностью, а не набрасывалась на них, и Гермиона не думала, что есть хоть какой-то шанс, что сейчас появятся проблемы. Она просто хотела сама убедиться, что её сын жив и невредим. — Я уверена, — кивнула Гермиона и взмахом руки направила Нарциссу вниз по лестнице, следуя за ней с палочкой, свободно держа ту при себе. — Грейнджер? — позвал Драко с вялым любопытством, когда они спускались по лестнице, и Гермиона услышала, как Нарцисса ахнула при звуке голоса своего единственного ребёнка. — Драко? Драко, это я! Нарцисса подобрала юбки и почти бегом преодолела последние несколько ступенек, ведущих в подвал. Гермиона остановилась на полпути вниз по лестнице, чувствуя, что ей не следует быть там. Это был слишком интимный момент, чтобы она могла стать его свидетелем. Драко лежал на своей кровати в той же серой рубашке и чёрных брюках, прикрыв глаза левой рукой. А потом, когда Нарцисса выкрикнула его имя, он с трудом выпрямился. — Мама? В одном этом слове прозвучали потрясение и облегчение, и он уставился на Нарциссу широко раскрытыми, непонимающими глазами. Нарцисса стояла у подножия лестницы в подвал в профиль к Гермионе, и девушка увидела, как губы Нарциссы слегка тронула улыбка, смягчая её холодные, надменные черты. Взгляд Гермионы метнулся к Драко, и она сама улыбнулась, когда его осветили огромное облегчение и счастье. Гермиона признала, ей было приятно осознавать, что Драко счастлив из-за чего-то, что она сделала. Она не знала, что делать с этой мыслью, поэтому отложила её на потом и наблюдала за разворачивающейся перед ней сценой, чувствуя тепло в животе. А затем счастье заметно покинуло Драко. — Мне жаль. На его лице, казалось, готова была отразиться боль, его голос был жалким, когда он сполз на край кровати, плечи опустились, как только его взгляд остановился на матери. Гермиона только тогда вспомнила, что это могло означать для Драко: подвергнуть свою мать воздействию Империуса и увести её от мужа. Но из того, что Гермиона видела с тех пор, как Нарциссу впервые разбудили, её чувства к сыну прямо сейчас были в подавляющем большинстве любовью и беспокойством. Нарцисса сделала несколько неуверенных шагов навстречу сыну. — Ты сделал то, что считал лучшим, Драко. Я понимаю, — сказала женщина. — Конечно, ты хотел уйти после… после того, что случилось. Я просто хотела бы… — Мне так жаль, мама, — повторил он снова, как ребёнок, и из своего затемнённого места на лестнице Гермиона увидела, как губы Драко дрогнули, а подбородок задрожал от подступающих слёз. — Нет. Нет, не извиняйся. Гермиона не могла видеть лица Нарциссы, когда ведьма подошла к Драко, но ей это и не нужно было: голос женщины был переполнен болью и любовью. — Я люблю тебя. Я недостаточно это говорила. Не очень хорошо это показала. Но это так, Драко. Клянусь. Отчуждённая, бледная женщина — так похожая на своего сына — остановилась в нескольких футах от Драко и протянула руки. Гермиона наблюдала, как Драко вскочил на ноги и крепко обнял мать. На мгновение они прижались друг к другу; Нарцисса уткнулась лицом в широкое худое плечо; искалеченная рука Драко была прижата к спине его матери, и вид её даже в этот счастливый для Драко момент заставил Гермиону отчаянно загрустить. Она подумала, что, возможно, он плакал, но с того места, где стояла она, нельзя было сказать наверняка. Она никогда в жизни не чувствовала себя настолько лишней. И всё же она не могла отвести глаз. Было так странно видеть, как Драко прижимался к своей матери и если не плакал по-настоящему, то находился на грани слёз. Гермиона крепко сжала свою палочку в потной ладони и плотно стиснула губы, в её собственных глазах выступили слёзы. — С тобой всё в порядке? Они не обращались с тобой плохо? — спросил Драко, обеспокоенно глядя на Нарциссу, когда они неловко разомкнули объятия. Нарцисса коротко покачала головой. — Они привели меня в чувства совсем недавно. Очевидно, они держали меня в коме до этого момента. Драко кивнул. — Это то, что Герм… они мне тоже сказали. У Гермионы перехватило дыхание, когда мысли понеслись вскачь, её глаза расширились, а брови нахмурились. Он собирался произнести её имя. Не фамилию. Он также прокрался в её сознание человеком, которого она называла по имени, хотя ей даже не хотелось думать о нём таким образом. Это просто произошло. Итак, они оба, что? Увидели друг в друге нечто иное, чем грязнокровку и Пожирателя Смерти? Людей? Или даже потенциальных друзей? Нет. Это заходило слишком далеко. Нелепо. Гермиона отрицала такую возможность, но её сердце забилось чуть быстрее, и она почувствовала необъяснимую нервозность и беспокойство. — А как насчёт тебя? Они явно плохо с тобой обращались. Мой бедный мальчик, — сказала Нарцисса с возмущённой озабоченностью, и Драко пожал плечами. — В этом было мало приятного, да. Но это было лучше в сравнении с недавними пытками Тёмного Лорда со мной. Нарцисса вздрогнула, и Гермиона напрягла зрение, чтобы увидеть, как полуприкрытые глаза женщины потемнели, а её лицо слегка охладело. — Посмотри на себя, Драко! — Нарцисса провела тыльной стороной пальцев по одной из худых щёк Драко и цыкнула на неряшливость. — Ты Малфой — они не имеют права так с тобой обращаться. Предатели крови и грязнокровки, плохо обращающиеся с моим дорогим мальчиком. — Отец отрёкся от меня. Я больше не Малфой, мама, действительно уже нет, — глухо сказал Драко. — Он сделал то, что должен был сделать, Драко… Я бы хотела… я бы хотела, чтобы он мог всё вернуть обратно. Так сильно. Но, конечно, теперь уже слишком поздно. — Нарцисса провела тонкими белыми пальцами под своими глазами, как будто хотела смахнуть слёзы, хотя её глаза были сухими, и покачала головой. — Слишком поздно. Мне так жаль, Драко. Но если бы это был не твой отец, это был бы кто-то другой. Ты это знаешь. Тёмный Лорд остался бы непреклонным, сколько бы я ни умоляла. И я умоляла, Драко, клянусь тебе, я умоляла. Нарцисса вцепилась в своего сына, а Гермиона наблюдала за этим с медленно нарастающим ужасом. Драко осторожно убрал руки матери со своих плеч и посмотрел на неё с печальной покорностью. Атмосфера в подвале изменилась, и Гермиона почувствовала, как палочка начала проскальзывать в её крепкой хватке, когда её ладони стали влажными от нервного пота. — Тем не менее, — сдержанно сказал он, — здешние условия, какими бы примитивными они ни были, предпочтительнее роскошной тюрьмы в моей спальне в поместье. Или роскоши подземелий, которые, как ты хорошо знаешь, были намного хуже, чем здесь. — В тоне Драко сквозило высокомерие, отчего губы Гермионы почему-то дёрнулись в слабой улыбке. — И хотя мои тюремщики по большей части неприветливы, не все они такие ужасные. И они также не пытают меня, как меня пытали в моём собственном доме. По… — Он замолчал и провёл рукой по волосам, закрыв глаза, как будто пытаясь не вспоминать. — Предатели крови и грязнокровки. — Нарцисса отмахнулась от Ордена, обобщая всех его членов и демонстрируя впечатляюще бесцеремонную слепую нетерпимость. — И меня привела сюда та грязнокровка, Гермиона Грейнджер. Нарцисса указала в направлении Гермионы, и та поёжилась от смущения, когда Драко, наконец, заметил её, стоящую там, на лестнице. Она быстро опустила взгляд на носки своих кроссовок, избегая его взгляда, а затем услышала, как Нарцисса продолжила: — Та, которую пытала Беллатриса, не так ли? Это по её вине ты потерял расположение Тёмного Лорда, и теперь она твоя тюремщица? Это так неправильно. Она грязнокровка. Её место ниже нас. Голос Нарциссы звучал расстроенно, и Гермиона не могла поверить, что кто-то может так обыденно демонстрировать свою ненависть — и в пределах слышимости Гермионы. Это было невероятно. Она старалась не думать о пытках. Она не знала, хотела ли услышать ответ Драко. — Мама. Мама, я дезертировал, — твёрдо, но мягко объяснил он, и Гермиона подняла голову. Он был не согласен в вескости аргумента чистоты крови? Нарцисса казалась такой же потрясённой, как и Гермиона, она заламывала руки и умоляюще смотрела на своего сына. — Драко… Я знаю, что тебе пришлось оставить служение Тёмному Лорду ради своей собственной безопасности, и я рада, что ты это сделал и теперь в безопасности. Но, конечно — конечно — ты же не хочешь сказать, что больше не веришь в чистоту крови? Драко пожал плечами, и его взгляд оторвался от матери, почти случайно остановившись на Гермионе. — Я не знаю, во что я верю, мама. Может быть, я больше и не верю, — устало сказал он, обращаясь к Нарциссе, но по-прежнему не сводя глаз с Гермионы. Она улыбнулась ему, слегка ободряюще. — Драко, мы с твоим отцом вырастили тебя… — Нарцисса подыскивала слова, а затем нашла их; злобные, жестокие слова: — Как ты смеешь отворачиваться от всего, что мы для тебя сделали! Мы старались дать тебе всё самое лучшее, привить тебе чувство гордости и обеспечить достойное место в мире. Все лучшие преподаватели, когда ты был дома на каникулах, всё самое лучшее, лучшие… — Нет. Нет, ты не можешь говорить за отца. Не можешь. Ни сейчас, ни когда-либо потом. Мне всё равно, что ты — и он — думаешь, что он дал мне; это никогда, никогда не сравнится с тем, что он у меня отнял, — почти прорычал Драко своей матери, и Гермиона подумала о том, как всего пять минут назад они счастливо обнимались, и её сердце чуть-чуть сжалось из-за Драко. И горячие, болезненные мурашки пробежали по её животу, когда Гермионе показалось, что она поняла, о чём говорил Драко. — Он прекрасный человек, — настойчиво говорила Нарцисса, и Гермиона задумалась, кого она пыталась убедить больше — Драко или себя. Черты лица Драко исказились от боли, он умолял её понять. — Мама. Мама, я люблю тебя, правда. Но я не могу думать о нём в таком ключе. Я действительно не могу. — Если бы это был не он, это был бы кто-то другой, — повторила Нарцисса, и пальцы Гермионы скользнули по её палочке, а сердце бешено заколотилось в груди. Конечно, они действительно не могли иметь в виду… Но Драко говорил, а Гермиона слушала. — Так было бы лучше! Если это должно было, блядь, случиться, то и пусть! Это не должен был быть мой отец! — Драко сделал паузу, и его голос стал тихим. — Это не должен был быть он. Но он не отказался. И случилось так, как случилось. И я не могу этого простить. Никогда. Нарцисса протянула руку, чтобы снова коснуться щеки Драко, но он отдёрнул её. Она вздохнула. — Я думаю, что, возможно, мне следует уйти прямо сейчас. Прежде чем ты скажешь что-нибудь ещё, о чём можешь пожалеть. Гермиона хотела использовать на женщине заклятие от имени Драко, но вместо этого она постучала в люк, ожидая Люпина и Тонкс, чтобы увести Нарциссу. — Я думаю, может быть, так будет лучше, — ответил Драко, теперь уже отстранённо, от его эмоций остались лишь слабые следы. — Очень хорошо. Нарцисса словно не хотела уходить: оглядываясь через плечо на Драко, когда направлялась к люку и поднималась по лестнице. Казалось, она ждала, что он позовёт её. Он печально смотрел ей вслед. — Мама? Она остановилась несколькими ступеньками ниже Гермионы. — Да, Драко? Её голос был формальным, но в нём сквозили нотки надежды, как будто она ожидала от него извинений — нуждалась в них, чтобы простить его за всё, в чём, по её мнению, заключались его грехи. — Я рад, что с тобой всё в порядке, — это было всё, что он сказал. Нарцисса просто кивнула и отвернулась, и Гермиона увидела, как лицо Драко вытянулось ещё больше, а плечи поникли. Люк со скрипом открылся как раз в тот момент, когда Нарцисса оказалась рядом с Гермионой, и девушка высунула голову в столовую. — Тонкс? — позвала она ведьму, чьи волосы сейчас были поразительно зелёного цвета. — Не могла бы ты с Римусом отвести пока миссис Малфой обратно наверх? — Ты не поднимаешься? — Пока нет. — Хорошо. — Лицо Тонкс было настолько безэмоциональным, что Гермиона заподозрила, что она что-то скрывает. — Вперёд, — грубо сказала Гермиона Нарциссе, а затем дружелюбно кивнула Тонкс, когда женщина закрыла люк за Нарциссой. Гермиона развернулась и начала медленно спускаться по лестнице. Драко стоял у своей кровати, уставившись на люк, за которым исчезла его мать. Он выглядел бледным как смерть, бедняжка. Гермиона моргнула от этой мысли — бедняжка? Драко Малфой бедняжка, реально? Она остановилась в паре футов от него, нервно двигая руками по бокам. — Мне жаль… мне жаль, что я это видела. Я знаю, ты бы предпочёл уединение, но Гарри настоял на том, что если твоя мать навестит тебя, то только под присмотром, — пролепетала Гермиона. Драко улыбнулся ей, поджав губы, в усталом изумлении, и выражение его лица было удивительно милым, тусклые глаза на мгновение засеребрились жизнью. — Всё в порядке, Грейнджер. Пальцы Гермионы нервно переплелись, её палочка наполовину выглядывала из её кармана. — И мне жаль… Я думала, что тебе было бы неплохо повидаться с ней. Но, думаю… Драко кивнул. — Ещё раз, всё в порядке, Грейнджер. Ты не могла знать. — Он на мгновение замолчал, опустив взгляд на земляной пол. — Я знал, что это будешь ты. Той, кто убедит остальных позволить мне увидеться с ней. В голове Гермионы крутились два вопроса, и она не знала, какой задать первым, и была уверена, что не имеет права задавать ни тот, ни другой. — Что, Грейнджер? — устало спросил он, прежде чем она успела заговорить. — Ты разговаривал со своей матерью, и я не могла не услышать… не то чтобы я пыталась подслушивать, — «это была ложь», — я просто не могла по-другому. Но… — Спрашивай, Грейнджер, — грубо подтолкнул к действию Драко, выражение его лица стало нечитаемым и жёстким, как защитный механизм. Гермиона глубоко вздохнула, нервно переступила с ноги на ногу, и каким-то образом оказалась немного ближе к нему, так что ей пришлось чуть задрать голову вверх, чтобы встретиться с ним взглядом. — Ты действительно больше не знаешь, во что веришь? — Она нахмурилась, махнула рукой и уточнила: — Я имею в виду то, что связано с кровью. Он уверенно встретился с ней взглядом, показывая свою честность. — Действительно. — Значит, ты больше не думаешь, что грязнокровки вроде меня заслуживают пыток и смерти? — надавила она, и он вздрогнул, мимолётное чувство вины промелькнуло на его лице, но он не отвёл взгляда. — Нет. Нет, Гермиона. Он произнёс её имя, и его голос был пылким, когда он почувствовать отвращение от того, во что когда-то верил, и она почти смогла увидеть воспоминания в его глазах. — Что ж, это хорошо, не так ли? Он цинично на это усмехнулся. — Не так уж хорошо для меня, если смотреть на это с эгоистичной точки зрения, что я часто и делаю. Жизнь была бы намного проще, если бы я думал так же, как моя мать. В ней было бы намного меньше пыток и ужаса. — Но сейчас ты думаешь не так, как она. — Почему тебя волнует, что я думаю? Не похоже, что я могу сейчас причинить кому-то вред, так почему же имеет значение то, во что я верю? — тихо спросил Драко, ещё больше сокращая расстояние между ними, так что ей снова пришлось поднять глаза. Это было почти пугающе, но Гермиона знала, что Драко этого не хотел. Она сглотнула. — Потому что я не хочу быть просто грязнокровкой. Ни для тебя, ни для кого-либо ещё. Глаза Драко скользнули по её лицу, и он кивнул, по-видимому, удовлетворённый тем, что увидел. — Справедливо. Они стояли близко. Между ними был едва ли фут, и Гермиона поняла, насколько маленьким на самом деле было расстояние в фут: практически никакого пространства; она чувствовала слабое тепло, исходящее от его тела, хотя, как всегда, он выглядел слишком холодным. Это дало ей шанс, сказала она себе, по-настоящему взглянуть на него, возможно, впервые в жизни. Она никогда раньше не удосуживалась по-настоящему взглянуть на него, без затмевающей всё ненависти. Ей просто было интересно, убеждала она себя. И… У Драко была щетина — но, стоило признаться, выглядела она вполне прилично — и его волосы требовали мытья, от его одежды слегка пахло потом, и он определённо всё ещё был слишком худым. Но Гермиона посмотрела на него и увидела его глаза, светящиеся в тусклом свете, когда он смотрел на неё без тени злобы, его губы не усмехались, а слабо, но искренне, ей улыбались. Внезапно он показался ей слишком привлекательным, и она поняла, что просто молча засмотрелась на него, и быстро заморгала, откашлявшись. Драко сделал то же самое, им обоим, казалось, было одинаково неловко, и сердце Гермионы сильно забилось. Гермиона покачала головой и заставила свой разум сосредоточиться. — И мне было интересно?.. — тихо начала она, и Драко нетерпеливо и ободряюще кивнул, когда она замолчала. — Что, Гермиона? Просто, чёрт возьми, спроси уже. Гермиона. Он снова назвал её по имени, так небрежно, что она подумала, что он даже не понял, что сделал это. — Твоя рука. — Они оба одновременно посмотрели на искалеченную конечность, почти зажатую между своими телами: они стояли настолько близко друг к другу. — Когда ты разговаривал со своей матерью… — Гермиона встретилась взглядом с Драко, от сочувствия ей захотелось заплакать, когда она задала этот вопрос. — Твой отец сделал это, не так ли? Атмосфера изменилась. Драко снова закрывался в себе, на лице появилась горечь, и он неуверенно отступил от неё на шаг. Гермиона почувствовала холод, когда он отстранился, влажный прохладный воздух подвала впивался в неё. Он напрягся, но не отвёл от неё глаз. — Да, — коротко ответил он, и боль отразилась в морщинках вокруг его рта, в выражении глаз, которые мгновение назад были почти тёплыми. Тёплыми по отношению к ней. Гермиона непроизвольно подумала о своём собственном отце. О своём детстве, о книгах, которые он читал ей перед сном, о выходных, когда они были только вдвоём, о том, как каждый месяц куда-то ходили: в музей, зоопарк, на пикники в парке… А когда она стала старше и уехала в Хогвартс, эти прогулки стали желанным отдыхом для неё, когда она возвращалась домой из школы на каникулах. Покупки книг, совместные походы в кино, пикники, совсем как в детстве. Гермиона вспомнила, как он всегда гордился её отметками в Хогвартсе, хотя ни в малейшей степени не разбирался в предметах. Вспомнила любовь в его объятиях, когда он обнимал её в последний раз перед тем, как Гермиона стёрла память ему и маме. Беспокойство и гнев защитника в его глазах, когда Гермиона рассказала своим родителям о том, что молодой Драко Малфой ужасно обращался с ней и называл её грязнокровкой. Отец Гермионы скорее умер бы, чем позволил Гермионе пострадать, и мысль о том, что он сам мог причинить ей боль… это было чем-то, чего, она знала, он никогда, ни за что не сделал бы. Сама идея была отвратительной. Но отец Драко сделал бы это — уже сделал — и Гермиона не смогла сдержать вздох, который вырвался из её горла, когда Драко подтвердил её подозрения этим отрывистым, неохотным «да». Предполагалось, что отцы должны защищать своих детей, а не… Насколько бы Люциус Малфой ни был злым и ужасным, Гермиона предполагала, что он никогда не был бы таким по отношению к собственному сыну. Она вспомнила выражение страстного обожания на самодовольном, раздражающем лице маленького Драко, когда он стоял рядом со своим отцом, Драко излучал чванливую гордость, когда хвастался своим отцом. Гермиона уставилась на измождённого, разочарованного Драко, который стоял немного в стороне от неё, и задавалась вопросом, насколько сильно ему было больно, когда обожаемый образ героя этого маленького мальчика был разбит вдребезги. — Боже мой, Драко. Я не могу поверить… — она произнесла это, не подумав, сама мысль о том, что Люциус Малфой сделал это со своим собственным сыном, была такой чуждой, такой ужасной, что Гермиона не могла этого понять. Но Драко воспринял её слова как отрицание, и его бледная кожа вспыхнула ярким румянцем на щеках. — Ну, придётся поверить, — отрезал он. — Потому что он это сделал. — Нет… дело не в том, что я тебе не верю! — Гермиона посмотрела в глаза Драко, теперь ставшие ледяными, и её сердце сжалось от жалости к маленькому мальчику, которым он когда-то был. — Я просто… он твой отец. Как он мог? — Каково это, должно быть, каждый день помнить о том, как твой собственный отец калечит тебя? Драко просто пожал плечами. — Он Люциус Малфой, — сказал он так, будто это всё объясняло, пытаясь быть беспечным, пренебрежительным. Гермиона думала, что у Люциуса Малфоя есть границы, которые даже он не переступил бы. Очевидно, нет. — Драко, мне так жаль. — Она запоздало осознала, что произнесла его имя вслух, но не смогла заставить себя обратить на это внимание. — Мне жаль, — неловко повторила она. Драко отвёл взгляд от её сочувствующего лица; взгляд переместился на руку, рот скривился. — Мне не нужна твоя ёбаная жалость, Грейнджер, — раздражённо бросил он, мышцы на его челюсти напряжённо подёргивались, когда он опустил взгляд на культю. — Это не жалость, Драко, — спокойно сказала Гермиона. Это была не жалость. Это было нечто большее, чем просто это. — Ну, тогда в чём же дело, Грейнджер? Потому что, кажется, я припоминаю, что ты говорила мне, что ничего другого и быть не может, — он ухмыльнулся ей, выражение его лица было ясным и холодным. — Потому что мы ненавидим друг друга, не так ли? Больше ничего. — Гермиона сократила расстояние между ними и протянула руку. Её рука легла на его предплечье — повреждённую конечность. Не на культю; честно говоря, она почти немного боялась прикасаться к ней, чтобы не причинить ему боль, смятая ткань его рубашки была закатана чуть ниже локтя. Драко опустил взгляд на её руку, и линия его рта напряглась, но он не отмахнулся от неё. Гермиона пожала плечами. — Ты мне достаточно нравишься… когда не ведёшь себя как несносный, злобный придурок, ты на самом деле не настолько невыносим, — произнесла она грубое утешение, и он улыбнулся ей. На самом деле ухмыльнулся. Всего на долю секунды глаза Драко прищурились, и один уголок его рта приподнялся в кривой, почти идиотской усмешке, которая преобразила его. А потом она исчезла, как солнце, скрытое за облаками, и он снова стал серым и холодным. — Тогда, полагаю, я тебе не очень часто нравлюсь. Если вообще нравлюсь, — сказал он, и Гермиона прикусила губу. — С тех пор, как ты… здесь, я… — она замолчала, не зная, что сказать. Её ладонь всё ещё лежала на руке Драко, серый шёлк был мягким под её пальцами. — Я не ненавижу тебя, Драко. Он был холоден и спокоен, а затем серьёзно заявил, как будто это был драгоценный секрет, которым он делился с ней: — Я тоже тебя не ненавижу. Гермиона. — Драко намеренно добавил её имя. Уголки его рта снова приподнялись, взгляд потеплел, и Гермиона улыбнулась ему в ответ. — Ты… ты хочешь поговорить о?.. — Гермиона попыталась снова, перефразируя. — Если ты хочешь поговорить о своём отце, о том, что случилось, — её пальцы уверенно погладили тонкую ткань его рубашки, большой палец лёгкими движениями касался внутренней стороны его локтя, — тогда я могу выслушать. И я никому не скажу. Клянусь. Рука Драко накрыла её поменьше, прекращая движения, о которых она и не подозревала. Его рука была тощей и прохладной в её ладони. Они оба уставились на свои руки, сложенные вместе — непривычное зрелище. — Нет. Я думаю, что на самом деле мне бы очень хотелось побыть одному прямо сейчас, — наконец сказал Драко с извиняющимся видом, и Гермиона понимающе кивнула. Её рука выскользнула из-под его, прочь от его повреждённой конечности; стало холодно и одиноко. — Я… тогда увидимся позже. Может быть… во время ужина? Я имею в виду, я могла бы принести его тебе. Ужин, то есть. — Гермиона засунула руки в задние карманы и попятилась от него, не зная, что сказать в этот странный, хрупкий момент. Её весёлый, неловкий тон нарушил молчание, и Драко перевёл взгляд с её глаз на свои ноги. — Да. Да. Я буду здесь, — глупо сказал он, а затем бросил на неё насмешливый, самоуничижительный взгляд. — Конечно, я буду здесь. Гермиона провела день, свернувшись калачиком в кресле в гостиной, казалось бы, погрузившись в книгу, в то время как на самом деле внутренне размышляла над вопросом: означало ли это, что она и Драко Малфой становились… друзьями?