Черная звезда

Хазан открыла дверь, пропуская Мехмета в комнату, и вошла вслед за ним, откинула покрывало с кровати, и Мехмет осторожно уложил Омрюм. – Если Джемиле узнает, что мы позволили ей смотреть телевизор, нас ждет головомойка, – предупредила она, и Мехмет хмыкнул. – Вали все на меня. Она знает, что у меня, как она выразилась? «Крыша в ладоши хлопает». Что ж с меня взять? Хазан потерла глаза. Она не собиралась ложиться спать, пока все не вернутся. Семья Эгеменов была в больнице, у тети Севинч, и Хазан вызвалась посидеть с кузиной. Хазан ненавидела больницы. Она до сих пор помнила запах, отвратительный искусственный свет, голоса медсестер и пациентов, пока они сидели в коридоре и ждали, ждали, ждали, молясь, чтобы доктор вышел и сказал: «Жизнь господина Чамкырана в безопасности». Она была тогда совсем маленькой, и та больница казалась ей самым ужасным местом на земле. Хазан виновато вспомнила, что дядя Хазым был тогда рядом с ней. Тетя Севинч, она тоже, кажется, была рядом… Они сидели рядом с ней, девочкой, вокруг которой рушился мир. Хазан сглотнула. Несколько недель назад ей пришлось пережить непростой разговор с дядей Хазымом, но это того стоило. Хазан рассказала детям Эгеменов о болезни их матери, о болезни, которую родители хотели до последнего скрывать. «Я не хотел их беспокоить, Хазан» – кричал дядя Хазым, и Хазан с трудом удерживалась от желания вмазать ему вазой по голове. Она не понимала, что с ним не так, почему он такой ненормальный? Социопат? Травма головы? Наркотики? Логика господина Хазыма следовала очень заковыристой дорогой, дорогой пьяного водителя под креком во время наводнения. Она все рассказала Эгеменам вовремя. Состояние Севинч сильно ухудшилось в последнее время, и ее пришлось перевезти в больницу, а этим вечером медсестра позвонила Гекхану, и вся семья рванулась к ней, опасаясь худшего. – Спасибо, что согласился помочь, – сказала Хазан, выключая телевизор, в котором по-прежнему что-то пищала Свинка Пеппа. – Я совсем забыла про эту встречу… Хазан опять потерла глаза. Когда она вызвалась посидеть с Омрюм, чтобы не ехать в эту ужасную больницу, не сидеть снова в коридоре, рядом с перепуганными родственниками, ожидая, что доктор скажет, что все обошлось… Эдже была там, подумала она, и мама была там, даже дядя был там, и даже вел себя пристойно, несмотря на то, что и Джемиле сидела там, держа за руку Гекхана – и только Хазан струсила, вызвавшись сидеть рядом с Омрюм. – Думаю, здесь уже все готово, – ответил Мехмет, передавая ей ноутбук, и Хазан едва не застонала, понимая, что ей все же придется заставить себя перечитать все, что они сочиняли по очереди, пока один из них занимал Омрюм. – Я приготовлю кофе, – предложил Мехмет, когда она, потерев виски, начала перечитывать их предложение для австрийцев, и Хазан кивнула. Он не был обязан это делать, но все же пришел ей на помощь, хотя, может быть, сейчас он был нужнее Синану. Хазан надеялась, Синан не обидится, что они оба не были рядом с ним в эту минуту, но Хазан просто не могла, физически не могла… «Нам очень жаль, госпожа Чамкыран, мы сделали все, что могли». – По-моему, все нормально, – сказала она, входя на кухню с ноутбуком в руках, глядя как он разливает кофе по чашкам. – Давай, попьем прямо здесь? – Предложила Хазан, садясь на стул у кухонного острова посередине, и Мехмет кивнул, ставя перед ней чашку. Хазан смотрела, как он двигает стул, как садится, как устало откидывается на спинку, закрывая глаза. После того случая на заседании их отношения изменились. Исчезла враждебность, но появилась неловкость, постоянное ощущение чего-то… Чего-то скованного между ними, как… Как будто между ними что-то произошло, что-то интимное, не просто помощь другу во время приступа. Другу? Могла ли она так его называть? Хазан вспомнила слова Фарах – слова, которые та иногда повторяла с тех пор. Мехмет все так же сидел, закрыв глаза, и Хазан разглядывала его. Он правда был очень красив, даже сейчас, с темными кругами под глазами, пробившейся под вечер щетиной, растрепавшейся прической. Пара верхних пуговиц рубашки были расстегнуты, и взгляд Хазан скользнул по голой коже, по еле выступающему краю шрама, и сегодня он не напугал ее, она смотрела скорее завороженно, пока рука Мехмета вдруг не дернулась, и он начал нервно застегиваться, напряженно глядя в сторону. – Прости, – шепнула Хазан и протянула руку, останавливая его, когда он попытался встать. – Прости, я не хотела, просто, задумалась. Не уходи, – сказала она, когда он повернулся к ней. – Ты хотел попить кофе, не уходи. Некоторое время они сидели в тишине, которая с каждой секундой становилась все тяжелее, и Хазан решила хоть что-нибудь сказать. – Ты знаешь, я теперь верю, что у Гекхана и Джемиле действительно все получится. – Когда Мехмет с любопытством посмотрел на нее, она продолжила. – Когда Севинч только положили в больницу, я видела их, знаешь, тогда, рядом. Дядю и Джемиле. Просто, раньше, когда они даже просто находились в одной комнате, даже не разговаривали, между ними… Ну, как электричество искрило, понимаешь? Непонятно было, то ли убьют они друг друга, то ли начнут прямо там срывать друг с друга одежду. – Мехмет фыркнул, отворачиваясь, и Хазан рассмеялась. – Нет, честно, так и было. Мне это тогда казалось страшно романтичным. Не смейся, я была совсем девчонкой, мне тогда все казалось романтичным. Ну так вот, теперь они стояли там, и они будто бы и ругались и все такое, но… – Хазан покачала головой, приподняв брови. – Ни-че-го. Ноль. Пустота. Никакого электричества. Хотя они не просто были в одной комнате, они там переругивались, но – ничего между ними не осталось. – Прошла великая любовь? – Мехмет насмешливо оглянулся, и Хазан усмехнулась. – Значит, не такая уж она была и великая. – Она помолчала. – Дядя Хазым и тетя Севинч никогда не кричали о своей любви, но они безумно любили… Любят друг друга. – Да, – Мехмет кивнул. – Друг друга они любят. Ты хорошо сделала, что рассказала им, – сказал он после короткой паузы. – Было бы хуже, если бы у них не было времени попрощаться с ней. Синан… – Он покачал головой. – Он просто разбит. – Почему ты не с ним сейчас? Мехмет зажмурился, скорчив гримасу. – Когда я был там с ним в последний раз, – сказал он, кривя губы. – Госпожа Севинч спала, а потом, когда проснулась… Она, наверное, еще спала, или ей было плохо, и она была не в себе… Она назвала меня Ягызом, сказала, что знала, что он придет к ней. Синану было… Неприятно. – О, – Хазан прикрыла глаза. Вот еще тема, о которой она не разговаривала ни с кем. Не желала говорить. Не желала. Не было такого, Кудрет все выдумал, подумала она, все это неправда, он клеветал на отца, или что-то неправильно понял. Правда, о том, что Ягыз действительно жив, и о письмах, она не говорила Эгеменам тоже. Она всячески старалась выдавить из сознания мысли об этом, а теперь все вернулось. – Ты знаешь, Мехмет… – Начала она, не глядя на него. – Если он все-таки жив… – Если Ягыз Эгемен жив, – перебил он ее, – то для всех будет лучше, если он никогда не найдется. Хазан повернулась, глядя на него, он смотрел прямо перед собой. – Почему? Они же его семья? Мехмет покачал головой. – Они ему не семья, Хазан, – сказал он, поворачивая к ней голову. – Прошло тридцать лет. Они совершенно чужие ему люди. Знаешь, мой отец, он умер. Умер еще до моего рождения. Я никогда не знал его. Но если бы он вдруг оказался жив… Вдруг незнакомый мужчина встал бы передо мной и сказал: «Я твой отец», я… Я не знаю, что было бы? Что я мог бы ему сказать? Ничего, кроме, может быть, здравствуй. Он был бы для меня чужаком. У этого Ягыза, если он жив, уже давно другая семья, даже если он жил в сиротском приюте, там кто-то другой стал ему семьей и близкими. Его появление в жизни Эгеменов принесет всем только еще больше боли. Поэтому лучше ему не находиться. – А как же, я не знаю, – Хазан пожала плечами. – Голос крови, что-то в этом роде? Мехмет усмехнулся. – Ну, если голос крови существует, то Ягыз уже нашел бы свою семью, разве нет? – Что случилось с твоим отцом? – Спросила Хазан, допивая остывший кофе. – Прости, если это неприятный вопрос, не отвечай, если не хочешь. – Да нет, почему же, – он пожал плечами. – Это случилось еще до моего рождения, я же говорил. Несчастный случай. Он был строителем, и сорвался с большой высоты. – Ох, – Хазан поежилась. – Мне так жаль. – Да. Мама говорила, – Мехмет вздохнул, прикрывая глаза руками. – Мама говорила, что умерла бы, если бы я не появился в ее жизни. Знаешь, сейчас, когда она в больнице, у нее этот бред… Она постоянно говорит, что я родился мертвым, понимаешь? Один из ее кошмаров стал для нее теперь реальностью. Она всегда говорила, что я спас ей жизнь, что она умерла бы без меня. Хазан улыбнулась. – У нас была хорошая жизнь, – продолжил Мехмет. – Очень хорошая жизнь. Мы жили небогато, но мама делала все, чтобы мне жилось хорошо. Потом… Потом у нее начались приступы, и тогда, она теряла работу из-за этого. Ей приходилось лечиться, и… Мне пришлось начать работать, а потом я пошел в армию. А когда я вернулся, ее уже не было дома. Когда я прихожу к ней, она иногда меня не узнает. Говорит, что я родился мертвым, или что умер в Сирии. Иногда, очень редко, она узнает меня, и тогда почему-то все время говорит: «Прости, прости». Хазан погладила его по плечу, и он не отстранился, не дернулся, только прикрыл глаза. Хазан встала, поднимая ноутбук и пошла к выходу, но на пороге она остановилась. – Знаешь, – сказала она. – Тете Севинч, наверное, хватило бы хотя бы единственного «здравствуй». И Мехмет кивнул, опустив голову. Хазан вернулась в гостиную, вспоминая те письма, которые похититель отправлял дяде Хазыму. «Твой сын счастлив, Хазым Эгемен. Другого он зовет отцом, и другую он называет матерью, и он счастлив, как не был бы счастлив рядом с тобой. Каждый день его наполнен любовью, и каждый день он дарит любовь в ответ, и ты никогда не получишь этой любви, Хазым Эгемен». «Будь счастлив где-то там, с твоими новыми родителями, Ягыз Эгемен», – подумала она. «Поймешь ли ты, когда умрет твоя мать? Заноет ли твое сердце? Гнетет ли тебя сейчас предчувствие беды? Или ты счастлив там, вдалеке, с твоей новой любимой семьей?». Раздался шум подъезжающей машины, и Хазан встала, настороженно глядя в окно. Выйдя в коридор, она встретила обеспокоенный взгляд Мехмета, и они оба двинулись к входной двери. Все стало понятно, как только дверь открылась. Гекхан обнимал за плечи заплаканную Селин, и увидев Хазан, Селин снова громко разрыдалась, и Гекхан обнял ее, прижимая к себе. Селин рыдала громко, отчаянно, трясясь от сокрушающей ее боли, и по лицу Гекхана текли слезы, пока он все повторял: – Все, сестренка, все. Успокойся, все. Обнимая ее, он повел ее наверх, и Джемиле потерла виски, прикрывая глаза. – Севинч умерла, – сказала она, и Хазан прикусила губы, чтобы удержаться от рыданий, но не смогла сдержать подступающих слез. Хазан прикрыла лицо руками, стараясь успокоиться, но как не приказывала себе взять себя в руки, слезы не собирались отступать. Она оторвала руки от лица, посмотрела вокруг и увидела, что Джемиле тоже вытирает слезы, и даже по щеке Мехмета бежит одинокая слеза. Чем помогут в такой ситуации слезы? Она так долго плакала, когда умер отец, разве помогли эти слезы. – Где Синан? – Вдруг спросил Мехмет, и Джемиле нахмурилась, задумываясь. – Он был с нами в больнице, и потом… Может он поехал домой с отцом? Хазан наскоро утерла лицо, набирая номер Синана, но тот не отвечал. Она обеспокоенно посмотрела на Мехмета, и тот пошел в гостиную, поднимая с кресла свою куртку. – Я найду его, – пообещал он. – Поезжай в Плазу, на случай, если он приедет к тебе? Хазан кивнула. Синана нужно было срочно найти.