Children of the sorrowful World

Он умирает долго. Четверо суток - четыре бессонных ночи и четыре бесконечных дня. Немыслимо для того, кто корчится в агонии после укуса смерти. Снедаемый лихорадкой, в забытьи Тайриз кричит, требуя пощады у Мишонн, находящейся рядом с ним денно и нощно. Просит, умоляет избавить его от мучений, прекратить страдания. А когда самурайка, держащаяся из последних сил и прячущая слёзы от умирающего, отказывает ему в этом, Тайриз рвется и ревет, словно разъяренный собственной слабостью медведь-подранок. И тогда его едва удерживают Боб и Дерил, прижимая верзилу за плечи к сиденью церковного автобуса. К утру пятого дня Тайриз уже ничего не понимает. Он находится в том подвешенном состоянии, в каком бывают безнадёжные пациенты палат паллиативной помощи. Жизнь ещё не покинула тело, заставляя ослабленное сердце колотить по ребрам, а грудь вздыматься от лёгких вдохов, но назвать человека живым все же уже нельзя. Как бы жестоко и кощунственно ни звучали подобные заявления. Тайриз балансирует над пропастью, словно канатоходец, стоящий на ходулях с раскинутыми руками, отчаянно пытающийся не смотреть вниз. Мы парализованы - автобус сломался, едва проехав пятьдесят с гаком миль на северо-восток, прочь от кишащей мертвыми церкви. Без еды, воды, оружия, привязанные к этой консервной банке, что в полуденный зной превращается в чертову духовку. Смерть Тая что-то надламывает. В каждом из нас. Словно с хрустом трещит остов, заставлявший раньше расправлять поникшие плечи. Он так и остаётся в школьном автобусе. Вытянувшийся на полу между сидениями, с прикрытым от трупных мух, почерневшим, словно перемазанным гарью лицом и сложенными на груди руками. Точно в персональном склепе, затерявшемся на бесконечной траурной ленте автострад. Спустя три перекипающих в зное недели я готова сойти с ума. Ноги смозолены в кровь, а тонкие носки, кажется, давно превратились в труху. Мы бредем вдоль шоссе I-85, покрытого панцирем брошенных мертвых машин. До смерти уставшие, истощенные. Страшная засуха, невиданная в Джорджии за последние годы, как сказал отец Габриэль, и жара тормозят наше движение, словно почувствовав, что с каждым шагом мы становимся ближе и ближе к границам штата, не желая выпускать за их пределы. Вырастают и пропадают в южном мареве пожухлые сады крепких персиковых деревьев и пересохшие каменистые ручьи. Во времени я уже ориентируюсь плохо, почти не замечаю, как времена суток сменяют друг друга, сколько раз взошло и село за горизонт раскаленное солнце: только узелки на шнурке, обмотанном вокруг запястья, способны вернуть меня в реальность. Я завязываю их каждый день, на восходе, когда изможденная группа калек и детей - иначе не назовешь - готовится продолжить свой путь в неизвестность. Один узелок - один день. Девятнадцать. Ни больше, ни меньше. - Сколько нам ещё осталось?.. - едва переставляя ноги по раскаленному асфальту, шепчет Бэт, идушая со мной плечом к плечу. Её руки и грудь в вырезе майки обгорели на солнце, покрылись мелкими волдырями и темными веснушками. Волосы потеряли былой блеск, став серыми от пыли пота. И я, глядя на изнеможденную девушку, не нахожу, что ответить. Осталось чего: дней? Миль до спокойного убежища, где можно обосноваться надолго? Привалов под открытым небо, заброшенных лачуг вдоль трассы? Или она имеет в виду нечто совершенно иное?.. В итоге я ограничиваюсь лишь жестами, давая понять, что и сама не знаю. - Немного. Поверь мне, немного. - Ной прибавляет шаг и обгоняет нас с Бэт, неся на сгибе локтя винтовку. Аккуратно и нежно, как завернутого в пеленки младенца. Он страшно изменился со смертью Карен. Ной - один из тех людей, что предпочитают переживать своё горе в одиночестве. Именно так он и поступает, любые попытки вступить с ним в контакт, выразить сочувствие или немного приободрить бывают непременно встречены в штыки. Жалость. Он будто боится ее. Даже новоиспечённый спаситель душ наших, пастор Габриэль, успевший за время, проведенное в пути, залезть под кожу к каждому и довести до белого каления проповедями об искуплении грехов, в случае Ноя лишь горестно разводит руками. Ему никто не нужен. Иногда, вглядываясь в потемневшее лицо Ноя, я чувствую, как трясутся поджилки, потому что совсем не понятно, что творится у него в голове, когда он сосредоточено разбирает и собирает винтовку, протирает её составные части. Смотрит пустым взглядом в никуда. Со временем, как мне кажется, голод притупляется, остаётся лишь неприятное сосущее чувство чуть ниже солнечного сплетения. Но, если подумать, это чувство преследует нас с момента, когда пришлось спасаться бегством из тюрьмы. Тюрьма. С тех пор, как мне пришлось покинуть ее безопасные стены, я умираю, кажется, тысячи раз. Всякий раз, когда плачет ночами Роуз, не в силах скрывать громкое урчание пустого желудка, когда Джудит отказывается пить из бутылочки ставшую горячей воду. Когда Диксон раз за разом возвращается с вылазки в ближайший лес пустым. Пожалуй, единственный, кому грех жаловаться на сложившиюся ситуацию с недостатком еды, это Лаки. Пес словно вспомнил свою прошлую жизнь, до встречи с Дерилом. Падаль. Вот чем питается наш милый песик. Благо лес кишит павшим от засухи мелким зверьем, в потрескавшемся иле на дне ручьев и речушек гроздьями разбросаны засохшие лягушки и рыба. Иногда я даже завидую семенящему чуть впереди группы Лаки, который гордо несёт в зубах очередную дохлую птицу. Как-то очень давно я читала, что человек может прожить без пищи до восьми недель. Зеленые желуди каменных дубов и растущий вдоль дорог горький щавель не дают мне раньше времени протянуть ноги. После подобной трапезы, правда, приходится помучаться с животом, но всё лучше, чем от голода жевать собственный язык. С водой дела обстоят еще хуже. Гораздо хуже. И сколько не вгрызайся пальцами в сухой ил, ползая на коленях по дну сухого ручья, до жирного глинистого слоя с проступающей влагой не добраться. Усталость и зной делают свое дело. Даже доведенная до отчаяния, я никогда бы не подумала, что глоток воды из сливного бачка в туалете одной из придорожных забегаловок может быть настолько сладким и пьянящим. Как, чёрт возьми, самое дорогое шампанское по четыре тысячи долларов за бутылку. В один из вечеров, когда до смерти уставшая группа устраивается на ночлег под шатром бесконечно звездного неба, Рик тихо рассказывает Карлу о своём деде, что заставляет меня напрячь слух. Он прошёл всю войну с нацистами - начиная с кровопролитной высадки в Нормандии и заканчивая встречей с русскими на Эльбе - лишь благодаря тому, что похоронил себя в самый первый день, когда увидел своих убитых друзей, но каждое утро повторял себе: "Покойся с миром, а теперь встань и иди. Встань и иди воевать. Но делай то, что должен делать". Покойся с миром. Встань и иди, ходячий мертвец. Я всхлипываю, пытаясь удержать рвущий грудную клетку крик: мы все - ходячие мертвецы. Корчу страшную гримасу, загоняя тугой комок горечи обратно в глотку. - Ходячие мертвецы... - вторит моим мыслям Рик, невидяще глядя сквозь пламя костра, ветки в котором задумчиво ворошит тонкой палочкой Бэт. Та поднимает на лидера вопросительный взгляд: - Что бы ни ждало нас впереди, мы не пропадем, потому что только так можно выжить - говоря себе, что ты давно уже ходячий мертвец. И мы действительно идём вперёд. Невероятно маленькими шажками, на каждый из которых требуются нечеловеческие усилия. На привалах разбредаемся кто куда в поисках съестного, напрочь забыв о безопасности, о живых монстрах, будто они разом перестали быть самой главной угрозой. Я спускаюсь по крутой дорожной насыпи, похрустывая крупным щебнем под подошвой кроссовок, и плетусь вслед за Диксоном, только что скрывшимся в лесополосе. Одиночка Дерил, реднек - чертов символ выживания в этом сумасшедшем мире, не может не найти чего-либо съестного, а это единственное, что мне нужно сейчас. Я хочу пожрать - именно так, долой обиняки и церемонии. Плевать, что в последнее время ему не удалось подстрелить даже жалкого бурундука. Плевать, что он по-прежнему избегает чьей-либо компании, и моё присутствие будет охотнику явно в тягость. Я просто переставляю ноги, не поспевая за ним. Естественно, через сотню ярдов я теряю из виду жилетку с крыльями, исчезнувшую в одном из просветов между кустами лещины. Ну и катись, мистер Оставьте-Меня-Одного, надеюсь, ты сегодня останешься с носом. И пустым желудком. Приятных поисков! Сбавляю свой и без того медленный и неуверенный шаг, сил практически не остаётся. Я готова сползти на землю по шершавому стволу сосны, за который я хватаюсь, чтобы не упасть, потеряв равновесие от пульсирующих перед глазами красных пятен. Словно кровь, разбавляемая водой. Уши закладывает пробкой, будто меня отпустили глубоко под воду. С дрожью я смахиваю тыльной стороной ладони капли щиплющего обгоревший лоб пота и оглядываюсь по сторонам. Нужно найти что-то съедобное, что угодно, что позволит хотя бы немного продлить моё существование. Кретин! Что стоило Диксону остаться со мной и, хоть и с вечно недовольной миной на лице, помочь собирать проклятые лесные орехи, коими усыпаны кусты в округе. Медленно перебираю пальцами по веткам, срывая мелкие орехи и рассовывая их по карманам ветровки. Внезапно я останавливаюсь, привлеченная шумом, и тут же отдергиваю как от огня руки. Позеленевший от расплывчатых пятен плесени ходячий запутался в зарослях лещины, развесив на её ветвях гирлянды собственных внутренностей, и теперь отчаянно пытается вырваться. Щелкает зубами, глядя на меня ослепшими мутными глазами. Цепенею. На самом деле все просто. Стоит только сдаться, разжать челюсти, мертвой хваткой цепляющиеся за жизнь. Стоит только вытянуть руку, подставить запястье под его кривые зубы, и страдание навсегда прекратится. Или же вечный голод - это единственное, что я буду чувствовать после... Шипящий голос Диксона заставляет меня вернуться в реальность: - Ты можешь быть дурой сколько твоей душонке угодно, но не подавай пример им. И тогда я оборачиваюсь по направлению, куда кивает Дерил, и замечаю обомлевшую Роуз, которая таращится на меня ставшими огромными от страха глазами. Но я же не всерьёз... Вот сейчас мне действительно хочется разрыдаться: неужели Дерил и в самом деле подумал, что я смогу вот так, подставиться под зубы ходячего мертвеца? После всего, что пришлось перенести только ради того, чтобы я могла сказать: я, кажется, выжила. - Идём, мелкая. - Дерил обходит меня стороной, не преминув при этом презрительно фыркнуть, кладет руку на худые плечики Роуз, разворачивая её и уводя прочь. - Я покажу тебе, где можно найти еду... - Серьёзно? - Потухшие до этого глаза Роуз вспыхивают задорным огоньком. - Ты серьёзно, не врешь ведь? - Ну да, только придётся немного покопаться в земле - с такой засухой дождевые черви закрылись намного глубже обычного. - Фуууу... Дерил, ты с ума сошёл? Я лучше умру, но не стану есть такую гадость! - Чтоб я в последний раз слышал о смерти от тебя, это во-первых, - взрывается Диксон, что даже я невольно подпрыгиваю от его резкости. - А во-вторых, это же как херово мясо. Как курица или говядина, только червяки. И на твоём месте я бы не стал воротить нос - что-то не вижу до хера широкого выбора, что можно поесть. - Окей. - Хладнокровие Роуз окончательно выбивает меня из колеи. Её "Окей" действует на Диксона как хозяйское "Фу!" для разъяренного пса. Словно по щелчку пальцев Дерил замолкает, переводя дух. Вздернув курносый нос, девочка лёгким движением руки поправляет свои косички, скинув их с плеч на спину, и они с Диксоном удаляются из моего поля зрения, о чем-то оживлённо переговариваясь. Увы, больше я не могу разобрать ни слова. Я остаюсь одна, недоуменно хлопая глазами, с чувством, что меня только что макнули головой в ведро с помоями... Перед возвращением к шоссе я все-таки набиваю полные карманы недозрелых лесных орехов и всю дорогу лущу их, выковыривая терпкую сердцевину. Давлюсь орехами, потому что доведенный до ручки организм попросту не принимает что-то отличное от травы. Боб вздыхает, увидев, что я возвращаюсь с пустыми руками. На мой немой вопрос он лишь отрицательно качает головой. Ничего. На руках Мишонн капризничает разморенная жарой Джудит, отказываясь от бутылочки с водой. Жаль, никому из взрослых такая роскошь не положена - последние капли воды выпил ещё утром Ной. Я щурюсь, глядя, как Рик и Карл разделываются с группкой ходячих. Эти ребята, оставаясь на почтительном отдалении, брели за нами около трёх миль. Сейчас мертвецы стали едва ли не последним, на что стоит тратить свои силы. - Я не стала есть червей, - докладывает мне Роуз, когда они с Диксоном возвращаются к месту привала одними из последних. Здорово. А я не стала бросаться на ходячего, чтобы самоубиться, как ты могла подумать. Руки у обоих по локоть перемазаны землей. Я отсыпаю Роуз пригоршню орехов, за которые девочка рассыпается в благодарностях и спешит поделиться ими с сидящим на траве, скрестив ноги, Карлом. - Можно собрать их ещё. Правда, не думаю, что эти орехи придутся кому-нибудь по вкусу - они совсем зелёные, - в оправдание начинаю бормотать я, стыдясь и коря себя, что принесла так мало съестного. - Если хотите, можем сходить вместе, тут совсем недалеко. В ответ - молчание. Если у кого-то и остались силы, то они предпочитают тратить их более разумно. - Я порылась в тех двух машинах. - Бэт кивает на стоящие вдалеке по пути нашего следования автомобили. Она поджимает губы: - Нашла только аспирин и ибупрофен - единственное, что может пригодиться. - Не густо, - соглашаюсь я. - Наверное, было бы неплохо найти карту. Хочу хоть немного сориентироваться, где мы сейчас. - Думаю, я видела карту, - после недолгих размышлений отвечает Грин. - Могу сходить за ней, если нужно. - Я неуверенно киваю, в принципе, моё желание можно отложить на потом. Наша группа в любом случае, когда снова двинется в путь, будет проходить как раз мимо этих машин. Сделав несколько шагов Бэт останавливается: - Не хочешь составить мне компанию? Мне немного не по себе - кажется, в багажнике одной машины заперт ходячий, не хочу снова очутиться возле него одна. Мы бредем очень медленно, словно переломанные шарнирные куклы. Я расправляю плечи, пытаясь строить жалкую самоуверенную браваду. Даже улыбаюсь, когда Бэт косится на меня. Сама не понимаю, зачем я это делаю? Сквозь тонкую подошву кроссовок я ощущаю исходящий от нагретого асфальта жар, силуэты автомобилей дрожат в послеполуденном мареве. В сумке Грин, привязанной к поясу, потрескивают две пустые пластиковые бутылки из-под воды, каждым щелчком своих тонких стенок напоминая, как сильно хочется пить. Внезапно Бэт оступается на ровном месте и с чертыханием приземляется на асфальт, потому что я не успеваю протянуть руку, чтобы подхватить её. - Это лодыжка все даёт о себе знать. - Грин отдувается от лезущей в глаза светлой челки и неловко вытягивает травмированную ещё в тюрьме ногу. - Вы там как, кривоножки? - кричит Диксон, сложив ладони рупором и беспокойно всматриваясь, как барахтается Бэт. Рядом с ним хихикает Роуз, которой мне стоит надрать уши по возвращению. - В порядке, - тихо огрызается Бэт. Настолько в порядке, насколько можно быть, когда на порванном колене светлых джинсов расползается темно-красная клякса. - Уотсон!.. - орет Диксон, и я не понимаю, что ему от меня нужно. Сначала я не придаю значения происходящему, мне кажется, что это всего лишь лает Лаки. Несколькими надломленными голосами. С разных сторон шоссе. Они выскакивают на дорогу, когда меня уже бьёт крупная дрожь, а помноженный воображением лай сводит с ума. С десяток крупных облезлых собак, некогда бывших домашними, кажутся мне сбежавшими из проклятого чистилища адскими церберами. И сейчас они желают только одного: крови. Нет сомнений, стая выбрала нас с Бэт своими жертвами. Приходится реагировать мгновенно, Бэт вскакивает на ноги, и мы прижимаемся друг к другу спиной, организуя нечто отдаленно похожее на круговую оборону от одичавшей своры. Я инстинктивно втягиваю голову в плечи, закрывая самое уязвимое для собак место - шею. Огромный кобель добермана - единственный, кто подбирается к нам слишком близко. На желтых клыках переливается перламутровая слюна, а в глазах горит дикий, неуправляемый огонь. "Не уйти, не уйти", слышится в его сиплом лае. Остальные псы не спешат следовать примеру своего вожака, предпочитая надрывать глотки чуть поодаль, нарезая вокруг нас с Бэт кривые круги. Милые хозяйские песики открывают охоту... Что-то кричат бегущие нам на помощь мужчины. Нож меня не спасёт. С ним одним опасно вступать в ближнюю схватку даже с кашеголовым ходячим, который может изловчиться и сцапать, когда от него этого совсем не ожидаешь. Что говорить о смышленых собаках, ставших в дикой среде обитания хитрее и злее. Я даже не буду пытаться отстегнуть кнопку на ножнах. Первым в ровный строй собачьей стаи врывается Лаки, нарушая хоровод вокруг меня и Бэт. Резкими наскоками он нападает на псов, рвет зубами, хватая их за бока, и проворно отскакивает, уворачиваясь от мощных клацающих в воздухе челюстей. И снова бросаясь в бой. А потом звучат грохочущие выстрелы, от которых я с силой зажмуриваю глаза и не открываю до тех пор, пока не становится звеняще тихо. На лице Ноя от ярости играют желваки, он сжимает побелевшими пальцами винтовку, из стрелянного дула которой змеится голубоватый дымок. Дикие псы, мёртвые и скулящие в предсмертных агониях, темными кочками вздымаются над асфальтовым покрытием дороги. Как по команде, я одновременно с Бэт мягко заваливаюсь набок, клацая в шоке зубами, и отрывисто дышу. Все закончилось, нужно просто осознать, что все закончилось. Диксон что-то говорит и говорит, и говорит. Словно его прорвало, малохольного, но я не улавливаю смысла ни едного его слова. А потом он резко обнимает меня за плечи, отрывисто притягивая к своей груди. Врезаюсь носом в его жилетку, вдыхая терпкий запах кожи. Отстраняется он так же внезапно, как и обнимает, смущенный своим порывом, тут же делает попытку ретироваться из моего поля зрения. Это что, такая попытка помириться? - Они напали не просто так, - говорит Рик. - Это организованная охота. Они ждали, когда кто-нибудь отделиться от нашей группы... Странно, что они не тронули нас с Карлом. Я лишь пожимаю плечами, ничего удивительно: - Просто вы не показались им слабыми... А мы с Бэт стали идеальными жертвами. - Я хочу ещё много чего сказать, но замолкаю. Рик все равно не поймёт, каково это... Быть слабым. - Ну, у них хотя бы бешенства нет, - чересчур бодро подводит итог Стуки, завершая осмотр одной из мёртвых собак. Чёрной с подпалинами дворняги. Вытирает пучком травы нож, с помощью которого только что поворачивал и приподнимал голову трупа, исследуя, и улыбается, мол, хей, выше нос. Как будто мне от этого должно стать легче: как хорошо, что на меня напали ХОТЯ БЫ не бешеные собаки, здорово! Это худший ужин в моей жизни. Даже ненавистные мною Дни благодарения в компании соседей Дженкинсонов не идут с ним ни в какое сравнение. Звериный голод перемежается с приступами накатывающей тошноты - я ем собачью, мать её, заднюю лапу. Нанизанные на тонкие ветки на углях жарятся маленькие кусочки мяса. Представь себе, что это всего лишь говяжья вырезка, пытаюсь убедить я сама себя. Получается не очень. И прежде вечерние посиделки у костра проходили в гробовом молчании - ни у кого не было ни сил, ни желания поддерживать пустяковую беседу ни о чем, как бывало раньше в тюрьме, - то сегодня тишина просто гнетущая. Невдалеке, пропитанный кровью, валяется чёрный ободок ошейника с нанизанными на него металлическими буквами "Ф", "Л", "А", "П", "П", "И" и жетоном с телефонным номером бывшего владельца пса. Откусываю совсем по чуть-чуть чьего-то любимца, проглатывая вместе с куском и эту не укладывающуюся в голове мысль, по пальцам и ладоням стекает вытопленный из мяса липкий жир. Вытираю перепачканные руки об и без того донельзя замызганную полу ветровки. Лежащий у ног Диксона Лаки жадно расправляется со своей порцией; то, что осталось от его сородича, разрывают мощные собачьи клыки, коренные зубы дробят кости. Только хруст стоит, от которого закладывает уши. - Ужасно, - бормочет Мишонн и брезгливо отворачивается, когда между зажатых лап собаки появляется обглоданная челюсть. - Живя в мире, где люди, пусть даже мёртвые, едят других людей, кажется, что можно привыкнуть к чему угодно. Но нет... Этот пес доказывает, что я ошибаюсь. К такой дикости невозможно привыкнуть. Я уже говорила, что сегодняшний ужин - самый худший в моей жизни? Так вот, я ошибалась, потому что дальше все катится просто в тартарары. - Гленн бы оценил, - пытается пошутить Карл, приподнимая свой кусок мяса и кивая на него. Безусловно, если бы был сейчас с нами. Если бы просто был живым. Оглядываюсь на понурых людей, почти синхронно переставших жевать, и думаю, как мне отреагировать. Оскалиться в ответ младшему Граймсу, осознавшему всю неуместность своей нелепой шутки и потупившему виновато взгляд? Действительно, что может быть лучше поедания собачатины и хохм о пропавшем друге?! - Он же вроде был китайцем, а они... - Он кореец! - злобно перебивает Бэт оторопевшую от её тона Роуз. - Я не хочу, чтобы сейчас кто-то вспоминал о нём и Мэгги, понятно? - Роуз едва заметно кивает и виновато втягивает голову в плечи, пододвигаясь к сидящему ближе всех к ней Ною. Будто он сможет защитить ее от напора тяжело дышащей Бэт: - Как вы смеете шутить о Гленне? Вы, те, кто бросили его в тюрьме, когда, не дождавшись возвращения моей сестры и Гленна, понеслись сломя голову неизвестно куда! Мы месяц бредем куда-то по дороге, почти подошли к Южной Каролине и что? Едим собак и ночуем под открытым небом! Подумать только! Как скоро мы сдохнем от подобной жизни?! - Бэт, мы пытаемся выжить. - Голос Рика тих, я чувствую, как он пытается сдерживать негодование, вызванное словами младшей Грин. - Какие-то хреновые попытки, не находишь? - Какие есть. Не мне тебе рассказывать, что, прежде чем наткнуться на тюрьму, нам пришлось немало поскитаться. Целую зиму. Наберись терпения, Бэт, и однажды оно сполна окупится. Не думай, что я хочу этого меньше, чем ты. У меня есть крайне веская причина поскорее найти безопасное место. - Рик кивает на прикорнувшую в кольце его рук малышку Джудит: - Пока нам не очень везёт, но скоро все изменится, я чувствую. Его тон ясно даёт понять, возражений он не потерпит. - Надеюсь, ты сам веришь в то, что говоришь, - быстро сдается Бэт, не думаю, что у нее есть хоть малейшее желание дальше препираться с Граймсом. Она отворачивается от костра, выбрасывая остатки недоеденного мяса тут же подхватившему их Лаки. Что-то, отдаленно напоминающее аппетит, пропадает окончательно. Под занавес вечера отцу Габриэлю приходит в голову гениальная идея. - Говорю вам тайну, - гнусавит проповедник. Этот месяц, вдруг обретя случайных, но столь желанных слушателей в лице нашей группы, Габриэль ежедневно становится звездой вечеров. К нашему всеобщему неудовольствию и моему лично - вслух его никто не высказывает, - не все мы умрем, но все изменимся вдруг, во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся. Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление... То, что нужно, чтобы пошевелить мозгами. Всегда мечтала поразмышлять на сон грядущий. О чем он говорит? О Втором Пришествии или ходячих мертвецах? Или о том, что рано или поздно нам придётся переродиться, если хочется жить?.. Стать кем-то другим, оставив груз прошлого позади, обрести будущее. Габриэль умный малый - этого у него не отнять, но я не понимаю, какую завуалированную мысль он хочет донести своими проповедями. Да и куда мне, девушке, не ходившей в колледж, с мозгами, заточенными под среднестатическую средней паршивости жизнь?! Рик сидит с каменным лицом, не мигая, смотря в одну точку: - Поздновато нас проповедями спасать, святой отец. - У тебя в репертуаре нет ничего повеселее послания Павла к Коринфянам? - между делом спрашивает Дерил, обгладывая собачье ребро. У меня отвисает челюсть, никогда бы не заподозрила Диксона в глубоком познании религиозной литературы: - Что? В детстве у меня было не так много книжек, приходилось читать что есть. - Есть, но... - Да, и лучше что-то не про оживших мертвецов. Этого и без твоих проповедей хватает, - отзывается сонная Мишонн, устраиваясь на ночлег, положив под голову свой рюкзак. Под бок к ней прикатывается Роуз. Странно, я думала, она сегодня будет спать, используя Диксона как подставку для ног. Не зря же они так сошлись в последнее время. - Какое небо! Полное звёзд! - Она мечтательно устремляет взгляд в бездонную высь, и глаза Роуз тоже становятся полны отразившейся в них звездной россыпи. - Можешь не таится, я заметила тебя, едва успев отойти от лагеря. - Слишком тяжело дышишь, мистер Диксон, и в карманах у тебя что-то бренчит - слыхать за милю. Хотя, думаю, он делает так специально, если охотник действительно захочет незаметно подобраться, он сделает это так, что даже дикий зверь не сможет почуять слежку. Дерил хмыкает, сокращая расстояние. История повторяется, только днём от меня скрывался Диксон, а я пыталась догнать. Сейчас наоборот. - Собак больше нет, поэтому не стоит так заботиться о моей безопасности. - Знаю я тебя, ты можешь найти проблемы на ровном месте и в чистом поле. Лучше быть рядом, на всякий случай. - В последнее время ты не перестаешь меня удивлять. - Диксон вопросительно приподнимает бровь. - Красиво заткнул Габриэля, мне даже понравилось. - Аааа... - тянет он, - Я и сам себе иногда удивляюсь... Надо же, это, наверное, самый длительный диалог, что состоялся у нас с побега из тюрьмы. Значит ли это, что Диксон больше не будет чванливо фыркать каждый раз, когда я попытаюсь с ним заговорить? Облизываю сухие от жажды губы. Или все-таки от волнения: - Например? - Например, до сих пор в толк не могу взять, какого хрена я сопровождаю тебя в сортир? Спасибо, что напомнил, зачем я вообще отлучилась из лагеря. Я краснею до корней волос, хорошо, что в темноте это не заметно. Прежде чем отойти по своим делам, я въедливо выясняю у Диксона, не собирается ли он подслушивать. В ответ получаю такую гневную тираду, что спешу поскорее убраться подобру-поздорову, пока цела. - Завтра погода изменится, - задумчиво кусая палец, произносит Дерил, когда я под шорох кустов возвращаюсь к нему, на ходу застегивая ремень на джинсах. И тут же поясняет: - Солнце сегодня село в облако - будет дождь. Хотелось бы, чтобы примета Диксона оказалась правдой. Нестерпимо хочется пить. И когда следующим днём начинает накрапывать мелкий дождь, на лице Диксона прямо-таки вспыхивает неоновая надпись "а-я-ведь-говорил". И мы смеемся. Впервые за долгое время. Вода с неба будто смывает боль и тяжесть последних дней. Поднимаем раскрытые ладони к хмурому небу, когда дождь усиливается - Карл выставляет пустые бутылки и миски для воды, и он гулко барабанит по пустому дну. Я смываю с лица слой пыли, наблюдая, как по рукам стекают, вычерчивая похожие на ветви деревьев узоры, грязные струйки воды. Бэт распускает хвост, подставляя волосы дождю, а после хватает меня за руку, и мы вместе ложимся прямо на асфальт и пытаемся поймать ртами каждую каплю дождя. Моргая влажными от слез глазами, я пытаюсь, но не могу унять дрожь губ. Как мало все-таки иногда бывает нужно для счастья. Сейчас, лёжа посреди лужи, я чувствую себя абсолютно счастливой. Но ещё счастливее я становлюсь, когда замечаю и на лице хмурого Ноя робкое подобие улыбки. Он справится, сможет перебороть своих демонов, и для этого он сделал кажущийся таким маленьким, но на самом деле огромный шаг. Он смог отпусть Карен, а это уже немало. Стихия разгуливается. Внезапно поднявшийся ветер ломает ветви деревьев, гонит по дороге мутные ручьи. От раскатов грома сотрясается земля, и нам приходится искать убежище в ближайшем укрытии. Крытая заправка принимает нас не очень радушно. На звук разбивающейся стеклянной двери из недр расположенного в том же здании магазинчика ковыляют, цепляясь за стеллажи с разной мелочевкой, ходячие. Мужчина и женщина - такие же бродяги, как и мы, - успокаиваются и обретают вечный покой на заднем дворе, между баков с мусором, куда их вытаскивают Боб и Дерил. Чтобы не воняли, потому что приходится задержаться здесь на ночь - именно столько бушует стихия, обрушивая с небес на землю, наверное, месячную норму осадков. Кажется, я сплю очень долго. Не знаю, сколько проходит часов до того, как меня расталкивает Мишонн. Она прикладывает ко рту палец, показывая мне сейчас не возмущаться, и я отчётливо слышу урчание мощного мотора. Через несколько мгновений в поле зрения показывается темно-зеленый военный грузовик, на крейсерской скорости проезжающий мимо. Провожаемый нашими опасливыми взглядами. Я уже готова выдохнуть, когда кажется, что неизвестные уезжают прочь, но скрипят тормоза, и грузовик задом пятится к заправке. В которой, как мыши, запертые в клетке, затаилась наша группа. Я фокусирую взгляд, пытаясь разглядеть расплывчатые лица людей, сидящих в крытом тентом кузове. Видимо, Бэт опережает меня в этом. Она срывается с места, выскакивая из-за прилавка и несётся навстречу грузовику: - Мэгги, боже мой, Мэгги!.. Что? Спрыгнув с бортов машины, наперерез ей бежит с распростертыми руками до боли знакомая зеленоглазая шатенка и дрожащим от подступающей истерики голосом зовёт сестру по имени. Сестры Грин буквально падают в объятия друг друга, рассыпаясь в поцелуях и омывая лица слезами. А я неотрывно, нервно закусывая нижнюю губу, слежу, как из грузовика показываются незнакомые люди.