Children of the sorrowful World

Скрюченные посеревшие пальцы пытаются зацепиться за испещренную красными и желтыми бляшками лишайников поверхность огромного, выше человеческого роста, валуна. Около десятка ходячих с хрустом смыкают и размыкают челюсти, яростно клацая зубами, в попытке достать взгромоздившегося на камень человека. Заслышав короткий свист Диксона, твари практически одновременно поворачиваются к нам. В следующий раз стоит хорошенько подумать, прежде чем очертя голову ломиться на крики незнакомцев о помощи. Я немного медлю, позволяя мужчинам расправиться с большей частью мертвецов, и подскакиваю к ближайшему от меня ходячему. Пальцами вцепляюсь в его жидкие клочковатые волосы и, вложив в удар все силы, разбиваю ему голову об заострённый каменный выступ. С первого раза убить тварь не получается - он ещё яростнее начинает хрипеть и размахивать высохшими руками, стараясь освободиться. И со второго тоже. В третий раз попытаться до смерти заколотить ходячего я не успеваю. - Посторонись, - зычно рявкает Мишонн, и я едва успеваю увернуться в сторону, как лезвие катаны со свистом разрезает воздух, где только что была моя шея, и раскраивает голову мертвеца на две части; как половинки скорлупы грецкого ореха. - Спасибо. - Я киваю, выпуская из рук разом отяжелевшее тело мертвеца, и чуть заметно улыбаюсь Мишонн. Та лишь в ответ ведёт плечами и отточенным движением убирает самурайский меч в закрепленные за спиной ножны. Спасибо за то, что разрубила пополам не меня. Тяжёлые гортанные стоны мертвецов сходят на нет, и становится тихо, но совершенно ненадолго - тишину нарушает недовольный возглас Диксона, что нервно отдувается после потасовки с мертвяками: - Слезай оттуда нахрен! Только сейчас я могу внимательно разглядеть того, кто так истошно звал на помощь. Неуклюже, громко сопя от напряжения, с валуна буквально сваливается худощавый темнокожий мужчина и медленно поднимается на дрожащие ноги, брюки лощеного строгого костюма черного цвета от долгого ношения вытянулись на коленках, а пиджак мешком висит на покатых плечах незнакомца. Со всей затасканностью одеяния так ярко контрастирует, на мой взгляд, совершенно неожиданная и неуместная в реалиях сегодняшнего мира, белоснежная, без единого намека на пятнышко колоратка на застегнутом вороте. - Кто ты? - спрашивает Мишонн у незнакомца, но так и не дожидается ответа, так как его выворачивает, и он поднимает указательный палец вверх, словно говоря самурайке подождать, и снова сгибается пополам в приступе рвоты. Дерил презрительно морщится, делая шаг назад, Тайриз и Боб лишь потупляют взгляд. Видеть священника в грязи теперешнего мира, где не осталось ни капли духовности и святости, веры в высшую справедливость, мне, даже не знаю почему, неприятно. Видеть его в таком состоянии - вдвойне. Переполненная жалостью к этому человеку, я вмиг стираю с лица гримасу отвращения и наклоняюсь к святому отцу, поддерживая его за руку, помогаю разогнуться и устойчиво встать на ноги. Диксон при этом едва заметно подается вперед, что не может ускользнуть от моего внимания. - Благодарю, - глухо отвечает святой отец, пока вытирает рот и жидкие усики рукавом пиджака и, не дожидаясь, когда Мишонн повторит свой вопрос, отвечает: - Я отец Габриэль, и я благодарен вам за то, что вы для меня сделали. Могу я узнать ваши имена? В ответ он получает лишь гробовое молчание. Я шумно выплевываю лезущие в рот растепанные волосы, за что ловлю на себе вопросительный взгляд Габриэля и, окончательно смешавшись, еще громче прочищаю горло. - Ты один? - Диксон внимательно озирается по сторонам в поисках возможных спутников нашего нового знакомого. Отец Габриэль машинально повторяет движение охотника, смахивая тыльной стороной ладони испарину с темного блестящего лба: - Иначе я бы не стал звать на помощь... - Логично, - хмуро отзывается ставший после смерти Саши чересчур молчаливым Тайриз. Я мысленно хмыкаю. Он и раньше не обладал красноречием, теперь же выдавить из себя хотя бы пару слов, исключительно по делу - для Тая становится большим достижением. Высоко в кронах деревьях перебрасываются незатейливым мотивом и громко щелкают птицы. Молчание затягивается в очередной раз, и, должно быть, это значит, что нам пора возвращаться на шоссе, к ждущим у машин нашим людям, а святому отцу с миром отправиться по своим делам. - У вас... - отец Габриэль начинает медленно, скользя по нам жалобным, почти умоляющим взглядом, - у вас есть немного еды? Я так давно не выходил наружу, да и не вышел ещё бы столько же, если бы припасы не закончились - вот уже три дня я не ел... - Есть вода. Немного воды. - Боб осторожно протягивает практически пустую маленькую бутылку с водой, достав ее из широкого нагрудного кармана безразмерной жилетки с множеством замков на молнии и мелких кармашков. В ответ Габриэль, сглотнув слюну, отрицательно качает головой: - Такого добра у меня навалом... Боб беспечно хмыкает и убирает бутылочку на место, и правильно - потому что для нас, не имеющих ничего, даже вода на вес золота. - Ты сказал, не выходил наружу - откуда? - Отказ святого отца от предложенной воды изрядно взвинтил и без того нервничающего из-за незапланированной встречи с кем-то из выживших Диксона. Ему и так пришлось как правой руке Граймса взвалить на себя роль предводителя группы, пока Рик отходит после стычки с Губернатором, и, надо сказать, эта шкура ему не по плечу: навалившиеся обзанности стесняют, не давая продохнуть. Такой он человек, никогда не возьмет ответственность за жизнь других. Нужна помощь, Диксон всегда поможет и никогда не сможет пройти мимо, ну а дальше - действуй сам, приятель, никаких обязательств. - Откуда? Второй раз он повторяет вопрос куда жестче, Габриэль даже отступает назад, натыкаясь спиной и затылком на твердую поверхность валуна. - Моя церковь находится примерно в миле от этого места. - Взгляд блестящих карих глаз прыгает по нашим лицам. - А у вас? У вас лагерь? Где-то неподалеку? - Нет, - мрачно отзывается Мишонн. - Уже нет. Святой отец кивает понимающе: - Тогда могу я вам предложить ночлег в своей церкви? В знак благодарности за мое спасение. Ага, конечно. Нашелся добрый самаритянин, с ядовитым сарказмом думаю я, но тут же одергиваю себя: Габриэль всё-таки человек веры, вполне возможно, что он предлагает свою помощь бескорыстно, не руководствуясь какими-либо дурными намерениями. Но мое мнение абсолютно не разделяет Диксон. - Спасибо, но обойдемся, - говорит он и более тихо под нос бормочет: - Нам пора уходить, мы и так слишком здесь задержались. И уже разворачивается, круто повернувшись на пятках, но его успевает притормозить Мишонн. - Дерил, постой! - Она хватает охотника за полу растегнутого жилета с крыльями и тянет поближе к себе, наклоняясь к нему и шепча что-то на ухо. Мне приходится напрячь слух, чтобы разобрать, что Мишонн ему говорит. Я даже немного приподнимаюсь для этого на носочках. - Я думаю стоит принять его предложение, у нас дети, Рик серьёзно ранен, нужно немного передохнуть, пополнить запасы. Как думаешь? - Не знаю. Это решать Рику. - Дерил стряхивает руку Мишонн. - Оружие есть? - обращается он уже к Габриэлю. Я с долей облегчения вздыхаю, возможно, Рик будет не так категоричен, как Диксон, и нам удастся сегодняшнюю ночь поспать, не вскакивая при каждом шорохе - в стенах церкви гораздо безопаснее, чем на открытом шоссе. - Мое оружие - слово Божье... Слышится приглушенный смешок - это Боб, силясь сдержать саркастическую подколку, смеется в кулак. - Так, развернись-ка. - Диксон тщательно обыскивает святого отца, поднявшего вверх руки, шарит по его карманам в поисках ножа или пистолета и, так и не найдя ничего, отдаляется. - Пойдешь с нами и без глупостей. *** Лаки деловито семенит впереди всех, время от времени отстанавливаясь, чтобы сосредоточенно обнюхать нижние ветки кустов или травяные кочки. Все происходящее для него кажется не более чем приятной увеселительной прогулкой. "Епископальная церковь святой Сары" - гласит деревянная табличка перед выкрашенным белой краской деревянным зданием, напоминающим церковь только наличием невысокой колокольни, на которой вряд ли есть настоящие колокола - обычные стереодинамики, работающие от электричества. Газон перед церковью щедро порос сорняками, низкий декоративный заборчик, отделяюший его от подъездной дороги, густо увит плющем. Не знаю, о чем разговаривали святой отец и Рик, когда мы вернулись на шоссе, но, видимо, Габриэлю удалось прозвести хорошее впечатление на нашего лидера, раз мы со своим скромным скарбом пришли сюда, к странному жилищу нового знакомого. - А ты не следил за нами? - спрашивает Боб у святого отца, когда мы уже подходим к крыльцу. За спиной у него прячется Роуз. Рика, подволачивающего на каждом шагу ноги, ведут, поддерживая под руки, Карл и Ной. - Понимаю. Я держусь сам по себе. Сейчас люди не менее опасны, чем ходячие мертвецы... - отвечает Габриэль, энергично поднимаясь по скрипучим ступеням. - Люди опаснее, - в задумчивости отзываюсь я, оглядываясь на заплакавшую на руках Карен Джудит. В руках у малышки плюшевый мишка, которого мне когда-то подарил Дерил Диксон и которого, к неудовольствию последнего, Мелкая Поганка нещадно слюнявит. Что поделать, у ребенка больше нет ни одной игрушки. - Нет, я за вами не следил. За все время я выходил отсюда всего лишь несколько раз, переходил ручей и возвращался обратно. Так далеко, как сегодня, я еще ни разу не забредал. Завороженно смотрю на закрытые двустворчатые двери, высокие, наверное, в два человеческих роста, ведущие внутрь церкви, пока отставшие из-за перегона машин Тайриз и Дерил догоняют нас. Джип с закипевшим двигателем пришлось бросить на дороге и неизвестно, попытается ли его реанимировать кто-нибудь из мужчин или решит, что найти другой автомобиль будет гораздо проще. - Внутри кто-нибудь есть? - Диксон преодолевает лестницу в три широких шага. - Я бы первый об этом узнал, - пытается пошутить Габриэль. Его руки немного подрагивают, когда он вставляет ключ в замочную скважину - на потертой золотистой пластине остаются явственные царапины от угодившего несколько раз мимо цели ключа, - и плавно проворачивает его. - В сторону. - Диксону не до шуток, он вскидывает арбалет и скрывается в зияющей темноте, когда двери со скрипом распахиваются, выпуская спертый воздух, пропитанный церковными благовониями. Вслед за охотником в церквушке скрываются Мишонн и Боб. Они быстро осматривают здание. Все чисто. Дневной свет едва проникает внутрь через щели между закрываюшими окна деревянными ставнями и вырисовывает из полумрака расположенные по обе стороны от выстелененного зеленым ковром прохода два ряда длинных деревянных скамей, выставленных ровно, словно по линейке, и без единого намека на пыль. Тяжелый крест стоит на покрытом шелковой накидкой алтаре, у небольшой статуи Девы Марии еще шает огонек за красным стеклом лампадки. За алтарем, вдоль стены, выстроились целые ряды пустых консервных банок. - Ежегодно мои прихожане собирали еду для нуждающихся, мне повезло, что в тот раз консервы не успели отправить адресатам, - проследив за моим взглядом отзывается Габриэль. Неудивительно, что с такими запасами святой отец мог позволить себе не покидать церковь месяцами. Крыша над головой, плотно закрытые деревянные створки на окнах и массивные двери, еда в практически не ограниченном количестве - такое идеальное место для выживания, что даже начинаю немного завидовать святому отцу. У нас теперь не осталось ничего. - Но всё хорошее когда-то заканчивается... Я лишь неопределенно пожимаю плечами. Рика расположили в приходском офисе на небольшом диване, подложив под голову свернутую куртку и накинув на ноги тонкий плед, после чего, он, обессиленный, мгновенно уснул. Карен вызвалась побыть с ним рядом, пока остальные будут устраиваться на ночлег. Карл и Ной, совершенно забыв обо всем, растягиваются на скамьях и, прикрыв глаза, постанывают от удовольствия. Мы три дня практически жили в машинах, спали в скрюченных позах, точно так же ели и продолжали движение. Мышцы давно уже задеревенели, в позвоночнике, между лопаток, огнем разгорается усталость, и я мечтаю поскорее последовать примеру мальчишек. Роуз скромно садится в отдалении от игнорирующих ее Карла и Ноя, елозя в напряжении по широкому сидению скамьи, Бэт опускается рядом и принимается без особого энтузиазма перелистывать давно забытую кем-то Библию. - Там на заднем дворе есть автобус... - тихо говорит только вошедший с улицы Тайриз Мишонн. - Как думаешь, если он рабочий, возможно, удобнее будет передвигаться на нем? - Он рабочий, но бензобак пуст, - отзывается святой отец. - Если найдете бензин, можете забирать его себе, мне он ни к чему. Путешествия - не моя стихия. - Ты хочешь сказать, что мы оставим наши машины? - вклиниваюсь в разговор я, стоя чуть поодаль от Тая и Мишонн, но прекрасно слыша, о чем они толкуют. Мысли оставить моего старичка "Чероки", пережившего со мной столько всего, что сразу и не упомнишь, у меня не возникало ни разу. За время скитаний он мне стал как родной, я так прикипела к нему, что прямо сейчас могу на память перечесть все рыжие пятна ржавчины на кузове, все дырки в обшивке сидений. Поэтому от перспективы нашего расставания глаза мгновенно мокнут, и я отворачиваюсь, пряча эмоции от окружающих. - Поблизости можно найти припасы? - Этот вопрос беспокоит не только Диксона, но и меня - я отлично помню, что сказала Бэт: у нас закончились консервы. Все, а устраивать вынужденную голодовку пока не входит ни в мои, ни, я думаю, в чьи-либо еще планы. - Во всех домах округи я уже побывал, там больше ничего не осталось. Как не осталось ничего и в школе. Но есть одно место, в подвале точно что-нибудь найдется, правда, оно окупировано. - Сколько? - Дерил подслеповато щурится даже здесь в помещении, куда почти не проникают солнечные лучи. Не знай я его так хорошо, решила бы, что арбалетчика, самого меткого стрелка по белкам и мелким птичкам, проблемы со зрением. - Около двенадцати. - Справимся, - безразлично отвечает Диксон, взваливая арбалет на плечо, и бросает вслед попытавшемуся незаметно скрыться Габриэлю: - Ты пойдешь с нами, будешь показывать дорогу. Святой отец судорожно сглатывает и молчит - возразить ему нечего. *** Они возвращаются поздно. Мишон, Боб, Дерил и, конечно же, Габриэль появляются из-за стены обступающих церковь деревьев на лужайке перед входом, когда запад начинает кровенить закатом. Уставшие, с тяжелыми сумками, забитыми под завязку провизией. Все это время я не покидала крыльца, сидя на прогретых солнцем ступенях и лениво отмахиваясь от лезущих в глаза мошек; внутри неустанно скручивался, ворочаясь, тугой комок переживаний. Они задерживались, слишком давно маленький отряд ушел на поиски еды и воды, и с каждой минутой, проведенной в ожидании, мне становилось все более не по себе. Даже попытки Бэт разговорить меня или легкий перестук инструментов, доносящийся с заднего двора, где Тай возился с автобусом, не смогли отвлечь меня от гипнотизирования золоченых солнцем деревьев, под сенью которых скрылись, уходя, наши люди. В этом состоянии я бы могла не заметить слона, протопавшего мимо, не говоря о ходячих, в случае приближения которых я должна была поднять тревогу и предупредить людей. Поэтому, едва завидев знакомые силуэты фигур, я вскакиваю, выравнивая клокочущее дыхание, и делаю огромное усилие над собой, чтобы не броситься навстречу. - Вы что? Купались? - спрашиваю я, недоверчиво кивая на до нитки мокрую одежду, прилипшую к телам вернувшихся. Вопрос звучит по-идиотски глупо, и я опускаю глаза. - Типа того. На, твой ужин. - Диксон на ходу сует мне в руки жестяную банку, без остановки проходя мимо и толкая меня плечом, скрывается в церкви. В последние дни меня для Дерила будто и не существует вовсе, каждый раз при встрече взглядами, он тут же пытается отвести глаза, а еще лучше скрыться из моего поля зрения: сбежать на охоту, зачистить окрестности или просто отвернуться, притворяясь, что спит. Вот и сейчас он прошел мимо. В последнее время, будь на то воля Дерила, он не желал бы ни видеть, ни слышать никого, даже меня. Хотя с чего это он вообще должен благодушно принимать мою компанию? Это несправедливо. Безболезненный толчок в плечо вызывает волну беспомощной обиды, которая выламывает виски. Я так и замираю, понурив голову и невидяще смотря под ноги. Да что это всё, черт возьми, значит? И что я должна с этим делать? - Не обращай на него внимания, в последнее время он сам не свой, - успокаивающе говорит Мишонн и, закинув прохладную от россыпи капель воды руку мне на плечи, тянет с улицы внутрь церкви. - Идем, сейчас будем ужинать. - Что у тебя? - кивает Бэт на консервную банку в моих руках, когда я подхожу в расставленным на алтаре горящим свечам и пытаюсь прочесть выцветшую этикетку. - Эээ... Тушеная свинина с рисом. А у тебя? - Ананасы, - вздыхает Бэт, и я ловлю на себе ее мимолетный, скорее неосознанный, завидующий взгляд. Становится неловко, будто мне достался слиток золота, а блондинка держит в руках обугленную головешку, брошенную ей лишь бы отстала. Дерил, мать твою!.. Лучше бы оставил эти консервы себе. Приходится сглаживать углы: - Ну, тогда ищи наши ложки, сегодня на ужин будет мясо, а после десерт. За ужином царит умиротворенное молчание, которое сонно перетекает от одного к другому. Слышится лишь звон ложек, бьющихся об края жестяных банок. Уставшие за день люди сбились кучкой, даже Рик, превозмогая боль, решил присоединится к совместной трапезе и теперь, склонившись, молчаливо нависает над едой, почти не притронувшись к ней. Аппетит к нему пока не вернулся. Стреляя оживленными глазищами, Роуз, за которой я наблюдаю исподтишка с ехидной улыбкой, всякий раз, как Карен отвлечется на что-нибудь, незаметно стряхивает содержимое ложки на пол, где оно тут же подбирается уже проглотившим свою положенную порцию Лаки. Так она и делает: одну ложку в рот, одну - на пол, пока не добирается до блестящего дна консервной банки. Кто из этих двоих, девочка или собака, в итоге остается сытым, большой вопрос. - Он выздоравливает, - шепчет Боб, незаметно кивая на Рика, удаляющегося после ужина обратно на диван в офис священника. Мне становится неловко, словно я здесь одна, кому нужна помощь, словно нуждаюсь в докторе Стуки сильнее, чем избитый Рик. - Раны всегда заживают. Какими бы они не были. Вместо ответа я молчаливо прикасаюсь к ране на лбу, с которой Боб только что аккуратно снял пластырь, ощущая под пальцами твердую корочку засохшей крови. Голова совсем не болит, след, оставленный мне на память Анной скоро затянется, а синяк сойдет. Я тоже выздоравливаю. Как Рик. Как Бэт. Неизменными лишь останутся в памяти следы от покинувших меня людей. Их число неизменно растет, оставляя в душе новые и новые кровоточащие раны. Память, к сожалению, нельзя вылечить. Как бы этого ни хотелось. От нее не убежать и не спрятаться, так и придётся через всю жизнь пронести однажды нанесенные злым роком увечья. *** - Как думаешь, к обеду мы уже будем в Атланте? - спрашивает Софи, присаживаясь рядом со мной на брошенное у костра бревно. Я сижу, положив подбородок на прижатые к груди колени, и невидяще смотрю сквозь язычки пламени, лижущие сырые поленья, собранные впопыхах в кромешной темноте. - Не знаю, София. Водитель уже битый час не может справиться с поломкой. На его месте я бы уже давно вызвала диспетчерскую и запросила прислать другой автобус. Я расслабляюсь, опуская ноги и усаживаясь по-турецки, Софи со вздохом кладет голову мне на плечо. - Он говорил, что никто не отвечает, я сама слышала - рация только шипит. И... - Сестра, не убирая голову, достает из кармана сотовый телефон-раскладушку и поднимает его повыше в вытянутой руке, пытаясь поймать связь. - Нет. Сеть не обнаружена. Хоть бы кто-нибудь проехал по дороге, остановился и помог. Будто умерли все. Сестра замолкает, погружаясь в свои мысли, и по тому, как она вдруг напрягается, я не могу сказать, что воспоминания приносят ей радость. Нам действительно есть, что вспомнить. - Может, зря все это? - спрашивает Софи после непродолжительного молчания. - Зря уехали? Могила нашего братишки ещё не поросла травой, а мы уже бросили ее, сорвались с места. Как будто сбежали. Я думаю, мы могли бы с этим жить, мы ведь остались, когда не стало мамы. А сейчас: другой город, другой штат - как будто совсем другой мир. Да еще и эта эпидемия гриппа началась не вовремя, не хотелось бы по приезду попасть на карантин прямо на автобусной станции. Мы бежим, но от того, что случилось, не убежать, от себя не убежать... Я неопределенно качаю головой, то ли соглашаясь с ней, то ли нет. Если мы не уедем, следующий гроб, Софи, тебе придется заказывать для меня - я смертельно устала. Устала от бед, что сыплются на нашу семьи как из рога изобилия, устала разрываться между двумя работами, устала тащить на себе сестру и брата, вдруг ставших мне детьми, под осуждающими взглядами соседей и знакомых. Я, кажется, не смогла справиться... Случайные попутчики взрываются громким хохотом - я уже сбилась со счета, сколько они сегодня выпили. - Никуда не отходи от меня. - Я наглухо застегиваю молнию на толстовке сестры. Уже не в первый раз я замечаю мерзкие масляные взгляды, что эти незнакомцы, распивающие поблизости от нас пиво, бросают на Софи. Так получилось, что в нашей парочке я, тощая и низкорослая, с мальчишеской стрижкой, больше подхожу на роль младшей несовершеннолетней сестры... И дело вовсе не в том, что мне не нравится отсутствие мужского внимания к моей персоне, мне не нравится повышенное - к моей не по годам развитой сестре. - Эй! Кто здесь? - вскидывается один из мужчин, молодой парень, наиболее адекватный из собравшейся компании. Я всматриваюсь в темноту, куда был обращен оставшийся без ответа вопрос, и с трудом различаю покачивающуюся человеческую фигуру, перепачканную, с потухшими глазами и висящими плетьми безжизненными руками. - Приятель, что-то случилось? "Приятель" со звериным рычанием, точно сумасшедший, валит на землю парня, цепкие крючковатые пальцы с треском разрывают натянутую барабаном на животе кожу и ныряют внутрь. Как сквозь толстый слой воды, со дна, слышатся леденящие душу чавкающие звуки. Человек... нет, нечто, поднимает багряное от крови лицо и хищно скалится, обнажая кривые зубы с застрявшими в них кусочками плоти. А между тем, в освещенном оранженвым круге от костра проступают новые и новые злобные сумасшедшие люди, леденящие душу стоны рвутся из их раскрытых ртов, и этот страшный звук навсегда впечатывается, въедается в мозг. - Ааааа! - Ноги отчаянно молотят по скамье, дерево, вобравшее в себя тепло тела, отзывается гулкими стонами. Я выдираюсь из липкой паутины очередного кошмара, меня трясет так, что зуб на зуб не попадает. Скулеж с клокотом рвется из горла, я резко вскакиваю, цепляясь пальцами за спинку, прижимаюсь к ней взмокшим лбом. Опять эти сны. Опять. Опять. Опять... Думая, что разбудила остальных, я никак не ожидаю услышать такую тишину, лишь под высоким, поддерживаемым толстыми деревянными балками потолком монотонно звенят комары. Неужели мне и это приснилось, что я кричала? Слышится чье-то спокойное дыхание. Переведя дух, я со стуком опускаюсь обратно на скамейку. Сердце шарахает о ребра. Я бегу в кромешной темноте, намертво вцепившись в руку отстающей сестры, подсвечивая путь экраном телефона, а сзади в спины врезается кровожадное рычание монстров. Я еще не знаю, что отныне вся моя жизнь превратится в бесконечную попытку сбежать от хватающей за пятки кусачей смерти. - Эмма... - Реальность возвращается тонким голоском, заставляет меня вновь подняться, ошарашенно ища его обладательницу. На алтаре дрожит одинокая свеча, горящий фитиль шипит и отбрасывает неверные блики, уличая все неровности и недостатки церковных стен. Бэт, с поникшими плечиками сидящая на приставленной почти впритык к алтарю скамье, во все глазищи испуганно смотрит на меня. - Тебе приснилось что-то плохое? Кошмар? - Да. - Я прихожу в себя. Прижимаю ладонь к груди, словно окончательно успокаивая сердечный ритм, и пальцы случайно касаются золотой цепочки, что защелкнул у меня на шее Дерил, когда мы искали платья для Мэгги. Маленький цветок в ладони напоминает, что еще совсем недавно всё было относительно хорошо. Недавно?! Кажется, будто сто лет назад. А сейчас... Сейчас Бэт не может спать, потому что в одно мгновение лишилась всего. Последних выживших в этом проклятом апокалипсисе родственников, убежища, дающего иллюзорное чувство безопасности, жалкой попытки построить жизнь по образцу прежней. Сейчас Диксон потерянно бродит по окрестностям, отмахиваясь и говоря, что уходит охранять церковь от ходячих, а на самом деле сбегая ото всех. А Тайриз словно теряется, замирает, проваливаясь в омут тяжелых мыслей, доходя до самого дна, где его привычно встречает измененное смертью лицо сестры. - Я не молилась, - внезапно начинает оправдываться Бэт, когда я замечаю ее сложенные в молитвенном жесте ладони, и поспешно прячет их в карманы джинсов, чтобы скрыть дрожь, - это глупо. И никак не вернет папу. Мэгги с Гленном. Сашу. Кэрол. Бэт тяжело вздыхает, на серьезном лице появляется глубокая морщинка меж тонких бровей. Я бесшумно поднимаюсь со скамьи и присаживаюсь рядом с девушкой, с беспокойством заглядывая в ее лихорадочно блестящие глаза и окончательно проглатывая свой собственный страх. - Даже если там, наверху, кто-то остался, ему нет дела до моих молитв. И это, - она криво ухмыляется, обводя взглядом давящее темное пространство церкви, - давно уже не его дом. Всего лишь четыре стены и крыша... Так ответил Боб, назвал церковь четырьмя стенами и крышей, когда Габриэль попросил его не чертыхаться перед распятием. Это действительно уже просто деревянное здание, в котором больше никто не ищет утешения. На тонком кожаном шнурке, обвитом вокруг шеи Бэт, кулон в виде сердечка, который когда-то принадлежал ее матери и который девушка теперь носит в память о ней. И на нем же - потускневший нательный крестик - символ отныне утраченной веры и разрушенных надежд. - Считаешь меня сумасшедшей? - Бэт вытаскивает ладони из карманов, принимаясь вытирать их об колени, и продолжает, словно и не нуждалась в моем ответе: - Я и в самом деле такая: вместо того, чтобы спать, сижу и говорю тебе совершенно странные вещи. Жизнь относительна, эфемерна. Все, чему меня учили с малых лет, рухнуло: того, кому я так искренне молилась, оказывается, не существует и не существовало никогда. Я должна была это понять, еще когда не стало Шона и мамы, когда я считала, что их смерти - это не что иное, как божий промысел, испытание, которое нужно пережить, чтобы стать ближе к нему. Как компас, указывающий верное направление. А сейчас я понимаю, что это было лишь глупое стечение не менее глупых обстоятельств... В последнее время мы сблизились гораздо сильней, чем в когда-то в тюрьме. Та Бэт и при тех отношениях, что были раньше, никогда бы не стала изливать передо мной душу. Мы были подругами, неплохими подругами, но между тем держали друг друга на расстоянии от своих сокровенных мыслей. Сейчас же, именно в эту секунду, я чувствую, что эта дистанция окончательно сократилась, схлопнулась, приравнялась к нулю. Не найдя ничего лучше, я притягиваю Бэт к себе, замыкая кольцо рук вокруг ее дрожащих плеч. В ответ она прижимается ко мне, точь-в-точь как сестра в недавнем сне, и пытается незаметно для меня смахнуть слезу кончиком большого пальца. Выходит из рук вон плохо, и Бэт горько вздыхает, сдерживая всхлип. - Папе бы стало дурно, услышь он, о чем я сейчас говорю. - На удивление голос Бэт чист и звонок. - Он всегда считал, что вера - это то, что делает нас людьми. Он говорил, что лишь поистине верующий имеет душу. - Девушка усмехается мне в плечо, не зло и не грустно, с каким-то пугающим равнодушием. - Выходит, теперь я просто оболочка, мясо, прикрепленное к костям. Корм для ходячих - вот кем я стала. Так? Ох, Бэт, мы все давно стали кормом для ходячих, неважно, молимся ли при этом перед обедом, носим ли на шее распятье или нет. Имеем душу или нет... От этой участи не отвертеться, рано или поздно зубы мертвяков сделают свое дело. И воля бога или каких-то других высших сил, если они существуют, совершенно ни при чем. - Нет, Бэт. - Пытаюсь приободрить её и поэтому успокаивающе шепчу, касаясь губами светлой макушки Бэт; ее волосы, впитавшие тяжелую дорожную пыль и пот, давно потеряли свой блеск. - Это не так. Не спрашивай, почему, мне все равно не дать тебе ответ. Просто это не так. Мне не объяснить ей, что в вопросах, которые сейчас поднимает последняя выжившая из семьи Грин, я полнейший профан. Я никогда не была набожна и вспоминала о боге лишь в моменты смертельной опасности - лицемерно молилась о помощи, желая, чтобы кто-то сверху в одно мгновение, словно по щелчку пальцев, решил мои проблемы. Я не знаю ни одной молитвы, в отличие от той же Бэт, поэтому сама сочиняла свои, нескладно подбирая подходящие на мой взгляд, нужные слова, не приносившие, правда, никакой практической пользы. Что говорить, я единственная из троих детей моей семьи крещеная. Родители принадлежали к разным церквям: мама была католичкой, а отец - рьяным баптистом - что, впрочем, не мешало ему регулярно прикладываться к бутылке и любить других женщин, - и никак не могли придти к единому мнению, в какой вере должны воспитываться их дети. Эти разногласия вносили еще больший раздор в семью, в которой ссоры и драки вспыхивали и без того слишком часто. Каждый настаивал на своем и был абсолютно непреклонен к мировоззрению другого. Меня крестила бабка по материнской линии, в тот первый и единственный раз, что я проводила лето у нее в гостях. Крестила в католическом храме, заранее предвосхищая, как будет брызгать пенной слюной в бешенстве ее зять, узнав, что его дочь теперь принадлежала "поганой, прогнившей до остовов" церкви. В одном бабка просчиталась, показав себя недальновидной обычной старой женщиной - он не бил меня, но с тех самых пор, как я переступила порог дома, вернувшись с каникул, я видела в его глазах жгучее презрение, ненависть. Отец смотрел на меня как на неблагодарную нехристь, евшую его хлеб и живущую в его доме. В этом плане я даже завидовала младшим: они, в отличие от меня, не вызывали в отце никаких эмоций. Абсолютно. Сейчас я со смехом вспоминаю, как тогда долго не могла понять, чего же на тех каникулах я испугалась больше: перелетов на самолетах, во время которых я сидела, вжавшись в кресло и мысленно прощаясь с жизнью, с закрытыми глазами, и никакие уговоры не заставили меня раскрыть глаза и посмотреть на ту красоту, что простиралась под крылом самолета. Я действительно так и не увидела тогда величественные воды Атлантического океана, а после мне больше не представилось такой возможности; или же меня напугал зычный бас плотного священнослужителя, что произносил молитву на незнакомом языке в то время, как мою голову окунали в мраморную купель с ледяной водой, и я думала, что меня хотят утопить. А после этот же священник надел на меня крестик, висящий на крученой шёлковой нити. Тот самый, что по приезду домой в Дункан, я запрятала, завязав в лоскуток, в самый дальний угол платяного шкафа и лишь изредка доставала, в полнейшем одиночестве любуясь мутным блеском его латунной поверхности и глотая слезы горькой обиды и злости. Видит бог, моя семья дала мне много в плане духовного воспитания... - Наличие души не определяется наличием веры, вот и всё, - вздыхаю я. - Это не то мерило, по которому следует оценивать людей. Можно как Боб: заставлять бледнеть священников от своих ругательств и в то же время спасать чьи-то жизни. Ты не скажешь, что из-за грязного языка у него нет души. Или как Дерил, Рик, Мишонн... Как твой отец... - Да, как мой папа, - соглашается Бэт, снова утирая непрошенномую слезу и шмыгая носом, и совсем понижает голос до едва слышного шепота: - Я понять не могу, как он оказался по ту сторону забора, в лапах Губернатора. - Это теперь никто не скажет. - Я тоже начинаю говорить тихо и легко похлопываю Бэт по плечу в знак поддержки. - Джед был в тюрьме в тот момент, возможно, это его рук дело, кто знает? - Я надеюсь, он умер. - Голос Бэт приобретает стальные оттенки. - Он заслужил это. - Я тоже надеюсь на это. - Я не видела Джеда после начала перестрелки ни живым, ни мертвым, ни в виде ожившего трупа. Он как сквозь землю провалился. Хотя я была в таком состоянии, что запросто могла его просто не заметить. - Тихо слишком. - Бэт переводит неприятный разговор в другое русло, елозя головой по моему плечу и устраиваясь поудобнее. Свеча, кажется, вот-вот погаснет; я протягиваю руку, стараясь не потревожить Бэт, и зажигаю от горящего фитиля еще одну. Вопреки шипению первая свеча не гаснет, лишь разгорается ярче, словно передав свой огонь она ничего не потеряла, наоборот - приобрела. - Никогда бы не подумала, что мне будет так чудовищно не хватать людского гомона, машин, самолетов. Как же я устала от этой тишины. Но столь ненавистная Бэт тишина длится недолго. Глухо хлопает входная дверь, слышатся щелчки закрываемого замка и торопливая тяжелая поступь, скрадываемая ковролином, и мы одновременно поворачиваемся к источнику шума лицом. Это Боб, который должен нести ночное дежурство, возвращается с поста. Я пытаюсь немного соориентироваться во времени, и понимаю, что для пересменки еще слишком рано. Живот подводит от неприятного чувства ожидания чего-то дурного. - Подъём! Просыпаемся, хватит отдыхать, - чересчур бодро говорит Стуки и тормошит кого-то в темноте, заставляя проснуться. - С запада из леса идет стадо. Это он произносит намного спокойнее и тише, но эмоции, вызванные им, даже с натяжкой не назовешь спокойными. Бэт цепенеет и, когда я, обуреваемая подстегнувшим все инстинкты страхом, вскакиваю с места, остается неподвижно сидеть на скамье, склонив голову вбок. - Твою мать! Большое? - цедит Дерил и подхватывается со скамьи, на которой секунду назад лежал, по направлению к окну - я, скорее, угадываю его движения, нежели вижу. Сквозь щель между прикрытыми ставнями нельзя разглядеть практически ничего, что происходит на улице, и охотник тихо ругается. - Откуда мне знать, как только я увидел, как они выходят к церкви, рванул сюда, чтобы предупредить, - огрызается Боб. В его лающем шепоте нет агрессии, только затаившееся ожидание опасности, нервное напряжение. - Колья преграждают путь к дверям, возможно, получится тихо отсидеться, пока ходячие не пройдут мимо. - Они здесь. - Мишонн прислоняется к дверям, приложив ладонь к резному дереву, и вслушивается в сиплое гортанное рычание и шарканье ног бродящих снаружи мертвяков. Несколько палок с заостренными концами, наспех воткнутых в мягкую почву перед крыльцом, вряд ли защитят нас, если мертвяки почуют, что в здании находятся живые. Бэт мертвой хваткой вцепляется мне в руку и тянет от алтаря к проснувшимся и встревоженным людям: - Нам не остается ничего другого, Эмма, придется ждать. Из церкви есть только один выход. Именно рядом с ним, обнажив катану замерла Мишонн. Все происходит мгновенно. Осязаемую тишину взрывает надрывный плач потревоженной со сна Джудит, и попытки Карен успокоить ее приводят лишь к новым виткам детского крика. А с улицы ему уже вторит голодный вой обезумевших десятков, а может, и сотен ходячих мертвецов. Никакие деревяшки-колья не станут преградой перед яростным звериным желанием отобрать чью-то пока еще пульсирующую жизнь; столь редкую теперь, столь невыносимо желанную. Секунда. Две. Три. И тяжелые деревянные двери начинают ходить ходуном, словно тонкая картонная перегородка, под натиском рвущихся под своды церквушки мертвецов. Множество холодных ладоней шлепает по стенам, отбивая сложный иррациональный ритм. Ритм мерзкого склизского страха. Мужчины едва успевают подтащить к дверям пару тяжелых скамеек, чтобы подпереть их и хоть ненадолго задержать тварей, как от навалившейся массы ходячих с мясом вырывается замок, и они распахиваются, словно приглашая тех на званый ужин. Я замираю, вглядываясь в мертвые бледные лица, блестящие в лунном свете сизые внутренности, переломанные конечности, а уши закладывает от сиплого гортанного рычания. Все повторяется. Снова нужно спасаться от цепких рук и зубов, снова бежать, оставляя в распоряжение мертвецов еще совсем недавно казавшееся безопасным место. Это бесконечный бег по кругу. Как долбанные хомяки в колесе. Ты думаешь, что все закончилось, трудности остались позади, и выдалась минутка перевести дух, но колесо не прекращает вращаться, приводя к точке отсчета. Каждый раз. Снова и снова. - Нужно спасаться, - кричит Ной и подхватывает мать под локоть. Вот только путь к спасению сейчас отрезан толпой ходячих. Изувеченные и окончательно мертвые, их трупы валятся под ноги яростно отбивающих атаки наших людей. Быстрее молнии летает катана Мишонн, воздух рассекают пистолетные выстрелы, ударяя в нос запахом пороха, смешанного с гнилостным духом, но тварей от этого не становится меньше. На смену сметенной волне наваливается новая и новая. И все это сопровождается озлобленным лаем Лаки, который отчаянно рвется защищать оробевшую Роуз. - В кабинет! - Габриэль машет рукой и истошно орет в попытке привлечь к себе внимание. - Из кабинета можно выбраться наружу. Вам нужно уходить! В этот момент я испытываю странное ощущение, словно наша группа, из-за узкого прохода между рядами скамей сбившись в плотную толпу, подхватывает и несет меня прочь. И мне приходится выпустить руку Бэт. Идущие впереди Габриэль и Карен с Джудит на руках чуть не сталкиваются с поднявшимся на шум Риком. Не представляю, какие эмоции тот испытал, когда услышал крики и звуки борьбы, исходящие оттуда, где находились его сын и совсем маленькая дочь. Он что-то кричит, прижимая Карла к себе, сжимая длинные пальцы на его плече, но я не могу разобрать ни слова. Кто-то из ходячих налетает на алтарь, и он переворачивается. Змейка огня от упавших свечей оплавляет ковролин, яркое пламя взмывает вверх, облизывая худые тела мертвецов, отравляя воздух ядовитом дымом. Ветошь, в которую превратилась одежда тварей, вспыхивает мгновенно, будто была пропитана горючим. - Живо, живо! - рычит идущий одним из последних Диксон и, когда все оказываются в приходском офисе, пытается преградить путь мертвым, захлопнув перед их носом дверь. Грязно-серые скрюченные пальцы, иссохшие руки, что некотрые из ходячих мертвецов успели просунуть притвор, жадно шарят по сторонам в попытке схватить добычу и не позволяют Дерилу сделать это. У него просто не хватает сил выдавить эти щупальца кошмарного спрута прочь из кабинета. Диксон наваливается на дверь плечом давя на нее всем весом - увы. На помощь ему приходят Ной и Бэт, Тайриз с Бобом уже подтаскивают старый диван - тот позволит выиграть совсем немного времени. Этого времени должно быть достаточно для того, чтобы выбраться из кишащей мертвецами церкви. Лихорадочно оглядываясь по сторонам, я не могу понять, есть ли вообще отсюда выход. Я слышу, как хрустят кости ходячих, ломаемые дверью, но наблюдаю за Габриэлем, который сдергивает с места небольшой ковер, лежащий посередине кабинета и служащий, пожалуй, единственным его украшением, и обнажает вырезанный в полу люк. - Можно пробраться под стеной и вылезти наружу, - говорит священник, поднимая и отодвигая в сторону крышку люка, - а потом убираться отсюда. - Как далеко от машин мы выберемся? Придется прорываться сквозь толпу? - спрашивает Тайриз. В задвинутом под стол ящике со строительными инструментами он увидел тяжелый молоток и теперь готов ринуться в бой. Габриэль резким кивком подтверждает худшие опасения Тайриза: - Да, придется прорываться, ход выведет на задний двор, ваши машины будут слишком далеко, но стоит попробовать обогнуть церковь. - Вы решите что-нибудь или нет, мать вашу? Мы не сможем долго держать оборону, - не кричит - надрываясь, орет Диксон в попытке перекричать гомон за дверью и плач Джудит. Немыслимыми усилями им удалось оставить мертвецов снаружи и заблокировать дверь диваном, но давление нарастает. Нервы сдают. - Там ваш гребанный автобус, сложите два и два и шевелите задницами. Через щели в дверях просачивается тяжелый дым, пожар разгорается сильнее, нужно поспешить. Тайриз шумно выдыхает, Габриэль закрывает глаза, принимая сложное решение: - Вместе? - спрашивает он у Тая. - Подгоним автобус и спасем людей? Тот кивает, и через мгновение они один за другим скрываются в зияюшей черноте раскрытого люка. Время замедляется, становится аморфным, тягучим как жевательная резинка. Секунды кажутся месяцами, и я теряю им счет прежде, чем из потайного хода появляется обвитая паутиной черная шапочка Тая. - Ходячих пруд пруди... Совсем близко автобус не подогнать, мешает трансформаторная будка, - отчитывается Тайриз, вытирает рукавом выступивший на носу пот. Молоток в его руках уже окрашен кровью. - Разобьемся на группы, попытаемся выйти так. Сначала дети, пока ходячих не набежало еще больше. Я провожу их и вернусь за остальными. - Габриэль за рулем? - Я оглядываюсь, ища у кого-нибудь поддержки. Не то чтобы я не доверяла священнику, но неприятные сомнения начинают мерзко сосать под ложечкой. Мы ему никто, он может просто взять и уехать, бросить нас на съедение тварям. - Да, Эмма, он за рулем, - подтверждает Тай и добавляет: - Он не оставит нас, я верю ему. Первыми уходят Роуз, утянувшая за собой в подвал пса, Карл и Бэт с Джудит, которую Карен отдала на ее попечение. Ной наотрез отказался оставлять мать. И снова ничего другого не остается, как мучительно долго ждать. Кажется, я даже перестаю дышать и вспоминаю о том, что мне нужен воздух только тогда, когда Тайриз появляется вновь. Можно выдохнуть - дети в относительной безопасности. Проворно застегиваю молнию на ветровке, спускаю закатанные рукава, пока в яму осторожно спускается Рик, а после ныряю в темноту за ним - мне приглашения не надо. Я резво перебираю руками по земляному полу и ползу на четвереньках к небольшому подвальному окну, из которого наружу неуклюже выкарабкивается старший Граймс, а сзади меня уже подгоняет Ной, ударяя прикладом винтовки по пяткам. Благодаря заботе мальчика, который решил, что винтовки мало и нужно меня просто-напросто вытолкнуть наружу, я шлепаюсь в кустик гортензии, растущей рядом с окном; жадно врываюсь в прохладную влажную землю пальцами и подскакиваю, поднимаясь на ноги. До распахнутых дверей автобуса не больше двадцати метров. Нужно бежать. Нужно просто бежать к чертовому автобусу. Делаю пару шагов, и за спиной раздается пронзительный крик, и я ненавижу себя в этот момент. Ненавижу, потому что единственное, о чем я думаю, крик привлечет ходячих. Оборачиваюсь и с ужасом вижу, как на Ноя нападает, взвалив грязные руки ему на плечи, и валит на землю одутловатый мужчина с разорванной шеей и высунутым синюшным языком. Я мешкаюсь, вытаскивая нож, готовая наброситься на ходячего, что напал на Ноя, но замираю. Подоспевший Тай оттаскивает мертвеца. Это не Ной. Это Карен бросилась на перерез ходячему, спасая сына. Она лежит, хватая воздух раскрытым ртом и дергается в конвульсиях. Повалив ее на землю, ходячий оторвал первый попавшийся на пути его зубов кусок плоти - у Карен нет щеки. Это словно поцелуй... Из разорванного горла хлещет кровь от каждого вздоха сильнее и сильнее. Я стою, донельзя напуганная, сжимаю в руке нож и смотрю, как воет, извивается и тянется к матери в руках выбравшегося из церкви Боба Ной. - Пора идти, все кончено, - кричит тот мальчику. - Пора уходить. Мертвецов, привлеченных шумом, становится больше. Когда из окна появляется Мишонн, а за ней - Дерил, Боб снова повторяет, что пора уходить и тащит Ноя в автобус. Его прикрывает быстро соориентировавшаяся Мишонн. - Заводи. - Диксон размахивает рукой, давая сигнал зачем-то заглушившему двигатель Габриэлю. Автобус чихает, заполняя пространство двора треском мотора и выхлопными газами. Расстояние до автобуса я преодолеваю, размахивая ножом и толкая нападающих ходячих, и чувствую, как со спины меня прикрывает Диксон. Как только я запрыгиваю на подножку автобуса, Габриэль давит на газ, и махина срывается с места. Дерил вваливается в салон уже на ходу, и две волны мертвых, огибавших церковь с разных сторон, сталкиваются на том месте, где только что был автобус. - Все живы? - спрашивает Дерил, пытаясь отдышаться, и поднимается на ноги, оглядывая сидящих на широких сиденьях людей. - Где Тайриз?! - Мишонн вертит головой и скользит взглядом по присутствующим, снова и снова не находя среди них Тая. - Он остался! - Я бросаюсь, спотыкаясь, в заднюю часть автобуса и прижимаюсь к стеклу аварийного выхода. В чернильной темноте не видно ничего, кроме зарева пожара за деревьями и теней ходячих, бредущих вслед за нами по колее. - Мы оставили Тайриза! Где ты? Но вот одна тень отделяется от остальных и принимается быстро нагонять ползущий по бездорожью автобус. Мощными толчками грузная фигура отталкивается от земли под ногами, поджатые к туловищу руки ритмично двигаются в такт бега. Это не ходячий. - Открой заднюю дверь. - Габриэль не слышит, что я кричу. - Черт тебя побери, открой заднюю дверь. Отскакиваю в сторону, приземляясь пятой точкой на колени Граймса, когда Боб и Дерил подхватывают за протянутые руки и затаскивают со свистом дышащего Тайриза в салон автобуса. К нему, кульком лежащему на грязном полу и переводящему дух, тут же устремляется Мишонн, принимаясь судорожно осматривать целостность своего друга: - В порядке? Тайриз, ты в порядке? Нет. Он не в порядке. Я отчетливо вижу разорванную штанину и блестящую кровь в полумесяце укуса зубов.