Лёд, любовь и age gap

Июльская жара в Генуе не давала спокойно наслаждаться отдыхом на городской скамейке в центре города. Пока я лежу вот так, развалившись во весь рост и полностью наплевав на довольно темпераментных прохожих, я ощущаю всем нутром прохладу фонтана, что бьётся чистым родником в нескольких метрах от меня, чувствую, как броди́т ещё сильнее во мне вчерашнее вино и заставляет жалеть о прошлой ночи и неосторожности. Стоило мне попасть в Италию, как моё девятнадцатилетнее тело начало сдавать позиции. Что ж, пока я был в России, оно было куда выносливее. И, конечно, дело не в том, что вот уже месяц я почти не просыхал, периодически покуривая что-то увеселительное и находя приключения на свою задницу. Сама история о том, как я оказался в Италии, покажется много кому абсурдной. Из-за быстро накатывающей и захватывающей с головой депрессии, я всё больше и больше закрывался в себе, прячась ото всех. Конечно, у неё была причина, ведь мне совсем недавно разбили сердце, подставили так, что я чуть не присел на зону, а мать в очередной раз привела домой какого-то ублюдка, который назвался уже седьмым моим новым папочкой. Всё это вынудило делать меня что-то, решаясь не на самые умные, но, тем не менее, смелые поступки. Если бы не моя депрессия и острое желание удавиться верёвкой в самое ближайшее время, то я не сел бы в камаз к абсолютно случайному дальнобойщику на повороте из Волгограда, не доехал бы до Москвы и не переспал бы там с одной обеспеченной, но невозможно одинокой женщиной. Она бы не предложила мне поехать с ней в Европу, не беспокоясь о финансах, а я бы, наверное, никогда бы и не увидел эту чёртову Эйфелеву башню, которая из себя ни черта ценного не представляет. Дама, что любезно снабжала меня всем самым необходимым в обмен на качественный жёсткий секс с элементами удушения, назвалась тогда Лолитой, и я понял, что у нас с ней все дела будут вестись только ради получения выгоды. Ей нравится, когда её жёстко ебут во все щели, мне же нравятся её деньги, потому что так я могу не думать о том, где мне в этом ебаном Париже найти местечко, чтобы переждать прохладную ночь. И, казалось бы, в своём состоянии меня в принципе ебать не должно, кто я, где я и с кем я, да и не так важно, смогу ли я найти себе комнату, ведь в любом случае можно утонуть в Сене или бассейне на заднем дворе очередной богатенькой семьи в жилом районе Парижа. Но нет, депрессия, из-за первого полёта на самолёте, траха в общественном саду какого-то невъебенно огромного небоскрёба чуть дальше от столицы Франции и очень дорогой жизни в принципе, отошла. Мне некогда было загоняться и думать о бедном себе, когда вокруг происходило столько всего. Лолита, тридцати девяти лет от роду, была подтянутой и довольно сексуальной, а я был не обделён здоровьем, внешностью, да и величиной достоинства, поэтому меня любили, одевали с иголочки, делали все необходимые документы в кратчайшие сроки и кормили самыми изысканными блюдами. Она не была женщиной, которая завоевала моё сердце несмотря на всю её хоть и уже увядающую, но всё же отличительную красоту. Она, скорее, была мне, как бы это ни было иронично слышать, как мать, и неважно, что стабильно четыре раза в неделю мы занимались сексом. Она часто уезжала по делам, оставляла меня наедине с развлечениями, искренне прося, чтобы я не употреблял наркотики, была не против того, чтобы я развлекался и на стороне, и она умела любить той самой материнской, пусть и извращённой, любовью, которой мне всю жизнь не хватало. Лолита приходила в апартаменты, перед этим обязательно спрашивая разрешения появиться, снимала с великим облегчением высоченные каблуки, которые ей никогда не нравились, но всегда должны были на ней присутствовать, чтобы поддерживать статус вечно молодой, ни на что не жалующейся и мудрой женщины, расстёгивала лифчик с ещё более тяжёлым вздохом, переодевалась во что-то лёгкое, но, тем не менее, сексуальное, усаживалась на диван рядом со мной и ждала, когда я положу голову на её колени. В этом внезапном отпуске в Европе это стало нашим ритуалом, и, готов поспорить, что такое у неё было только со мной. Лолита прикрывала глаза, восстанавливала дыхание после очередного тяжёлого дня, что выжал из неё все соки, перебирала мои пушистые волосы, массировала лицо, вычерчивая на нём знак сердца и так нежно растирая переносицу, чтобы я не хмурился больше прежнего. От её прикосновений поджимались пальцы на ногах и улыбка сама появлялась на лице. Она редко спрашивала меня о чём-то, да и это не нужно было, ведь мы в собственной голове будто из тишины создавали те диалоги, что были нам сейчас необходимы. Ей нужна была видимость того, что её кто-то любит и в ней нуждается, наслаждаясь стареющим женским телом, а мне нужна была мать и содержание. Понятно было, что наш союз не протянет долго. У нас никогда не было общих планов, и вместо того, чтобы строить их, мы обсуждали книги, фильмы, музыку, погоду, всю Европу в целом, прогуливаясь иногда по церквям и галереям. Она любила во мне моё внимание, способность к обольщению, а мне вскоре надоело сидеть на месте, ведь депрессивные эпизоды заставали врасплох всё чаще и чаще. Лолита не стала держать, дала лишь приличную сумму денег, шенгенскую визу, что мне явно пригодится, и последний свой секс в этой жизни, потому что она прямо перед моим отъездом сказала, что, скорее всего, скоро умрёт. Меня это не тронуло, лишь стало смешно из-за того, как же в моей жизни успело всё так сложиться, что в свои девятнадцать я стоял в одном из самых узнаваемых аэропортов мира, слушая признание сорокалетней женщины о том, что она скоро умрёт, и ей жаль, что она не может дать больше денег, ведь у неё, как оказалось, есть двое детей на три года старше меня. — Я надеюсь, Гоша, что у тебя всё будет лучше, чем у меня. Лучше, чем у кого-либо. И всё же.. Лавочка, фонтан, жара. Майка неприятно липнет к телу, ведь в душе я не был уже больше суток, во рту застрял мерзотный вкус дрянной лепёшки из ларька, а в голове застряла фраза Лолиты, которая, скорее всего, уже мертва и покоится где-нибудь на Пятницком рядом с ДеЦлом. Что ж. Несмотря на то, как на душе паршиво, стоит уже подниматься, если не хочу быть пойманным местными полисменами, что точно оценят мой зад в этих симпатичных шортах. Быстро сев и рукой пошарившись в заднем кармане, я определил, что осталось у меня примерно 300 евро. Конечно, на эти деньги в России можно было бы кутить ещё очень долго, но мне нужно где-то жить. Как бы всё стало просто, если бы мне снова попалась какая-то похожая Лолита... — Cutie! Vuoi un drink? Не сразу поняв, что обращаются ко мне, я поднял голову только через несколько секунд, взглядом натыкаясь на двух изрядно подвыпивших обеспеченных дам. Обеспеченные они, ведь шмотки явно брендовые, сам уже научился определять их, пока носился по Парижу. Самодовольно хмыкнув, я поднялся со скамейки, одёрнул рубашку с нарисованными на ней синими перьями и протянул руку, чтобы очаровательная брюнетка, позвавшая меня выпить, дала мне в ответ свою. В такие моменты просто необходимо было включать все свои обольстительные чары. Хоть фраза и избитая, но верная: "Хочешь жить - умей вертеться". Поэтому на белую руку пришёлся тёплый поцелуй, взгляд из-подо лба дал понять, что я готов не только выпить, а восхищённый возглас светленькой подруги стал зелёным светом. — Va bene signorina. Sono tuo stasera. Sorprendimi?¹ Две синьорины были очарованы мною в этот жаркий день в Генуе. Их лёгкие платья так и раздувал шаловливый ветер, который к вечеру только усилился, когда мы уже переместились в арендованный небольшой домик, находящийся между двумя общественными пляжами на довольно хорошем расстоянии для того, чтобы никто не мешал ненужными итальянскими возгласами о том, какая вкусная у Альфредо получилась лазанья. В последнее время, проживая даже в не самом дешёвом отеле, подобные речи - всё, что я только и слышал. И как же приятно вновь услышать женскую чарующую речь, особенно когда они раскрасневшиеся, а язык их слегка заплетается. Они обе хорошо говорят на итальянском, но чем больше они пили, тем основательнее переходили на английский. В своё время я увлекался и итальянским, и английским, не всегда у меня была депрессия и паршивый характер, поэтому и их речи, завязанные на чём-то примитивном, я понимал отлично и активно поддерживал. Воспользовавшись своим положением, я принял ванную с какой-то очень впечатляющей морской солью, хорошо поел, потому что тамошняя хозяйка приходила днём и часто баловала гостей, а после спокойно находился в не слишком плохой компании, попивая вино семьдесят пятого года и удивляясь тому, как же мне везёт по жизни. В час дня я валялся на солнцепёке в самом сердце Генуи на обшарпанной лавочке, а сейчас сижу в компании очаровательных существ, которые всё чаще и чаще бросают на меня свои дикие и явно выражающие некоторые желания взгляды. Насколько женщины могут быть похотливы? Уже почти год пытаюсь это выяснить и всё равно не могу найти их лимит. Каждая, что мне встречается, будто ещё ненасытнее предыдущей, но.. Опустим тот момент, что никто из них мне по-настоящему не был интересен. Тереза и Лили пили хорошо, несколько раз успев спуститься к морю и искупаться, поиграв с лифчиками друг друга уже в самый последний заход. Конечно, одна совершенно случайно развязала лямки на купальнике другой, а другая обязательно должна была отомстить. И я не сомневаюсь, что они поиграли бы так же, даже если были бы наедине. Мгм, точно. Я видел их соски, твёрдые и вставшие от алкоголя в крови, от атмосферы, которая накалялась каждую минуту, видел их ёрзающие бёдра на стульях, мелкое подрагивание мизинцев на ножках бокалов с вином. Они часто переглядывались, кусали губы и не один, и даже не десять, раз успели посмотреть в область моего паха. — Le signore sono così impazienti...² Им хватило одной фразы и одного моего не слишком выражающего что-либо взгляда, чтобы бокалы были отставлены куда подальше. Тереза и Лили, взявшись за руки и перекинув в одно время одну ногу на другую, устремили на меня свои горящие взгляды, пожирая уже целиком и полностью. Такого напряжения я не испытывал наедине с одной женщиной, и теперь понятно, что смутить меня могли только двое одновременно. Отпускать меня они явно были не намерены, и намерение это было физически ощутимо в области паха, куда они синхронно положили по одной ноге и ступнями начиная с двух сторон ощупывать моё достоинство. Что ж, настало и моё время включаться в эту игру. Тихо усмехнувшись, я пожал плечами и пальцами пробежался по их лодыжкам, ладонями проведя до икр и при этом не разрывая зрительного контакта. Обе раскраснелись донельзя, ноги начали дрожать, а это значило лишь то, что настало время перемещаться наверх, в одну единственную в этом доме спальню с шикарными видом на море, скалы и зелёную растительность вдали. Тихо шикнув на них, я улыбнулся и постучал по основанию бокала. — Preparati in camera da letto. Tornerò presto.³ Мой требовательный шёпот заставил их встать и, опустив взгляды вниз, пойти в спальню. Стоило лишь им скрыться за поворотом, я услышал звонкий шлепок по чему-то, подразумеваю, что по заднице, и тихие девичьи смешки, которые выдавали их настрой с головой. Так не терпится оказаться выебанной русским красавчиком? Хотя, сомневаюсь, что они догадываются о моей национальности, ведь мой итальянский и вправду хорош, особенно тогда, когда я говорю все эти грязные фразочки. Ах, итальянский буквально создан для этого! Порывшись по шкафам в ванной и прихожей, я чуть не перекрестился и не заулыбался прямо в небо, когда нашёл несколько пачек презервативов. Видимо, хозяйка не только понимала, как хорошо готовить, но и понимала, как грамотно вести дела с постояльцами и потом вымогать некие чаевые. Ну, что ж, надеюсь, что мои дамы её не обидят, ведь синьора Кардинас и вправду хорошо постаралась, отбабахав такое жильё. Они обе были готовы, полностью оголившись. И, когда я только открыл дверь, одна уже сидела на лице у другой, часто-часто выгибаясь и подстраиваясь под скорость языка черноволосой Терезы, бёдра которой так и были неспокойны, намереваясь кого-то отыметь. Картина была просто потрясающей, нечего сказать, я даже залюбовался на некоторое мгновение и не сразу проявил инициативу, чтобы к ним присоединиться. Такой великолепный дуэт, так для чего им я? Добавить остринку в отношения? Они и так достаточно хороши друг для друга.. Что ж, настало время отплатить им за доброту, радушный приём и такое вкусное вино, за которое они отвалили явно не одну тысячу евро. Быстро раздевшись, я остался только в одних боксерах. С какой стороны на меня не посмотри - хорош. У меня хорошо сложенное тело, красивые мышцы, приемлемый рост, достоинство намного длиннее среднего. Худощав, разве что. Но это поправимо, с понедельника начну качаться и бегать по утрам. И в какой раз только я себе обещаю это? Сейчас неважно. Важно - то, как внутри Терезы тесно. Я думал, что если уж они так развлекаются и ждут меня, то явно не в первый раз за отпуск занимаются этим, но нет. Внутри Терезы узко, я чувствую это пальцами, которые только в ней оказались, но уже намерены довести до бурного и мокрого оргазма. Судя по всему, я сорвал куш, встретив девушку, которая может кончить уже через несколько минут. Лили стонала уже громче, видимо из-за того, что было одиноко одной на лице у Терезы и завидно, ощущая крупную дрожь подруги. — Farò piacere a ciascuno di voi.⁴ К концу фразы дрожащая от возбуждения Лили слезла с Терезы и улеглась на неё, вместе с ней и засмеявшись. Мои пальцы не покидали Терезу, что так крупно тряслась под прикосновениями к чувствительной точке, а Лили то и дело стонала из-за двух моих пальцев на клиторе. Стоны двух девушек, абсолютно друг на друга непохожих, слились в единую мелодию, которая мне, если честно, не слишком-то и нравилась. Но за этим было определённо забавно наблюдать. Тереза насадилась на пальцы особенно сильно, Лили в это время перестала контролировать свои бёдра, а через несколько секунд крахмальная простыня была мокрой от множественных женских оргазмов. По комнате эхом раздавалось тяжёлое дыхание, а я смотрел на свой стояк, сморщенные пальцы и двух девушек, у которых от удовольствия и облегчения глаза закатывались. Усмехнувшись, я звонко хлопнул их по бёдрам и указал на собственную проблему. — Dubito che nelle tue condizioni riusciremo a fare sesso, quindi...⁵ Девочки, собравшись с силами, поднялись и встали в коленно-локтевую по обе стороны от моего достоинства. Их игра в гляделки забавляла неимоверно, они одними только жестами договаривались, кто какую часть будет обсасывать, кто возьмёт целиком, что будет в это время делать другая. Видимо, дружат они давно, а я не единственный их подобный персонаж. Но они и опытнее, это становится понятно, как только начинаешь замечать морщины, скрытые под тональником. Судя по всему им обеим лет под тридцать, а я не могу встречаться с ровесницами.. Какая жалость! — Oh bene, bene... — севший из-за возбуждения голос наверняка прогнал по ним табун мурашек. Сжав покрепче волосы Терезы, что впервые сейчас взяла почти полностью, я прикрыл глаза и взял свои чувства под контроль, мысленно обещая особо не напирать. — Fallo ancora.⁶ Тереза начала сосать активнее, втягивая щёки и изо всех сил пытаясь доставить мне удовольствие. И, если честно, если бы она была одна, без Лили, то её такой минет меня бы не довёл до разрядки, да и не возбудил бы вообще. В моих похождениях меня редко кто мог удовлетворить орально, но с помощью четырёх рук я уже почувствовать, как приближается оргазм, как жар проносится по всему телу и наерывает стойкое ощущение того, что ты сейчас если и не сходишь в туалет, но кончишь прямо сейчас, бьёт прямо по сознанию, по самому мозгу до знаменитых фейерверков и кругов перед глазами. Тихо простонав, я закусил губу и сжал тёмные волосы Терезы, ожидая разрядки и уже мысленно на неё молясь. И вот, она прямо здесь. Почти, почти.. Сейчас! Ну же!.. Но вместо моего оргазма, происходит кое-что другое. Дверь в спальню, что была мною быстро закрыта, но не на замок, распахнулась, и я, весь раскрасневшийся, с двумя девушками, что держат в руках моё достоинство, а другая чуть им до слёз не давится, смотрю с полным недоумением на статного, высокого молодого человека в чёрной рубашке, что была надета на голое тело, полностью забитого татуировками. И, конечно, я, как приличный человек, должен был забыть о своём оргазме и вовсе, но .. это был бы не я. Я, встретившись глазами с внезапным гостем, почувствовал ту волну электричества, что прошлась по всему мою телу. Я пытался сдержать стон, но вышло не особо хорошо, и я еле успел в последний момент оттащить от себя Терезу, чтобы не заставлять всё это ещё пробовать на вкус. Тишина стоит ещё долго в этой комнате, гость равнодушно смотрит на всё, лишь под конец бросая равнодушный взгляд на Терезу, а затем и на Лили. Хоть его взгляд, как могло показаться, ничего не выражал, девушки всё же вздрогнули из-за какой-то вмиг накалившейся холодной атмосферы. Они начали торопливо собираться, искать одежду, а я, облокотившись на кровать, нагло посмотрел в лицо татуированному парню, ухмыльнулся и цыкнул, хоть мне и самому было не особо комфортно, особенно в положении, когда ты полностью раздет и лишь ради приличия накрылся сверху крахмальной простынёй. Да, Гош, доведёт твоя наглость когда-нибудь до гроба. Но так ведь и жить интереснее. — Hai una sigaretta?⁷ Взгляд жёлтых глаз впился прямо в моё лицо, разглядывая мельком, но при этом основательно. Я, в свою очередь, рассматривал так же осторожно, подмечая то, как у него сбивается дыхание в порыве что-то мне сказать. Но в итоге он лишь молчит, слегка закатывает глаза и, развернувшись, громко хлопает дверью, оставляя меня наедине с оглушительной тишиной. Что ж, не знаю, в каких он состоит отношениях с этими дамами и кем он им является, но точно могу сказать, что у него в руках власть, он довольно влиятельный и со стороны похож на члена какой-нибудь опасной группировки. Развалившись на кровати в позе звезды, я несколько минут пытался осознать всё произошедшее за этот день, иногда глупо посмеиваясь под нос и оглаживая свой живот. Мой мозг даже выдвинул теорию о том, что девушки, на самом деле, — элитные эскортницы, ведь их знание языков и наличие денег вполне могло быть доказательством, а загадочный человек с очаровательными кудряшками, татуированным телом и холодным жёлтым взглядом — главный их сутенёр, или как там называют начальников эскортниц?.. К тому же, теория была дополнена однозначной и безоговорочной принадлежностью мужчины к семье итальянской мафии, которая по всей стране развозит тонны марихуаны и кокаина, трахается каждые несколько часов и по вечерам сидит в кресле, потягивая медовый виски и поглаживая чёрного кота. Конечно, воображение живо представило эту сумеречную картину: кабинет из тёмного лакированного дерева, изысканные стулья с красной или зелёной обивкой, обширная библиотека, шкура какого-нибудь животного перед письменным огромным столом, который забит бумагами, стеклянными фигурками, разным антиквариатом и несколькими бутылками самого изысканного алкоголя. Молодой человек сидит в царственном кресле, курит сигару, а может и какой-нибудь жирненький косяк, запивает дурманящий поток дыма янтарной жидкостью, почти даже не морщась и ничем не закусывая. Он смотрит в свои бумаги, хмурится пару мгновений, потом залпом опустошает хрустальный бокал, откидывается на спинку кресла, устало потирает переносицу, гладит надбровные дуги и тяжело вздыхает ещё раз, пару секунд тупым взглядом глядя в стол. Его рука живёт своей жизнью, ведь даже в этот короткий момент морального опустошения она тянется к кожаному ремню за несколько тысяч евро, быстро расстёгивает его уже по привычке, пуговица быстро преодолевается ловкими пальцами с мозолями на подушечках из-за недавней изнурительной работы в порту, когда надо было самостоятельно избавиться от некоторых улик. Рука лезет под боксеры, оттягивает резинку, а ноготь указательного пальца легко царапает головку члена и задевает дырочку, из-за чего молодой человек, новоиспечённый глава итальянской мафии, что не умерла за столько лет, рвано выдыхает и проталкивается членом в быстро сведённое кольцо из пальцев. Он делает так несколько раз, с каждой секундой ускоряя темп. В его голове одним потоком проносятся мысли о том, что он мог бы позвать к себе каких-нибудь девчонок, развлечься по полной, но его останавливает случайная любовь в какую-нибудь простушку с улицы, которая работает в кофейне и варит отменную арабику. А может, он просто думает о том, что хочет быть в одиночестве, да и вообще такие связи — не его профиль, у него другие моральные принципы. Поэтому да, он сидит и дрочит в своём охуенном кабинете, в итоге кончив в кулак и случайно запачкав дно стола. Его голова пустая, в руке тепло, а разум ещё не понимает, что делать с миллионом жизней в кулаке. Веки закрывают жёлтый уставший, и в то же время блаженный, взгляд буквально на несколько секунд, за которые он успел увидеть сон с мутным очертанием своего возлюбленного. И пока дрочил этот молодой человек в моих фантазиях, я дрочил вместе с ним, кончив также под самый конец. Вдруг стало так стыдно за то, что я увидел этого человека один раз в своей жизни, вряд ли увижу когда-либо снова, но фантазия уже нарисовала столь пошлую картину. И, конечно, неловкость захватила меня и из-за мыслей о том, что меня гораздо быстрее возбудил и довёл до разрядки выдуманный мужик, нежели отличная возможность покувыркаться с двумя очаровательными дамами, которые изо всех пытались меня заинтересовать. Да уж, что-то явно со мной не так. Через несколько минут, за которые я успел прийти в себя, натянуть шорты и накинуть рубашку на чуть сгоревшие и оттого горячие плечи, я спустился вниз и увидел на кухонном столе, который был заставлен бутылками, бокалами и закусками, небольшую бумажку и пачку купюр на её углу. «Georg, chiamami quando sei libero. Non vorrei perderti. Grazie per la serata. Tereza.»⁸ Георг... Тихо хмыкнув себе под нос, я мысленно наругал себя за такое отстойное прозвище, а затем принялся пересчитывать стопку купюр и уже через минуту удивлённо свистнул, на всякий случай ещё раз пересматривая жёлтые купюры, пытаясь найти в них какой-либо изъян. 20 купюр по 200 евро в пересчёте составили примерно 300 тысяч рублей, на которые я мог бы жить в России, в моём родном задрипанном Волгограде, целый год, если не больше. И это мне досталось за то, что я довёл её до оргазма и позволил отсосать. Если до этого у меня появлялись мысли о том, что, встречаясь с Лолитой, я торгую своим телом и вполне могу называться проститутом, то сейчас они полностью вылетели из головы, стоило только пересчитать такую сумму. Сложив стопку вдвое, я сунул её в задний карман и подумал о том, что было бы неплохо купить себе какую-нибудь сумку, чтобы не таскаться с паспортом и такими деньгами по всей чёртовой Генуе. Видимо, жизнь начала налаживаться. Но стоило мне подумать о том, что жизнь стала налаживаться, и прожить ещё несколько дней, за которые я успел позвонить Терезе, купить сумку и отлично поесть в ларьке с ценами немного выше, чем в тех, где я обычно всегда ел, как я оказался в каком-то фургоне, с мешком на голове и связанными руками и ногами. Сидя вот в таком положении, с подбитым глазом и разбитой губой из-за того, что мне хотелось жить и бороться, когда из-за угла на меня внезапно напали несколько мужчин в чёрных костюмах и очках, я мысленно корил себя за то, что не потратил всё и сразу. Теперь деньги, что лежат в поясной сумке и ментально греют мой живот, пойдут на дно, как и я, на корм рыбам. К рыбам, потому что уже через пару часов я почувствовал донельзя морской аромат и понял, что здесь, в Италии, и придёт мне конец. Рядом со мной сидели ещё какие-то люди, может и один человек, но сколько бы я не пытался до них допинаться, никто не отвечал. Кричать было бесполезно, дорога была тихой и бесшумной, максимум, чего я мог добиться своим открытым сопротивлением — насилия ещё большего, чем во время похищения. Нас, людей, сидящих в тесном фургоне, явно накачали каким-то веществом, чтобы мы особо не сопротивлялись, но мой организм хоть и охуел в Европе, всё же был сильным и довольно легко переносил подобные штуки. Что ж, если они думают, что русского человека можно так просто вырубить подобной хуйнёй, то я и дальше буду притворяться угашенным. Пусть хотя бы перед смертью меня поносят на руках. И, действительно, через ещё минут десять, а может пятнадцать, фургон резко остановился. До невозможности пахло солёным, и, исходя из времени, которое было потрачено на путь, мы всё ещё находились на побережье Лигурийского моря, отъехали не так далеко от Генуи, поэтому сейчас находились где-то в районе Коголето или, наоборот, Рапалло. Такие небольшие курортные города буквально созданы для того, чтобы в них убивать ни в чём неповинных, сексуальных людей с хорошим личиком и отменной задницей. Поначалу я боролся за жизнь, потом быстро свыкся с мыслью о том, что умру, а теперь сидел и рассуждал о том, что я за всю жизнь так и не влюбился по-настоящему, у меня не было правильных свиданий и ни от чьих комплиментов я никогда не краснел, не зарабатывал на жизнь честным трудом и вообще даже в церкви не был, хоть верующим никогда и не был. В одно мгновение на меня обрушился ужас всей ситуации, ведь мне, блять, всего девятнадцать, у меня в запасе должно было быть ещё хотя бы лет десять, чтобы как следует пожить, покурить в своё удовольствие травы, быть хотя бы раз оттраханным в задницу симпатичным красавчиком с телом, которое выглядело бы божественно даже со множеством шрамов, а сейчас... Сейчас меня убьют в неродной стране, в которой я оказался совершенно случайно, и никто из друзей или родственников в жизни о моей смерти не узнает. Тихо шмыгнув, я пытался подавить наступающий приступ паники, который явно был неуместным, ведь только что, судя по звукам, резко открылась дверь, моего несчастного соседа грубо схватили и потащили прямо к выходу за ногу. Фургон по ощущениям стал намного легче, ведь вышли водители, забрали одного пленного и теперь должны забрать меня. В кои-то веки не буду лукавить, было страшно. Часто я сам себе во многом отказываюсь признаваться, но эта ситуация была настолько щекочущей нервы и откровенно пиздецовой, что даже тогда, когда ты несколько месяцев думаешь, что ты в депрессии и тебе всё равно на жизнь, начинаешь задумываться, а настолько ли ты в жизни этой разочарован, чтобы быть не против прямо сейчас убитым даже не самим тобой, а каким-то бесформенным ублюдком в чёрном костюме. Мысль не получает как такового развития, потому что лодыжку обхватывает чья-то огромная холодная ладонь. Я инстинктивно пытаюсь отбиться, но меня грубо шлёпают, хватают ещё грубее, прямо до синяков, и начинают тащить на белый свет. Боже, как же со стороны это было похоже на рождение ребёнка, который уже в утробе понял, что этот мир не для него. Я бы и дальше оставался в этом убогом фургоне, провонявшим морской сыростью, лишь бы не видеть и не чувствовать всё то, что будет дальше происходить. Сопротивления я оставил быстро, поняв, что мне в моём положении явно не сбежать. В моей руке не было вживлённых лезвий, которые я, как какой-нибудь супергерой, мог в одно мгновение достать и освободиться, да и, откровенно говоря, силёнок у меня нет, чтобы уложить всех этих бугаев, которых, судя по звукам, было не меньше трёх. Остаётся смиренно ждать смерти и ощущать аппетитной филейной частью до невозможности твёрдое кресло инвалидной коляски, в которую меня усадили и к ней же примотали, чтобы я точно никуда не укатился и не сбежал. Послышался характерный для какого-то автомата звук, жаль, что я так и не выучил названия всех этих частей, а затем мы начали двигаться. Как я и предполагал, в фургоне нас было двое, а похитителей — трое: двое из них катили кресла, третий с оружием шёл впереди. Наверное, ещё никогда своей жизни я настолько сильно не пытался поверить в Бога, в свои суперсилы, которых у меня никогда не было, в судьбу и во всё, что только можно. Мой страх не был иррациональным, я вполне себе ясно отдавал отчёт в том, по какому грунту мы едем, с какой скоростью и как долго ещё ехать нужно будет. Внимательность моя обострилась до предела, как и все остальные чувства, стоило им только закрыть моё лицо мешком, который, слава Господу хоть за это, ничем не пах. Сначала мы ехали нормально, по ровному асфальту или бетону, затем всё стало сложнее, ведь дорога теперь была неровной, наверное, мы подходили к какой-то скалистой местности. И что теперь? Скинут в пропасть? Неужели я полечу вниз с обрыва, как чёртова Белла Свон? Но у меня же даже нет Эдварда, ёбаный ты блять! Разочарованно вздохнув, я резко затаил дыхание, стоило только почувствовать, как я ехал теперь куда-то ввысь и явно по чему-то металлическому, раз под моим весом и весом личного похитителя это нечто так прогибалось. Отлично. Просто замечательно. Теперь мы, судя по всему, поднимаемся на какой-то корабль. На суше у меня была ещё хоть какая-то возможность сбежать, теперь она исчезла окончательно. Прикусив губу, я помотал головой и строго наказал себе не унывать раньше времени. Может быть, меня поймали, потому что я очень симпатичный? Было бы здорово, если бы это была очень стеснительная богатая особа, которая просто не могла подойти на улице. А может это Тереза? Но нет, во время последнего нашего разговора по телефону она звучала вполне довольной жизнью и явно не угрожала мне чем-то. Да и вообще, если бы она была такой скромницей, она бы похитила меня в первую встречу. Что ж, это точно не Тереза. Может ли это быть тот самый?.. В голове встал вопрос, а размышления пытались помочь мозгу накидать самых разных ответов. Я размышлял и не замечал абсолютно ничего до тех пор, пока не почувствовал, как ударил в тело, не слишком тепло укутанное одеждой, прохладный морской бриз. Шум моря сразу же достиг ушей, а ровная поверхность дала понять, что мы уже на самой яхте, что так ненавязчиво двигалась всё дальше от берега. Вокруг тишина, всё ещё никто не подал голоса, и это настораживало даже хуже, чем полное отсутствие зрения. Но всё вокруг прояснилось, стоило только похитителям сдёрнуть с моей головы мешок. Пока я был ослеплён внезапной подачей света, в рот уже успели засунуть какую тряпку и завязать её сзади, конечно не побеспокоившись о волосах и прижав их узлом. Как же сука неприятно тянет. Поморщившись и недовольно промычав, я попытался-таки открыть глаза и сразу же посмотреть на моего брата по несчастью, который, к великому моему сожалению, оказался вовсе не братом, а сестрой. Дорогая Тереза, пару суток назад корчившаяся подо мной из-за оргазма, сидела в безвкусной инвалидной коляске, с завязанными руками и ногами, и всё ещё без сознания. Но даже в такой ситуации она выглядела довольно привлекательной. Наверное, всё дело в этом золотом свете, исходящем от солнца, что ещё висело над морем. Романтично... И вот же блять, неужели это её сутенёр решил с нами разобраться раз и навсегда? Посмотрев теперь влево, я наткнулся взглядом на большой знак вертолётной площадки на полу, понял, что мы с Терезой находимся на самом краю уже остановившейся яхты и с каждой сильной волной то откатываемся ближе к пропасти, то снова приближаемся, а потом всё-таки разглядел усатого темноволосого мужчину, что сидел в метрах двадцати от нас за белым столом, медленно потягивая шампанское из бокала и довольно пошло кусая клубнику, своими губами пытаясь её промять перед кровожадным укусом. Воспалённый мозг лихорадочно пытался вспомнить этого мужика. Может я как-то нечаянно задел его на улице? Может нагрубил? Других адекватных причин тому, почему я блять весь перемотанный сижу в инвалидной коляске на краю огромной яхты, у меня нет. Рядом с этим мужчиной, который одет в безвкусный, но безусловно дорогой белоснежный костюм, стоит ещё несколько стульев. Видимо, он ждёт кого-то. Вокруг стоят бугаи с пушками, иногда поглядывая назад. Что ж, гости у нас точно будут. Тихо вздохнув, я обречённо посмотрел на охуевше сложный узел на своих руках и ногах, на мои побитые гладкие колени, царапины на руках и незначительные тонкие складки жирочка на животе. Девятнадцать чёртовых лет я жил, будучи никому ненужным, а сейчас нахожусь в Италии в каких-то ебенях, связанный, побитый, в сумке у меня четыре тысячи евро и я скоро должен умереть. В каких хоть ебенях-то мы находимся? Прищурившись, я оглянулся вокруг, всмотрелся получше вдаль и увидел вдалеке белый маяк. Понятно, мы в Портофино. А я ведь хотел съездить сюда один, чтобы посмотреть на старую постройку и великолепный вид... Эх. — Scusa se ti ho fatto aspettare.⁹ Звучный медовый низкий голос одним своим появлением вселил в меня надежду, оглушив на несколько секунд само море. Но боже, они, видимо, сговорились, пришли посмотреть на смерть неугодных. Рядом с усатым извращенцем уселся одетый с иголочки уже знакомый мне гость, который так и не дал мне сигарету. В белой рубашке, расстёгнутой по самую грудь, на которой висела аккуратная золотая цепь и ниже — золотой крест, в лёгких брюках с ремнём за несколько тысяч евро, как я себе и представлял, в начищенных до блеска туфлях, с множеством колец на руках, с каким-то браслетом, часами, сигаретой во рту, немного уставшим, но по-прежнему серьёзным и холодным видом. Ах, если бы ты не хотел меня убить, красавчик, то я бы с радостью отдал тебе своё сердце. Но ты ошиваешься с мафией, отдаёшь приказ схватить меня и доводишь до оргазма. Конечно, последнее к ситуации не особо относится, но это так, в целом. — Тит, отбросим формальности. Все на этой яхте, исключая наших дорогих гостей, — старикашка сделал неопределённый жест в нашу с Терезой сторону, — знают русский лучше, чем кто-либо другой в этой чёртовой Италии. Конечно, Вам, в отличие от меня, мало известно, что русская мафия в рядах итальянской далеко не первые месяцы проживает, мы засели здесь основательно с самых девяностых и места терять не планируем. Тит, наверняка почувствовав мой заинтересованный изучающий взгляд, поднял глаза, заглянув, по ощущениям, в самую душу. Тихо сглотнув, я пытался не раскрыть своих вмиг распалившихся нервов, но он, как будто прочитав меня, усмехнулся, и во взгляде его промелькнула какая-то тёплая искра. Её не стало в следующую же секунду, стоило ему только вернуть своё внимание на Господина в белом. — Если Вы думаете, что я первый день на свете живу, то Вы ошибаетесь. Вы собрались меня шантажировать, значит вам явно что-то надо, — Тит покрутил перстень на своём среднем пальце, деловито поправив непослушные кудри, с которыми так и игрался морской ветер. — Или Вас расстроило то, насколько большой стала преданность работяг в портах? Я не подкупал их, просто платил по совести, чего и Вам советую, господин Франциско. Или вас следует называть господин Ранскахов? И всё же, в голове моей всё ещё не укладывалось то, какую, во-первых, непринуждённую и вместе с тем напряжённую беседу ведут два лидера опасных группировок, а во-вторых.. русские? Блять, серьёзно? Меня схватили и связали русские, когда я так старательно пытался бежать из России и всего того, что в ней осталось? Как эта ходячая секс-модель вообще может быть русским... Поёрзав бёдрами, я вновь ощутил на себе чужой взгляд, который принадлежал желтоглазке. Случайность, или я его чем-то заинтересовал? — Не играй со мной в игры, мальчишка. Я у власти не первый день и таких, как ты, я видел очень много раз и столько же раз втаптывал их в землю, не оставляя и единого шанса на выживание, — образ старика, который только что своим грязным языком вылизывал и насиловал клубнику, смотря то на Терезу, то на меня, распался на много и много частей. Теперь перед Титом и мной сидел грозный старик с деменцией и ужасным самомнением. Хоть я и не был преступником, да и никогда не стал бы им в силу своего характера, но мне захотелось самого его в грязь втоптать после таких напыщенных слов. Он сидел теперь с одной ногой, перекинутой через другую, а в руке его была трость, явно дорогая, судя по блеску дерева. Тит почему-то молчал, хотя явно мог съязвить или даже размазать его по этому столу в эту же секунду. Скорее всего, у старикашки и вправду было много власти в Италии, поэтому идти против него — подписывать себе смертный приговор. Что ж, ситуация не из приятных. — Поэтому, дорогой, я даю тебе последний шанс на исправление. Отзывай своих парней из насиженных и тёплых мест, не суйся туда, куда не просят, и чаще согласовывай всё с моими людьми. Хоть я и уважал твоего отца, но его щенок разочаровывает всё больше и больше. — Старик громко хохотнул и сделал жест двумя пальцами, просто указав на нас с Терезой. Один из телохранителей, что был без оружия, подошёл к нам и встал посередине. — Но ты ошибаешься, если думаешь, что уйдёшь просто так. Придётся заплатить свою цену. Кажется, эти люди тебе дороги, — на этом моменте я поперхнулся и посмотрел на Тита, что внимательно смотрел на меня, — и я мог бы убить их двоих гораздо раньше без всякого сожаления, но... Я даю тебе право на выбор: он или она. Один пойдёт на дно морское, другой уедет с тобой сегодня, но я убью эту девчонку или этого парня сразу, как только ты снова ошибёшься. Кто? И вот, наблюдая то за стариком, то за Титом, которые были освещены уже красным закатом, отчего и выглядели уже намного опаснее, я понимал, что моя смерть настанет всё-таки сегодня. Если до слов этого злого русского была ещё хоть какая-то надежда, то теперь её нет вообще. Окончательно из мыслей ушли мысли о симпатичном парне, сознание захватила паника и бьющая тревогой мысль о том, что всё, жизнь кончена. Тит знает Терезу, Тереза знает Тита, а меня по ошибке приняли за того, кто мог бы этому горе мафии быть близок. Ну почему именно я? Зачем Тереза подошла ко мне? Неужели мало было на площади симпатичных иностранцев, что не прочь уйти с двумя девчонками при деньгах? Смерть, от которой я бежал из России, не застала меня в Европе, но с неба свалилась в Италии, в ебучем Портофино на невъебенно огромной яхте метров 100 в длину так точно. — Я не намерен ждать долго. Выбирай сейчас же, — Тит молчал, а я, опустив голову, лишь мысленно со всеми прощался. Тереза так и не очнулась, и так даже лучше, ведь всё это Тит может потом списать на дурной, слишком реалистичный сон. Я вижу, как трясутся и потеют мои руки, чувствую, как бешено колотится сердце, и это даже в какой-то мере похоже на приближающийся оргазм. Я был бы рад, если бы умер от страха раньше, чем меня скинут в воду, ведь тогда не придётся захлёбываться и смотреть на рыб, что будут с каждым метром всё больше и больше ко мне присасываться. — Девушка. Она мне не нужна. Что? Что ты сказал? Что ты, блять, только что сказал своим невозможно красивым голосом, придурок ты татуированный? Резко подняв на него взгляд, я протестующе замычал, смотря то на него, то на этого вышибалу, что уже на полной скорости двигался к Терезе. Я пытался подъехать на этой коляске ещё ближе к ней, пытался разорвать верёвки и сделать всё, лишь бы она не умерла сейчас. У неё слишком много планов на жизнь, она слишком сильно её любит, чтобы сейчас погибать из-за какого-то эгоистичного мудака-цыгана, иначе не могу объяснить его тягу к такому количеству украшений. Меня грубо отталкивают в другую сторону от края, я бессильно дёргаюсь и пытаюсь ногами дотянуться до пола и встать, но у меня ничего не получается, и я медленно, но верно качусь к Титу и этому старому шантажисту. И я слышу знакомые звуки оружия, за которыми следует оглушительный выстрел, что эхом отражается по всему мировому океану. Охранник, что стоял всё это время позади старого господина Ранскахова, внезапно выстрелил ему в голову, запачкав кровью его белоснежный костюм, скатерть и, конечно, пол яхты. Воцарилась та же мёртвая тишина, что была и в то время, когда меня только завозили сюда, а затем послышался уже знакомый голос Тита, что звучал где-то как будто очень далеко, под водой, в неизвестности. Никогда бы не подумал, что стану свидетелем убийства. — Развяжи Терезу и отвези домой. От трупа избавиться. А с ним я сам разберусь. Перед глазами застыла картина, как развязывают и уносят на руках Терезу. Они уходят молча, ничего не говорят, лишь слышится ещё через пару секунд короткий шорканий громкий бутылх в воду. Что ж, Терезу унесли, от тела избавились. А меня что ждёт?.. Обернувшись, я взглядом наткнулся прямо на чужой ремень и только через несколько секунд набрался смелости взглянуть наверх. Я ожидал увидеть на его лице злость или явную недоброжелательность, но вместо этого у главного бандита Италии на лице красовалась ухмылка, сравнимая со звериной, точно волк скалится. Он отчего-то заботливо гладит меня по острой скуле, бережно развязывает на затылке узел этой тупой тряпки, что до ссадин стёрла уголки губ, гладит по волосам и присаживается напротив, убирая с рук и ног верёвки. — Ты меня убьёшь? Вопрос вылетел изо рта сам по себе, видимо, всё ещё переживаю последствия всего этого дерьма. Тит резко перестал освобождать меня из оков, и мне на секунду даже стало стыдно за то, что я это спросил. Вдруг он не хотел до этого момента меня убивать? Но он всё ещё не выглядит злым или рассерженным, он вглядывается в моё побитое лицо и смеётся, словно дед старый, хрипло и непринуждённо, будто мы с ним сидим в парке и играем в шашки, а не находимся на месте преступления. — Что смешного? Меня, вообще-то, самым наглым образом побили и связали, надели мешок на голову, сорок минут держали в закрытом помещении, а потом ещё угрожали расправой, — предательские слёзы начали жечь глаза. Всё это время я держался, не позволяя себе проявлять подобные эмоции, но сейчас, видимо из-за накатившего вмиг облегчения, я внезапно оказался на грани. — Тереза правда первая ко мне подошла, я не пытался клеиться к ней. Почему они вообще подумали, что я могу быть тебе дорог? Освобождённой рукой я потёр нос, а затем полностью закрыл ладонями лицо, чтобы этот кудрявый придурок не видел мою слабость. — Так ты тоже русский, Георг, — тихо проговорил он, а я понял, насколько сильно сейчас проебался, раскрыв тайну собственного происхождения. Разочарованно вздохнув, я почувствовал, как горячая рука развязывает последний узел и коротко поглаживает меня по щиколотке в успокоительном жесте. — Или лучше сказать Гоша? Я не собираюсь тебя убивать, просто хотел бы поинтересоваться, много ли ты берёшь за одну ночь. Что? И во второй раз за этот безумный вечер он вводит меня в ступор своими словами. Ты? Глава итальянской мафии? Интересуешься? Расценками? На ночь? Со мной? Со мной? Выпучив глаза от неожиданности, я ухмыльнулся и немедля прописал ему звонкую пощёчину, затем довольно грубо толкнув ногой в пресс. — Я тебе не проститутка, чтобы прайс озвучивать. Я сплю только с теми, кто меня интересует. Кто сказал, что ты меня заинтересовал? После сегодняшнего-то вечера, когда меня пытали, а ты со своими парнями грохнул человека, хоть и безумно мерзкого? Не смеши меня. Ты хоть и ничего, но явно не дотягиваешь до моего идеала. Быстро поднявшись с коляски, я попытался шагнуть в сторону, но из-за долго связанных крепкой верёвкой ног тут же полетел вниз и приземлился бы не очень удачно, если бы под талию вовремя не подхватил Тит. Что ж, а он, хоть и не выглядит особенно огромным, довольно крепкий. Ощущать его руки на своём теле до жути неловко, особенно при всех этих странных обстоятельствах, любуясь красным следом на его щеке и вспоминая фантазии про тёмный кабинет. — Хорошо, я понял. Но неужели тебе не хочется потрахаться на яхте в 140 метров в отличной каюте с мягким матрасом, а перед этим сходить в горячий душ, смыть с себя всю соль, что прилипла за день, и проверить в итоге, насколько хорош глава мафии в постели? Жёлтые глаза такой же крепкой хваткой, как и его рука на моей талии, вцепилась прямо в душу, сердце и остальные внутренности, пленяя своим медовым оттенком, похотью, добротой и вызовом. Что же это за человек... Он только что убил коллегу по работе без лишних сожалений, отказался от Терезы, что со мной почти переспала, а сейчас очень активно пытается меня соблазнить и завалить в "отличной каюте с мягким матрасом". И за пощёчину он меня никак не наказал. Очень интересно. — Окей, — мотнув головой, я похлопал его по груди и опустил взгляд, надеясь, что он перестанет так сильно меня придерживать, иначе не избежать слишком ранней эрекции. — Но у меня есть два условия: во-первых, до каюты ты меня несёшь на руках, и я знаю, что далеко не лёгкий, а во-вторых, если мне не будет нравиться, что происходит, то я безнаказанно уйду, и ты обо мне забудешь. Я обещаю никому не говорить о том, что здесь случилось, — тихо хмыкнув, я посмотрел на его уже соглашающуюся мордашку, а затем помотал головой и уже шёпотом закончил, — да мне никто и не поверит, на самом деле... Вопреки всем ожиданиям и желаниям, этот русский бугай с обложки самого популярного журнала для геев легко подхватил меня на руки, изначально намереваясь нести меня в каюту, как невесту, а затем быстро передумав и заставив обхватить себя ногами. Его план был прост: он выбрал такую позу, чтобы уже сейчас руками ощутить всю прелесть моей задницы. По прошлому моему опыту многие бы заметили, что я в постели довольно раскован, раскрепощён, смел и меня ничто не может смутить, и это является правдой, когда я занимаюсь похабными вещами с женщинами, но... Как только на горизонте появляется подобный кандидат, как Тит, срабатывает желание быть той самой невинной девой, которая ни перед кем никогда ноги не раздвигала. И мы опустим тот момент, что это всё я понимаю только сейчас, в остальные разы с мужчинами ведя себя как обычно. Тит шёл в каюту уверенно, крепко придерживая меня одной рукой и другой растирая покрасневшую и слегка распухшую лодыжку. — Они не должны были завязывать так туго. Он говорит это просто, в голосе нет раскаяния, но я знаю, что за этим стоит извинение. Тит не прижимает меня к стенам, как в дешёвых фильмах, и, наверное, я даже жалею, что этого нет, но он просто как-то заботливо делает всё, что связано со мной и с тем, чем мы будем сейчас заниматься. Будто он играет роль моего парня или человека, который меня любит. Необычно. Встречается мне впервые. Почему-то чувствую себя странно, щёки горят, и один раз я нетерпеливо и неконтролируемо толкнулся в его живот, получив в ответ лишь нетерпеливый выдох и укрепившуюся хватку. Тит открывает дверь, заходит в каюту, внутренность которой отгорожена стеной. И с этой стеной всё же знакомится моя спина, теперь даже немного ноющая и явно готовящаяся к бурному продолжению, ведь такое же бурное начало этому предвестник: руки Тита забираются под шорты и ещё сильнее сжимают мой зад, пальцы мягко царапают кожу в желании заполучить как можно больше, а язык так и норовит изнасиловать мой рот. Всё, что я могу, — тихо постанывать, толкаться навстречу, обняв его за шею, и кусаться, чтобы ещё больше его раздразнить. Забавно осознавать, что я здесь не один озабоченный. Дыхание сбилось уже у обоих, а я физически ощущаю электричество, создающееся трением наших тел и одежд. Масса побрякушек на его теле звенит в какой-то забавной мелодии этой неуклюжей страсти, золотой крест, который иногда прикладывается и к моей груди, приятно и резко холодит кожу. Боже, услышь меня, как же он хорош. — Ты обещал мне, что я схожу в душ. Отступись на пару минут, ненасытный, иначе тариф повышу, — от звучного некогда голоса остаётся только низкий хрип, прерывающийся его мокрыми неглубокими поцелуями и диким взглядом. Его нужно вернуть в реальность, поэтому я царапаю его плечо, забравшись под рубашку, и наконец опускаюсь на пол. — Боишься, что я уйду? — смешок, искры, которые сыплются из глаз прямо мне в ладони. Тит хмурится, а затем проводит рукой по шее, поднимается к щеке, к уху и останавливается большим пальцем на нижней губе, оттягивает её, снова целует, довольно прилично наклонившись. Почему только с ним у меня так дрожат колени? Почему мне не хочется уходить, даже зная, что он несколько минут назад убил человека? Почему меня так безбожно тянет? — Ты не уйдёшь. Я знаю, — и если мне мой хрип мог показаться до этого соблазнительным, то я полный дурак. Его вот такой шёпот — истинное проявление похоти, мужской энергии и сексуальности. Почему он не итальянец? Так этот бы наш роман был ещё горячее. — Слева по коридору ванная. И пока я один шагаю в ванную, я чувствую все его прошлые горячие прикосновения к заднице, талии, бёдрам и ощущаю сейчас такой же взгляд в спину. Холодный разум говорит не оборачиваться, а адреналин в крови кричит мне об этом, ведь нужно сделать всё, чтобы заинтересовать, чтобы дать понять, что через пару минут нас обоих не станет на этой яхте, потому что переместимся явно в другой мир. Я оборачиваюсь, затормаживая прямо в дверях, смотрю насмешливым взглядом, стараюсь не улыбаться, но он улыбается первым, поэтому я быстро сдаюсь. И я слышу хлопок двери только после того, как сам захожу в ванную. Стою перед зеркалом с опухшими губами, на верхней красуется небольшая царапина от похитителей, поэтому Тит старательно обходил её стороной и старался не кусать верхнюю. У меня под глазом небольшой синяк, но его, видимо, это вообще не волнует. И на этом всё ещё не кончается, ведь ты сейчас пойдёшь к нему. В моей голове пустота, когда я захожу в одной рубашке и шортах на абсолютно голое тело в коричнево-белую каюту. В ней он выглядит чужим, не подходящим и словно нарисованным, но непременно опасным, ведь сидит на краю большой двуспальной кровати и в его руках пистолет девятимиллиметрового калибра. Я непременно бы испугался, если бы каких-то несчастных полчаса назад я не был привязан к инвалидной коляске. Сейчас же я тихо сглатываю, подхожу ближе, сажусь перед ним на колени и щекой прижимаюсь к холодному стволу, потираясь, словно кошка о тёплую руку. И всё это представление явно стоило того, ведь его ошарашенный взгляд — то, чего я ещё не видел, но определённо увидеть хотел. А он опасный, испуганный, заводящий до предела. — Не думаешь, что я могу убить тебя? — его голос звучит серьёзно, в какой-то мере даже угрожающе, но мне всё равно. Я слышал за дверью, как он убирает патроны, да даже если бы они были всё ещё там, я бы всё равно рискнул. Конечно, всё, что я о нём знаю, это то, что он — глава какой-то там опасной группировки, в свободное время убивает неугодных, наверняка присматривается к симпатичным задницам и обладает немереным количеством денег. Маловато для того, чтобы доверять на все сто процентов, но я готов попробовать, поэтому вместо ответа я улыбаюсь, не сводя с него глаз, языком обвожу ствол, что отдаёт на вкус железом и чем-то палёным, обхватываю его губами, затем просто облизываю и легко целую мушку. Он следит за всем этим внимательно, и я чувствую, как с каждым моим движением кончается его выдержка. После этого представления я смотрю на него снизу вверх, и мы оба отсчитываем секунды до того, как нам снесёт крышу. Красное зарево бьёт прямо в окна над кроватью, освещая белые лёгкие простыни, освещает моё лицо, искажённое от удовольствия, что отображается всё явственнее с каждым толчком внутрь. Я сижу сверху, потому что я думаю, что я так захотел, но мы оба понимаем, что наши внезапные отношения — чистой воды подчинение с некоторыми элементами сопротивления. Ему ничего не стоило быстро опрокинуть меня на не слишком мягкую кровать, а я тут же проявил инициативу и обвил его своими ногами, заставив уже налившимся возбуждением проехаться по моему, что так свободно чувствовало себя в тонких серо-бежевых шортах. Оба вздохнули с облегчением, поняв, что оба согласны и оба уже на грани. Тит пытался и старался быть нежным, не торопясь растягивать с помощью дурацкой смазки, найденной в ящике. По его словам, теперь в каждой яхте можно найти смазку и презервативы, такая политика у персонала. Но мне на его слова было откровенно наплевать, потому что я стоял перед ним раком, широко разведя ноги, прогнувшись в спине и обняв подушку, которая выслушивала мои всхлипы и стоны. У меня так долго не было с мужчинами в роли пассива, что я и забыл, насколько это может быть и болезненно, и приятно одновременно. — Ты собираешься меня трахать, или мы просто друг другу пальцы в зад посуём? — взвыл я, наконец перевернувшись, опрокинув его и полностью насадившись самостоятельно. Не знаю, ожидал ли он подобного развития событий, но наблюдать за блаженной хитрой улыбкой — настоящая отрада, которая вкупе с удовольствием даёт мне смысл жить. Его руки сначала нежно оглаживают бёдра, останавливаются на ягодицах, сминая их, разводя в стороны и похлопывая, а затем он, крепко вцепившись, решает задать свой темп на мотив какой-то беспощадно жгучей пляски, от которой сердце почти решает выпрыгнуть и оставить своего безумного хозяина, что согласился на такой аттракцион. Мне стыдно смотреть ему в лицо, ощущая безумный жар в теле и слыша все эти хлюпающие звуки, поэтому я впился взглядом в набитый на груди цветок, в этот крест, что ещё чуть-чуть и станет красным из-за местной температуры. Моё горло не выносит постоянного сдерживания стонов, поэтому скоро я отпускаю себя и стону уже вовсю, а ему это нравится, он наглаживает каждую часть моего тела, расплываясь одним большим пластом кожи по мне. Мне казалось, что Тит точно будет из тех парней, что шепчут всякие непотребства на ухо, но нет, он даже если и бывает жестоким в своём темпе, всё равно делает всё безумно нежно и проникновенно. Эмоции накрывают с головой после череды особо глубоких толчков, что задевают то, что нужно, на глазах семенами красного перца жгутся слёзы, поэтому я останавливаюсь, садясь до упора, и тянусь за поцелуем, который мне так охотно дают, но всё же продолжают движение внизу. Его язык ленив до поцелуев, простыми большими движениями доводя меня почти до оргазма даже здесь, но он делает всё, что я хочу, вместе с этим продолжая вдалбливаться. Я чувствую это противное, и вместе с этим до чёртиков желанное чувство умереть прямо сейчас от чего-то приятного приближающегося, чувствую, что нахожусь на пределе непонятно чего, поэтому захожусь в тихом бреде и терзаю его шею зубами и губами, чтобы скоротать время до разрядки. — Хочу, хочу, ну же.. Тит.. — я шёпотом молюсь на его мощь, размашисто насаживаюсь и чувствую, с какой силой поджимаются у меня пальцы на ногах, как заходится бешено сердце и как мысли покидают голову, заполняя её противным писком. Я даже не замечаю ещё нескольких толчков в себя, после которых и внутри становится тепло. Чувствую только пальцы на лбу, что убирают мокрую чёлку, лёгкие поцелуи в плечи и царапающие плечо пальцы в проявлении бережной ласки. Тишина заполняет каюту, и её нарушает только понемногу приходящее в норму дыхание двух тел. Плавт перестаёт дышать на пару секунд перед тем, как сказать следующее: — Забирай всё, что у меня есть, Гош. Я слабо улыбаюсь, ставлю подбородок на его грудь, чувствуя жжение сзади из-за явной причины ещё одного раза, а потом шепчу, довольно щурясь. — Ti sto portando.¹⁰