***
утро следующего дня
Чимин разлепляет глаза ближе к обеду. Он осматривается вокруг, прикрывая лицо рукой от ярких солнечных лучей — просторная светлая комната, обставленная в минималистичном дизайне. Мебель из светлой древесины, воздушные белые тюли, прикрывающие панорамные окна, светло-голубая постель — Чимин осознает, что находится в квартире Чонина. Сам хозяин апартаментов входит в комнату спустя пару минут с литровой бутылкой воды. — Проснулся, обдолбыш? — усмехается Кай, ставя воду на прикроватную тумбочку. Чимин сразу тянется за ней, кряхтя и причитая под нос. — Да иди ты, — недовольно тянет Пак, прикладываясь к горлышку. Кай садится в небольшое бархатное кресло, раскинув руки в стороны, и широко улыбается. — Хуево? — понимающе хмурится Чонин. Пак коротко кивает. Он уже собирается поблагодарить друга за помощь, но останавливается, глядя на то, как в комнату входит стройная фигура, покачивая бедрами. Синие волосы блестят от солнечных лучей, пробирающихся в комнату через прозрачную тюль. Он шествует к креслу, в котором восседает, словно на троне, Ким Чонин, и присаживается на подлокотник. Кай тут же обвивает стройную талию рукой, и Тэмин улыбается ему совершенно очаровательно. Чимина начинает тошнить. — Еще трахни его тут при мне, — закатывает глаза Пак, откидываясь на мягкие подушки. Сидящие на кресле мужчины нежно касаются друг друга губами и улыбаются. Кажется, вокруг них двоих замирает мир и останавливается время, Чимин на секунду задерживает взгляд на их счастливых лицах. Люди, нашедшие друг друга. Души, обретшие друг друга. Чимин ни за что в этом не признается, но ему до одури хочется так же. Тот взгляд, которым одаривает Кай Тэмина, дрожью отдается в чиминовом теле. Теплый, боготворящий, такой влюбленный. Тэминовы касания нежны и бережны, он гладит мощную смуглую шею так, словно боится ненароком сломать. Чимина никогда не любили так. И когда он в который раз закатывает глаза и недовольно брюзжит на воркующих друзей, мысленно вопит о том, что хочется так же. Даже купаясь в ласке и обожании, он все все равно чувствует себя до безумия одиноким. Ни случайные пленяющие женщины, ни сногсшибательной красоты готовые на все мужчины не делают его по-настоящему счастливым. Он тонет в фальшивой любви, ныряет с головой в мнимые чувства Кихена, вязнет в искусственной эйфории, но ничто из этого не насыщает фундаментально. И абстинентный синдром у Пака не от экстази, он от лжи, от фальши, которая словно зыбучий песок. Ему недостаточно. Недостаточно обожания, недостаточно эйфории, Чимину недостаточно любви. Он завидует. Не признается в этом даже себе, но, кидая короткие взгляды на друзей, хоть и полные скептицизма и наигранного равнодушия, в действительности он хочет обнять себя руками и закричать от гребаного одиночества, а сознание лишь усугубляет, предательски шепча, что до одури хочется так же. — Не причитай, Чимин-а, — Ли отрывается от чужих губ и лучезарно улыбается. Ему не нужны наркотики, чтобы чувствовать себя счастливым. — Какие планы на сегодня? — вливается в разговор Кай. — Не сдохнуть, — слышится горький смешок из-под недр одеяла, в которое Чимин закутался с головой. — О-о, придумай что-то менее грандиозное, — хихикает Кай, увлекая Тэмина в новый поцелуй. На Ли белая невесомая блуза и светло-голубые джинсы с прорезями на коленях. Он весь в руках Чонина невероятно воздушный, словно белый зефир с синей глазурью. Чимин знает Тэмина уже очень давно и с точностью может сказать, что перемены в нем, с тех пор, как начались отношения с Каем — очень значительные. Обычно замкнутый и серьезный, он стал мягким, легким и.. милым, что ли. Чимину это кидается в глаза при каждой встрече, и он искренне рад за друзей, но одна неприятная мысль скребет его душу: они счастливы, а он нет. — А где мой байк? — вдруг спрашивает Пак, вылезая из-под одеяла. Еще какое-то время назад идеально уложенные пряди, сейчас на его голове окончательно образовали гнездо, а глаза красные и опухшие. В них плещется тревога. Тэмин, не раз застававший друга в состоянии «отходняка», замечает это мгновенно. — Тэмин отогнал его на стоянку, — сразу же отвечает Кай. Тэмин роется в кармане джинсов и, достав оттуда связку ключей, кидает их Чимину на кровать. Тот одними губами шепчет «спасибо» и откидывается на подушки. Тело ломит, слабость будто проникла в каждую клетку, завладела каждой мышцей в фарфоровом теле. Ничем не мотивированная тревога сдавливает грудь, хочется пить и спать. Сначала много пить, потом очень много спать. Но Чимин находит в себе силы снова открыть рот и связать слова в членораздельное предложение: — Отвезешь меня домой? — это обращение не адресуется никому конкретно. Кто первый вызовется — тот и повезет, ему абсолютно плевать, кто это будет. Просто доставьте домой и оставьте откисать в джакузи. Тэмин вызывается добровольцем. Он пластично соскакивает с кресла, напоследок чмокнув Чонина в нос, и достает ключи от своей машины. Порше Тэмина такая же яркая, как и он сам. Она ярко-желтая, сияет на солнце и приковывает к себе взгляды. И хоть на стоянке жилого комплекса, где у Кая куплена квартира, кайеном никого не удивишь, он все равно привлекает внимание за счет необычного цвета и своего еще более необычного хозяина, размахивающего синими прядями и, словно дикий ягуар, изящно вышагивающего к авто. Чимин медленно плетется за ним. Сейчас он похож скорее на тэминову тень, чем на полноценного человека, он залезает на кожаное сидение, нехотя стягивает солнцезащитные очки, одолженные у Кая, и слегка откидывает спинку. В сумасшедшем потоке машин, Порше, по меркам обоих парней, ползет, что улитка. Они то и дело останавливаются в пробках, Тэмин не может разогнаться и показать истинную мощь золотистого зверя, выглядит это как глумление над возможностями авто. Ветер залетает в приоткрытые окна, но Тэмин не чувствует кайфа, в который раз сигналя ползущим впереди машинам. Сворачивая, Ли наконец-то выезжает на скоростную трассу вдоль реки, позволяя желтой тигрице увеличить скорость от шестидесяти до ста. Уже лучше. — Не гони, меня тошнит, — бормочет Чимин, зачесывая назад волосы и открывая лицо ветру. — Прости, — Тэмин поджимает губы и сбавляет до восьмидесяти. Он кидает короткий взгляд на друга и глубоко вздыхает, — мне звонил твой папа вчера, — Чимина внезапно обдает холодом. — Просил забрать у меня кредитку? — усмехается Пак. — Просил повлиять на твое решение относительно Пусана. — Я не хочу возвращаться, — отрезает Чимин. У него все еще раскалывается голова и жутко тянет вывернуть желудок наизнанку, поэтому этот разговор — последнее, чего хотелось бы Чимину в данный момент. Остальное время до дома Чимина они едут молча. Уже припарковавшись возле нужного здания, Тэмин с минуту изучающе смотрит на друга, а когда тот, наконец, поворачивается к нему лицом — достает из бардачка небольшой блокнот. — Что это? — без интереса спрашивает Пак. — Открой, — тихо отвечает Тэмин. Чимин лениво тянется к блокноту, но, листая страницы, в его взгляде мелькают совсем не присущие ему (хотя, в общем-то, очень даже присущие, просто скрытые за маской безэмоциональности) черты. Его глаза будто загораются. Дойдя до половины блокнота, он с интересом переворачивает страницы, стремясь разглядеть каждую деталь. На страницах с обеих сторон — яхты, большие, маленькие, парусные, моторные — на любой вкус, цвет и размер. Чимин вспоминает, как рисовал их вечерами после школы, некоторые придумывал сам, некоторые срисовывал, но их все объединяло одно — каждая деталь была прорисована с душой. Было видно, что человек, выводящий ровные линии на пожелтевших от времени листочках, делал это с особым трепетом. — Откуда это у тебя? — слегка дрожащим голосом спрашивает Пак. — Когда я приезжал к тебе в Пусан, мы ездили кататься на яхте, помнишь? — Чимин неуверенно кивает, — ты показывал мне свои наброски, рассказывал, как хотел бы проектировать собственные яхты, на базе компании отца открыть цех по производству быстроходных судов, — Чимин слушает Тэмина и, кажется, не дышит. Картинки того солнечного дня бенгальскими огнями вспыхивают в памяти, одна за другой, вот он показывает Тэмину свои чертежи и наброски, некоторые из них он рисовал сам, а с какими-то помогал папа — эти самые любимые; вот к ним подходят другие изрядно выпившие ребята, вырывают из рук блокнот и начинают разглядывать, передавая из рук в руки. Чимин теряется, ведь раньше никому не показывал своих рисунков, Тэмин раздраженно кричит на пьяных друзей, веля отдать чужую вещь, но они лишь смеются, пьют и бросают блокнот из рук в руки. Вот он падает на деревянный пол, и кто-то разливает на него шампанское. Чимин в слезах убегает в каюту. — Прости, я уехал и забыл отдать его тебе тогда. — Столько времени прошло, — улыбается Чимин уголком губ. Он закрывает блокнот и кладет обратно в бардачок. На его лице снова непроницаемое равнодушие. — Забери его. — Он мне не нужен. Нужен. Очень нужен. Тэмин выскальзывает из машины и открывает двери перед Чимином. Когда тот выходит и направляется в сторону дома, Тэмин лезет в бардачок, вытаскивая блокнот, и быстрыми шагами нагоняет друга. — Это твоя жизнь, Чимин, — негромко говорит Ли, протягивая коричневый маленький блокнот с очевидными высохшими пятнами, — не отказывайся от нее.***
Гриндевальд заполняет негромкая ритмичная музыка. Чжэн Бо тщательно протирает бокалы и, перед тем, как повесить на стойку, прокручивает под лампой, чтобы убедиться, что все идеально. По-другому в Гриндевальде быть не может. Все только самое лучшее. Для лучших. На сцене активно идет подготовка к шоу: два парня устанавливают пилоны по обе стороны от сцены, две молоденькие кореянки суется, летая по сцене, словно бабочки, протирая то шесты, то аппаратуру. Звукорежиссер настраивает пульт, пританцовывая под музыку в наушниках, а Хосок неспешно пьет кофе, закинув ногу на ногу и наблюдая за этим зрелищем. Ему нравится. Эта атмосфера его заряжает. Хосок любит, когда в Гриндевальде идет подготовка к вечеру, приятное теплое чувство разливается внутри, ведь Хосок безумно любит это место. Дорожит каждым сантиметром и старается изо всех сил, чтобы его клуб отвечал стандартам наивысшего качества. Улыбка с лица Хосока пропадает в тот самый момент, когда он видит розовую макушку Кихена, выглядывающую из-под бежевого худи. — Не ждал тебя так рано, шоу начнется через три часа, — Хосок жестом приглашает присесть и подзывает официанта. Услужливый молодой парень появляется через пару секунд перед их столиком. — Что будешь? — спрашивает Хосок, размешивая кофе. В нем нет сахара, поэтому Хосок делает это лишь для того, чтобы избавить Кихена от неловкости. — То же, что и ты, — кихеново лицо озаряет легкая улыбка. Хосок кивает официанту, и тот, кивнув в ответ и поклонившись, улетает к бару, огласить бармену заказ. — Я слышал про вчера, — посерьезнев, говорит Кихен. Хосок напрягается, тут же перестает пить кофе и машинально подсаживается к Кихену ближе, — это случилось в разгар вечера? — Нет, — бросает Хосок, — ближе к утру. Об этом никто не должен знать, — шепчет Хосок. Его люди уже обо все позаботились, проблем возникнуть не должно. — Вы избавились от тела? — Ты идиот? — у Хосока расширяются ноздри, а взгляд становится совсем ледяным, — она жива. Перенесли на улицу, вызвали скорую, Сесилия сказала врачам, что нашла девушку, лежащую на тротуаре, когда ходила выкидывать мусор. — Отличная идея, — хвалит Кихен, улыбаясь уголком губ. Хосок напряженно хмурится. Ему абсолютно не нравится эта ситуация. И то, что произошло в Гриндевальде вчера, заставило его сердце бешено колотиться. Он никогда не допускал передозировок в своем клубе. И то, что случилось вчера с девушкой, в который раз показало Хосоку, что никому нельзя доверять на сто процентов и тем более расслабляться. — Это был не мой стафф, — вдруг говорит Кихен, на что Хосок лишь бросает на него злой взгляд. Официант подходит к их столику, ставит перед Кихеном двойной эспрессо и моментально удаляется. — Я хочу, чтобы это прекратилось, Кихен. Время пришло. Я не допущу, чтобы случаи с передозом повторялись. Синтетической херне нет места в этом клубе. Не пока я его владелец, — на последней реплике Хосок непроизвольно выпрямляет спину, подаваясь грудью вперед. Если быть до конца честным, он чрезвычайно горд называть себя владельцем этого места. — Ты же знаешь, Хосок-а, для Гриндевальда только чистейший порошок. — Достаточно, Кихен, — резко обрывает Чон, — я и так слишком долго шел у тебя и твоей банды на поводу. Больше никакого стаффа. Кихен облизывает пересохшие губы. Он так и не притронулся к чашке. Ю расправляет плечи, отряхивается, поднимаясь с кресла, и бросает короткое «я тебя услышал». — Эй, Кихен, — Хосок окликает, когда Кихен уже почти дошел к двери. Тот поворачивается и смотрит прямо в глаза. Когда он так делает, Хосок невольно ежится, все-таки улица сделала из него другого человека, жесткого, когда нужно, и главное, довольно сообразительного и увертливого. В черных глазах застывают айсберги, когда Кихен смотрит на Хосока в упор, — будешь и дальше снабжать Чимина своей дрянью, сверну шею. Кихен усмехается и, ничего не ответив, выходит из зала.***
— Поднимешься? — робко спрашивает Тэхен, слегка улыбаясь. Он старается скрыть дрожь в теле, ведь на протяжении всей поездки с ним творилось что-то очень странное: его трясло, он вжимался в кресло, хватался за сиденье до хруста пальцев и часто зажмуривал глаза, особенно если Юнги превышал скорость шестьдесят километров в час. — Я даже не знаю, — улыбаясь, пожимает плечами Юнги, — я не брал ничего с собой, а с пустыми руками как-то неудобно, — миновы щеки вспыхивают внезапным румянцем, но за счет сумерек, которые успели накрыть город, этого не видно. Юнги сам не понимает, почему смущается перед Тэхеном. Он видел его с Чонгуком и раньше, никогда особо не общался, конечно, лишь всегда отмечал выразительную внешность и пронзительный печальный взгляд. А сейчас, по воле обстоятельств оказавшись рядом с домом Тэхена, он теряется и не знает, что ответить, ведь в гости к нему отчего-то очень хочется, но с другой стороны неловко как-то. — Да ладно тебе, пойдем, ты столько возил меня сегодня, так что я просто обязан накормить тебя ужином, — Тэхен машинально глотает слюну, предвкушая скорую трапезу, и чуть ли не за руку тянет Юнги в подъезд. Вахтер улыбается им обоим как-то слишком двузначно, а потом они поднимаются на шестой этаж, где и располагается квартирка Тэхена. — Раньше здесь жила только бабушка, так что не обращай внимания на то, что квартира небольшая, — Тэхен скидывает ботинки, наступив на задники носками, и приглашает Юнги проделать тоже самое. Мин аккуратно снимает обувь и ставит возле самого порога. Все еще жутко неловко. Квартира и вправду совсем крохотная, прихожая практически сразу переходит в кухню, а из маленькой гостиной идет небольшой коридорчик, который открывает дорогу к комнате Тэхена, спальне бабушки и уборной. По сравнению с жилищем Юнги и Чонгука, эта квартирка просто миниатюрная. — Тэ-Тэ, — слышится пожилой голос из спальни, — ты уже пришел с работы, какой молодец, — через минуту в дверном проеме показывается бабуля Тэхена, и тот, смущенно улыбаясь, представляет ей Юнги. Мин, на секунду зависнув, после тэхенового толчка локтем в бок, начинает нервно кланяться и улыбаться. Бабуля одаривает незнакомца широкой доброй улыбкой и тут же приглашает на кухню: — Мы как раз собирались ужинать. Тэ-Тэ, мойте скорее руки и приглашай гостя к столу. Юнги краснеет теперь совершенно очевидно. У него заливаются румянцем щеки, а уши становятся совершенно пунцовыми. Он быстрыми шагами направляется в ванную, пока Тэхен идет сзади и, к счастью, не видит его позора. На кухонном столе стоит небольшая кастрюлька супа, пару апельсинов и блюдо с кимчи. Тэхен довольно облизывается, оглядывая вкусный ужин, а у Юнги сжимается сердце. Недавно на ужин они с Чонгуком ели карбонару, которую им за полчаса после заказа доставили прямо к двери, и пулькоги. И почему-то сейчас Юнги за это безумно стыдно. Тэхен во всю уплетает суп, пока бабуля порхает по кухне, готовя чай, а Юнги смотрит в свою тарелку и не может пошевелиться. — Эй, ты чего, — смеется Ким с полным ртом. Кажется, он совершенно забыл о проблемах, переступив порог своего дома, и сейчас выглядит маленьким счастливым котенком, которого погладили и покормили. -Я.. — не находит слов Юнги, — прости, залип, — он выжимает улыбку и принимается за суп. Тот и правда очень вкусный, но до последней ложки Юнги чувствует, будто объедает добродушных хозяев. Бабушка, похлопав Тэхена по спине и услышав довольное урчание в ответ, ставит на стол чай, желает приятного аппетита и семенит в спальню. — Бабуля любит гостей, — внезапно говорит Тэхен, принимаясь за кимчи, — думаю, ты ей понравился. Юнги улыбается. На душе становится чуточку легче. Ему нравится дом Тэхена. Он напоминает ему свой собственный. До того, как он переехал в Сеул и забрал Чонгука жить к себе после того, как смог себе это позволить. Тэхенова крохотная квартирка напоминает ему родительскую обитель. Там всегда также вкусно пахло, веяло теплом и любовью. Они были совсем не богаты в материальном плане, но были счастливы вместе. — Вкусно? — спрашивает Тэхен, подвигая к Юнги тарелку с овощами. Тот благодарно кивает. — Я так объелся, — врет он, но Тэхен верит, глядя наивными кошачьими глазами и улыбаясь абсолютно магнетически. Юнги думает о том, как же не разглядел в нем всего этого раньше, не почувствовал исходящее от него тепло, которое Тэхен готов дарить даже тогда, когда сам продрог до костей; как раньше не обращал внимания на того потрясающего, искреннего человека, который буквально с первого разговора, с первого взгляда глаза в глаза, покорил его сердце. — Хочешь я покажу тебе свою коллекцию пластинок? — Да ладно, у тебя есть пластинки? — Юнги удивленно вскидывает брови, посмеиваясь. Тэхен наигранно-недовольно пихает его в плечо, от чего Мин разражается смехом. И слыша ответный тэхенов, впервые за долгое время чувствует умиротворение. Ким ведет в комнату, показывает свою коллекцию, которая оказывается довольно скудненькой на самом деле, но Юнги абсолютно плевать. Тэхен настолько бережно относится к этим пластинкам, что Мин невольно умиляется. — Это дедушкины, — негромко сообщает Ким, усаживаясь на кровать и пряча последнюю на полку, — слушать их не на чем, но мне нравится разглядывать их время от времени, так я чувствую себя ближе к нему, — Тэхен рассказывает это, пронзая Юнги жалостным взглядом миндальных глаз, и у Мина в уголках своих скапливаются слезы. Он думает о том, что Тэхен не заслужил. Не заслужил всей той боли, что плещется в добрых глазах, не заслужил той печали, что прячется под улыбкой, не заслужил такой жизни. И да, у него прекрасная бабуля, уютная квартирка, но, вспоминая то, как дрожали его замерзшие руки, протягивающие людям листовки, Юнги думает, что Тэхен не заслужил. — Я, наверное, пойду, — шепчет Мин, чтобы не выдать плач в голосе. Тэхен с теплой улыбкой кивает. Его глаза блестят от выступивших слез и, словно звезды в ночном небе, светятся чем-то загадочным и прекрасным. Юнги выходит из квартиры Тэхена и ему безумно хочется плакать. А еще кричать. Громко кричать. От всей той несправедливости, которая рухнула на худые тэхеновы плечи. Юнги абсолютно машинально нажимает кнопку вызова лифта и совершенно не запоминает, как доходит до машины и вставляет ключ в зажигание. Ауди несет его прочь, от разрывающих мыслей, от навязчивых картинок перед глазами. Он вдруг вспоминает, как приходил домой к Чонгуку, еще до того, как его мама попросила маму Юнги забрать Гука жить к ним. Юнги вспоминает этот разговор так точно, будто это было вчера. Муж тети Юнги давно злоупотреблял алкоголем, потому жили они небогато. Чонгук часто болел, и его мама попросту не могла позволить себе лекарства и должное лечение. Тогда она и попросила сестру забрать маленького к себе. И исчезла. Соседи сказали, что вышла из подъезда с чемоданом и куда-то уехала. Так у Юнги появился брат. Не сказать, что до этого они плохо общались, но особой братской любовью никто из них не отличался, Чонгук был слишком замкнут и нелюдим, чтобы открыться и довериться, а Юнги никогда не пытался лезть в душу. Просто иногда приходил в гости, приносил продукты и время от времени закрывал младшему уши, чтобы не слышал криков родителей. Ту бедненькую квартирку на окраине Юнги не забудет никогда. Тот запах, те срывающиеся на крик голоса, того маленького запуганного мальчика, вжимающегося в угол и зажмуривающего глаза до лопающихся капилляров. Больно, вспоминать больно. Почему сегодняшний вечер напомнил ему о старой жизни — Юнги не знает, но ему срочно жизненно необходимо выкинуть это из головы, забыть, словно никогда и не было. Мин открывает диалог с Хосоком на светофоре, читает короткое сообщение «сегодня в Гриндевальде coctail-party, приходи» и громко выдыхает, блокируя экран. Он приедет, он обязательно приедет.***
В лунном свете черная шевелюра кутающегося в серый плащ мужчины переливается, словно вода на солнце. Ра, зажав меж губ сигарету, разбирает в багажнике черного Hyundai пакеты с белым порошком. Босс внимательно следит за ним, время от времени кидая взгляды на курящих мужчин возле припаркованного напротив синего авто той же марки. — Ну, что там? — нетерпеливо спрашивает черноволосый. — Вся партия на месте, босс, — Ра выпускает вверх клуб дыма, тут же рассеивающегося в сумраке ночи. Он кутается в меховую кожанку и кивком указывает господину посмотреть. — Отлично, — выплевывает черноволосый. На его губах расплывается едкая ухмылка. Уже скоро. Чон Хосок поплатится за то, что сделал с ним. Он ответит за леденящие душу тюремные ночи, за изуродованное тело, за стертое в порошок время, проведенное за решеткой, за каждый приснившийся кошмар после того кошмара наяву. Он ответит за все. В особенности — за свое предательство. — Мне звонил Брат, пробные колеса прошли тест, та девчонка передознулась после одной таблетки, — хриплым басом смеется Ра. — Откинулась? — уточняет босс. — Нет, Хосочья банда вызвала скорую, — разочарованно тянет Ра. Он натягивает рукава кожанки на пальцы, скрывая татуировки солнца на обоих запястьях, и выдыхает сигаретный дым. — Кто-то заметил? — Нет, босс, барменша сказала, что нашла девчонку на улице. — Ладно, не важно, — равнодушно кидает мужчина, полы его не застегнутого пальто колышутся от ветра, — когда весь Гриндевальский контингент подсядет на дизайнерский стафф, они больше не смогут скрывать передозы. Этому болоту придет конец, — он усмехается, предвкушая свой успех. Порошок пришел вовремя, изготовление займет не больше недели, а потом дело за малым — распределить между уличными торговцами и специально отобранными людьми, которые должны будут распространить таблетки в клубе Чона, убедив гостей, что дизайнерский стафф уносит с первых секунд и является новой разработкой западных химиков. Прокручивая план в голове, черноволосый мужчина еще раз улыбается себе. — Можем ехать, босс, — слышится голос Ра. — Расплатись, — он кивает на мужчин напротив и садится в авто. Ра, взяв кейс с переднего сидения, двигается в сторону синего Hyundai. — Осталась неделя твоей спокойной жизни, Чон Хосок, — говорит мужчина в пустоту, — готовься.***
Юнги заваливается домой, когда на часах мелькает четыре утра. Он, стараясь не издавать лишних звуков, пробирается в гардеробную, скидывает одежду и крадется, точно нашкодивший ребенок, в свою комнату. Мин, откинув телефон на стол, обессилено падает на кровать. Ему не помогло. Он тусовался с Хосоком до самого утра, им было так весело, а потом что-то произошло на террасе и Чон велел ему ехать домой. — Какое домой, хён, это же мой любимый трек, - смеется Юнги, танцуя под техно кавер любимых Chase Atlantic. Но Хосоку, кажется, совершенно плевать, какой там у Юнги Атлантик, он напряжен и чем-то напуган. Юнги успевает это заметить, но совсем не успевает спросить, что же стало причиной. Да и рассказать, что на самом деле ему просто хочется вымотать себя танцами до состояния обморока, тоже не успевает. Отключиться и стереть детские воспоминания было бы очень кстати, но они все еще заполняют мысли, вспыхивая в голове образами прошлого. Чон тащит Юнги на улицу за локоть, садит в такси и называет водителю адрес. Когда тот утвердительно кивает, Хосок сжимает плечо друга и, негромко проговорив "береги себя, ты меня понял?", захлопывает двери авто. Кивнуть в ответ Мин не успевает. — Блять, — хрипит Юнги, зарываясь лицом в синий атлас. Его обнаженное до трусов тело дрожит от внезапно окутавшего холода. Он закрывает глаза, пытаясь нашарить рукой футболку под подушкой, но безуспешно, поэтому Юнги просто смирно лежит, даже не удосужившись укрыться. — Хён, мне холодно, — говорит Тэхен, подергивая плечами. Юнги улыбается. Они в маленькой квартирке. Тэхен сидит в углу, поджав худые коленки, и обнимает себя руками. — Скоро все закончится, малыш, — Юнги садится рядом и тепло обнимает. Так, что по телу проходится мелкая приятная дрожь. — Ты теплый, хён, — урчит под боком Тэхен. Юнги лишь сильнее прижимает худое тельце к себе, хочет защитить, согреть. С другой комнаты снова слышатся оглушающие крики. Они бьют по барабанным перепонкам, в ушах звенит от этого крика. Слишком громко, слишком больно. — Хён, — тянет Ким. В его голосе — плач, а тоненькие пальчики трясутся от страха. — Не плачь, милый, не плачь, — Юнги закрывает младшему уши и лихорадочно жмет к себе. Почему так громко? Кто-нибудь, остановите эти крики. Кто-нибудь, помогите. — Только не бросай меня, хён, — мычит Тэхен. Челка прилипла ко лбу, он в старой одежде брата, которую папа передал семье Чон. Кофта слишком велика, но Чонгук кутается в нее, словно в защитный кокон. — Не оставляй меня, не оставляй, — рыдает Чонгук. — Прости, прости, Гуки, — бормочет Юнги, пятясь к выходу. Чонгук всхлипывает, сжавшись на полу в несчастный комочек. — Не оставляй, не бросай меня. Крики становятся невыносимыми. Слишком громко, слишком громко. Слишком громко! Юнги просыпается в холодном поту.