***
— Я сейчас, — бросает Чонгук танцующему рядом Тэхену, глядя вслед ускользающему Паку. Тот скрывается на лестнице, ведущей на второй этаж, и Чонгук направляется за ним, оглядываясь и облегченно выдыхая при виде Юнги, увлеченного танцами с Тэхеном. Чимин стоит на террасе, с которой открывается прекрасный вид на сад. Чон мимолетно окидывает взглядом спальню — просторная, элегантная, вполне в тэминовом вкусе, Юнги хорошо постарался. Чимин не оборачивается, он разглядывает ночное небо, спрятав руки в карманы и наслаждаясь приглушенной музыкой, доносящейся с первого этажа. Чонгук подходит совсем близко. Он вдыхает ночную прохладу, мягкое благоухание раскинувшегося внизу сада, но ловит лишь аромат муската вперемешку с запахом вина. Чимину идет такое сочетание. Чонгук улыбается этой мысли, практически касаясь чужого плеча. Чимин где-то оставил свой пиджак, и теперь его изящный стан скрывает лишь черная атласная рубашка, так напрашивающаяся быть сорванной с пленительного тела. Чонгук сжимает челюсти — Чимин на это все еще реагирует никак. Он улыбается про себя — Чонгук уверен в этом — но внешне никак не выказывает своего волнения. Гребаный неприступный Пак Чимин. — Мне кажется, — шепчет Чонгук в самое ухо, — что, если я тебя сейчас не поцелую, то сойду с ума, — он совсем невесомо касается носом чиминова уха. В нем блестят две соединенные буквы «С» — чертова Шанель, так идеально гармонирует с его образом. — А если поцелуешь, то с ума сойду я, — шепчет в ответ Чимин в сантиметре от чонгуковой щеки. Чон поворачивает его к себе за талию. Мягко, так, чтобы если захотел, то легко мог отстраниться. Но Чимин не отстраняется. Он не хочет отстраняться. Чимин улыбается, глядя в темные глаза напротив — Чонгук ведь сочится желанием, он показывает это всем телом, и лишь плещущийся в затуманенном алкоголем мозгу здравый смысл не дает ему сорвать черный атлас с медовой кожи. — Кому-то придется пасть жертвой, — ухмыляется Чонгук. Он гладит Пака через ткань рубашки, а другой рукой придерживает за шею и притягивает к себе. Чимин не обрывает зрительного контакта до момента, пока их губы не соприкасаются. Чонгук думает, что Чимин вязкий. Точно зыбучий песок, он засасывает его, поглощает с каждым касанием холодными пальцами. Чимин — парадоксальный, в его ледяных глазах — пылающий ад, и Чонгук вязнет в этом грехе слепо и безоговорочно. У Чонгука по нему рвется все внутри. Когда Чимин прижимает младшего всем телом к себе, когда позволяет прочувствовать каждый позвонок, каждое ребро. Чонгук отстраняется, но лишь на секунду, чтобы глотнуть воздуха. Он судорожно вдыхает, и Чимин снова увлекает в поцелуй, сминая чужие губы. Они оба захлебываются в нем. В Аду хорошо, милый, сигнализирует Чимин в каждом своем движении языком по влажным губам. Он, точно захватчик, грубо проникает под еще секунду назад заправленную рубашку. Чонгук, в свою очередь, отпихивает Чимина и, усмехнувшись от его растерянного взгляда, снова притягивает за цепочку на рубашке. Попался, недотрога, ухмыляется про себя Чонгук. — Тебе придется навещать меня в лечебнице, — усмехается Чимин, целуя Чонгука теперь рвано и импульсивно. — Я буду лежать в соседней палате, не сомневайся, — смеется в поцелуй Чон. Чонгуку ни с кем и никогда еще не было так хорошо. Он не знает, с чем можно сравнить такое бешеное влечение. Возбуждение пылает в нем, струится лавой по венам, Чимин будто заполняет каждую клетку мозга, о нем хочется думать, его хочется ощущать, им хочется наслаждаться, упиваться, вкушать этот запретный плод до последнего миллиметра сахарной кожи. Чонгука накрывает ночью, накрывает вожделением и животной потребностью. Он слабо осознает происходящее, но четко знает, что Чимин — это новая мания. Чимин — гребаный психоз, и Чонгук совершенно не против ни бреда, ни галлюцинаций, лишь бы Пак навсегда остался с ним, в его голове. Чимин.. Это имя сахарит на языке. Пак Чимин — самая сладкая одержимость такое пьянящее безумие Чонгук вспоминает все свои предыдущие отношения. Как же слеп он был. Он встречался с этими людьми, называл их своей любовью, не испытывая и половины того, что испытывает сейчас просто от ощущения чиминовых губ на своих. Ни один поцелуй, ни одно объятие, ни один секс не бушевал в нем таким сильным спектром эмоций, таким бешеным ураганом хорошо знакомых и абсолютно не идентифицируемых чувств. — Я задыхаюсь, — лихорадочно шепчет Чонгук, рвано дыша и так спазматически прижимаясь к чужому телу. Чимин не отвечает, он гладит Чона по спине, дышит тому в волосы, целует в макушку, в висок. Чонгук таки задыхается. В его груди пульсирует агония от осознания, что это, также, как и в прошлый раз, должно закончится. Совсем скоро. Чонгук задыхается от этой мысли, от нехватки его рук на своей коже, его губ, их близости. Но Чимин не даст просто так умереть. Это слишком просто. Его агония не закончится с последним ударом сердца. Теперь он обречен на страдания, на постоянный голод, на бесконечную нехватку. Чонгук проклят. Наказан за эту порочную страсть, за свое легкомыслие, ведь сам позволил этому мужчине пробраться в каждую клетку мозга, заполнить собой каждый миллиметр сердца. И Чимин наказывает, медленно размыкая их пальцы. — Нам нужно идти, Юнги будет беспокоиться о тебе, — его голос звучит спокойно и ровно. Блять. Я умираю, внутренне вопит Чонгук, почему ты так спокоен? Чимин берет его за руку и ведет внутрь. Чонгук замерз, его тело дрожит от холода, но он совсем не замечает этого, ведь мысленно все еще находится в жарком Аду. Пак останавливается на середине лестницы, так, чтобы их не было видно остальным, чуть наклоняется к Чонгуку и говорит (добивает): — Я буду ждать нашей следующей встречи, Чон Чонгук. Чонгук пытается выдавить хоть пару слов, ну же, хотя бы кивок. Нет, не получается. Он замирает. Даже когда Чимин отстраняется и невозмутимо спускается к остальным, Чонгук, неподвижно стоя на месте, все еще чувствует его дыхание на своем ухе. Он слегка касается мочки и глубоко вздыхает. Ты даже не представляешь, думает Чонгук, насколько сильно ее буду ждать я, Пак Чимин. Чон натягивает дежурную улыбку и медленно ступает вниз по лестнице. Его сердце все еще колотится, и если бы не приглушенный свет, литры вина, выпитые за их отсутствие и грохочущая музыка, ему было бы этого не скрыть. Но, в этот раз повезло. Чонгук проходит к дивану и садится рядом с Тэхеном. Тот о чем-то оживленно болтает с Каем, у которого на коленях сидит Тэмин, танцующий рукой в воздухе и сжимающий бокал с шампанским в свободной. Чонгук безучастно закидывает руку на плечо другу и «вливается» в разговор. — Гуки, один мой друг сказал, что организует мне прослушивание в Goldstar Entertainment, представляешь? — воодушевленно сообщает Тэхен. — Это потрясающе, — восклицает Чонгук, пытаясь звучать как можно более увлеченно. Тэхен активно кивает и вновь возвращается к обсуждению с Каем. Чонгук наблюдает за беседующими Чимином и Кихеном. По виду Ю можно сказать, что он недоволен тем, что говорит ему Пак. Скажи, что расстаешься с ним, посылает мысленные сигналы Чон. Но, то ли экстрасенсорные способности Чонгука его сегодня подводят, то ли звезды встали не в те позиции, но чуда не случается — Кихен все же улыбается Чимину, легко чмокая его в щеку, и удаляется наверх. — Я все вижу, Гуки, — сердито косится Юнги, присаживаясь рядом с Чонгуком. — Да чего ты к нему прицепился, хён, ну подумаешь, влюбился, с кем не бывает? — смеется Тэхен. Оба брата вопросительно поворачивают к нему головы. Это сейчас Тэхен сказал? Тот, который, я лучше промолчу, чем исправлю людей, называющих меня чужим именем? Тот самый Тэхен? — Ну ты и мочишь, бро, — Чонгук откидывается на грудь Юнги от смеха, и тот обнимает его, прижимая к себе, и лохматит младшему волосы, от чего их с Тэхеном накрывает новая волна смеха, пока Чонгук, сыпля проклятиями и руганью, пытается выбраться из крепкой хватки. — Да ну вас, напились — ведите себя прилично, — Чон наконец-то вырывается из плена и, отряхнувшись, накидывает на плечи первое попавшееся пальто и направляется в сторону выхода в сад.***
Чимин стоит к Чонгуку спиной, спрятав руки в карманы и рассматривая цветущий ночной сад. Чонгук следит за тем, как ветер треплет его пепельные пряди, и ежится, то ли от холода, то ли от сводящего низ живота желания. — Мне нравятся эти магнолии, — практически шепотом говорит Чимин, не поворачиваясь. — Я знаю одну легенду об этих цветах, — губы Чонгука трогает слабая улыбка. Не зря слушал лекции по истории искусств (их преподаватель тот еще любитель драматичных историй). Он устремляет взгляд на кусты магнолии, мерцающие в звездном сиянии, и его бархатный тембр льется в ночной безмятежности также расслабленно и умиротворенно, — однажды в комнату одной беднячки, которая зарабатывала на жизнь тем, что делала бумажные цветы, влетел попугай. Он сказал ей, что цветы можно оживить, лишь капнув на них своей кровью, и тогда она разбогатеет, ведь живые цветы куда востребованнее бумажных, — Чонгук подходит к Чимину и становится с ним в одну линию, — но было условие.. — Конечно, было, — смеется Чимин. Но Чонгук, проигнорировав тот факт, что его перебили, спокойно продолжает, — ни в коем случае нельзя отдавать свою последнюю каплю. У девушки все получилось, и вскоре она перестала в чем-либо нуждаться. — И по традиции все разрушила любовь? — усмехается Чимин, поворачиваясь к Чонгуку лицом. Они смотрят друг на друга, и Чимин, вслушиваясь в бархатный тембр, любуется блеском от лунного сияния в чонгуковых глазах. — Она влюбилась в бедного студента. Но ее избранник оказался жадным и корыстным. Ему хотелось жить в роскошном дворце среди красивых вещей, и он заставлял ее работать все больше и больше. Пришло время, когда ради денег девушка была вынуждена отдать свою последнюю каплю. Цветком, который она оживила последним, была магнолия, — Чонгук улыбается, глядя в глаза напротив, и вздыхает, — вот такая история. Чимин изучающе вглядывается в лицо Чонгука, и тот сглатывает. — Грустно, — шепчет Чимин, не разрывая зрительного контакта. Чонгук слабо смеется. — Да уж, — отвечает Чон, заправляя Чимину прядь за ухо. Пак устремляет взгляд себе под ноги и еле заметно улыбается. Прошу, поцелуй меня, мысленно вопит Чонгук. Еще хотя бы раз. Его так безбожно кроет лишь от одного этого металлического взгляда, от одного вида его волос, треплемых ветром, от этого приподнятого в улыбке уголка губ. Чонгук прячет руки в карманы чужого пальто и зажмуривает глаза. Нет, он не хочет, чтобы это был сон, он лишь все еще так по-детски надеется на свои супер способности, которые позволили бы остановить время. И целовать его, целовать, целовать.. бесконечно. прошу хотя бы коснись меня — Так вот где мое пальто, — слышится чей-то мягкий голос сзади. Сука, нет. Чонгук сцепляет руки в кулаки и рычит про себя. Он готов любого прикончить, кто посмел разорвать их молчаливую беседу глазами. — Чиминни, мы едем? Такси приехало, — говорит Кихен, пропуская нескрываемую чонову враждебность мимо себя и обвивая шею Пака тонкими ручками. — Конечно, — натянуто улыбается Чимин. Чонгук снимает чужое пальто и, все еще испепеляя Ю взглядом, протягивает хозяину. Чимин виновато тупит взгляд себе под ноги и, лишь проходя мимо не сдвинувшегося с места Чонгука, слегка касается его пальцев своими. Это на память, мое любимое безумие, мысленно проговаривает Чимин. Он не в силах поднять на Чонгука глаза, но чувствует на себе его взгляд. И несмотря на всю показную ненависть в нем, Чимину становится немножко теплее, когда их пальцы соприкасаются. Чувства в них обоих извергаются вулканами, кипят и просятся вырваться наружу, стать озвученными и принятыми. Чувства эти громче бомб, но какие иногда глухие могут быть эти влюбленные..***
— Я устал, — Юнги валится на тэхеновы колени, и Ким, задержав дыхание от неожиданности, ерзает на диване, подсознательно пытаясь умоститься так, чтобы хёну было удобнее. — Можно я поглажу тебя по волосам? — спрашивает Тэхен, застенчиво улыбаясь. Самый неловкий вопрос в его жизни. Мин думает, что настроение пьяного Тэхена меняется со скоростью света, еще пару минут назад веселый и расслабленный, сейчас он пронзает Юнги своей робкой улыбкой, смущением в миндальных глазах. — Пойдем наверх? Там музыка не будет так громко играть, сможем отдохнуть немного? — Юнги привстает и вопросительно вскидывает брови. Тэхен пожимает плечами и покорно идет вслед за хёном. Кай с Тэмином кружатся в медленном танце под быструю ритмичную музыку, и Юнги хихикает, завидев это. Им абсолютно плевать на все происходящее вокруг. Не трогаете мамин итальянский сервиз и то спасибо. Кай ласково прижал Тэмина к себе за талию, а Ли обвил мощную шею ручками и положил голову на чониново плечо. Им так хорошо вместе, так спокойно. Юнги эта мысль приносит внутреннее удовлетворение, ведь так прекрасно, когда находишь того, с кем спокойно под оглушающее техно, с кем также хорошо, вне зависимости от ситуации и происходящего. И особенно душу Юнги ласкает мысль, что у него тоже есть тот, с кем также хорошо и также спокойно. Даже под техно. Чонгук сидит в кресле и, попивая свое вино, залипает в телефоне. Юнги закатывает глаза, проходя мимо, ничего нового. Куда-то делись Кихен и Чимин, но Юнги не успевает задуматься об этом, его пальцы переплетаются с чужими и становится слишком похрен. Юнги знает, кому принадлежит рука. И от одного осознания этого крышу рвет напрочь. Юнги думает, что если бы в животе правда могли порхать бабочки, у него была бы гребаная ферма внутри. Они заходят в тэминову спальню, и Юнги закрывает двери. Тэхен доходит до кровати и поворачивается — просит разрешения взглядом. Юнги улыбается. Он сокращает между ними расстояние и, присев на кровать, тянет Тэхена к себе. Теперь кофейная макушка мирно покоится на его груди, Юнги кладет руку поперек тэхенова живота и от ощущения его пульсирующего сердца, в нем расплывается что-то темное и эгоистичное. Он бы запер его. Если бы мог — запер бы. И наслаждался бы каждый день, каждую ночь, встречал бы рассвет с ним и провожал вместе солнце. Самый красивый принц в башне. Юнги улыбается своей мысли. Как же хочется прижать его к себе, так ласково, нежно окутать немым обожанием. Как же хочется невесомо целовать Тэхена в макушку, бережно касаться длинных ресниц, этих магнетических алых губ.. Тэхен улыбается с закрытыми глазами. — Мне хорошо с тобой, — неожиданно говорит он. Что отвечать Юнги не знает, но к горлу почему-то подкатывает комок. Мин не верит в слезы от счастья, но сейчас расплакался бы от переполняющих чувств. От бархатного тэхенова баритона мурашки бегут по телу толпами, а когда с его губ срываются такие слова, хочется буквально рассыпаться на атомы. Юнги обнимает Тэхена, совершенно забыв про стыд и смущение. Пьяные и влюбленные, они молчат друг другу о своих чувствах, и если бы не были такими глупыми и сонными, наверняка увидели бы неоновые вывески с данным фактом друг у друга в области груди. Но они пьяные и очень сонные, глупые и до ужаса влюбленные, поэтому, закинув в полудреме на Юнги ногу, Тэхен засыпает, так и не успев получить от него ответ на свои слова, а старший, в свою очередь, невесомо касается губами кофейной макушки и также проваливается в сон, уже давно невербально озвучивший свою правду. Он влюблен. Он до одури влюблен. И кто бы подсказал, что с этим делать.***
тремя часами ранее
Хосок откидывается на спинку дивана с усталым вздохом. Пол часа назад он, разобрав последние бумаги, включая счета и прочие документы, осведомил Чжэн Бо, что сегодня присутствовать вечером не будет и уехал. Как давно Хосок просто не отдыхал, не смотрел фильмы или совершенно несуразные сериалы, не пил в спокойной домашней обстановке чай под ноктюрны Шопена, которые обожает всей душой — ведь их так любит играть Юнги — и сегодня, решив посвятить вечер себе, Хосок вдыхает аромат травяного чая, сделанного Ву Бином, и улыбается, прикрыв глаза. Он включает американскую комедию с любимой актрисой и тянет миску с попкорном. Наконец-то есть шанс отдохнуть. Разрушает хосочью идиллию вошедший Ву Бин, держащий в руках запечатанный конверт. — Господин Чон, — негромко окликает дворецкий, — вам пришло письмо. — Письмо? — Хосок ставит фильм на паузу и поворачивается на голос. Кто мог бы писать ему письма? Какая нелепость. В век технологий и существующего разнообразия мессенджеров это выглядит странно и слегка пугающе. — Я нашел его под дверью, — сообщает Ву Бин. Он приносит письмо и протягивает господину. Хосок благодарно кивает и еще с пол минуты крутит письмо в руках. Что-то недоброе и тревожное уверенно расползается в груди. Ничего хорошего, кажется Хосоку, это письмо в себе не несет. И несмело разрывая конверт, Чон убеждается, что был полностью прав. — Какого.. — выдавливает Хосок, рассматривая фотографию Юнги. Он всматривается в снимок, и кровь стынет в его жилах. На нем Юнги сидит в старом доме Хосока. Позади цветок, который мама подарила им с братом, чтобы учить ответственности. В итоге за ним ухаживал только Хосок, но ему нравилось, так что к брату никаких претензий. На Юнги — хосочья рубашка, которую тот одолжил ему, потому что Юнги пролил на свой свитшот колу. Это фото было сделано несколько лет назад. Откуда оно взялось под его дверью? Кто прислал его? Поток вопросов ураганом кружится в голове. И когда Чон переворачивает снимок, его глаза расширяются от ужаса. На белой поверхности красивым ровным почерком аккуратно выведены слова «он поплатится за то, что ты сделал». Сердце Хосока пропускает удар. Страх разрастается в нем, словно накатывающая лавина. Он судорожно хватает телефон, находит нужный контакт в списке и нажимает на кнопку вызова. Трубку берут незамедлительно. — Слушаю, господин Чон. — Лукас, я хочу, чтобы с этого момента ты глаз не спускал с Мин Юнги. Напряги своих людей, пусть они повсюду следуют за ним, — в приказательном тоне говорит Хосок. Лукас бесстрастно отвечает: — Хорошо, господин Чон. Что-то произошло? — Мне только что прислали его фото с угрозами, — поясняет Хосок, — и еще, мне нужны записи с камер у главного входа в особняк. — Привезти сейчас или завтра утром? — спрашивает Лукас. — Завтра утром, — холодно отвечает Хосок. Он старается оставаться сдержанным, но внутри все еще теплится страх. Он вдруг вспоминает, как на Юнги упала картина, которая была привязана, и старается не связывать эти два события, но они упорно ложатся одно на другое, подсказывая, что совпадением это быть не может. — Я вас понял. Все сделаю, — лаконично ответствует Лукас. — Лукас, — смягчившись в тоне, тянет Хосок. — Да, господин? — Я прошу тебя, сделай все, чтобы с ним ничего не произошло, пожалуйста, — в голосе Хосока — паническая просьба. Когда Лукас отвечает, что сделает все возможное и кладет трубку, Хосок снова падает на диван и несколько минут молча разглядывает снимок в руках. Юнги такой красивый на нем, неиспорченный. Тогда он пришел к Хосоку на день рождения. Они ели и много смеялись. Было так хорошо и уютно рядом с ним. Как и всегда. С тех пор крылья Юнги почернели, а их нежные перья стали шероховатыми и грубыми. Юнги научился защищаться и прятать эмоции, но с ним все также уютно и хорошо. Как и годы назад. Хосок обещает себе, что с Юнги ничего плохого не произойдет. Он не допустит, сделает все для этого, собой пожертвует, если нужно, но Юнги в обиду не даст. Когда-то Мин стал его стеной, за которой спряталась хосочья исполосанная душа, сейчас же пришло время самому стать для него щитом. И он непременно станет.***
Чимину хреново. Нет, не от алкоголя, от внезапно пронзившей мысли, что вся его жизнь — дерьмо. Примерно раз в десять вечеринок это осознание бьет его под дых, и, хоть Чимин подсчеты не проводил, ему кажется, что сегодня была десятая. Потому что ему хреново. Голову разрывает от противоречий, с которыми Чимин ничего толком не может сделать. Он молча проходит вглубь своей квартиры, поддерживаемый Кихеном за талию, и в одежде валится на кровать. — Я так устал, — еле слышно хрипит Пак. От такой жизни, хочется добавить ему, но слова так и остаются неозвученными. Кихен залезает на кровать и, подогнув коленки, садится совсем близко. Он расстегивает на Чимине пиджак, снимает цепочку с его груди, мягко гладит шею ребром указательного пальца. И ему тоже хреново. Не от осознания, что жизнь паршивая, просто от алкоголя. Голова болит, а еще хочется лечь к Чимину на плечо, чтобы обняли и гладили по волосам. Но Кихен знает, что Чимин не будет. Потому что в его ледяных глазах, где давным-давно замерзло кихеново сердце, тающее лишь от чиминовых прикосновений, привычного холода нет. В них тепло. Но тепло это не для Кихена. И он прекрасно это осознает. Что движет Ю, когда он лезет расстегивать ширинку на чиминовых брюках, он не знает. Но он лезет. Чимин лениво отпихивает Кихена, но тот седлает его бедра и вжимает своим телом в кровать. — Любимый, — урчит Кихен, касаясь холодными губами шеи. Чимин ежится. И, спустя пару секунд, осознает, что ему в первый раз неприятно от кихеновых губ на теле. — Не надо, Кихенни, я устал, — хрипит Пак, ворочаясь под младшим. — Да ладно тебе, у нас так давно ничего не было. Разве его высочество не хочет дозы кайфа этой ночью? — улыбается Ю, покрывая обнаженный живот поцелуями, лаская губами кожу. Но нет, Чимин не хочет. Его доза кайфа осталась там, на усыпанной цветами и звездами террасе, в красном бархатном костюме, его доза кайфа — в карих глазах, которые так жалобно и умоляюще смотрели, когда он уходил, ласкаемый другим. Нет, Чимин не хочет. — Кихен-а, уже часа четыре утра, давай спать, — говорит Чимин, но Кихен его будто не слышит. Он тянет вниз чужие брюки, кусает свои красивые губы и искрится азартом. — Да блять, перестань, — Чимин с силой скидывает с себя Кихена. Тот валится на кровать рядом и смотрит обескуражено и преданно, — я хочу принять душ и лечь спать. Пак слезает с кровати, скидывает одежду и направляется в одном белье в ванную. Кихен идет следом спустя минут десять. Когда он робко приоткрывает матовые стеклянные двери, Чимин уже стоит полностью обнаженным под струей воды. — Это из-за него, да? — негромко спрашивает Кихен, прислонившись к дверному косяку. Чимин, еще секунду назад, расслабленно стоявший с закрытыми глазами, напрягается всем телом и выключает воду. — Ты о чем? — Ты знаешь, — невозмутимо отвечает Ю. В его голосе снова лед. Чимин вспоминает, как когда-то они гуляли в парке, ели мороженное и болтали о породах собак, а когда к нему подошли два незнакомые Чимину мужчины — Ю изменился молниеносно, его глаза из черных стали пугающе угольными, улыбка исчезла с лица, словно она никогда его и не озаряла, а мягкий бархатистый тембр приобрел те самые ледяные нотки. Как сейчас. — Я видел, как вы целовались, — спокойно сообщает Кихен. Чимин накидывает на бедра полотенце и, глядя в зеркало, приглаживает мокрые волосы. — Тогда зачем полез ко мне? — спрашивает Пак, нанося пасту на зубную щетку. — Потому что ты все еще очень дорог для меня, — Кихен не говорит «потому что я люблю тебя», он никогда не говорил этого. Потому что любви между ними никогда не было. Пьяный кайф, шикарный секс, абсолютное понимание, сумасшедшая поддержка, в огонь и в воду, но не любовь, — и я не хочу терять тебя, — добавляет Кихен после недолгой паузы. Чимин на это лишь громко тянет легкими воздух и также громко выдыхает. Противоречия мылом не смыть. Они все еще у него в голове. Перед глазами. У него нет сомнений по поводу того, кого выбрать — этот выбор был сделан еще с первым пожеланием Чонгуку «доброй ночи», но отчего-то так больно озвучить это, глядя в космические глаза напротив. Две грустные галактики сейчас смотрят на него. Без осуждения, без претензии, с немой мольбой и той самой преданностью, от которой так рвало по началу крышу. — Пойдем спать, милый, — Чимин медленно подходит и утыкается мокрой макушкой в ключицу. Кихен ласково прижимает к себе, и они за руку идут в спальню. Ю нежно подтягивает его к себе, когда Чимин уже умащивается к нему спиной, и обнимает. Кихен засыпает, касаясь его лопаток губами и горячо дыша, а Чимин — с мыслью о том, как было бы круто, если бы рядом сейчас лежал Чонгук.***
утро следующего дня
— Ты пялишься, — со смущенной улыбкой хрипит Юнги, когда, проснувшись, первым, что видит перед собой, становится тэхенов изучающий взгляд. Ким сонный и растрепанный, челка беспорядочно спадает на глаза, но он улыбается своей чудаковатой улыбкой, и Юнги вдруг думает, что хотел бы видеть это лицо каждое утро. — Прости, — мурлычет Тэхен. Он сидит над Мином, подогнув коленки и уперев руки в матрас. Такой милый и домашний, обнять бы и затискать. — Чего не спишь? — Юнги приподнимается на локте и сонно трет глаза. Тэхен несмело тянется к его волосам и убирает непослушные выбившиеся прядки со лба. Юнги смущается и тупит взгляд вниз, тэхеновы касания — такие приятные. — Я недавно проснулся и боялся тебя разбудить, — лучезарит Тэхен, — хочешь секрет? Юнги трет руками лицо и вопросительно кивает. — Ты так мило слюни во сне пускаешь, — прыскает Ким. Юнги лихорадочно трет губы. Вот же блин. Солнце светит Тэхену по диагонали в лицо, пробиваясь через прозрачные тюли. Миндальные глаза напротив кажутся Юнги еще красивее в таком освещении, они искрятся, Юнги чувствует в них покой, уют. И ему чрезвычайно нравится мысль, что Тэхену уютно рядом с ним. — Да ну тебя, — смеется Мин и тянет младшего на себя. Оба валятся на кровать и заливисто смеются. — Хён.. — неуверенно тянет Ким, закусывая губу, — я хочу рассказать тебе кое-что, — он становится совсем серьезным, солнечные лучи все еще переливаются на его смуглой коже, но Тэхен больше не улыбается, — я пойму если ты не захочешь со мной общаться после этого. Он сглатывает, и Юнги вдруг подрывается и обнимает его. Крепко, мол, что ты можешь сказать, чтобы меня оттолкнуло. — Ты можешь рассказать мне что-угодно, я всегда буду на твоей стороне, — шепчет Юнги в кофейную макушку. Тэхен ежится в его руках, но не отстраняется. Он мысленно убеждает себя, что так и будет, но сердце все равно бешено трепыхается в груди. Ведь если Юнги отвернется от него, посчитает моральным уродом и недостойным человеком, оно нахрен разорвется. Именно поэтому ему настолько страшно сейчас. — На первом курсе, — мнется Ким, — мне очень нужны были деньги. Чонгук часто одалживал, но я не мог не возвращать, а возвращать было нечем, — он поднимает на Юнги взгляд, и в солнечных лучах его блестящие от накатывающих слез глаза кажутся огромными, — мне предложили работу. Один парень из университета. Юнги терпеливо ждет. Дилеры опять приходили? — звучит в голове Юнги чонгуков вопрос. Он задал его еще там, в их первую встречу, Юнги тогда и не задумался об этом, но сейчас пазл уверено складывается в цельную картинку. — Мне нужно было продавать наркотики в университете, — выговаривает Тэхен, — и я продавал, хён, — он порывается взять Юнги за руку, заручиться его поддержкой, но противный голос в голове твердит, что он не достоин поддержки, потому Тэхен не шевелится, — это продолжалось около нескольких месяцев. А потом.. — Передоз, — заканчивает за него Юнги. Его голос мрачный, он ничего не может с этим сделать. И нет, Юнги не осуждает, ему бешено жаль, что Тэхен оказался в такой ситуации, что положение вещей в один момент стало таковым, что Тэхен не видел других выходов, кроме как начать зарабатывать подобным образом. Он вспоминает Хосока. Тот самый разговор, когда он пообещал больше никогда не заниматься этим. И сдержал свое обещание. Юнги помог ему выкарабкаться из этого болота. Поможет и Тэхену. Мин снова тянет младшего в свои объятья, и Ким молча поддается, позволяет обвить себя руками, уложить подбородок себе на плечо. — Послушай.. — шепчет Юнги. — Ты не понимаешь, хён, это я продал ему наркотики. Я даже не знаю, что это было. Какие-то разноцветные таблетки. Юнги чувствует, что еще пару слов и Тэхен расплачется. Он мягко целует его в плечо, прикрытое лишь тонкой тканью футболки, и улыбается. — Но я больше никогда, правда, — бормочет Ким, — больше никогда, ты мне веришь, хён? Веришь? — Тише, — приговаривает Мин, — конечно, я тебе верю, Тэ. Я обещаю, больше тебе никогда не придется заниматься этим. Они сидят, не двигаясь, около минуты. Тэхен шмыгает носом совсем тихо и стыдливо. — Обещаю, — шепчет Юнги и тянет младшего на себя. Они падают на подушки, и Юнги укрывает дрожащее тело рядом, гладит его руку методично и нежно. И я буду рядом, добавляет мысленно Юнги, теперь я всегда буду рядом.***
Когда Хосок со второго этажа своего дома замечает паркующийся BMW цвета вороньего крыла, он глубоко вздыхает. Ему всегда нравился окрас этой крошки, что-то среднее между черным и темно-синим. Это выглядит впечатляюще. Отполированный корпус блестит на солнце, машина будто только из мойки. Через пару секунд после того, как глохнет мотор, из авто выплывает высокая фигура. На мужчине строгий однотонный костюм, а в глазах застывают айсберги. Лаконичность давно стала синонимом его индивидуальности. — Здравствуй, Лукас, — Хосок протягивает руку, Лукас уверенно жмет, — как дела? — Порядок, господин Чон, Юнги-щи под круглосуточным присмотром. Они проходят в кабинет Хосока и рассаживаются: Хосок в свое кресло, а Лукас на диван. — Где он сейчас? — спрашивает Чон. — В университете искусств с парнем по имени Тэхен. Пять минут назад они общались, а потом сели в машину и поехали. Мои люди следуют за ними. — Хорошо, — одобрительно кивает Хосок. Он не просит быть осмотрительным и осторожным, не говорит, что Юнги не должен заметить слежки. Это не нужно. Лукас лучший и ему совсем не нужно объяснять подобные вещи. Они с Хосоком знакомы давно, со времен учебы в университете. И когда Лукас стал частным детективом и по совместительству начальником охраны Гриндевальда и Хосока в частности, они сблизились. Хосок точно знает, что может ему доверять, ведь Лукас — его опора во всем, что касается безопасности. — Я просмотрел записи с видеокамер, господин Чон. — И что там? — Письмо положили под двери. Это был мальчик лет тринадцати, его семья живет через пару домов от вас. С ним уже пообщались, он сказал, что письмо отдала ему высокая темноволосая женщина. — Лукас неосознанно хмурит брови, — эта дама попросила положить письмо у вашей двери и дала взамен пять тысяч вон. — Ясно, — печально вздыхает Хосок, — зацепок нет. — Пока что нет, господин Чон, — соглашается Лукас. Он все еще излучает поразительную невозмутимость, — но у меня есть предположение. Помните ваш первый курс? — Хотелось бы забыть, но да, — горько усмехается Хосок. — Это может быть кто-то из тех ребят. — Не думаю, Лукас, — Хосок задумчиво смотрит в окно и добавляет, — многих из них уже нет в живых, а кому повезло не сдохнуть, давно в тюрьме. — Если бы вы назвали имена, я мог бы проверить. — Не стоит тратить на это время, — незамедлительно ответствует Чон, — по поводу покупателя арт-кафе на Итэвоне все также глухо? — Нет, кое что удалось узнать, — говорит Лукас, он скрещивает ноги и откидывает одну руку на спинку дивана. — Покупатель родом из Сеула, но некоторое время жил и работал в Китае. Его имя мне так и не удалось узнать, но источники говорят, что он занимается перекупкой и его бизнес в Китае достаточно успешен. Также, есть предположение, что он занимается наркоторговлей, но доказательств тому нет. — Я тебя понял, Лукас. Если будет что-то еще, ты знаешь мой номер. — Наизусть, господин Чон, — улыбается Лукас, поднимаясь с дивана.***
То, что пойти в университет после ночной гулянки была не самая лучшая идея, Тэхен понял примерно на пятой минуте первой пары, когда где-то между приветствием преподавателя и оглашением темы лекции почувствовал, что засыпает. В итоге, вместо усвоения знаний, в Тэхене всю пару крутилась лишь одна мысль — как бы не отключиться прямо здесь под монотонный голос профессора. С горем пополам досидев пару, Тэхен устало плетется в студенческий парк, ставит на столик стаканчик кофе и плюхается на скамью, сложив руки на рюкзак и уложив на них голову. Когда он засыпает и сколько проходит времени Тэхен не осознает, он мирно посапывает, когда к его столу подходят, посмеиваясь, и легонько трясут за плечо. — Ты чего тут спишь посреди бела дня? — смеется Юнги, подсаживаясь к младшему. Он стягивает с себя кожанку и надевает на Тэхена. На том теплый свитер под горло, но это помогает не особо, худые тэхеновы плечи все равно подрагивают от ветра. Юнги думает, что скоро делиться с Тэхеном одеждой войдет в привычку. И ему чрезвычайно нравится эта мысль. Как же хочется спрятать его от всех и всего, от целого мира, от несправедливости и жестокости в нем. Чтобы он прятал свои длинные пальцы в миновых ладонях, чтобы укрывать его спину шерстяными кардиганами и чтобы никому. Совсем никому. Тэхен приходит в себя не сразу. Он сонно трет ладошками глаза, приглаживает волосы, которые из-за ветра превратились в настоящее гнездо и только потом хрипло выдавливает «привет, спасибо». — А ты-то что здесь делаешь? За Чонгуком приехал? — спрашивает через пару секунд Тэхен, кутаясь в черную кожанку и незаметно вдыхая аромат, исходящий от нее. Хоть Тэхен далеко не парфюмер, духи Юнги не перепутал бы ни с чем. Он улыбается уголком губ, когда аромат кофе и кардамона смешивается с воздухом. И ему страшно. От того урагана чувств, который переворачивает в нем мир. От той лавины ощущений, которые накрывают, когда Юнги рядом. И еще более страшно от тех, которые заполняют каждую клетку мозга, когда его нет. Тэхен закусывает губы, когда смотрит в карие глаза напротив. Потому что в них искренность, такая сумасшедшая нежность, которая отчего-то разливается по тэхенову телу теплыми волнами. И согревает вовсе не куртка на его плечах, согревает взгляд этих невероятных глаз. — За тобой приехал, — слегка смущенно произносит Юнги. Такой Тэхен умиляет бесконечно. Не понимающий, что происходит, сонный, растрепанный. И отчего-то такой родной. Юнги смотрит на его руки и не может объяснить себе, почему так хочется их согреть. В какой-то момент Тэхен стал для него бесконечностью. Юнги нравится думать, что Тэхен бесконечен в его мыслях. В его тонких руках — все узлы времени, разросшиеся паутиной в миновой голове. Юнги смотрит в миндальные глаза и видит в них свое вчера, сегодня и свое через неделю. Юнги хочет видеть в Тэхене свое через год и десять жизней спустя. В древних санскритских легендах говорится о любви, предопределенной кармой, о существовании связи между душами, которым суждено встретиться, соприкоснуться и найти упоение друг в друге. Согласно легендам, своего человека узнаешь мгновенно, потому что твоя любовь к нему сквозит в каждом его жесте, каждой мысли, каждом движении, каждом звуке и каждом чувстве, светящемся в его глазах. Ты узнаешь его по крыльям, невидимым для других, а еще по тому, что страсть к нему убивает все другие желания. Невидимые крылья Тэхена — белые. Белые и не тронутые грехом и пороками. И лишь минова страсть бросает на них тень, его бешеная жажда близости, его удивительная привязанность. Об этих чувствах хочется кричать во все горло, чтобы весь город слышал этот крик, весь мир знал о ней — этой фатальной любви, которая убивает и исцеляет, которая передается воздушно-капельным путем Тэхену и плещется не только в Юнги, но и в миндальных глазах. И от страха выплеснуть ее наружу, делает их печальными. — У меня еще две пары, — оповещает Ким, заглянув в расписание на телефоне. Юнги на секунду задумывается, потом поднимает глаза на Тэхена, коварно улыбается и, схватив его рюкзак, убегает с криком «нет учебников — нет пар». — Эй, — возмущенно пищит Тэхен, — а ну отдай, — он срывается за хёном и, натягивая кожанку по пути, бежит через газон, совершенно не обращая внимания на взгляды со стороны отдыхающих за столами студентов. — Я был в школьной команде по легкой атлетике, далеко не убежишь, — кричит Тэхен, почти настигая старшего. Он догоняет его уже у самой машины. Юнги тянется открыть водительские двери, но Тэхен резко разворачивает его за плечо, припечатывая тем самым к машине. — Догнал, — шепчет Тэхен. У него колотится сердце, взгляд устремлен в темные глаза напротив, а руки все еще сжимают хёновы плечи. По его белым крыльям расползаются черные ленты вожделения и страсти. Они искрятся в светло-карих глазах, ведь скрывать это становится куда труднее с каждой новой встречей, с каждым вдохом пряного аромата его кожи. — Догнал, — соглашается Юнги, улыбаясь довольно и радостно. Юнги кажется, что если Тэхен продлит касание хотя бы на минуту, мир для него станет чуточку ярче. — Поехали со мной, — просит Юнги. Он отдает Тэхену рюкзак, показывая, что решение за ним, но Ким одаривает такой теплой улыбкой, что у Юнги толпой проносятся по коже мурашки. Юнги больше не сомневается, что Тэхен поедет. Конечно, он поедет. Ведь только с Юнги Тэхен чувствует себя по настоящему живым. Даже несмотря на страх перед его синим зверем, он поедет, позволит застегнуть на себе ремень безопасности, положить теплую ладонь на колено с доброй улыбкой, в которой отчетливо читается «не бойся, я рядом» и, конечно, поедет. — Если меня исключат, то сам будешь объясняться перед бабулей, — говорит вслух Тэхен, обходя синий кваттро и открывая пассажирские двери. Юнги усмехается. Обязательно, говорит он про себя. Через пятнадцать минут Мин тормозит у большого здания с белыми стенами и кучей вывесок, гласящих о концертах и разнообразных выступлениях. Юнги осматривает здание с улыбкой на лице. — Это моя музыкальная школа, я ходил сюда на фортепиано, — рассказывает Юнги. Тэхен многозначительно кивает, рассматривая здание. Они выходят из машины и направляются к входу. — Зачем мы здесь? — спрашивает Ким, когда они заходят в холл. Там их встречает приветливая пожилая женщина. — Сейчас, подожди здесь минуту, — говорит Юнги и отходит к женщине. Тэхен кивает и шагает к стене с фотографиями. Здесь так много снимков, и совсем маленькие детишки, и взрослые, вроде Юнги. Тэхен на самом деле ищет фото лишь одного человека, скользя по снимкам взглядом, но его нигде не видно. — Пойдем, Тэ, — зовет Юнги, и Тэхен покорно следует за ним. Они поднимаются на второй этаж и заходят в актовый зал. Юнги ведет Тэхена к роялю. Он огромный, молочно-белый и абсолютно шикарный. Тэхен еще до того, как Юнги садится за инструмент, представляет его, мягко касающимся клавиш. Юнги идет это сочетание: изысканности огромного концертного зала и нежности фортепиано. Он играет Тэхену мелодию слез Бетховена. Тэхену и правда хочется плакать. От осознания. Юнги не смотрит на него, он увлечен игрой, но Тэхен этому даже рад. Он быстро стирает слезу со щеки и всеми силами сдерживает себя, чтобы не заключить его в объятья прямо здесь, прямо в эту секунду, без стыда и смущения, наплевав на то, что в любую секунду может кто-то войти. Пальцы Юнги любовно касаются черно-белых клавиш, и крылья Тэхена становятся такими же черно-белыми. Медленно. Ему хочется плакать от осознания того, что он хочет, чтобы Юнги также любовно касался его. Он не может оторвать взгляд. И каждый новый вздох дается Тэхену с трудом. Его душит это осознание, ведь все необъяснимое так пугает. Особенно, если это любовь. — Я не играл никому, кроме семьи и преподавателей, — признается Юнги. Тэхен, засунув руки в карманы, слушает молча. Лишь губы почему-то сами расплываются в нежной улыбке, когда он гладит взглядом длинные миновы пальцы. Мелодия оживает под ними. Живая и печальная, она пробирается в каждую клетку тэхенова тела. Он вспоминает, как мама играла ему и по щеке медленно стекает слеза. — Можно? — спрашивает Тэхен, когда Юнги заканчивает симфонию. Юнги утвердительно кивает, подвигается, и Тэхен садится рядом. Он касается длинными пальцами клавиш, и Юнги поражает нежность струящейся мелодии. Он не может отвести взгляда от тэхеновых блестящих глаз. 𝘵𝘩𝘦 𝘨𝘳𝘦𝘺-𝘭𝘪𝘵 𝘴𝘵𝘳𝘦𝘦𝘵𝘴' 𝘴𝘰𝘶𝘯𝘥𝘴 𝘵𝘩𝘢𝘵 𝘸𝘦𝘳𝘦 𝘴𝘰 𝘤𝘰𝘭𝘥 𝘪 𝘥𝘳𝘢𝘸 𝘪𝘯 𝘢 𝘣𝘳𝘦𝘢𝘵𝘩 𝘢𝘯𝘥 𝘬𝘯𝘰𝘤𝘬 𝘢𝘵 𝘺𝘰𝘶𝘳 𝘥𝘰𝘰𝘳 Тэхен поет, и голос его эхом звучит в пустом зале, густой, низкий, пробирающий. Юнги убирает руки от клавиш и безмолвно слушает, как слова песни срываются с уст Тэхена. 𝘵𝘰𝘯𝘪𝘨𝘩𝘵 𝘪𝘧 𝘐 𝘵𝘰𝘶𝘤𝘩 𝘮𝘺 𝘩𝘢𝘯𝘥 𝘢𝘨𝘢𝘪𝘯𝘴𝘵 𝘺𝘰𝘶𝘳𝘴 𝘤𝘢𝘯 𝘺𝘰𝘶 𝘩𝘰𝘭𝘥 𝘵𝘩𝘢𝘵 𝘩𝘢𝘯𝘥? У Юнги мурашки. Да, отвечает он мысленно. Была бы его воля, он никогда не отпускал бы тэхенову ладонь. Когда Тэхен заканчивает песню трогательным вибрато, Юнги сжимает челюсти и напрягается всем телом. Что же ты делаешь со мной, Ким Тэхен? — Папа любил эту песню, — тихонько говорит младший, — мама часто играла ее ему, — он тупит взгляд в пол и разглядывает свои пальцы, не в силе поднять глаз. Юнги берет его за подбородок и, слегка приблизившись, шепчет: — Тэ, ты невероятный, — из уст Юнги это звучит, словно ода. Он не может оторвать взгляда от тэхеновой совершенной красоты. Он смотрит в его глаза и с каждым мгновением дышать становится труднее. Грудь сдавило тисками. Юнги решается. Он совсем не из робкого десятка, но вдруг ловит себя на мысли, что если Тэхен отстранится, то это размажет его сердце по этим самым клавишам, которых еще минуту назад касались тэхеновы пальцы. Юнги робко тянется к нему, желая прикоснуться губами, но тот опускает голову. — Хён, я.. — у него не хватает сил продолжить. Юнги застывает в полнейшем ступоре в секунде от тэхеновых губ. Лишь спустя минуту он решается заговорить: — Нам уже пора, — растерянно улыбается Юнги, закрывая крышку рояля, — я договорился только о десяти минутах здесь. Он врет. Администратор школы любит его всей душой и разрешила сидеть, сколько душе будет угодно. Но Тэхену оказалось не угодно, поэтому миновой душе тоже. Ему больно. Он несмело заглядывает в смущенные глаза напротив и делает глубокий вдох, закрывая крышку рояля. Чтобы ворваться в его жизнь и оставить после себя неизгладимое впечатление, непревзойденное послевкусие Тэхену понадобилось всего два вечера, четыре взгляда глаза в глаза и одна улыбка. Он заменил собой все, стал нужен до паники, до сумасшествия необходим. Чтобы разломать его сердце на две пульсирующие в агонии половины — одна секунда. Та, которая оставалась между их губами, между безмолвно-просящими черными глазами и испуганными миндальными. Когда мужчины выходят из здания школы, никто не роняет ни слова. Они молча шагают к машине и лишь после того, как Мин, сняв авто с сигналки, собирается сесть на водительское, Тэхен, пряча пунцовые уши, негромко говорит: — Я лучше пешком. — Да зачем, — отвечает Мин, — я подвезу. — Я хотел зайти к бабуле на работу, — виновато улыбается Тэхен. — Ну, давай к бабушке подвезу. — Тут недалеко, — стыдливо тупит взгляд Тэхен, и Юнги сдается. Он натягивает улыбку, одаривает — уничтожает — ею Тэхена и садится в авто. — Напиши, как будешь дома, чтобы я знал, что у тебя все в порядке, — говорит Юнги, всеми силами сдерживая рвущийся из груди вопрос «почему, Тэхен? Неужели мне все показалось?». — Конечно, хён, — улыбается Ким и, разворачивается, чтобы уйти. Он совсем забывает про рюкзак, мирно покоившийся на заднем сидении ауди. А Юнги, закрыв за собой двери, еще долго глядит ему вслед с нечитаемым взглядом, пока Тэхен не скрывается за поворотом. Он зло бьет по рулю и рычит, ударяясь лбом о свою согнутую в локте руку. Юнги закрывает глаза и еще раз прокручивает в голове этот момент. Что он сделал не так? Чем оттолкнул? Говорят, то, во что веришь, становится твоим миром. Юнги искренне верил в их с Тэхеном химию. И она, как бы парадоксально это не было, стала для него миром. Тэхен завладел миновым сердцем, сейчас отрицать это глупо. Юнги не дурак, он понимает, что влип в Тэхена по самые вены, безнадежно и, к сожалению или счастью, безвозвратно. Но, видимо, Тэхен не разделил этих чувств. Однажды герой любимого минового сериала сказал: «сложно верить во что-то и так обмануться». Тогда Юнги не разделил его мнения, но сейчас эта фраза будто ошпарила его кипятком. Да, трудно. Теперь Юнги знает это не на словах. Любить Тэхена оказалось больнее, чем он представлял. Но, к несчастью или наоборот, ни на каплю менее прекрасно. 𝘪𝘵 𝘸𝘰𝘶𝘭𝘥 𝘩𝘢𝘷𝘦 𝘩𝘶𝘳𝘵 𝘪𝘵 𝘸𝘰𝘶𝘭𝘥 𝘩𝘢𝘷𝘦 𝘣𝘦𝘦𝘯 𝘴𝘰 𝘵𝘪𝘳𝘪𝘯𝘨 𝘣𝘦𝘤𝘢𝘶𝘴𝘦 𝘐 𝘳𝘢𝘯 𝘵𝘰𝘸𝘢𝘳𝘥𝘴 𝘵𝘩𝘦 𝘦𝘯𝘥𝘭𝘦𝘴𝘴 𝘭𝘪𝘨𝘩𝘵 А свет обратился тьмой. и теперь черной дырой зияет в груди