party boys never cry

sweetred приезжай ко мне Чонгук отлипает от тетради, кидает короткий взгляд на профессора и лениво тянется к мобильному. Пятница — день предвкушения и тусовок, этот день, в понимании Чонгука, совершенно не вяжется с просиживанием штанов на паре. Особенно, если штаны были куплены в Париже и просто созданы покорять. Чонгук смотрит на экран телефона и на секунду забывает, как дышать. Ему пришло сообщение в Какао. Чимин зовет к себе. В голове Чона — паника. Что отвечать? Чтобы и не показалось, что он от этого предложения мысленно улетел до экзосферы — хотя он бесспорно это и сделал — и чтобы не показаться слишком равнодушным. Чон с пару минут выжидает и невозмутимо печатает ответ. jkyourdream я на паре Ответное сообщение приходит практически сразу же. sweetred пожалуйста В груди отчего-то неприятно сводит. В голове Чонгука это «пожалуйста» звучит жалобно. Так, будто Чимину нужна помощь. Он смотрит на время, до конца пары пятнадцать минут. Он даже не сомневается идти ли, как только профессор прощается с аудиторией, Чонгук, напечатав ответное «вышли адрес», сбегает по лестнице вниз, по ходу натягивая шерстяной кардиган и закидывая на плечо рюкзак. Он оказывается у дома Чимина спустя полчаса. Чон решительно нажимает на кнопку на сенсорном табло и ждет. Он теребит пальцами по гладкому экрану смартфона, оглядывается вокруг — заметно нервничает — и всеми силами пытается унять дрожь в теле. — Привет, — Чонгук, отвернувшийся рассмотреть окрестности, поворачивается на голос. Чимин стоит в легкой, полностью расстегнутой рубашке и свободных шортах. Чонгук отмечает его рельефные ноги и торс. Но выглядит Чимин подавленным: его красивые пепельные пряди образовали гнездо, так, будто он только что проснулся; под глазами залегли мешки. Он совсем не улыбается — это отдается в сердечке особой тоской — и устало гладит себя по затылку. — Привет, — выдыхает Чонгук. Видеть светскую красавицу в таком состоянии непривычно и отчего-то больно. — Проходи, — безэмоционально приглашает Пак. Он не дожидается, пока Чонгук что-либо ответит, сразу проходит вглубь дома. Чон следует за ним безмолвно. Лишь когда они поднимаются наверх в комнату Чимина и он обессилено валится на незастеленную кровать, Чонгук решается спросить: — У тебя что-то случилось? — Случилось, — на лице Чимина расползается вымученная улыбка, — я влюбился, Гуки. Сердце пропускает удар. Чимин говорит так, словно это безысходность. И Чонгуку от этого не по себе. Хотя, чего скрывать, это она и есть. — Даже в груди болит, — Чимин, морщась, трет грудную клетку, а Чон вдруг обращает внимание на подоконник, на котором раскиданы зеленые таблетки. Чонгук подсаживается к Чимину и смотрит в теперь карие глаза. Раньше он никогда не видел какие они, настоящие. Они красивые. Чиминовы карие глаза красивые, даже несмотря на то, что взгляд в них пьяный и далекий, а зрачки заметно расширены. — Ты под кайфом? — почти шепотом спрашивает Чонгук. Он чувствует, как дрожат чиминовы пальцы, но сам Пак, кажется, этого не замечает. Он как-то диковато улыбается и тяжело дышит. Да, он под кайфом. У кайфа этого шоколадная челка на глаза спадает, взгляд встревоженный и рубашка красивая, голубая — подходит ему безупречно. — Ты такой красивый, Чонгук, — лепечет Пак. Он тянется к чонгуковой щеке и легонько гладит трясущейся рукой, — пойдем на пляж? Сегодня так солнечно. Чон хмурит брови, невольно устремляя взор в окно. Еще утром обещали дождь, и небо за стеклом серое и затянутое тучами. Улыбка не пропадает с чиминова лица. Он вдруг приподнимается и обвивает шею Чонгука. — Гуки, — этот хриплый шепот — мороз по коже. Чонгук чувствует что-то влажное на коже и лишь через пару секунд осознает, что это слезы, — я так хочу тебя. Мне так страшно от этого. — Чимин-а, — вторит Чонгук, взяв лицо Пака в ладони, вглядывается в блестящие карие глаза, и сердце его колотится так быстро, что в груди покалывает, — приди в себя. Чимин не может. Не может прийти в себя. С того самого гребаного вечера, когда его взгляд впервые черкнул по чонгукову лицу. Когда впервые чоновы губы впрыснули яд в его тело, с тех пор оно жаждет этого фантастического мальчика до безумства. Чимин не чувствует ни головокружения, которое, встань он с кровати, точно свалило бы с ног (но он бы, конечно, подумал, что это все пьянящий аромат, исходящий от Чонгука), ни тошноты, которую объяснил бы себе тем, что бабочки устроили в животе настоящую вечеринку, как только Чонгук переступил порог этого дома. Чимин не чувствует ничего, кроме дикого, пугающего желания нагнуть этого невероятного мужчину перед собой. В груди все еще болит — наверняка оттого, что сердце отчаянно просится в теплые чонгуковы руки. Чимин хочет повести младшего на свое любимое место, отлюбить его на золотом песке родного пляжа, на котором никогда нет людей. Он хочет гладить его бронзовую кожу, коснуться губами каждого миллиметра. Он хочет его. И это желание панической волной разливается по телу. — Гукки, спасибо, что приехал ко мне, — Чон сглатывает. Он смотрит в чиминовы глаза и ему страшно от этого взгляда, — я знал, что тебе понравится в Пусане. — Чиминни, мы в Сеуле, какой Пусан? — хмурится Чонгук, но Пак на это лишь смеется. Заливисто, громко, пугающе, — ты бредишь, — констатирует Чон. Да, Чимин бредит. Еще с того вечера, когда Чонгук, словно с издевкой, пожелал «спокойной ночи». Какое спокойствие, хочет спросить Чимин, с тех пор он утратил его, каждая ночь — яркий взрыв неистового желания, которое приходится душить. Какое же здесь спокойствие. Чонгук стал паковым сумасшествием. Эта пылающая в Чимине любовь раздробилась на сны, где он есть и реальность, в которой его слишком часто нету. А в такой реальности невозможно долго оставаться здравомыслящим. — Ты горишь, Чимин, — Чонгук касается лба ладонью, зачесывает пепельные пряди назад, чтобы в глаза не спадали, а Чимин не может думать ни о чем другом, только о нем. Ведь Чонгук прав. Тысячу раз прав. Чимин горит. Горит им. И сейчас, когда серых линз, успевших стать его металлической броней — нет, это слишком видно. Чимин тянется к Чонгуку, судорожно вцепляется в него, словно его только что до смерти напугало какое-то чудовище (или внезапное осознание, что Чонгук в любой момент может встать и уйти). Он целует его. Целует лихорадочно, жадно. Пак хаотично водит дрожащими пальцами по чонгуковой спине, затылку, волосам, плечам. Его накрывает вожделением, накрывает диким страхом. Пак кусает чонгуковы губы, совсем не обращая внимания, как младший вскрикивает от боли. Он целует, целует, целует.. Задыхается в нем. Чимин задыхается в Чонгуке, каждая клетка наполняется им. Это яд. Но Чимин готов умереть, лишь бы не останавливаться. — Чимин-а, сколько ты принял, скажи мне, сколько? — Чонгук наконец-то отстраняется, отпихивая старшего, уже начавшего стягивать с Чонгука одежду. Но нет, чоновы попытки бессмысленны. До Чимина не достучаться. Он охвачен огнем, а через неистовствующее пламя трудно пробраться. — Гуки, тут так жарко, — Чимин скидывает с себя руки младшего и встает с постели. Он, шатаясь, плетется к выходу из комнаты, по пути стягивая с себя рубашку. Чонгук сидит на кровати. Его сковывает страхом и непониманием. Он никогда раньше не видел кого-то под действием веществ. И сейчас чувство тревоги, бушующее внутри, напрочь выбивает здравые мысли. И только когда Чимин скрывается за дверью, Чонгук тянется в карман за телефоном и набирает контакт, коротко подписанный «Ю». Чон поднимается с места и шагает за Чимином. В трубке слышатся протяжные гудки и каждый пульсацией отдается в висках, разъедающим страхом в животе. — Чонгуки.. — хрипит Пак. Чон находит его в ванной рядом с комнатой. Он склонился над унитазом и, обхватив себя руками, стонет. Его не тошнит. Он просто судорожно трет предплечья, стоя на коленях, и зовет Чонгука. — Гуки, мне нехорошо, — еле выдавливает Чимин. Он валится на пол, по его щекам снова текут слезы. Чонгука прошибает страхом. Ему внезапно стало безумно холодно. — Алло, — Чонгук мысленно рассыпается в благодарностях за то, что Ю ответил на звонок, — это кто? — Кихен, это Чонгук, послушай.. — Ты чего мне звонишь? Откуда у тебя номер мой вообще? — перебивает Ю. — Прошу, не клади трубку, мне нужна помощь. Чимин.. — Что с ним? — голос Ю вмиг становится мрачным и серьезным. А Чонгук ловит себя на мысли, что не знает, что ему ответить. Потому что не знает, что с Чимином. Он стонет, качаясь по полу, но еще пару минут назад раздевал Чонгука и хотел секса. А сейчас хаотично хватается за белый кафель, который никак не может схватить руками, сжимает челюсти, так, что на лице желваки играют, и бормочет о том, что в груди болит. — Я.. Я не знаю, Кихен, он принял что-то и.. Ю не дожидается, пока Чонгук закончит, он слышит, как тот растерян и напуган, поэтому, перебив, строго велит: — Влей в него хотя бы пару стаканов воды, я сейчас приеду, — Чонгук слышит шум от проезжающих машин, значит Кихен приедет скоро, — ты видел, что он принял? — Нет, но у него в комнате лежат какие-то таблетки, зеленые такие, круглые, — бормочет Чонгук. — Сука, — рычит в трубку Кихен, — дай ему воды, я еду. Кихен скидывает вызов, а Чонгук садится перед Чимином на колени и убирает челку тому с лица. — Сейчас, подожди немножко, — шепчет Чонгук. Он совсем не замечает, как из глаз брызгают слезы. Он гладит Чимина, держит за руку, а тот спазматически дергается на полу, хватаясь руками то за живот, то за чонгуковы колени и руки. — Не бросай меня, Гуки, — мямлит Чимин, — сейчас я полежу немного и пойдем плавать. Я покатаю тебя на яхте, — Чимин пытается улыбаться, но выходит что-то нервное и конвульсивное. — Я сейчас, сейчас приду, ты только не спи, я сейчас приду, — заикается Чонгук. Он подрывается, пытаясь не обращать внимания на вцепляющегося в него Чимина. — Пожалуйста, Гуки, не уходи от меня, пожалуйста, — мычит Чимин. Чонгук летит на кухню, набирает воду и пулей несется назад к старшему. Когда он снова опускается на колени, Чимин уже лежит без сознания. Чонгук, нервно вытирая слезы, набирает номер скорой. Он называет адрес и откидывает телефон в сторону — тот с грохотом ударяется о кафель. — Пожалуйста, пожалуйста, Чимин-а, — рыдает Чонгук, — открой глаза. Открой, — его голос срывается на крик, — я же так люблю тебя. Я всегда буду с тобой, слышишь, ты мне нужен, Чимин-а, прошу, прошу, открой глаза. За громкими всхлипываниями, Чон совсем не замечает, как в ванную комнату залетает встревоженный Кихен. Он оттягивает его, прижавшегося к горячему телу, и падает на колени перед Паком. Он бьет его по щекам, трет уши, пока Чонгук заходится в рыданиях в углу. — Нижний ящик, вытащи нашатырный спирт, — холодно приказывает Ю. Его голос практически спокоен. Он отбрасывает эмоции, сосредотачиваясь на том, чтобы помочь, — скорую вызвал? Чонгук передает бутылек Кихену и лихорадочно мотает головой. Кихен льет спирт на рукав свитшота и подносит к носу Чимина. Тот ворочается и наконец открывает глаза. — Гуки.. — хрипло тянет Чимин. — Дай воду, — велит Кихен. Чонгук повинуется молниеносно. Кихен подносит стакан к губам Чимина, но тот отворачивается, морщась. — Не хочу, — мычит он. — Пей, блять, — кричит Ю, — а не то силой залью. Как ни странно, но Чимин слушается. Он покорно, придерживаемый Кихеном, пьет воду. Чонгук замечает, что Пак весь потный, его руки все еще дрожат. — Помоги, — отвлекает Кихен. Чонгук берет Чимина, и они вдвоем подтягивают его к ванне. — Не смотри, — приказывает Кихен, держа Чимина одной рукой, а другую поднося под воду в кране. Чонгук не отворачивается. Кихен сует два пальца Чимину в рот. Тот морщится и пытается отодвинуться, но Кихен держит крепко. Чонгук слышит, как Пак кряхтит и кашляет, и все-таки выходит из комнаты. Он заходит в спальню, прислоняется к стене и медленно сползает вниз, закрывая рот двумя руками, чтобы никто не слышал его всхлипов. Он слышит, как Чимина рвет, ведь ванная находится по соседству со спальней, и сильно жмурит глаза, сложив руки на коленях и спрятав в них голову. Он убеждает себя, что Кихен сможет его спасти, что скорая сейчас приедет, что Чимину скоро станет лучше. Будто в бреду, он поднимается и подходит к окну. Сгребает все пакетики, раскиданные по подоконнику и прочь выкидывает из окна. Они падают в небольшой бассейн, на который открывается вид из окна, и красят воду зелеными точками. Как приезжает скорая, Чонгук не слышит. Все, словно в тумане. Он приходит в себя лишь после того, как кихенова рука опускается ему на плечо. — Скорая приехала, я поеду с ним, — говорит он, а взгляд Чонгука опускается на покрасневшие костяшки его правой руки, — останься здесь. Хосок скоро приедет, поставите дом на сигнализацию, и он отвезет тебя домой. Чонгук кивает механически. Он практически не слышит Ю. В голове — шум, глаза болят из-за слез. Они выходят из комнаты, идут в холл. Чимин уже в карете скорой, над ним нависли двое врачей. Кихен хлопает Чонгука по плечу и залезает в машину. — Дождись Хосока, — велит он перед тем, как закрываются двери. Чонгук смотрит вслед карете скорой помощи, пока она не скрывается из виду. Его сердце разрывается. Перед глазами непроизвольно мелькают картинки, он все еще чувствует, как чиминовы поцелуи горят на губах. Меж ребер жжет. Он рисует перед глазами огоньки в карих глазах, наглую чиминову улыбку и медленно тлеющий костер. Издалека слышится рев мотора, а через пару минут показывается зеленый мерседес.

***

— Может, поспишь все-таки? — ладонь Хосока мягко ложится на чонгуково плечо. С того дня, как Чимина забрала скорая, прошло три дня. Хосок договорился со знакомым врачом, чтобы Чимина перевели в частную клинику, где он сможет пройти курс реабилитации. Пак не отказался от терапии. С тех пор, как Чимина перевели, Чонгук все время был здесь. К Чимину он не заходил, лишь смотрел печально через незашторенное окно. И как бы его не уговаривали поесть и поспать, сидел рядом с палатой и днем и ночью, отнекиваясь. — Я в порядке, — хрипит Чонгук. Его немного подергивает от количества выпитого кофе, глаза — совсем красные, он нервно натягивает молочный кардиган, заботливо принесенный Тэхеном вчера, и кутается в него. Несмотря на то, что кардиган уже столько времени у Тэхена, шерстяные нитки все равно сохранили пряный запах хёновых духов. — Ладно, пойду найду Джинёна, узнаю, когда Чимин сможет начать курс терапии, — Хосок глубоко вздыхает, глядя на Чонгука, и уходит. Чон садится на скамью у чиминовой палаты и закрывает лицо руками. Почему так страшно зайти к нему? Увидеть его? Хосок, Юнги и подключившийся Тэхен твердят Чонгуку, что ему нужно поспать, но Чонгук спать не хочет. Он не может. Ему каждый раз, не успей он прикрыть глаза, снится одно и тоже — отдающийся морозом по коже кашель, судороги и чиминово «не уходи от меня». Он кусает и без того обкусанные в кровь губы и поднимается с места. Чимин спит — Чонгук видит его мерно вздымающуюся грудь, закрытые глаза и проводки, подсоединенные к изгибу локтя. Чон сглатывает и как можно тише тянет на себя двери. Он медленно подходит к Чимину и садится на краешек кровати. Слова застревают в горле. Он так много хочет сказать. На самом деле, Чонгуку кричать хочется, но почему-то в горле — тугой комок сейчас, и вместо крика получается лишь хриплый шепот. — Я куплю все магнолии в этом мире и подарю тебе, — шепчет Чонгук, — только не оставляй меня. Чимин предсказуемо молчит. Эти белые стены больничной палаты, бледные сухие губы, капельницы и мониторы за спиной так не сочетаются с ним, так ему не идут. Чимину идет улыбка уголком губ, мокрые от дождя волосы и нежно-лиловые магнолии. Ему идут красные бархатные костюмы, чонгуковы поцелуи и лунный свет, мерцающий в красивых глазах. А это все не идет. Совсем. — Чимин-а, — тянет Чонгук. Он несмело касается мизинчиком неподвижной руки, ведет пальцем от изгиба локтя до запястья. Он поджимает губы, кусает с внутренней стороны, и горячая слеза медленно сползает по щеке, падая на ладонь. — Я так люблю тебя, — выдыхает Чонгук, — если бы ты только знал. В ответ — ожидаемая тишина. За спиной Чимина, там, за окном, люди улыбаются друг другу, пациенты, к которым пришли близкие, чтобы поддержать, о чем-то болтают в парке, на который открывается вид. А еще дальше, там, за забором, кипит жизнь, люди суетятся, куда-то спешат, что-то делают, наверняка считая это чрезвычайно важным. Там Гриндевальд так само тонет в оглушающем техно и зеленом неоне. Там Юнги хён любит Тэхена, Хосок занимается супер неотложными делами, Намджун ездит по городам, делясь с поклонниками своей музыкой. И кажется, что лишь для Чонгука вся эта бурлящая жизнь в один момент остановилась. Будто газ на плите выключили. Чимин за все это время был в сознании от силы часов пять, и все остальные шестьдесят семь для Чонгука тянулись изводящей вечностью. Именно той, в которой дышать не хочется, в которой больно и херово до ужаса просто. Ведь когда Чимин не живет — Чонгук не живет тоже. — Чонгук, — хёнов голос в дверном проеме кажется оглушающе громким. Он поворачивается, приветственно кивает, еще раз кидает взгляд на спящего и выходит из палаты. — Сколько еще ты думаешь быть здесь? Я же просил, езжай домой, о Чимине здесь позаботятся, — Юнги старается не выдавать волнения и раздражения в голосе, но получается не очень. Эта ситуация и его подкосила. С тех пор, как он поцеловал Тэхена, они практически не виделись. На следующий день у Чимина случилась передозировка, а последующие два — Юнги с работы сразу ехал к нему в больницу, чтобы проведать, а заодно и вразумить брата. — Сколько нужно, столько и буду, — шипит Чонгук. — Чон Чонгук, — Юнги непроизвольно включает режим грозного отца, — ты немедленно поедешь домой, а завтра пойдешь в университет и не будешь больше сюда ездить. Ты меня услышал? Чонгука тошнит от этого притворного спокойствия. Ему кажется, что не будь они в коридоре больницы, Юнги накричал бы и даже запер в квартире, если бы понадобилось. Он очень испугался за Чонгука, младший это понимает, ведь, увидев его безучастный взгляд, красные заплаканные глаза и услышав одну лихорадочно повторяющуюся просьбу «отвезите к Чимину», его самого охватил бешеный страх. А потом были долгие разговоры и расспросы, не принимал ли Чонгук чего, брат грозился отвести сдавать анализы. Было много криков, много слез, угроз и просьб. Но Чонгук не уступил даже тогда. И как только хён уехал на работу, сразу же рванул в клинику. — Я никуда не уйду. Я нужен ему, — цедит Чон. — Он проспит до завтрашнего утра, ты и сегодня ночевать тут собрался? — Собрался. А если тебе на него плевать, то проваливай, без тебя хуево, — выплевывает младший. Юнги хватает Чонгука за локоть и сильно встряхивает. В его глазах пылает гнев. В действительности это лишь охватывающий страх за мелкого братишку, но им обоим кажется иначе. — Быстро, блять, собрался и пошел в машину. Чонгук вырывается сразу же. — Не устраивай хоть здесь сцен, — рычит младший. За эти дни он вдруг резко повзрослел и теперь ему совсем не страшно дать отпор брату. Их перепалку останавливает Хосок, пристыдив за поднятый шум в стенах клиники. — Гуки, Юнги прав, Чимин все равно будет отдыхать до самого утра, давай ты поедешь домой сейчас, а утром я заберу тебя и сразу поедем к нему? — предлагает Хосок, мудро положив руку Юнги на спину, якобы сдерживая. — Мы решили, что он не будет больше видеться с Чимином, Хосок-а, — встревает Юнги. — Нихрена мы не решили, — злится Чонгук. Он приближается к брату вплотную, но тот все еще стоит на месте, сдерживаемый Хосоком, — это ты сам с собой что-то решил, — плюется младший и поворачивается к старшему Чону, — в восемь. Я буду ждать тебя в восемь, Хосок-хён. Старший Чон утвердительно кивает, и они с Юнги провожают младшего взглядом. — Блять, — выдыхает Юнги, присаживаясь на скамью. — Перестань доебывать его на счет Чимина, ты же видишь, что он влюбился, как тот суслик, — говорит Хосок, положив руку на миново колено. Тот складывает вместе ладони подушечками пальцев и упирается в них губами. — А если он тоже решит попробовать? Если его не спасут, Хосок-а? — обессилено хрипит Мин, — я не переживу, если с ним что-то случится. — Чимин пройдет реабилитацию и бросит. Он давно хотел, это все Кихен его соблазнял на хуйню эту порошковую, — парирует Хосок, — а с Чонгуком он возьмется за голову, вот увидишь. Он сохнет по мелкому также сильно, как и тот по нему. — Да мне похуй, по кому он сохнет. Они будут встречаться разве что через мой труп, — рычит Юнги. Он подрывается с места и фурией несется к выходу. Хосок лишь устало вздыхает.

***

Вечером, когда Юнги приезжает домой, он получает от Чонгука сообщение, что младший останется ночевать у Тэхена. Кто бы сомневался, думает Мин, дурак влюбленный. Юнги делает кофе и усаживается за стол. Он набирает кихенов номер. На самом деле, у него нет объяснения, почему именно ему, просто хочется с кем-то поговорить. — Привет, бро, — Кихен берет спустя полминуты. — Как ты? — спрашивает Юнги. У самого бы кто спросил, как он. — Херово, если честно, — признается Ю. Он не притворяется с Юнги, никогда, они на том этапе общения, когда секреты отпадают сами собой, — за своего переживаю очень. — Ты хоть раз в клинику приходил? — скептично спрашивает Мин. — Там постоянно ошивается твой братик, — язвит Кихен, — да и у меня есть кое какие неотложные дела, я завтра к нему собирался. — Хочешь, заеду? Во сколько ты думал поехать? — Утром, — отвечает Ю, — было бы круто, если бы заехал. — Хорошо, заскочу, — Юнги делает глоток кофе и ставит чашку на стол. Честно признаться, кусок в горло не лезет, а кофе Мин пьет так, для галочки разве что. — Прости, бро, нужно идти, — говорит Кихен и отключается. Юнги тяжело вздыхает. Он бездумно шагает в комнату Чонгука и ложится на его кровать. Какой же ты глупый, братец, говорит Юнги мысленно, я же как лучше для тебя хочу. Просыпается Мин от звонка в двери, когда на дворе уже глубокая ночь. Он подрывается на постели, дернувшись от вибрирующего от сообщений в кармане смартфона, и, сонно потирая глаза, смотрит в экран. Два часа ночи. Кого, мать его за ногу, притащило в такое время? Юнги лениво плетется к двери. Он и не заметил, как заснул, даже не удосужившись раздеться. Он нажимает на ручку двери и перед глазами вырисовывается максимально взбудораженный Хосок с какими-то бумажками в руках. — Просыпайся, красавица, хуйня дела, — Чон не ждет приглашения. Он уверенно прошествует внутрь, закрывает за собой двери и идет на кухню. Юнги, все еще находясь в полудреме, вымученно ползет за ним. — Какого хрена ты приперся, хён? Время видел? — Юнги, прислонившись к кухонному столу, сонно трет глаза и зевает. Хосок закатывает глаза и кидает на стол два конверта и какие-то фотографии. Он кивком указывает Юнги взглянуть. Тот без особой охоты берет сначала конверт. Он пустой, в нем ничего не лежит, Мин хмурит брови и откидывает его на кухонную тумбу. Он тащит со стола первую перевернутую фотографию и с минуту смотрит на надпись. Смысл написанного доходит до него не сразу. Он поплатится за то, что ты сделал. Красивым фигурным почерком. И его фото. — Что это за херня? — безэмоционально спрашивает Юнги. — Там еще одна, — указывает Хосок. Юнги тянется ко второму фото. На нем Чонгук, стоит, улыбаясь, на террасе. На нем белый халат, а сзади ресторан. — Это фотка малого с поездки в Париж. Он год назад туда с родителями летал, — хмурится Юнги, — откуда это у тебя? — Переверни, — Хосок упрямо не желает отвечать на миновы вопросы, чем, признаться, начинает раздражать. Его картины украсят ваши могилы. Снова этот точеный почерк. — Что за хуйня, Хосок-а? — напрягается Юнги. Он внимательно рассматривает обе фотографии, уделяя особое внимание той, где изображен брат. — Твою мне прислали где-то неделю назад, а эту — он жестом на чонгукову, — сегодня. — Кто? — Добрая фея, блять, — ругается Хосок, — думаешь, если бы я знал, то пришел бы, чтобы впутать в свои проблемы? — Это, чувак, и меня касается, — у Юнги сна — уже ни в одном глазу, он серьезен и напряжен. Мин смотрит то на один снимок, то на второй, и все, о чем он может думать — Чонгук сейчас не дома, не с ним. — Прости, бро, я весь на взводе, — Хосок роняет голову на сложенные руки и громко тянет легкими воздух. Ему не менее страшно за жизнь Чонгука. — Поехали, — внезапно подрывается Юнги. Он быстро шагает в прихожую, обувается, наспех накидывает куртку и вылетает из квартиры. Чон за ним еле поспевает. — Да куда? Алло! — кричит вслед Хосок. Он едва успевает залезть в ауди, когда Мин срывается с места. — Куда мы едем? — требовательно спрашивает Чон. — К Тэхену, — Юнги смотрит на дорогу. Они летят двести, и спасибо Богу, что дорога полностью пуста. — Да блять, обороты сбавь, — Хосок дрожащей рукой застегивает ремень безопасности и вцепляется в кресло. Юнги, как с цепи сорвался, чего с ним доселе не бывало. Когда они тормозят возле подъезда Тэхена, Мин улетучивается в секунду. Хосок бежит за ним. — Ты тачку на сигналку не поставил, дебил, — кричит вслед Чон, на что получает ключами в грудь, прилетевшими откуда-то спереди. Хосок закатывает глаза и прежде чем зайти в подъезд, поднимает упавшие на землю ключи и ставит Ауди на сигнализацию. Юнги же не замечает никого и ничего, он летит вверх по лестнице, забыв про лифт, и, оказавшись у тэхеновой двери, уверенно жмет на звонок. Он совсем не думает о том, что время близится к трем часам ночи и хозяева квартиры, включая госпожу Исыль, давно спят. Но Юнги слишком страшно за Чонгука, чтобы думать об этом. Он нетерпеливо стучит ногтями по подъездной стене и жмет на звонок до тех пор, пока не слышит шаги за дверью. — Гребаный спринтер, — звучит сзади голос Хосока. Он запыхался и выглядит так, словно марафон пробежал, — все, буду бегать, клянусь, вот прям по утрам буду.. — бормочет Чон. — Юнги-хён? — Тэхен вырисовывается в дверном проеме, потирая ладошками сонные глазенки. — Милый, привет, прости, что поздно. Бабушка дома? — Юнги, не дожидаясь приглашения, заходит внутрь и дарит Тэхену короткий поцелуй. — На вахте, — мямлит Ким, — а ты чего.. Договорить он не успевает, так как Юнги срывается с места и летит в сторону тэхеновой спальни. — Хосок-хён, и вы тут, — вздыхает Тэхен, — что-то случилось? — Случится, если не перестанешь мне выкать, — строго проговаривает Чон. Тэхен на это губки вишневые поджимает и взгляд в пол тупит. Хосок одаривает ободряющей улыбкой, положив руку на плечо. — Мы ж уже, как родные, чего ты официально так, — мнется Хосок, Тэхен лишь плечами пожимает, — Юнги очень переживает за Чонгука. — А что с ним? Мы просто спали, — невинно тянет Ким. — Да все в порядке, не волнуйся, — улыбается Хосок, а у самого внутри разъедает все от страха и напряжения. Если с Чонгуком или Юнги что-то случится, Хосок совершенно точно себе не простит. — Чего ты, блять, делаешь, пусти меня сейчас же, я никуда не поеду, — верещит Чонгук, и оба мужчины, стоящих в прихожей, оборачиваются. Юнги тащит младшего на плече. — Поедешь, я сказал, — рычит Мин. У Хосока аж глаза округляются, он впечатлен физическими способностями Юнги не меньше Тэхена, и вовсе застывшего с открытым ртом. — Детка, я позвоню тебе утром, — Юнги каким-то, совершенно необъяснимым для окружающих способом, умудряется чмокнуть Тэхена в щеку (под проклятья Чонгука, куда ж без них-то) и выйти из квартиры. — Пусти, блять, пусти, а не то я кусаться начну, — свирепствует Чонгук. Его уже затолкали в лифт, поэтому ни Тэхен, ни Хосок не слышат, что отвечает старший. — Ложись спать и не переживай, — ободряет Хосок, — у тебя же завтра смена, да? Тэхен неуверенно кивает. Чон тянется к кроссовкам Чонгука, которые оказались благополучно забыты в этом приступе паники и ругани. — Вот и отлично, у меня для тебя подарочек, — подмигивает Хосок и выходит.

***

— Ненавижу тебя, — шипит Чонгук, смирно сидя на заднем сидении и скрестив руки на груди. Он так и остался одет в футболку, легкий кардиган и спальные штаны. Лишь каким-то чудом ему удалось обуться (и то спасибо Хосоку, который забрал его кроссы) и закутаться в куртку, которую силой нацепил на него старший. — Не мурчи там сзади, — слышится в ответ от хёна, на что ему сразу же прилетает фак. — Я что, по твоему, завтра утром сам бы приехать не смог? — зло спрашивает Чонгук, хмуря брови и напряженно поджимая губки. — На это была причина, Гуки, — заверяет Хосок, вмешавшийся в словесную перепалку. — Какая, блять, причина? Мы просто спали, а вы ворвались, Тэхена напугали.. — С Тэхеном я поговорю, а ты отныне сидишь дома и вообще никуда не выходишь, — отвечает Юнги. — Что? — напрягается Чонгук. По хёну совсем не видно, чтобы он шутил. Чонгука это пугает, ведь Юнги-хён в своих решениях достаточно тверд, и если сказал что-то, то сделает. — Хосок-хён, скажи ему, — ноет Чонгук, прибегая к последнему козырю в рукаве. Аргументы, как не пытайся Чонгук придумать что-то адекватное, не лезут в голову совершенно, — это же не гуманно, — наконец, выдает. — Гуки, поверь, пока что так нужно, так будет лучше, — мягко говорит Хосок. Они подъезжают к дому. — Да кому лучше-то? — не унимается младший. Он вцепился ручонками в кресло Хосока и всеми силами пытается уловить в словах хёнов шутку, но там и ни намека. — Гуки, так надо, точка. Когда придет время, все объясним, — бросает Мин. — Заебись, — Чонгук с громким вздохом откидывается на спинку кресла. Они подъезжают к дому, и он нехотя выбирается из машины. Ни сказав никому ни слова, Чонгук поднимается домой, а Юнги с Хосоком провожают его взглядом. — Может, не надо так жестко? — шмыгает носом Чон. — Я не прощу себе, если с ним что-то случится, — ледяным тоном отвечает Юнги и, пожав другу руку, поднимается к себе. Хосок печально вздыхает и достает ключи от мерседеса.

***

— Гуки, — виновато тянет Мин, просовывая голову в комнату брата. Тот одаривает непроницаемым взглядом и снова утыкается в телефон. — Отвали, — бросает. — Поверь, это для твоего же блага, — Юнги проходит внутрь и присаживается на край стола. — Да какого, нахрен, блага? — подрывается Чон, — это все из-за Чимина, да? Заебало нотации читать, так ты решил меня дома запереть? — Да ни при чем тут Чимин, — выдыхает Юнги. Он не хочет рассказывать, не хочет пугать. Они с Хосоком разберутся. И все снова станет хорошо и спокойно. Но сейчас Мину страшно за жизнь младшего и даже если чонгукову безопасность придется обеспечивать под его маты и проклятья — Юнги готов к этому. — Ага, конечно, — плюется Чон, — как ты стрипперш дерешь, так ок, а мне с Чимином, видите ли, встречаться нельзя. У Юнги холодеет в груди. Откуда? Он не решается спросить. Чонгук откуда-то узнал о его ночи с той девицей, а теперь предъявляет это прямо в лицо. Да, Юнги и сам корит себя за это который день, но он был тогда в абсолютном отчаянии. Хотя, этот аргумент даже в его голове звучит слабенько. — Не выводи меня, Гук-а, — только и говорит Мин. — А то что? Я не буду сидеть взаперти, ясно тебе? У меня выставка через две недели, — парирует младший. Точно, выставка. Юнги совершенно забыл, что уже через две недели середина апреля, а Чонгуку в университете предложили устроить выставку своих иллюстраций в небольшом выставочном центре, что находится рядом с университетом, в честь тридцатилетия факультета. — Значит перенесешь, — ледяным голосом отвечает хён. — Что? — возмущенно пищит Чонгук, — я не смогу перенести, это же не я дату назначаю. Юнги резко бьет кулаком по столу. Он очень зол. Неужели сложно послушаться один хренов раз? Чонгук дергается от неожиданности. — Ты вообще мне не указ, ясно? — рявкает Чон, — я не буду сидеть дома. За мной завтра приедет Хосок утром.. — Ты не поедешь к Чимину, — голос Юнги срывается на крик. Чонгук порывается что-то сказать, но получается лишь сдавленный рык от злости, накрывающей с головой. — Да пошел ты, — плюется Чонгук и вылетает из комнаты. Он наспех обувается, тащит первую попавшуюся куртку — это оказывается хёнова, джинсовая — и вылетает из дома. Юнги одним движением руки сметает все, находящееся на столе, включая их семейный портрет. Рамка разбивается, но Юнги слишком ослеплен гневом, чтобы придать этому значение. Он бьет кулаком в стену, чтобы успокоиться. Его еще никогда так не захлестывало яростью с перемешавшимся с ней страхом. Он выходит из комнаты брата и, прислонившись к стене, глубоко вздыхает. Чонгук, осознает он, Чонгук убежал. Черт. Юнги летит к окну, чтобы посмотреть, нет ли его где-нибудь во дворе, но брата нигде не видно. — Сука, — рычит Мин. Он набирает Чонгука, но попытка тщетная — младший оставил телефон дома. Время стремительно движется к трем сорока. Юнги вспоминает детство, вспоминает, как Чонгук из-за криков родителей сбегал из дому, иногда звонил Юнги, а иногда приходилось по пол ночи искать его по городу. К счастью, Юнги знал все излюбленные места братишки. Он смотрит в окно и слышит лишь нескончаемый поток собственных мыслей в голове и биение сердца, которое вот вот выпрыгнет из груди. Мин быстро собирается и выходит на улицу. Он садится в машину и на секунду замирает. Мысль о том, что Чонгук один в огромном городе, хоть и таком уже знакомом, сковывает тревогой. Он пишет Тэхену сообщение, не ожидая на самом деле ответа, но Тэхен отвечает практически сразу. MinYoongi Как ты? Бабушка не пришла? TaeTae Она на вахте сегодня, будет только утром. MinYoongi Ты один? TaeTae Да. Юнги с пару секунд смотрит на экран телефона. Слова «TaeTae печатает сообщение…» почему-то успокаивают. TaeTae Я переживаю. MinYoongi Ни о чем не волнуйся, Тэ. Я никому не дам в обиду ни тебя, ни Гука. Все будет хорошо. Все будет хорошо. Юнги сам уверяет себя в этом, мысленно прокручивая эти слова в голове. Он найдет его. Всегда находил. И ничего плохого не случится. TaeTae Ты приедешь завтра? MinYoongi Конечно. Спи, сладкий, я рядом. Юнги глубоко вздыхает и блокирует телефон. Один котенок в порядке, осталось найти второго. Он поворачивает ключ зажигания. Все будет хорошо.. рефреном в голове.

***

Спустя сорок минут и восемь остановок, Юнги паркуется возле невзрачной круглосуточной закусочной «Pop's». Они с Чонгуком часто ели тут бургеры раньше. Это было будто в другой жизни. Все так изменилось с тех пор. Чонгук уже скоро заканчивает второй курс, а Юнги впервые в жизни до фатального влюбился. А когда-то они сидели здесь, когда Чонгук только сдал первый экзамен, Юнги уверял, что с талантом донсэна поступить будет легче легкого, но Чонгук, допивая третий милкшейк на нервах, лишь твердил, что точно не справился и не поступит. Но Юнги никогда в нем не сомневался. Мин ставит Ауди на сигналку и шагает к закусочной. Здесь ничего с тех пор не поменялось. Все такой же тусклый свет и самая крутая атмосфера. — Поп, сделай шоколадный, пожалуйста, — говорит Юнги, и мужчина в белой шапочке добродушно кивает. Юнги всегда заказывал ванильный, а Чонгук — шоколадный с двойной крошкой. Когда Поп ставит напиток на стойку, Юнги расплачивается, оставляя щедрые чаевые — а как иначе — и шагает к угловому столику. К их столику. Он заметил младшего еще снаружи, заглянув в окно, и сейчас молча садится рядом, глядя на замерзший родной комочек, сложивший ручки под головой и накрывший каштановую макушку капюшоном. — Прости, — шепчет старший, несмело касаясь ладонью чонгуковой спины. Тот вздрагивает от неожиданности, поднимает взгляд и грустными глазками смотрит. Он ничего не говорит, лишь присасывается обкусанными губами к трубочке и тянет коктейль. Юнги обнимает, утыкаясь носом в плечо. Они все сумеют преодолеть. Вместе. Теперь Юнги в этом не сомневается. — Я люблю его, — говорит младший еле слышно, — и я не могу с этим ничего сделать. Юнги слушает молча. — Вот ты ведь не можешь жить без Тэхена, — Чонгук смотрит в глаза, но заглядывает в самую душу, — вот и я без Чимина теперь не могу. Ассоциация удачная, думает Мин и улыбается уголком губ. Юнги и правда не может. — Я просто не могу, хён, прости, — добавляет младший еле слышно. Юнги на это ничего не отвечает, лишь обнимает крепче. Он спонтанно тянет чонгуков коктейль и присасывается к трубочке, коварно улыбаясь. — Эй, это же мое, отдай, — пищит младший. Что-то никогда не меняется. Они оба разражаются смехом, когда взбитые сливки от попытки забрать у хёна лакомство, оказывается у него на носу. — Вот же.. — беззлобно шипит Мин. Он трет испачканный нос и вдруг улыбка пропадает с его лица. Он сглатывает и опускает взгляд. — Хосоку приходят угрозы, — негромко говорит Мин. К счастью, в заведении, кроме них, всего пара человек, — сегодня ему прислали твое фото из Парижа и я, блять, хоть убей, не могу представить, как оно оказалось у них. — Мое фото с отдыха? — переспрашивает Чонгук, нахмурившись. Юнги кивает. — Это не все, — Мин прокашливается и продолжает, — ему пришло и мое фото. На обоих снимках написаны угрозы. Чонгук задумчиво смотрит на хёна, и тот видит тревогу в его шоколадных глазках. — Это как-то связано с передозировками в Гриндевальде? — Откуда.. — Тэмин рассказал, — отвечает Чон, не дожидаясь конца предложения. Юнги многозначительно кивает. — Я не знаю, Гуки, — мрачно отвечает тот, — но мне дохрена страшно. Чонгук неожиданно обнимает брата и шепчет тому прямо в ухо. Прямо в сердце. — Ничего не бойся, мы же вместе. А вместе.. — Мы сила, — заканчивают они в два голоса. Когда-то эта фраза стала их девизом. В видео игре, правда, но, кому какое дело. А сейчас, срываясь с губ, звучит совсем по-другому, играет новыми красками. Ведь вместе они и правда сила.