***
Больничные коридоры никогда не отзывались в Чонгуке позитивными мыслями о спасении жизни. Скорее ассоциировались с чем-то гнетущим и тягостным. Но сейчас он гонит эти мысли, зарываясь носом в багровые бутоны и еле видно улыбаясь. Он скажет ему.. Просто, без лишних броских фраз. «Я люблю тебя, Пак Чимин», — совсем не сложно, мысленно уверяет себя Чонгук. Возле палаты Чимина целое собрание: Юнги сидит, уткнувшись носом в телефон и что-то активно печатая — этот человек вообще знает, что есть что-то, помимо работы? Кай общается с Тэмином, стоя чуть поодаль. По виду, Чонин пытается отчего-то возлюбленного отговорить, но Чонгук не слышит о чем они говорят. — Утро доброе, — бросает младший Чон, обведя взглядом окружающих. Хосок протягивает руку для рукопожатия Каю, затем Тэмину и садится к Юнги поближе. — У Чимина Кихен, — осведомляет Мин, кидая быстрый взгляд на брата и многозначительно улыбаясь при виде букета в его руках. — Ничего, я только цветы отдам, — ответствует Чонгук, краем уха улавливая разговор Чонина с Ли. Ким утверждает, что Тэмину не стоит никуда ехать до его отпуска, а тот парирует, отвечая, что он хочет поддержать.. Кого хочет поддержать Тэмин Чон не слышит, так как, приоткрыв двери, просовывается внутрь, закрыв лицо букетом. На его губах сияет улыбка. Он представляет, как Чимин ему обрадуется, ведь Пак — Чонгук отчего-то в этом железно уверен — любит цветы. Особенно красные. Он поставит их в вазу, попросит Кихена оставить их на минуту и скажет Чимину, что влюблен. Как же легко это звучит в голове, но у Чонгука все равно потеют ладошки и отчего-то дико краснеют щеки, когда он слышит собственные шаги, приближающие его к нему. — Чиминни, — радостно восклицает Чонгук, высовываясь из-за букета. Улыбка слетает с губ в ту же секунду. Пак замирает, и когда Кихен отстраняется от его губ, лишь смотрит на младшего обескуражено. Их поцелуй не был глубоким и полным страсти, Чонгук успел это заметить. Кихен просто прикоснулся своими губами к чиминовым. Просто.. взял и прикоснулся. — Гуки.. — виновато тянет Чимин. Чонгук кидает короткий взгляд на Кихена, в его глазах сожаления нет. Они все такие же угольные и ничего, по мнению Чона, не выражающие. Чонгук опускает взгляд на букет и тут же натягивает улыбку. Больно ли ему в этот момент? Больно. Извергающиеся лавой чувства застывают в нем льдинами. И колют. Чонгук осознает, Чимин ничего не обещал, не признавался ни в каких чувствах, не говорил, что расстанется с Кихеном. Но Чонгук читал это между строк, во взгляде его нежном таком, в касаниях бережных. Чонгук хотел, чтобы было так. Чтобы Чимин обещал, чтобы и в чувствах признавался, и с Кихеном расстался. чтобы рядом просто был Но реальность иногда льется на голову кислотным ливнем. А людям в розовых очках зонтики не продают. Как прискорбно. Чонгук проходит к тумбе у койки и кладет на нее букет. — Гуки.. — только и выдавливает Пак. Чонгук поднимает на него взгляд. У Чимина уже более здоровый цвет лица, синяки под глазами совсем незначительные, и глаза его карие — самые красивые, если честно, просто в их отражении — Чонгук, которому больно ахренительно как. Он даже описать по-другому не смог бы, ведь боль эта глупая, даже Чимину не посвященная, только себе и собственным ожиданиям, которые отчего-то не оправдались. Чонгук в какой-то книге прочитал, что нельзя позволять ожиданию стать привычкой. И он согласен безоговорочно, но, вдыхая сладкий аромат пионов, глядя в самые красивые на свете глаза, он осознает, что дохрена облажался, ведь Чимин давно стал гребаной привычкой. И Чонгук ждет его, всегда ждет, двери его дома — да что там, даже его сердце — открыты для Чимина. Всегда. Чонгук ждет и скучает очень. Постоянно, систематически. И скучать по Чимину — тот еще головняк, если честно, отвлекает от буквально всего, за что бы руки не брались, но не скучать не получается почему-то. Привычка.. Просыпаться с его именем на губах, в первые пять минут после проверять сообщения, не написал ли — и расстраиваться необычайно, если нет — готовить кофе, вспоминая, как он сидел напротив и молчаливо пил американо на кухне, гулять по Сеулу, мысленно запоминая места, в которых хотелось бы побывать с ним, засыпать с печальным вздохом, если не виделись весь день или со счастливой улыбкой, если хоть пару часов удалось с ним провести. Ждать его. Каждую минуту, каждый день.. вошло в привычку. — Все в порядке, извините, если помешал, — бесстрастно произносит Чон. Его губы все еще растянуты в фальшивой улыбке — как же сложно ее поддерживать — а руки не находят места. Чонгук крутит кольца, трет пальцы, но его выдают глаза — в них абсолютная опустошенность. Еще пару лет назад, познакомься они в старшей школе, Чонгук написал бы в личном дневнике, что Пак Чимин — его пагубная страсть, так пафосно и драматично. И стопроцентно наклеил бы картинку с сердечком в правом верхнем углу. Но проблема в том, что Чонгук давно не школьник, а Чимин никакая не страсть, даже не пагубная, он привычка. Гребаная разрушительная, нездоровая привычка. Но кто бы знал, как же Чонгуку плевать. Пусть будет хоть самым пагубным пристрастием, самой убийственный привычкой, пусть просто будет. Просто будет в его жизни. И что делать сейчас, осознавая, что он не нужен, что в чиминовом сердце другой, Чонгук не знает. «Я люблю тебя, Пак Чимин», — крутилось в голове за шаг до палаты. «Не вздумай расплакаться при них», — звучит сейчас. — Не помешал, — лучезарит Кихен, — я уже уходил. Он в прощающемся жесте невесомо проводит двумя пальцами по чиминову плечу — Чонгук сглатывает нервно на этом моменте — и как-то печально вздыхает. — Я уезжаю сегодня вечером, мы с родителями переезжаем, так что был рад познакомиться, Чонгук, — Ю протягивает руку для рукопожатия с легкой доброй улыбкой на миловидном личике, а Чонгук не может и руки поднять, он так и застывает на длинные полминуты, пока не заставляет себя пожать Кихену руку и улыбнуться. — Хорошей дороги, Кихен, береги себя, — звучит чиминов голос за спиной. Ю улыбается ему и кивает. Он выходит из палаты, оставляя за собой лишь вязкую тишину. Чимин решается заговорить только спустя пару минут, после того, как Хосок приносит в палату наполненную водой вазу и, поздоровавшись с Чимином и пообещав попозже зайти, удаляется. — Они очень красивые, спасибо, — он все также виновато улыбается, и черт возьми, Чонгук бы год жизни отдал, лишь бы эта улыбка не отдавалась в нем таким бешеным теплом. Весь если растопить ледник, все вокруг попросту затопит. Чонгук думает, что нахрен захлебнется, если Чимин продолжит улыбаться ему, и он был бы абсолютно прав, если бы не одно «но».. Чонгук давно захлебнулся Чимином. — К тебе столько посетителей сегодня пришло, я еле протиснулся, — пытается пошутить Чон. Губы Чимина снова трогает легкая улыбка, и Чонгук непроизвольно улыбается в ответ. Ведь как бы там ни было, если Чимин улыбается, Чонгук тоже будет. И совсем не важно, увидит ли Чимин чонгукову улыбку или Гук чиминову. Ведь важно не то, что мы видим. Куда важнее то, что мы чувствуем. Если бы только Чонгук мог понять это сейчас. — Я видел Кая с Тэмином, они уезжают куда-то, что ли? — поддерживает разговор Чонгук. Он сидит на краю кровати и держится из последних сил, чтобы не взять руку старшего в свою. — Я как раз хотел поговорить с тобой об этом, — мрачно сообщает Пак. Чонгук напрягается. Он не глупый, может додуматься, что к чему, но как же громко кричит сейчас внутренний голос «нет, так быть не может». Может. И Чонгук понимает это, как только Чимин открывает рот, чтобы объясниться. Чон читает в его глазах правду еще до того, как она успевает стать озвученной. — Кай с Тэмином не уезжает, Гук, — говорит, — Тэмин уезжает со мной. Если бы слова могли пробивать кожу, словно пули, то Чонгук истек бы кровью от пулевых. Чиминовы слова ранят, будто чертовы пули. И невозмутимо сидя перед ним, глядя ему в лицо, он поднимает уголок губ в улыбке, внутренне истекая.. Истекая той любовью, которая теперь почему-то металлом отдает на языке; истекает всей нежностью, которой так много в его теле, которая вся ему, Чимину; Чонгук истекает недосказанностью и отчаяньем. — Юмор — не твой конек, Пак Чимин, — нервный смешок. Последняя надежда. — Гуки.. — в карих глазах — плещущаяся вина, они блестят от нее, делают их необычайно грустными. Чонгуку больно. — У тебя же реабилитация и.. — Чон не заканчивает, голос срывается, в горле — ком. И Чонгук замолкает, все еще мысленно убеждая себя не плакать. — Это не шутка, — звучит как приговор, — мой врач договорился о переводе, я буду проходить курс реабилитации в Пусанском филиале. Они молчат, кажется, чертову вечность. Чимин не в силах что-либо добавить, а Чонгук давит образовавшийся в горле ком и старается не смотреть в его блестящие глаза. Он резко тянет легкими воздух и трет лицо руками. В мыслях лишь одно слово. Блять. — Когда? — только и выдавливает Чон. — Завтра вечером. — Блять, — озвучивает Чонгук. Он молча выходит из палаты, оставляя Чимина, жалостливо глядящего вслед. Херово внутри так, очень прям. Он ничего не говорит. Ни Хосоку, кидающему вдогонку вопросы, ни Юнги, обеспокоенно провожающему взглядом, но не решающемуся остановить или о чем-либо спросить, ни стоящим с тревогой на лицах Чонину с Ли. Чонгук молча выходит из клиники. Он проходит, не поднимая взгляда, территорию, выходит за забор, неспешно шагая в сторону ближайшей остановки. Почему? Это решение дурацкое, Пак Чимин, кричит мысленно Чонгук. Дурацкое, дурацкое, дурацкое! Чон присаживается на скамью и, спрятав руки в карманы, а лицо под капюшоном, отрешенно ждет автобус. Он заходит в первый подъехавший. Ему без разницы куда ехать. Чонгук не привык топить свои проблемы в алкоголе, но как же хочется, бляха. Как же хочется.. — Ты на смене? — голос Чонгука мрачный, просящий помощи. — У меня прослушивание через час. Чонгук слышит, как Тэхен мечется по квартире, суетится, собирается, и Чон решает не посвящать. — Удачи, бро, помни, ты лучший, — он старается звучать ободряюще (и среди толпы висельников, возможно, это прозвучало бы очень даже ободряюще). Чонгук прячет в карман смартфон и выходит из автобуса. Впереди парк, какие-то магазины. Так насрать.. На все. Он бесцельно ходит по прогулочным тропинкам около получаса, игнорирует непереставающий вибрировать телефон и все еще внутренне вопит. Какого хрена, Пак Чимин, какого. скажи. блять. хрена.. Взгляд Чонгука цепляется за черную вывеску с красными буквами. Он оглядывает небольшое помещение, кусает губы, что-то обдумывая, тащит из кармана телефон, быстро отписывает брату и роется в галерее в поисках нужного рисунка. Он нарисовал его еще после той ночи в доме Тэмина. И сейчас, кажется, идеальный момент. Ведь болит все еще жутко. А, как правило, лишь физическая боль в состоянии заглушить эмоциональную.***
jkyourdream У меня все в порядке. Поддержи Тэхена, ты ему нужен. Встретимся вечером дома. Юнги блокирует телефон и прячет в карман. Глубокий вдох. Он осматривается вокруг, стоя возле внушительных размеров здания, в котором у Тэхена должно проходить прослушивание. Челка так или иначе падает в глаза, заставляя постоянно откидывать ее с глаз, но когда Мин видит две фигуры, шагающие к нему, он не сомневается — Тэхен и.. — Юнги-хён, — радостно восклицает Ким, быстро и крепко обнимая. Мин находит этот жест слегка нервным, но это и не удивительно в данной то ситуации, — это Джин, — представляет младший. Юнги приветственно улыбается, пожимая новому знакомому руку, и непроизвольно окидывает его взглядом. Джин выглядит впечатляюще, Юнги подмечает его длинные волосы, собранные в аккуратный хвост, графитово-серое пальто от Guess — Юнги может с точностью назвать бренд, ибо у Хосока есть точно такое же, только черное — идеально отполированные лоферы. По этому мужчине сразу можно прочитать, что со стилем и самодостаточностью, да и уверенностью в себе, чего уж там, проблем нет. — Очень приятно, — мягко проговаривает Сокджин. — И мне, — отвечает Юнги, — ну что, готов? — обращается он к младшему. Мин тянется рукой к тэхеновому пальто. Оно слегка потрепанное, в катышках, но красоту его невероятного мальчика ничуть не портит. Юнги быстро осматривает его образ. Под пальто скрывается роскошный светло-лиловый костюм и белая блуза. Юнги замирает. Сколько красоты в этом человеке? Уже изобрели единицу измерения, способную определить ее уровень? — Вау, — восторженно вздыхает Юнги, — выглядишь сногсшибательно. Буквально. Тэхен смущенно тупит взгляд вниз, бормоча под нос тихое: «да я не хотел, это все Джин». — Если бы ты дал мне шанс, я бы и пальто тебе подходящее подобрал, — издает смешок старший Ким. Юнги смеряет его скептичным взглядом. С каких это пор он покупает Тэхену одежду? Юнги инстинктивно делает шаг к младшему, якобы заявляя: мое, смотреть нельзя, руками не трогать. — Да мне и в джинсах нормально было.. — лепечет Тэхен. Юнги, глаза которого расширились до вселенских масштабов от того, что Джин потрепал Тэхена по волосам с доброй улыбкой, кладет руку младшему на плечи и чуть прижимает. Все еще мое, сигнализирует, руками, блять, не надо, по хорошему предупреждаю. — Представляешь, он хотел пойти в рваных джинсах и футболке, — прыскает Джин. Юнги шутку не оценил. — Представляю, — звучит грубовато, но Джин, кажется, на это внимания не обратил. Он глядит на свои часы, которые, Юнги уверен, стоят целое состояние, и уверенно подмечает: — Нам уже пора, пойдемте, — он решительно двигается к стеклянным раздвижным дверям, а Юнги на секунду задерживает Тэхена, чуть сжав его плечо. — Не важно во что ты одет, ты самый прекрасный, слышишь меня? — он кладет обе руки на плечи Тэхену и чуть встряхивает, пытаясь максимально ярко донести свою мысль. — Хён.. — сладко шепчет Ким. Его щечки покрываются румянцем, а уши пунцовеют до невозможности. Юнги это умиляет, он целует донсэна в лоб и, придерживая за спину, ведет ко входу. У зала прослушиваний собралась целая туча народу. Все суетятся, что-то делают, кто-то репетирует танцы, кто-то распевается, а кто-то ходит туда сюда с листком в руках и нервно повторяет слова песни. Тэхен поджимает алые губки, осматриваясь по сторонам — листочка со словами у него нет, да и танец он не готовил, лишь песню. Он глубоко вздыхает, присаживаясь на скамейку у окна, и складывает руки в замок, нервничает. — Какую песню приготовил? — с интересом спрашивает Юнги, он старается излучать энергию поддержки и радости, чтобы котенок не волновался, но Тэхен совсем тихо отвечает, не поднимая глаз: — Ты знаешь. Слабая улыбка все-таки расползается по его лицу, и Юнги это слегка успокаивает. Глядя на всех этих репетирующих людей, он сам проникся легкой тревогой. — Inner child, — поясняет, вливаясь в разговор, Сокджин. — Я понял, спасибо, — притворно вежливо улыбается Юнги. Джин на это лишь усмехается краешком губ, какой ревнивый этот Мин Юнги, думает. И подмечает, что надо бы рассказать, кто Джин Тэхену на самом деле и почему не претендует на парня Юнги. — Восемьсот тридцать четыре, — звучит громкий голос менеджера в толпе, — восемьсот тридцать четыре, — повторяет настойчивей. — Эй, это же ты, — спохватывается Джин, глядя на номерок в руках младшего. — Ой, точно, — подпрыгивает от неожиданности Тэхен, — я не пойду, я боюсь, — ошарашивает младший. Джин только растерянно хлопает ресницами, крича менеджеру «одну минуту, сейчас заходит». Мужчина что-то черкает в блокноте и удаляется, а Тэхен рвано дышит, пытаясь унять колотящееся сердце. Это совсем не первое его прослушивание. На самом деле он прошел таких с десяток точно. И везде слышал примерно одно и тоже: слишком замкнут, слишком скован, не достаточно вокальных данных, нет плавности в движениях, подучиться бы танцевать.. И так по кругу. Что-то всегда не так. Потому сейчас так пугает мысль, что ему озвучат тоже самое, что он подведет — что еще страшнее — Джина, который так старался, чтобы записать его на прослушивание, заявки на которое уже не принимались; Тэхену страшно разочаровать Юнги, который пришел поддержать и так верит в него. — Эй, — ласково шепчет Мин, чуть сжимая тэхеновы плечи. Он всматривается в миндальные глаза и всеми силами пытается передать всю свою веру, всю уверенность в нем Тэхену, — у тебя все получится. Ты потрясающий, невероятный и страшно талантливый, — шепчет старший, — помни, что я верю в тебя, я бесконечно в тебя верю, — Мин прижимает Тэхена к себе, крепко обнимая, и тот жмется как котенок, впитывает хёнову поддержку. И ему и правда становится чуть спокойней. Когда Тэхен скрывается за дверью зала для прослушиваний, Юнги обессиленно валится на скамью и зачесывает назад волосы. За время своей пламенной речи, он успел взмокнуть, ведь волнение никуда не ушло, просто младшему показывать его совсем не стоило. — Ты молодец, Юнги, — ободряюще сообщает Сокджин, — с такой поддержкой он обязательно справится. — Он бы справился и без нее, — уверяет Юнги. — Я слышал, как он поет, его голос абсолютно невероятный. — Да.. — мечтательно тянет Мин, — невероятный.. — добавляет шепотом. Со времени, как Тэхен зашел внутрь, прошло около двадцати минут. Вся минова тревога, кажется, перешла к Джину, так как это именно он наматывает уже десятый круг, блуждая по залу в ожидании. — Да уймись уже, не мельтеши, — ворчит Юнги, когда Джин проходит возле него. Тот обреченно вздыхает и падает на скамью. — Что-то я волнуюсь. — У него не операция, выдохни, — сердито говорит Юнги. Он только настроил себя, что все хорошо, а Джин тут дисциплину разлагает, видишь ли. — Вот он, вот он, — вскрикивает Джин, подрываясь с места и улетая в сторону парня. Он тут же обнимает его — Юнги внутренне рычит на этот жест — и ведет к их месту. — Ну как, ну как? Все рассказывай, что сказали, вопросы какие-то задавали? Спел нормально? Юнги усмехается. Вот же странный тип этот Сокджин. — Уймись, — он отталкивает Джина от младшего, приглаживает ему взъерошенные волосы и ласково заключает в объятия. — Сказали, позвонят в течении пары недель, — шепчет Тэхен. Он ужасно бледный и кажется, даже дышит с трудом. — А спел как? Все получилось? — не унимается Джин, на что получает грозный минов взгляд. — Да, все нормально. Меня еще попросили станцевать, не знаю, хорошо ли я справился, — мнется Тэхен, отстранившись от Юнги. — Конечно же ты хорошо справился, — разряжает обстановку Юнги, — я даже не сомневаюсь, — он гладит Тэхена по плечу и улыбается, — а сейчас у меня для тебя подарок. — Подарок? — удивляется Тэхен. Его побледневшее лицо вмиг становится розовым от смущения. Юнги хихикает. — Поехали. — Джин-хён, спасибо тебе, — Тэхен легонько обнимает Джина (под раздраженный минов взгляд, конечно же) и улыбается дяде. — Пожалуйста, Тэ, я тоже уверен, что ты справился, — ободряюще улыбается старший в ответ. — Спасибо, Джин, — Юнги протягивает руку для рукопожатия и добавляет, — ты нас простишь, я хотел бы забрать Тэ. — Конечно, — радостно кивает Сокджин. Он все еще испытывает невероятное удовлетворение от осознания, что он снова в кругу семьи и может наслаждаться победами родных и любимых людей, — Тэ, я наберу вечером, расскажешь, как все прошло, ладно? — Да, хён, конечно, — лучезарит Ким, — в подробностях. — Только так, — разражается смехом Сокджин. Они прощаются у входа, и Юнги, взяв Тэхена за руку, ведет того к Ауди.***
Когда Юнги открывает перед Тэхеном двери и выпускает из авто, младший замирает с разинутым ртом. Перед ним — высотка, один из самых дорогостоящих отелей Сеула. Словом «роскошно» Тэхен мог бы описать место, где живет сейчас Сокджин, вот тот отель был роскошным, а этот.. Тэхен не находит подходящих слов, чтобы описать. — Слюной истечешь, — прыскает Юнги. Он стоит, посмеиваясь с такой реакции, спрятав руки в карманы и позволяя ветру развевать полы легкого весеннего пальто. — Мы с-сюда? — запинается Тэхен. Юнги ставит Ауди на сигнализацию и шагает к входу. — Сюда, — улыбается. Они поднимаются на тридцать четвертый этаж. Все это время Тэхен неприкрыто глазеет на абсолютно шикарный интерьер отеля, а Юнги все еще с этого посмеивается. Он достает из кармана ключ карту и пропускает Тэхена в номер. Ким описал бы это как «мега-супер-бизнес-люкс». Не сказать, что он хотя бы раз был в каком-нибудь люксе, но судя по фильмам, этот смахивает на супер-мега. — Проходи, не стесняйся, — улыбается Юнги, стягивая пальто. Тэхен неуверенно снимает кроссовки и проходит внутрь. Он скидывает пальто на кровать, так же, как сделал хён, и садится на краешек. Ему и дышать-то в этом месте страшно, не дай Бог что-то сломать или испортить. — Расслабься, — мягко просит Юнги, — все хорошо, нас никто не побеспокоит. — Это же так дорого, — только и выдавливает Тэхен. Он осматривается по сторонам, цепляется взглядом за предметы, все здесь выглядит слишком. Слишком дорого, слишком вычурно, Тэхен так не привык. Но Юнги, кажется, совсем не трогает богатый интерьер и окружающая обстановка, он концентрируется только на самом прелестном лице, на самых бархатных губах, и такой пристальный, но нежный взгляд заставляет Тэхена поднять уголки губ в улыбке. Юнги такой замечательный, проносится вдруг в тэхеновой голове. — Позволь мне подарить тебе незабываемый вечер, — шепчет Юнги, зарываясь пальцами в каштановые волосы. Тэхен смотрит на хёна снизу вверх, он все еще сидит на краю кровати, в то время, как Мин, слегка расставив ноги, так, чтобы младший мог просунуть меж ними коленки, стоит перед ним и улыбается загадочно. — Каждый вечер с тобой — незабываемый, — шепчет Тэхен, когда Юнги поднимает его голову за подбородок и приближается к лицу. — Тэ.. — сладко тянет Мин. Он вдыхает его аромат (совсем незнакомый на самом деле, не любимый. Это Джин дал младшему свой парфюм, Юнги уверен) и ему хочется смыть с Тэхена чужой запах. Ким нерешительно утягивает в поцелуй, нежный такой, невесомый почти. Юнги гладит кофейные пряди, наслаждаясь черничными губами, и ему до одури хорошо. — Пойдем, — шепчет Мин в поцелуй. Он тянет Тэхена за запястья, заставляя того подняться, и с полминуты бесстыдно его разглядывает. Как же сложно им налюбоваться. Юнги мог бы с уверенностью сказать, что это невозможно, ведь всегда мало, его всегда мало. Юнги доходит до ванны и останавливается. Он поворачивается к Тэхену, берет его лицо в ладони и улыбается. Он гладит его по щекам, скользит ладонями по плечам, бокам и задерживается на бедрах. Не прерывая зрительного контакта, Юнги расстегивает ремень на Тэхене, а затем и брюки. — Что ты.. — порывается Тэхен, но Юнги тут же останавливает, приложив указательный палец к губам. — Доверься мне. Юнги спускает с Тэхена штаны, медленно, позволяет привыкнуть к новым ощущениям, берет за руку и заводит в ванную комнату. Она просторная, с совершенно волшебной атмосферой. Ванная уже набрана, сверху ароматная пена. За окном — невероятный панорамный вид на столицу, а на небольшом выступе стоит ведерко с шампанским, бокалы и клубника. Свет выключен, комнату освещают лишь свечи. — Это мне? — робко улыбается Тэхен, кивая на лежащую на выступе розу. — Тебе, — тихонько смеется Юнги, — прости, что так скромно, ты заслуживаешь миллиона таких. — Может, сразу плантацию? — прыскает Тэхен. — Да я бы целый Эквадор тебе подарил, — с виноватой улыбкой отвечает Юнги. — Мне не нужен Эквадор, — шепчет Тэхен, приближаясь вплотную, — только ты. Поцелуй получается мягким и чувственным. Юнги тянет с плеч Тэхена пиджак — он улетает куда-то на пол, затем снимает через верх рубашку. Какое красивое тело, думает Юнги, совершенное. Тэхенова бронзовая кожа буквально блестит в свете свечей. — Какой же ты красивый.. — выдавливает Юнги. У него сводит внизу живота, сдавливает горло, так, что дышать сложно, он не может описать, насколько прекрасен этот мужчина в его глазах. Тэхен со смущенной улыбкой стягивает с Юнги свитшот. Он любуется обнаженным торсом, несмело касается пальцами, гладит соски, проводит руками по ключицам. Он никогда раньше не испытывал ничего подобного. Это чувство сильное, почему-то темное в представлении Тэхена и совершенно обволакивающее. Юнги магнитит зверски, Тэхен не привык вести себя развязно, но сейчас сорвал бы с Юнги всю одежду и закусал бы его, зацеловал бы. До кровоточащих губ, до немой мольбы в угольных глазах, до безумия. Юнги снимает штаны самостоятельно. Тэхен, будто невзначай, отворачивается, когда Мин стягивает белье и садится в ванную. Его тело скрывает пена, Тэхен задерживает взгляд на крепкой груди. Он мнется, мысленно успокаивая себя, ведь ни перед кем еще полностью обнаженным не показывался. Юнги протягивает руку в приглашающем жесте. Ким смотрит в его глаза, полные любви и совсем избавленные от сомнений, и страх отпускает. Тэхен стягивает трусы, кидает их на пол и шагает к Юнги. Он залезает в горячую воду, поворачивается спиной, и Юнги притягивает за живот к себе, позволяя откинуть голову на свою грудь. Они молчат ближайшие десять минут. Никто не роняет ни слова. Шампанское так и стоит неоткупоренным, а к клубнике никто и не притронулся. Между ними эта пьянящая тишина, вперемешку с ароматом мыльной пены и безмятежной близостью; между ними влечение, светлое, но с тьмой, просачивающейся с каждым новым касанием все больше; между ними — жажда, обволакивающая, поглощающая и грациозно тихая. Эта близость кружит голову. Эта искренняя нежность, с которой Тэхен полюбил каждый минов порок. Юнги будто забывает все, что было до этих миндальных глаз, он словно никогда раньше не любил и лишь сейчас ему открылось это сбивающее с ног, безумное чувство. И поглотило его. Целиком. Неужели можно так сильно любить? Тэхен задает себе этот вопрос, даже не надеясь на него ответить. Неужели в его латаном сердце есть столько места, способного вместить ее всю? Нет, нету, именно потому она разливается по его телу стремительными ручьями, заполняет собой каждую клетку, его всего. Тэхену вдруг кажется, что до Юнги солнце всегда было таким же тусклым, как эти свечи, а тепла не было вовсе, лишь холод. Мин проводит пальчиками по плечам, оглаживает тэхенов живот, и Кима внезапно охватывает такое темное ощущение, так долго скрывающееся глубоко внутри, ему хочется безумства, ему хочется Юнги, хочется бездумно гулять пальцами по белой коже, целовать шероховатые губы, хочется упиваться им. Тэхен неожиданно даже для самого себя переворачивается, усаживаясь на согнутые колени, и увлекает Юнги в поцелуй. Влажный, глубокий, пылкий. Он целует так, как никогда и никого не целовал и не желал поцеловать, вкладывая всю страсть, все сумасшествие своего разгаряченного тела. Он нахально вцепляется в чужую шею руками, рычит в тонкие губы напротив. Внутри все взрывается, член наливается кровью, пульсирует. Тэхен горит адовым пламенем, а горячая вода только усугубляет. Младший берет в руку минов член, медленно водит по нему рукой, вырывая у Юнги хриплый стон — тот совсем не ожидал такого от своего котенка — и двигается в такт своим движениям. Он хочет, очень хочет мужчину напротив. А тот самый мужчина смотрит в пылающие глаза и осознает, что перед ним уже не маленький грустный котенок, а дикий ягуар. — Тэ.. — сипит Юнги. Он сдерживает себя с той секунды, когда тэхеново голое тело коснулось его. Тэхен заставляет замолчать, оставляя рубиновый засос на снежной шее. Его кроет, будто что-то внутри, такое темное и голодное, высвободилось, вырвалось наружу. И готово терзать, готово любить, так горячо, так безрассудно. Юнги лапает Тэхена теперь совсем беззастенчиво. Тэхен надрачивает ему немного неумело, но так чувственно, что Юнги подается вперед, сам насаживается, помогает. Ему кажется, что они горят. Но горят вместе, поэтому нет ни страха, ни смущения. Юнги хочется сорвать с этой бронзовой кожи всю печаль, всю тоску и грусть, которая когда-либо оседала на нем. Тэхен становится резким в своих движениях, куда-то пропадает вся его робость, он так влип в Юнги, что аж страшно. Тэхен считает чужие ребра пальцами свободной руки и ему кажется, что он так безвозвратно повернут на его плечах, на его ключицах, на трепещущих ресницах и тонких запястьях, что не найти обратной дороги. Эти зеленые вены под тонкой кожей сводят с ума, буквально лишают рассудка, хочется водить по ним носом, целовать, кусать.. Юнги — тихий океан, в котором неустанно пляшут черти, заставляя смоляные глаза искриться. Юнги пьянит, дурманит, магнитит, каждым своим вздохом, каждым стоном.. Мин накрывает тэхенову ладонь своей, помогает, он закрывает глаза, упершись макушкой в чужое плечо, и закусывает губы. Тэхен доводит до исступления, погружает в чертову нирвану. Юнги кроет эйфория оргазма, его кроет от одного присутствия Тэхена, от ощущения его руки, в бешеном темпе двигающейся на члене. Блять. Неужели можно так влюбиться? Неужели возможно так сильно обожать кого-то? — Тэхен, — шепчет Мин, рвано дыша младшему в плечо. — Да, хён? — совсем невинно. — Я умру без тебя.***
Чонгук не замечает, как приближается вечер, как проходит ночь, за которую Юнги так и не явился — написал сообщение с вопросом, может ли он остаться с Тэхеном. jkyourdream Конечно, хён, я в порядке, уже собираюсь ложиться спать, завтра рано в универ. Передай Тэ привет. Он снова смотрит на экран телефона. В двенадцатый раз за четыре минуты, если быть точным. На часах — 5:30. И он правда пытался заснуть, даже чай с мятой выпил — Хосок так, кажется, учил. Но не получилось. Хуево. Очень. Он трет пальцами пленку под ключицей, теребит в руках кулон и ему хочется выть. Чонгук не привык жаловаться на жизнь, разводить драму, но блять, как же хочется просто разреветься в ванной, размазывая сопли по кафелю, и поныть кому-то про несправедливый мир. Он снова заходит на страничку Чимина в Инстаграм, нажимает «написать сообщение» в который раз печатает «не уезжай, я не смогу без тебя» и в который стирает. Зло бросает телефон на пол, слышит как тот ударяется о стол — наверняка треснул экран — но сейчас слишком похуй, чтобы об этом волноваться. Гребаный Пак Чимин. Гребаный Пак Чимин. Гребаный Пак Чимин!!! Чонгук расписал бы этими словами весь Сеул, все стены его дома закрасил бы граффити. Ну зачем он такой дурак.. А еще более гнетущий вопрос — зачем он такой невероятно потрясающий? Чон переворачивается на живот и утыкается лицом в подушку. Он кричит до тех пор, пока окончательно не выдыхается. Раньше, он ложился спать с мыслью, что чем быстрее уснет, тем быстрее наступит утро, тем быстрее он увидит его. А сейчас, отрывая подушку от лица, ему и вовсе не хочется, чтобы оно наступало. Намджун говорит, что время — лишь абстрактная субстанция, и Чонгук с радостью убрал бы разделения по типу «сегодня днем», «завтра вечером», потому что если «завтра вечером» не существовало бы, то и Чимин не уехал бы. В чоновой голове это звучит весьма логично, но после шестой чашки мятного чая, сложно назвать эту расслабленную грустную тушку на кровати — способным генерировать адекватные мысли человекоподобным, поэтому забыли. Увы, родиться в другой реальности Чонгуку не повезло, поэтому, когда он разлепляет красные глаза в половине одиннадцатого утра (дня), время все также существует. И все также стремительно движется вперед, приближая ненавистный отъезд. Чонгук пробирается на кухню ближе к часу, после того, как еще полтора часа по пробуждению залипал в телефон. Спустя четыре так и неудавшихся попытки написать Чимину, он откладывает телефон — экран все-таки треснул — и плетется за кофе. Юнги спит в своей комнате. Когда он пришел, Чонгук не заметил, да и не важно, то, что пришел, уже не плохо. Он ждет, пока приготовится американо и чуть не обливается кипятком, когда слышит звук уведомления. Тащит из заднего кармана смартфон и быстрым движением открывает сообщение. JeonHoseok Кёнбусон. Поезд отправляется в семь. Чонгук выдыхает и прячет телефон обратно в карман. Нет, он не поедет, не сможет смотреть, как Чимин уезжает. Их поцелуй с Кихеном все еще саднит. Но черт с ним с поцелуем — да и с Кихеном тоже — как смириться с тем, что он не будет рядом? Больно. Все еще больно. Чонгук касается пальцами пленки под ключицей, смотрит на рисунок и сжимает до боли челюсти — может, это самый безрассудный, опрометчивый, глупый поступок в его жизни; может, он тысячу раз еще будет жалеть, но так, он хотя бы аллегорически будет с ним. Чонгук все-таки едет в университет, слушает получасовой рассказ Тэхена, как прошло прослушивание — к слову, даже вникает — курит за главным корпусом (перед парами сигареты купил, просто, чтобы их вкус отвратительный отвлек от мыслей этих кружащих в голове и съедающих до безумия). — Ты же поедешь с ним попрощаться? — спрашивает Тэхен, когда они выходят после пар из кампуса. Часы показывают пять вечера, и Чонгук все еще уверен, что нет. — Его ж не в последний путь провожают, — фыркает, — чего прощаться-то. — Ты же понимаешь, о чем я. Понимает. А вот какого хрена Чимин решил уехать сейчас, когда у них вроде только начало все налаживаться (может, Чонгуку показалось, конечно, но все же) не понимает. Чон молчит в ответ. Они шагают к синему кваттро, уже пятнадцать минут как припаркованному около университета, и Чонгук вздыхает, вот и ему бы так, чтобы любили, забирали с универа и чтобы улыбка такая же, как у Тэхена сейчас — счастливая и влюбленная. Но нет. Его ждут только застывшие в уголках глаз слезы у гудящего поезда и разбитый комок чувств меж ребрами. Ну нахер. — Не поступай так с ним, — тихо говорит Тэхен, открывая передние пассажирские двери. Чонгук не отвечает.***
— Блять, ты чего меня не разбудил? — После того, как они приехали домой, старший благополучно завалился дрыхнуть, а сейчас носится по квартире, пытаясь одной рукой натягивать брюки, а другой кофту. — Прости, — тихо отвечает Чонгук. Даже ответно доебаться нет ни сил, ни желания. Он допивает свой кофе, сидя на подоконнике и рисуя что-то в блокноте. Юнги подходит неожиданно. — Ты давно не рисовал, — улыбается старший уголком губ, заглядывая в блокнот. Чонгук спешит закрыть, но Юнги успевает заметить чиминов портрет. Очень красивый чиминов портрет. — А ты чего не собираешься? — звучит вопрос. Совсем буднично, будто ничего не случилось, так, словно Чонгук обещал съездить за хлебом или молоком, а потом передумал. Так, будто не видно трещин на сердце, будто глаза совсем не красные, будто кожа не саднит под левой ключицей. — Я не поеду, — мрачно отвечает Чонгук. Юнги на пару секунд застывает. В смысле не поедешь, хочется спросить ему, но он говорит совсем другое: — Ты будешь жалеть, — очень тихо, — сейчас тебе кажется, что наилучший вариант — это не смотреть, как он уезжает, но это не так. Чонгук поднимает на хёна опустошенный взгляд. — Я все еще против этих отношений, — вскидывает брови Мин с усмешкой, — но как бы там ни было, скажи ему, что чувствуешь. Он заслуживает знать. Больше Юнги ничего не говорит. Он выходит с кухни, идет в гардеробную за курткой, шарится там минут пятнадцать, якобы подбирая подходящую — на самом деле ждет пока младший одумается и попросится с ним поехать — но время идет, а Чонгук все также сидит на подоконнике и грустно глядит на портрет того, кого так больно и страшно терять. Но так необратимо. — Я поехал, — слышится с коридора. — Давай, — звучит с кухни. Юнги глубоко вздыхает, натягивает кроссовки и выходит из квартиры.***
Похолодало. Чимин стоит на перроне, вглядываясь в лица прохожих. Сзади — Тэмин, обсуждающий планы с Каем. Тот обещает приехать, как только закроет сделку с иностранным партнером. Пак слышит тэминов смех и ежится, сильнее закутываясь в серое пальто. Он не думает, что Чонгук придет. Он бы и сам, наверное, не пришел — да пришел бы, конечно, кому ты врешь, Пак Чимин — но надежда разрушает, по мнению Чимина, потому легче не ждать. Тогда это вроде бы как само собой разумеющееся, меньше огорчаешься. И хоть херня это все несусветная, проще думать так, поэтому Чимин думает так. — Кто к нам спешит, это же Диор-бой и компания, — усмехается Кай, завидев Хосока и Юнги. Чимин смотрит лишь им за спины. Не пришел. Он не пришел. — Прости, — это первое, что говорит Юнги, когда они подходят к парням, и Мин тянет руку для рукопожатия. Чимин кивает. до отбытия поезда Сеул-Пусан 19:03 осталось двадцать пять минут — Позвони обязательно, как доберетесь, и не чуди там, понял меня? — Хосок ерошит пепельные пряди друга и улыбается, стараясь хоть как-то разряжать обстановку. Но вместо этого Чимин чувствует, как разряжается он. Будто чертова батарейка, не способная функционировать без конкретного представителя человеческой расы. А этот самый представитель мочит солеными каплями его портрет в блокноте, написанный карандашом и черной масляной ручкой, бережно храня в груди их вечера, раскаленные поцелуи и чувственные касания, храня их. — Блять, какой же я идиот, — он спрыгивает с подоконника, отбрасывает блокнот и несется сломя голову в гардеробную. Тащит первую попавшуюся куртку и, кое-как влезая в кроссовки, вылетает из квартиры. до отбытия поезда Сеул-Пусан 19:03 осталось двадцать минут — Тэмин, ты всех родственников решил в Пусан забрать или это на распродажу? — хохочет Хосок, оглядывая два огромных тэминовых чемодана и одну внушительных размеров сумку. — Да пошел ты, Чон Хосок, — наигранно злится Ли, — хрен тебе, а не магнитик, понял? — Да можно и хрен в принципе, — ржет Чон, зачесывая светло-каштановые пряди, растрепавшиеся из-за ветра, — Юнги, оформишь? — Так, на меня не смотри, я без пяти минут женатый человек, — важно ответствует Мин. Хосок усмехается, но, признаться, эта фраза колет. — Да ладно, Тэхен так не облажается, — подключается Кай, и теперь уже Юнги драматично хватается за сердце, изображая крайнее негодование. Чимин выдавливает слабую улыбку. Как сложно все-таки бывает играть роль, когда в театре боль течет по стенам. Но так будет лучше. Чимин уверен, что будет — на самом деле нифига, просто внушает себе это с тех пор, как пришел в себя после передоза — Чонгуку наркоман ни к чему. Хоть сейчас и кажется, что он делает младшему больно своим уездом, он его спасает в действительности. Если бы только кто сказал Чимину, что любят не за что-то, а вопреки. И даже сейчас, пытаясь выцепить взглядом знакомый силуэт, Пак мысленно твердит себе, что так будет лучше. Чонгук найдет кого-то.. хорошего, кто будет водить в парк кушать мороженое и с кем они будут гулять по крышам летними ночами. Чонгук найдет того, кто поможет забыть, кто склеит, кто будет громче всех смеяться в компании и своим смехом исцелять душу, кто будет катать в мае на велосипеде, водить на спектакли в ноябре и объедаться карамельным попкорном в уютной квартирке по субботам. Чимин уверен, что найдет. И лишь одно гложет его душу премерзким сомнением — сможет ли Чимин смириться с этим? до отбытия поезда Сеул-Пусан 19:03 осталось пятнадцать минут — Умоляю, можно быстрее? — хнычет Чонгук. Его сердце рвется из груди, оно так бешено рвется к нему. — Парень, ты видишь какие пробки? — хихикает таксист, — эта детка летать не научилась. — Я прошу вас, это.. это очень важно, если я не успею, я умру, — выдыхает он. Воздух вдруг становится слишком вязким. И кажется, что спасительная кислородная маска есть лишь в кармане чиминова пальто. Время тянется, будто патока, Чонгук хочет, чтобы оно нахрен остановилось и в тот же момент, чтобы ускорилось, лишь бы оказаться рядом с ним скорее. Они наконец-то выезжают на скоростную, до Кёнбусон десять минут. — Я считаю, — многозначительно поднимает указательный палец кверху Хосок, — что поезда — самый удобный вид транспорта, — он все еще пытается. Но взгляд Чимина — далеко. В его глазах — немая мольба, он лихорадочно скачет взглядом с одного прохожего на другого, все, у кого похожая куртка или цвет волос, тут же отдаются в сердце треском. И когда же оно разорвется, думает Чимин. После стольких то трещин. Может, хоть легче станет, может.. — Да ну, херня, — парирует Чонин. — Вот-вот, всем известно, что удобнее передвигаться на личном самолете, — важно добавляет Юнги. до отбытия поезда Сеул-Пусан 19:03 осталось десять минут Пробка. Ебаная пробка. Чонгук в отчаянье бьется головой о переднее сидение. — Мы не успеем, — звучит голос водителя. Для Чонгука — точно приговор. — Я знаю, — хрипит он. Слезы сами брызгают из глаз. Чон судорожно сжимает кулон в кармане и мысленно просит прощения. Сейчас он не думает о том, что от Сеула до Пусана всего триста двадцать пять километров, пять часов на машине, три с половиной на поезде и час на самолете. Он не думает, потому что в мыслях — лишь он. Во всем теле лишь он. И он болит, трепыхается точно загнанный мотылек, запертый в чонгуковом сердце, заставляет почувствовать себя, кричит «вот он я, и раз уж ты сам поместил меня сюда, теперь так просто от меня не избавиться». — Единственный шанс успеть — бежать, — говорит мужчина, — если свернешь здесь направо и перебежишь дорогу, успеешь к семи. Чонгук не отвечает, он оставляет деньги — все, что было в карманах — и вылетает из машины. — Чиминни, пора идти, — мягко тянет Тэмин. Его обнимает Хосок, потом Юнги. Кай остается напоследок. Пожалуйста, забудь все, что я сказал, мне так необходимо увидеть тебя хотя бы на минуту, прошу, Чонгук, прошу, вопит про себя Чимин. — Да, сейчас, — озвучивает. Легкие, кажется, отказываются функционировать. Чонгука, пока он перебегал трассу, чуть не сбила машина, но ему все равно, он не замедлился ни на секунду. Чимин все также звучит в Чонгуке виолончелью и пряным Chateau Latour. Он звучит металлом на языке и пламенем в груди. Он звучит в нем так громко и отчаянно, что от безысходности в легких колет. Лишь бы успеть. Лишь бы успеть. до отбытия поезда Сеул-Пусан 19:03 осталось пять минут — Я буду скучать, Чимчим, — слабо улыбается Юнги, хлопая Пака по спине в объятии. — И я буду скучать, ты самая симпатичная заноза в заднице, — поддерживает Хосок. Чимин кусает изнутри щеку, смаргивает слезинки, которые тут же незаметно вытирает рукавом, и тянется к чемодану. — Пойду помогу Тэмину, кажется, они там не вывозят, — прыскает Мин и отходит к пыхтящей парочке. — Давай я помогу с твоим, — предлагает Хосок. Чимин отрицательно мотает головой. Он весь — сплошная безысходность и апатия. В нем, кажется, совершенно не осталось сил ни поднять чемодан, ни просто жить. Чимин сжимает до боли челюсти, сжимает ручку своего багажа до хруста и отрешенно шагает к вагону. до отбытия поезда Сеул-Пусан 19:03 осталось три минуты. Просьба всех пассажиров занять свои места, а сопровождающих выйти из вагонов И еще раз на английском. Чимин останавливается у самой лестницы вагона. Он не приехал. И хоть Чимин убеждал себя, что готов к тому, что Чонгук не приедет, с этим ни черта не проще смириться. — Мне нужна была лишь минута, — практически бесшумно произносит Пак, поворачиваясь и напоследок оглядывая вокзал. Тhere are three minutes left until the Seoul-Busan train departs at 19:03. All passengers are asked to take their seats, and the accompanying persons get out of the carriages. — Чимин! Крик звучит, когда Пак уже на второй ступеньке. Крик этот — в сердце оседает дрожью, в ушах эхом. — Чиминни! Опять. Пак поворачивается. С его руки выпадает чемодан и падает на асфальт. Чонгук бежит через перрон, запыхавшись, словно только что с марафона. Его голос хриплый, и по чиминьим щекам теперь беспорядочно льют слезы. — Гуки.. — шепчет он с улыбкой. На его лице будто снова зародилась жизнь. Он расцветает, словно цветок от воды после длительной засухи. — Я люблю тебя, Чимин, — доносится чонгуков крик. — Молодой человек, просьба подняться, поезд через две минуты отбывает. — Чимин, я люблю тебя, — хрипит Чонгук, кидаясь Чимину на шею. Он с пару секунд прижимает Пака к себе — тот лихорадочно обнял его за шею — и отстраняется, протягивая Чимину кулон в виде луны. — Что это, Гуки? Чонгук не отвечает. Он расстегивает куртку, оттягивает ворот футболки, открывая ключицу, и чиминову взору открывается небольшая татуировка воющего волка под левой ключицей. — Чонгук.. — сзади звучит сиплый минов бас. Он уже порывается что-то сказать, но Хосок останавливает, смерив строгим взглядом. — Дай угадаю, легенда? — улыбается Чимин. Чонгук кивает. — Один волк когда-то влюбился в Луну, он понимал, что она слишком прекрасна для него, что она высоко в небе и им не быть вместе, но каждое полнолуние, когда Луна представала перед его взором, он кричал ей о своей любви. Так было испокон веков, так есть и сейчас. — Молодой человек.. — Да дайте вы им две минуты, — рявкает Хосок. Проводница недовольно поджимает губы. — Гуки.. — давит Чимин. — Я люблю тебя, Пак Чимин, и я не перестану любить тебя, но прошу, не уезжай, — в его глазах — застыли слезы, сердце все также колотится в груди. Чимин берет его лицо в ладони и утягивает в самый чувственный, самый отчаянный поцелуй. — Я люблю тебя, — хрипит Чонгук. — Гуки.. — Прошу, — рыдает Чонгук. Чимин чувствует соль на его губах. — Я никогда в своей жизни, веришь, никогда, не любил никого сильнее тебя. Я самый глупый человек, Чонгук, я влюбился в тебя с первого взгляда, правда, и я так сильно, — он задыхается в словах, — так сильно люблю тебя.. — Чимин.. — жмется младший. -…но я должен поехать, — холодная лавина прошибает чоново тело, — прошу, прости меня. Прошу.. Я должен. — Чимин.. — такое детское писклявое. Его имя срывается с чоновых губ, будто это единственное, что может помочь не сойти в эту секунду с ума. — Я люблю тебя, Гуки, до одури люблю, но так будет лучше. Ты не должен страдать из-за меня, — Пак обнимает крепко, словно пытается запечатлеть на чонгуковой одежде себя, оставить свой аромат, свое присутствие в воспоминаниях, — прости меня, мое прекрасное безумие, прости, - Пак проводит пальцем по чонгуковой щеке. Чимин берет чемодан и поднимается к вагону. Чонгуку хочется заорать, но когда он открывает рот, вырывается лишь сдавленный всхлип. — Я люблю тебя, — произносит Пак одними губами. Двери поезда закрываются. Слышится гудок. Чонгук все еще видит свое болезненное сумасшествие в маленькое окно. Состав начинает движение. Сквозь пыль, оглушающий гудок поезда и чужие голоса прорывается лишь одно хриплое «Чимин..».