три года назад
Ра стоит в углу просторного кабинета и, затянувшись сигаретой, лениво просматривает новости. На худощавом лице мелькает довольная усмешка, когда мужчина видит новость о поджоге в выставочном центре, где проводилась выставка к тридцатилетию факультета искусств. — Нашумели мы там, — посмеивается Ра, стряхивая пепел с сигареты. — Как там мой малыш? Уже арестовали? — босс сидит в кресле и без интереса скользит взглядом по рабочим, собирающим вещи в коробки. — Выпустили под залог, господин Чон, — мрачнеет Ра, — но с тем парнишкой вы хорошо придумали. Прям копия Хосока. Мужчина в кресле улыбается. И правда похож. Как две капли. Особенно если смотреть со стареньких камер, которые и засекли «Чон Хосока» входящим в здание выставочного центра. А парнишка молодец, ради семьи чего только не сделаешь, вот и он без лишних вопросов сделал, что велено было. Мужчина поднимается с кресла, берет стопку виски со стола и идет к окну, послабляя галстук и вспоминая прошлую ночь и стоны того самого так похожего на Хосока паренька. — Мне даже жаль съезжать, здесь оказалось весьма миленько, — делает глоток мужчина. — А мне в этом гадюшнике надоело, честно признаться, — Ра тушит сигарету и подходит к боссу, — звонил Брат, он уладил все вопросы в Гуанчжоу и ожидает вашего возвращения. — Прекрасно, Ра, — улыбается мужчина, — тем более, что в этом, как ты выразился, гадюшнике у меня осталось лишь одно дело — прихлопнуть ту гадюку, ради которой я здесь. — Пантера ждет ваших указаний, босс. Фейерверк у нее. Мужчина делает еще один глоток и разражается смехом. Ра называет полкилограмма тротила фейерверком, и это звучит забавно. Особенно забавно будет смотреть на то, как все эти полкилограмма будут разносить стены Гриндевальда. Но до этого осталась еще одна так сильно им ожидаемая встреча.***
Хосок выходит из особняка и снимает с сигнализации свой Мерседес. Он проводит ладонью по еще не до конца высохшим волосам, думает, что в зеркало даже смотреть не стоит — узоры, оставленные Юнги, и бессонные ночи в последнее время дают о себе знать. Но выглядеть свежо за задачу у Хосока не стоит. Больше всего он хочет найти эту тварь, которая устроила поджог, в котором пострадал Чонгук, кто играет с ним, заставляя смотреть как разваливается Гриндевальд — хосокова душа и плод стольких вложений, времени и сил. Когда мобильный в кармане Хосока начинает вибрировать, он уже практически садится в машину, чтобы поехать в клуб и узнать как там дела, позвонить Лукасу и узнать, утряс ли он вопрос с органами, ведь из-за частых передозировок проверок в клубе стало все больше, а власти города и вовсе грозятся клуб закрыть. — Алло, — мрачно говорит Хосок, садясь в машину и вставляя ключ в зажигание. — Господин Чон, — хрипловатый голос Лукаса внушает в Хосока спокойствие, всегда внушал. С Лукасом спокойно, только с ним Хосок чувствует себя защищенным, потому на его губах мелькает слабая улыбка, ведь немного успокоиться после всего происходящего — это именно то, чего Хосок так хочет сейчас. — Как раз собирался тебе звонить, — говорит Чон. — Вы просили узнать про Юджина. Я не застал вас в Гриндевальде, потому решил позвонить, так как информация срочная. — Я тебя слушаю, — хмурится Хосок. Он инстинктивно напрягается и выезжает со двора. — Юджин в городе, господин Чон. Хосок мрачнеет в секунду. Он смотрит на экран мобильного, где высвечивается параллельный вызов, и вязкое чувство тревоги заполняет его. — Лукас, у меня звонок на второй линии, я перезвоню, — говорит Чон и отключается, — я слушаю, — отвечает на звонок с незнакомого номера и останавливается на светофоре. — Малы-ы-ыш Хоупи, — слышится с другого конца. У Хосока сердце в пятки уходит, — как же я рад тебя слышать. Хосок сглатывает. Он приходит в себя только спустя полминуты, когда сзади стоящие автомобили начинают сигналить. Хосок трогается с места и мысленно заставляет голос не дрожать. — Поздравляю, братец, давно из тюрьмы вышел? — старается звучать безразлично Чон. — Давно, — угрюмо бросают в ответ, но тут же голос у звонящего меняется, становясь приторно-сладким, — по тебе вот соскучился. Родителей думаю навестить. Подумал, может, компанию составишь? — Не смей, Юджин, — ледяным тоном отвечает Хосок и паркуется на ближайшем доступном месте, — мама еле пережила твое заключение, тебе мало было инсульта? — Да ла-а-адно тебе, — тянет Юджин и хихикает, — вы с папой так забавно бегали вокруг нее. — Ублюдок, — рычит Хосок, — просто скажи мне, где ты, и я тебе зубы выбью, мразь. — Ну, Хоупи, ты что, — притворно возмущается старший, — это тебя этот оборвыш так выражаться научил? — Не смей даже упоминать Юнги, ты меня понял? — Значит, не остыл еще, — хихикает Юджин, — ну, что ж ты влип-то так в этого неудачника. Ну, ничего, жаль его не прибило той картиной в кафе, — смеется мужчина, а Хосок челюсти посильнее смыкает, как бы руль не сломать от злости думает. — Ах ты чокнутый ублюдок. Юджин на той стороне снова заливается смехом и спустя пару секунд говорит. — Ну все, все, хватит меня смешить, я уже представляю твои надувшиеся от злости щеки. Давай лучше встретимся, поболтаем, кофейку выпьем, по-семейному, знаешь, — прыскает Юджин, — или можем таблеточками закинуться, у меня парочка осталась после фестиваля в твоем болоте. — Я тебе шею сверну, — цедит Хосок. — Мечтаю умереть от твоей руки, малыш Хоупи, — Хосок его улыбку через телефон чувствует, — так что приезжай домой, тебя ждет сюрприз. Хосок сбрасывает вызов, набирает Юнги — сердце так сильно стучит, что, кажется, даже гул от других машин перебивает — и, услышав, что «абонент не может принять ваш вызов», нервно сглатывает и заводит Мерседес. Ну уж нет, думает, не в этот раз, он не позволит больше брату причинять боль дорогим ему людям.***
Подъезжая к дому, в котором прошло его детство, Хосок не чувствует приятной ностальгии, он чувствует опасность. В глаза сразу же бросается тонированный черный джип, стоящий у их подъезда, и люди, курящие рядом. Даже играющие в стареньком, обшарпанном дворе дети не внушают теплых чувств. Хосок смотрит на них с сожалением, ведь бедненький район на окраине не сулит ничего хорошего — Хосок познал это на собственной шкуре. Чон поднимает взгляд на восьмой этаж и сглатывает. Еще не успело стемнеть, но в окнах горит свет. Чон, игнорируя изучающие его взгляды курящих у джипа мужчин, поднимается наверх и заходит в старую квартиру, ведь дверь специально оставили открытой. Хосок весь сжимается, проходя в потрепанный коридор и ступая дальше, в их с братом комнату. Он останавливается в метре от нее, настраивается. Он помнит, чем закончилась их последняя встреча с Юджином, и понимает, что с миром брат не пришел уж точно. Если Юнги здесь, накачан наркотой или чем похуже, то Хосок точно свернет брату шею. И пусть окажется там, откуда Юджин недавно вышел, плевать, этот ублюдок не посмеет причинить Юнги вреда. — Хоупи, — расплывается в улыбке Юджин, пристроившийся на подоконнике, — не представляешь сколько я ждал этой встречи. — Юджи, — выдыхает Хосок. Слишком мягко. Растеряно. Неосознанно. В сидящем на подоконнике человеке он не узнает его старшего, любимого брата, того, кто когда-то обещал защищать и быть рядом, любить до гроба. — Юджи, — повторяет старший, смакует на языке, — давно ты не называл меня так. Хосок напрягается и чтобы скрыть волнение прячет руки в карманы, а взглядом обводит старенькую комнатку. Юджин замечает, как нервничает младший, но лишь улыбается от этого — полкилограмма тротила, спрятанные в Гриндевальде, вселяют в него исключительную уверенность в том, что день закончится чудесно. — Зачем ты устроил весь этот цирк, Юджин? Ведь передозировки твоих рук дело? Юджин мечтательно вздыхает. — Красиво, правда? — улыбается, — ты столько искал виновного, даже на этого розововолосого милашку думал, — разражается смехом старший, — а про меня и не вспомнил. Обидно, однако, ведь почерк очень даже похож. Я думал ты раньше додумаешься, — наигранно дует губы Юджин. — Какая же ты мразь, столько людей из-за тебя пострадали. — Ну, Хоупи, перестань, — дует губы старший, — думаешь, я им в вены их сам колол? Нет, братишка, они платили за кайф. Сами хотели, искали, чем бы развлечься. — А ты протянул им руку помощи, значит, — язвит младший Чон. Юджин смеется. — Ну, можно сказать и так. Тебе понравился дизайн таблеток? Я сам его разработал. — Зеленые.. — Твой любимый цвет, — вздыхает Юджин, — и наша фамилия. Прекрасные таблетки получились. Именно то, что когда-то нас так сблизило, в итоге сделало чужими людьми, разве не иронично? — вскидывает бровь старший, — а теперь Гриндевальд загибается. Да, я наслышан, что дела после нескольких развлекательных шоу с передозировками идут не очень, — спешит пояснить Юджин, заметив вопросительный братов взгляд. — Чего тебе нужно, Юджин? Зачем ты подстроил поджог и купил то арт-кафе? Зачем попросил Юнги заняться дизайном? Зачем вернулся вообще? — сыплет вопросами Хосок. — Ну, Хоупи, не расстраивай меня, — снова наигранно дует губы Юджин, — не заставляй усомниться в твоих интеллектуальных способностях. Хосок хмурится, но молчит. Юджин, разочарованно вздохнув, все-таки объясняет. — Месть, Хосоки, банальная месть, — расплывается в улыбке старший, — я столько пережил из-за тебя. О, я никогда не забуду эти сладкие тюремные ночи, — втягивает носом воздух Юджин, — я даже здесь слышу этот запах гнили и сырости. Может, потому что здесь теперь живут пьяницы, а, может, я просто не могу избавиться от этого смрада. Он будет всего меня пронизал, Хоупи. Юджин поднимается и подходит вплотную к Хосоку, вдыхает его запах. — А знаешь чем ты пахнешь, братец? Хорошей жизнью, — криво усмехается Юджин, — теплой постелью, вкусной едой, хорошим парфюмом. Всем тем, чем должен был пахнуть и я. Но ты меня подставил. — Ты же знаешь, я был напуган, я не хотел этого! — подается вперед Хосок. — Не хотел? — вспыхивает старший, и Хосока будто кипятком ошпаривает. В его взгляде столько боли, столько ненависти, но Хосоку, кажется, что есть в нем еще кое-что, то, что Хосоку кажется скорее глупой выдумкой, чем правдой, ведь после всего, что пережил брат, любить предавшего невозможно. К горлу подбирается ком. Хосок вспоминает тот вечер, тот злосчастный вечер, который до сих пор преследует во снах. Юджин все-таки убедил младшего заняться «доставкой», и они работали вместе, плечом к плечу, готовые всегда защитить друг друга, стать друг для друга щитом. В тот вечер Хосок выполнял последнюю свою доставку. Они долго обсуждали со старшим вопрос дальнейшего участия Хосока. Юджин не хотел заниматься всем один и отпускать брата, но все-таки сдался. И именно тогда, во время той самой последней доставки, где Хосок выступал смотрящим, чтобы не было копов и других банд, жаждущих отобрать добро, случилось то, что навсегда разорвало между братьями связь. Юджин тогда поднялся в квартиру отдавать товар, а Хосок стоял снаружи. Все происходило быстро. Хосок и сейчас помнит, как крепкий полицейский заломал ему руки, как началась облава, как попытались сбежать водитель и еще один товарищ Юджина, обеспечивающий безопасность. Хосок помнит допрос. Юджин тогда ни слова не сказал. Просто молчал и только одно вторил: «отпустите брата, он маленький еще». А младший испугался, наслушался про тюрьму, про жизнь сломанную, про убитых горем родителей, и сдался. Точнее сдал. Сказал, что старший заставил, что к наркотикам отношения не имеет, только на стреме стоял всегда, что готов дать показания в обмен на свободу. По итогу, Юджина приговорили к трем годам заключения за хранение и распространение, а Хосок прошел в деле свидетелем. Тот взгляд, когда уводили Юджина из зала суда, Хосок никогда не забудет. — Юджи, — прошептал на прощание Хосок, — прости меня, брат. — Нет у меня больше брата, — отрезал старший. Юджин презрительно усмехается в лицо младшему и уходит в сторону кухни. Хосок следует за ним, точно завороженный. Старший брат всегда имел на него огромное влияние. Хосок помнит, как тот оберегал от плохих людей, которые не дорожили Хосоком по словам брата. И если Юджин уверял, что Хосоку будет лучше без кого-то в его жизни, тот слушался. Пока в его жизни не появился Юнги, и Хосок впервые ослушался брата, сделал по своему. — Ну что, братишка, — улыбается Юджин, — доволен теперь? Хосок вопросительно изгибает бровь. — Ты ведь из-за этого уёбка меня бросил, оставил одного ради того, кто и мизинца твоего не стоит. — Не говори так о нем, — злится Хосок. Желваки играют на его лице, и он сам не замечает, как сжимает пальцы в кулаки. — Так ты все еще влюблен в него… — словно пораженный внезапным осознанием этой истины тянет Юджин, — все еще лижешь ему зад? Тому, ради кого предал собственного брата, свою кровь! — Юджин! — рычит Хосок. — Ёбанный предатель, — плюется Юджин, и Хосок, замахнувшись, бьет кулаком по чужому лицу. Юджин не отвечает на удар, он хватается за скулу и отшатывается. — Как жаль, что эта мразь умрет, — наигранно хнычет Юджин и, глядя на округлившиеся от страха глаза младшего, разражается смехом, — а, может, и уже сдох, — смеется, — хочешь проверить, братишка? Он на крыше, — Юджин, не обрывая зрительного контакта, достает из кармана пальто пистолет и, спуская курок, приставляет дуло оружия к своему виску. Хосок замирает, ошарашенный происходящим. — Что ты… — голос срывается, Хосок сглатывает, пытаясь смочить пересохшее горло. — Если ты уйдешь, уйдешь за ним, снова, — Юджин выговаривает каждое слово, медленно, словно казнь хосокову растягивает, — я выстрелю. Мне уже нечего терять. Я потерял свой мир, когда потерял тебя, Хоупи. Ты — весь мой мир, братик… Хосок не может оторвать взгляда от юджиновых глаз, наполняющихся слезами. За всю их жизнь, сколько бы не приходилось стоять за себя, выживать, терпеть побои и задыхаться от страха, доставляя товар в самые отдаленные точки города, Юджин не плакал. А сейчас, взглядом, обезумевшим от пережитого и своей ядовитой любви, в которой захлебывался каждую ночь, прокручивая в голове один единственный момент, Юджин смотрит на Хосока и его в своей ядовитой утопить хочет, жаждет вариться с ним в одном котле, чтобы легкие обоим жгло, главное вместе, главное — вдвоем, одну любовь на двоих делить. Но в глазах Хосока пустота. По отношению к Юджину пустота. И это единственное, то самое одно, чего Юджин пережить не сможет, с чем не сможет смириться до конца дней своих, от чего ураган никогда не утихнет в его груди и в итоге разъест, сладким ядом разъест изнутри, ведь Юджин никогда не сможет перестать любить его. Никогда. Хосок дышит тяжело, давит в себе желание осесть на пол и залиться слезами, покаяться перед братом, прощения попросить. Давит потому, что где-то там Юнги, который всегда будет для Хосока на первом месте. Ведь что бы не произошло, Хосок выберет Юнги. И пусть метеориты усыпят Землю огненными язвами, ниспадет кислотный дождь на головы людей, навеки погаснет солнце и рухнет под ноги небо — Хосок выберет Юнги. Хосок всегда выберет Юнги. — Если с ним что-то случится, — шипит Хосок, смаргивая невольно выступившие слезы, — я сам спущу этот курок, обещаю. Он срывается с места и вылетает из квартиры. Бежит по этажам вверх, не позволяет и малейшей мысли о том, что, может, и спасать больше некого, прорваться. Ведь если умрет Юнги — умрет Хосок. В этом мире, в котором Мин Юнги — человек, ради которого Хосок готов погасить солнце и звездами на небе выложить его имя, Хосок без Юнги не выживет. И пусть Юнги никогда не испытает к Хосоку того, что тот испытывает к нему — не важно. Пускай так, Хосок готов, Хосок смирился, давно осознал и смирился. В этом мире, где ради Мин Юнги Хосок готов погасить солнце — Мин Юнги должен жить. В мире, где звездами на небе Хосок готов выложить его имя — Мин Юнги должен быть. Потому что если не будет Юнги — не будет Хосока. И в этом истина. Чон, спотыкаясь, добегает до выхода к крыше и останавливается, заметив тех парней, которые курили возле подъезда. Они снова о чем-то болтают, обмениваясь едкими смешками. Хосок собирается ровно полминуты. А потом рвется в бой. Вырубает с двух ударов того, что поменьше, игнорирует боль в разбитой губе, онемевшую от удара щеку, выворачивается, когда хватают за руки, скидывает громилу с лестницы и наконец-то прорывается к нему. Прорывается и замирает на месте. Посередине стоит стул. Стул, к которому привязано множество шелковых лент любимого цвета Юджина - фиолетового. Пустой стул. Сердце Хосока пропускает удар. Оно готово остановится от одной только мысли, леденящего душу предположения. — Нет, — не веря шепчет Хосок. — Мне жаль, Хоупи, — слышится голос за спиной, и Хосок, сморгнув слезы, сжимает до боли челюсти и поворачивается на голос. Он решительно приближается к брату и хватает его за горло. — Я знал, что ты трусливый кусок дерьма, что ты никогда не смог бы убить себя, ведь ты всю жизнь любил только одного человека — себя, но, поверь, если ты что-то сделал с Юнги, жить тебе осталось недолго. Я сам твое сердце из груди вырву, — шипит, глядя прямо в черные глаза напротив, Хосок, и пальцы на чужом горле сильнее стискивает. Юджин только улыбается и хрипит едва слышно. — Ты прав, Хоупи, всю свою жизнь я любил лишь одного человека, — кашляет, руку младшего на своей шее обеими своими обхватывает, — и он сейчас здесь, на этой крыше. — Ты больной, Чон Юджин, — отталкивает брата Хосок, и тот падает на пол, ударяясь о бетонную балку. Хосок отворачивается от брата и идет к краю. Он должен проверить. Ему нужно знать.. Хосок уже перегибается через выступ, когда слышит крик Юджина. — Так и есть, братишка, — усмехается, — я больной. Я тобою болен. Одержим тобой. Все эти три года, Хоупи, засыпая в одиночке, пока срастались ребра, я думал только о тебе. Когда никто не жужжит над ухом, о тебе так приятно думать. Я очень быстро просек, что пока заживают травмы, можно отсиживаться в одиночной камере, и с тех пор нарываться на неприятности стало моим хобби. За все пребывание за решеткой у меня были сломаны обе руки, четыре ребра, вывихнута нога и было сотрясение мозга. И все эти дни в лазарете, а потом и в одиночке, все ночи, каждую секунду, каждый миг своего существования я думал о тебе.. Хосок, слушая, отрицательно мотает головой, все еще поверить не может. Он всегда знал, что брат любит его, что на все ради него готов. Хосок часто замечал, как Юджин гладит его по волосам, когда тот засыпает, как ложится с ним в кровать в грозу, аргументируя «чтобы тебе не страшно было», как вдыхает запах волос. Замечал, но всегда находил объяснения. Даже когда Юджин сорвал первый поцелуй Хосока, тот объяснил себе это тем, что старший не хотел, чтобы Хосок был не опытен в первых отношениях, что хён просто проявил заботу. Хосок всегда знал, что Юджин любит его. Но какой именно любовью Хосок осознал только сейчас. — Тебе лечиться надо, к психотерапевту сходить, — ошарашенно выдыхает младший Чон. Мозг все еще отказывается принимать такую реальность, — не могу поверить, что все это время.. — Да, Хоупи, — нервно улыбается Юджин, — все это время, все эти годы, всю жизнь.. Ведь у меня был только ты. А у тебя только я, — улыбка Юджина становится теплой, родной, такой, которую так любил Хосок в детстве, — ты же помнишь, что родителям всегда было не до нас. Я считай воспитал тебя, неужели ты не помнишь? Ты с самого детства был единственным источником радости для меня. Я бы весь мир тебе подарил — позволь ты мне это сделать — всегда рядом был бы. Но нет, — горько усмехается старший, — тебе сначала приспичило с сыном пьяницы возиться, а потом с нищебродом. Вот вечно ты в альтруиста играешь. Я только одного спровадил, так ты другого нашел. Ну, что ты за упрямый малыш, Хоупи? Юджин подходит в Хосоку вплотную и нежно проводит тыльной стороной ладони по его щеке. Скоро в Гриндевальде взорвется маленький юджинов подарок, и они смогут наблюдать за этим с ВИП мест. Ведь не зря Юджин привел младшего именно сюда, на эту крышу. Хосок стоит, не двигаясь. Он пытается найти в на миг смягчившемся взгляде брата хоть что-то человеческое, что-то родное, но там лишь яд. Юджин буквально состоит из этого яда. Любовь сочится из него, из каждого шрама, из каждой раны, которые никогда не затянутся полностью. Юджин пропитан этой ядовитой любовью к младшему, она сквозит в каждом жесте, каждом взгляде. Каждое действие старшего продиктовано ей, рождено этой больной любовью. Хосок трясет головой, желая выбить ворох разъедающих мыслей и, глядя в глаза брату, шепчет: — Это не любовь, Юджи.. Юджин сокращает между их лицами расстояние и практически касается своим носом чужого. —..это чертова мания. Юджин разражается смехом. Проводит рукой по блестящим еще влажным волосам и снова возвращает взгляд на хосоковы губы. — Ты прав, братишка, — улыбается, ведя ребром ладони по плечу младшего, — это мания. Я буду за нее в аду гореть, но если бы ты знал, как же мне плевать.. Юджин резко захватывает хосокову челюсть в тиски своих пальцев. Сжимает больно. Прикладывается к губам в безумном, ядовитом поцелуе, надеется, что впрыснет вместе со слюной в брата хоть немного этого яда, поделится, может, легче станет. Может, Хосок наконец-то почувствует то, о чем так мечтает Юджин. Любовь. К нему. То единственное, чего всю свою жизнь Юджин хотел и с мыслями о чем засыпал по ночам. Но Хосок любви не чувствует. Он чувствует страх. За Юнги, за то, что может не успеть, что Юджин, который когда-то подставил Хёнвона, лишь бы рассорить с Хосоком, с легкостью сделает это с Юнги. А, может, что хуже. Хосок грубо отталкивает брата от себя, а потом с размаху заряжает в шею. Охранник, стоящий у самого входа на крышу, один из тех, кто курил у подъезда, порывается вмешаться, но Юджин, сплевывая кровь на землю, останавливает его одним взмахом руки. — Стоять, — рычит, — это мой мальчик. Я разберусь. Он скалится, глядя младшему прямо в глаза, и отвечает точным ударом в скулу. — Хоупи, не будь глупым, — злится Юджин, — если ты не достанешься мне, ты не достанешься никому. — Ты псих, — орет младший и бросается в драку. Оба валятся на землю, перекатываются по полу. Хосок хватает старшего за горло и вжимает в бетонный пол. — Где Юнги? Что ты сделал с ним, ублюдок? Юджин криво улыбается кровавой улыбкой и отвечает с поразительной нежностью. — Он умрет все равно, Хоупи, — Юджин кладет обе руки на сжимающую его горло и гладит подушечками пальцев, — но если ты подаришь мне один поцелуй, я скажу, где именно. Хосок скидывает руки Юджина и бьет его кулаком в лицо. Он подрывается и бежит к выходу. Он должен найти друга. — Ну, куда же ты собрался? — смеется старший и кивает охраннику. Тот сильной рукой отпихивает младшего Чона от выхода, заставляя пошатнуться. Хосок лезет на мужчину, пытается пробраться, но безуспешно, мужчина больше, сильнее и явно тренированней в бою. — Пусти меня, скажи, где он, — обращается к Юджину Хосок. Юджин не отвечает. Он с улыбкой на лице достает пистолет и направляет его на брата. — Не доставайся же ты никому, — нежно тянет Юджин и спускает курок, — мне так жаль, что ты сделал неправильный выбор, братишка. Хосок зажмуривается, когда слышит выстрел. Он инстинктивно падает на землю за секунду до того, как Юджин стреляет. Хосок держит глаза закрытыми и, только услышав как что-то падает, решается открыть. На полу, позади него лежит мертвый охранник, под которым расплывается лужа крови. Хосок стоял прямо перед ним, эта пуля принадлежала ему. Должна была принадлежать. Хосок борется с рвотными позывами, отворачивается, сглатывает и, собрав всю решительность в кулак, поднимается на ноги и подбегает к Юджину. Застав его врасплох, он несколько раз бьет того по лицу, выбивает оружие из руки, уворачивается от ответных ударов. Они незаметно для обоих подступают к выступу у самого края крыши. — Ты гребаный псих, Чон Юджин, — шипит Хосок, нанося все новые и новые удары. — Я люблю тебя, — слышится в ответ. Хосок игнорирует боль от точеных ударов Юджина, заставляет пятиться. Юджин Хосока практически не бьет, только защищается, наносит пару ответных ударов в попытке отрезвить брата, но тот будто с катушек слетел. В его глазах адовый огонь пылает, и Юджин засматривается. — Я люблю тебя, — шепчет. Хосок снова сжимает в руке юджиново горло, выпытывает, где Юнги, а Юджин взгляда увести не может. Такой красивый, такой безумный, так близко.. Крышу рвет. — Отвечай! — орет Хосок, — я убью тебя, если не ответишь. — От твоей руки и умереть не страшно, — улыбается Юджин. Хосок сжимает чужое горло слишком сильно. Юджин хрипит, кашляет, воздуха глотнуть пытается, хватается за руку Хосока обеими своими, но тот непоколебим. Юджин никогда не видел его таким. Хосок, точно первобытный человек, готовый на все в попытке защитить свое. Юджин впивается пальцами в хосоковы волосы, тянет, пытается оттащить младшего от себя. Уверенность в том, что Хосок не сможет перейти черту и серьезно ранить или даже убить своего хёна тускнеет с каждым мигом. — Ненавижу тебя, — шипит Хосок сквозь зубы и бессознательно толкает Юджина в грудь. Несмотря на все то, что сделал Юджин, Хосок не хотел бы причинять ему вреда и боли. Он и так сломал ему жизнь, засадил за решетку, предал. Но этого оказалось мало. В первый раз Хосок убил Юджина морально, еще в тот день, когда рассказал ему о своей любви к Юнги. Второй раз Хосок убил Юджина физически, столкнув с крыши. — Я люблю тебя.. Шепот Юджина, его последние слова навсегда останутся с Хосоком. Останутся в нем. Впредь Хосок никогда не сможет избавиться от брата в своем сердце, ведь, умерев, он забрал частичку Хосока с собой.***
— Джи Ху? — Хосок с трудом узнает свой голос. Он сидит в салоне Мерседеса, смотрит в одну точку и пытается вспомнить, как заводить машину. Все мысли будто покинули его в одночасье, когда он увидел труп брата, лежащий на земле. Внутри Хосока пустота, внутри Хосока — выжженное поле, и самое страшное, что он сам поднес спичку. — Господин Чон, — обеспокоенно обращается официант шепотом, — в Гриндевальде проблема. Сесилия, она.. — мнется Джи Ху. — Что случилось с Сиси? Джи Ху выдерживает паузу. Он набирает воздуха в легкие прежде, чем ответить. — Она хочет подорвать Гриндевальд.***
Когда Хосок паркует свой Мерседес напротив клуба и вылетает из машины, даже не удосужившись поставить авто на сигнализацию, он видит, как полиция решительно окружает здание. Хосок слышит, как в рупор кого-то просят сдаться, обещают смягчение срока, но в ответ тишина. — Бо, — зовет Хосок, пытается прорваться к клубу, но его уверенно останавливает полиция. — Там мои люди, — кричит на полицейских Чон, — пустите меня туда, я поговорю с ней, я смогу убедить ее остановиться. Но мужчины оказываются непреклонны. Они заламывают слишком буйного парня и велят не мешать операции, грозясь надеть наручники. - Хотя бы скажите, что пришел Чон Хосок. Скажите, что я готов встретиться с ней в обмен на освобождение людей. Полицейский с пару минут скептически оглядывает парня, а потом подает знак своим людям. Спустя пару минут, другой мужчина в форме подбегает к разговаривающему с Чоном и информирует, что террористы согласны выпустить людей, если Чон Хосок окажется внутри здания. Чон бежит к клубу, не говоря полицейским больше ни слова, залетает внутрь через черный вход, быстро окидывает взглядом первый этаж, на котором под наблюдением людей в масках и с автоматами в руках сидят на полу напуганные посетители - благо, еще не вечер и людей в заведении было немного, - и летит на второй в попытке найти хоть кого-то из персонала. На лестнице, ведущей на второй этаж, Хосок замечает двух лежащих без сознания официанток, но не останавливается, не может позволить себе потерять время. Кто-то ловит его за локоть, когда он мчится на третий этаж, никого не обнаружив на втором, и затягивает в комнату для персонала. В комнате, подогнув колени, несколько людей сидит, забившись от страха в один угол. - Бо! - восклицает Хосок, зацепившись за друга взглядом. — Господин Чон, Гриндевальд заминирован. Сесилия пару часов назад.. — Чжэн Бо теряется, не зная, как озвучить, — она убила Соён и что-то вколола Лее, когда увидела, что та звонит в полицию. Хосок таращится на бармена не в силах осознать происходящее. Сесилия грозится подорвать клуб. Так подло и грязно предает человека, давшего ей работу, помогшего с документами по миграции и жильем. Хосок не может поверить, что все это время предатель был так близко, что именно Сесилия, которая, казалось, всегда была готова стать на сторону Хосока, была замешана в торговле смертельно опасным стаффом, передозировках, а теперь еще и в этой ситуации. — Где она? — Простите, господин, как только Соён попыталась ее отвлечь, я сразу же привел всех сюда и закрылся. — тупит взгляд в пол бармен, — Не знаю, где она сейчас, но, думаю, на одних угрозах не остановится, у них с килограмм тротила... Хосок мечется в мыслях. Они роятся в голове, точно пчелы, в поисках ответов и выхода. - Ты видел сегодня Юнги? Чжэн Бо бледнеет на глазах. И не сразу решается ответить. — Господин Чон.. — давит. — Бо, — настаивает Хосок. Дыхание сбивается моментально. И кто знает, от страха или от того, что перестань Юнги дышать, Хосок перестанет тоже. — Он внутри, господин. Пришел пару часов назад, искал вас, сказал, что ему позвонили, сказали, что если немедленно не придет в Гриндевальд, то вам будет угрожать опасность. А потом.. — Где он сейчас? — Джи Ху видел, как господина Мина вели наверх под руки два каких-то мужчины, потому что он не мог идти. Я не знаю, что с ним сделали и где он сейчас, но после того он не выходил. — Бо, — Хосок кладет руку на его плечо и чуть сжимает, — найди Джи Ху, постарайся вывести людей. А я найду Сесилию и попытаюсь поговорить. Все будет хорошо, - успокаивает скорее себя Чон. Ему страшно не меньше, но дать погибнуть невинным людям, а особенно Юнги, Хосок не может. Чжэн Бо неуверенно кивает и обводит взглядом напуганных товарищей. Хосок больше ничего не спрашивает, он срывается с места и несется в сторону своего кабинета. Врывается туда и замирает. Юнги лежит на диване без сознания. Чон подлетает к нему и трясет друга за плечи. — Юнги, пожалуйста, — кричит Хосок, — не поступай так со мной. Не будь эгоистом, — хлопает друга по плечам, лихорадочно гладит по волосам, умоляет не бросать, — хочешь, всегда будешь носить эти свои дурацкие спортивные шмотки. Даже на официальные мероприятия. Я тебе и слова не скажу, только, пожалуйста.. пожалуйста, — шепчет Хосок, не в силах говорить громче. Ком подбирается к горлу. — Какая драма, — слышится за спиной мелодичный женский голос. — Сиси. — Не ожидала тебя здесь увидеть. Значит ли это, что мой дорогой друг все же оказался слабохарактерной тряпкой и не смог тебя убить? Хосок поворачивается к девушке, полностью игнорирует направленный на него пистолет в ее руках и смотрит с неприкрытой ненавистью. — За что? — За что, господин Чон? — взрывается девушка, — за что! Ха! Только посмотрите на эту трагедию на лице, — Сесилия проходит в кабинет, сжимает оружие обеими руками и ни на секунду не уводит его от цели, — потому что ненавижу эту дыру. И тебя ненавижу. Хосок машинально закрывает собой Юнги, не разрывая зрительного контакта с барменшей. — Что же ты таким нежным не был когда втрахивал меня в этот диван?! — Сиси, — вздыхает Чон, — уже годы прошли. То была ошибка. Я уже просил у тебя за это прощение. — Ошибка? — всхлипывает девушка, — я для тебя просто ошибка, господин Чон? — Сесилия быстро смаргивает слезы, не позволяя себе расклеиться и затуманить взор. Хосок делает к ней шаг, но девушка тут же пресекает. — Не смей! Сделаешь еще шаг, и я выстрелю. Ты знаешь, мой отец был охотником. Моя рука не дрогнет, поверь. — Верю, — едва слышно произносит Чон, — но, Сиси, зачем тебе ломать свою жизнь? Ты ведь или взорвешься, или сядешь в тюрьму. Отпусти Юнги, отпусти меня, вели своим людям ликвидировать бомбу, не совершай ошибки.. Хосок пытается достучаться, но двери Сесилии железобетонные. Она громко смеется — Хосок слышит будто через толщу воды, трясет головой, заставляя себя держаться и не упасть в обморок от пережитого прямо здесь и сейчас. — Но ты же позволил себе совершить ошибку! — девушка специально делает акцент на последнем слове, — если бы не Юджин, я бы даже не стояла здесь. Но ты и его предал. И все ради кого? Ради этого? — кивает на лежащего без сознания Юнги, — он тебе никто, даже не родной, не семья, а ты сначала брата ради него в тюрьму засадил, а потом мной попользовался и снова к Юнги побежал. — Сесилия, послушай, — Хосок пытается говорить мягче, но голос дрожит, вот-вот сорвется, — Юнги мне ценнее и роднее и тебя, и брата. Юджин втянул меня в наркоторговлю, когда я еще совсем юнцом был. Глупым и беспечным. Он хотел до конца жизни наркотой торговать, постоянно придумывал байки, чтобы я остался. Знаешь сколько раз был мой последний раз, Сиси? Не сосчитать. У меня единственный друг был тогда, Хёнвон, но Юджин и его от меня отвернул, подставил, рассорил нас. А когда я встретил Юнги.. — Хосок поворачивает голову в сторону дивана и сглатывает, — только Юнги поддержал меня, сказал, что я и без торговли всего добиться смогу. Был рядом. Он всегда был рядом. Потому и я всегда буду рядом с ним, понятно? Всегда его спину прикрою. Девушка разражается смехом и, на секунду убрав одну руку с пистолета, наигранно вытирает несуществующую слезу. — Какая трогательная история, — поджимает губы девушка, — вот только моя чуть печальнее, господин Чон. Когда ты попользовался мной и выбросил, как ненужную куклу, уговорил сделать аборт, когда так щедро и благородно, — усмехается, — устроил меня коктейли этим мажористым ублюдкам мешать, я умирала внутри. Каждый день. Это было невыносимо, видеть тебя, как ты улыбаешься с ним, ему. Видеть с каким трепетом и заботой ты относишься к тому, кто тебя ни во что не ставит. Я долго терпела, ждала, пока ты наконец-то образумишься, когда осознаешь, что этот человек — просто дрянь, пользующаяся твоим положением, богатством, ведь это ты сводил его с клиентами, давал работу, все делал, чтобы этот сукин сын был счастлив. А потом я перестала ждать, — Хосок замечает, как по щеке девушки ползет слеза. Та ее даже не смаргивает, — перестала. Я не видела больше смысла. Ни в чем. Тот, кто когда-то подарил мне новый дом, кто подставил плечо, кто забрал вместе с девственностью и сердце, любил того, кто и пальца его не стоит, — Сесилия снова берется за пистолет двумя руками и отходит к столу, — мне видеть его не хотелось, и тебя вместе с ним, потому что каждый раз как серпом по груди; мне жить не хотелось, — вырывается горький смешок у девушки, — но именно в тот момент, когда я была готова закончить все это, готова была больше никогда не открыть глаз, Юджин нашел меня. И на том самом мосту показал другой путь. Показал, что смысл при желании можно найти. Он поделился своим. И с тех пор месть стала нашим смыслом на двоих. — У вас там что, клуб обиженных собрался, что ли? — пытается отвлечь девушку Хосок, а сам глазами ищет, где может быть спрятана бомба. — Представь себе, — усмехается Сесилия, — а то, что происходит с вами сейчас — называется кармой, господин Чон. Вы разбили сердца тем, кто любил вас больше жизни. А взамен тот, кто был вашей жизнью, разбил ваше. А теперь он лежит тут бездыханный и, исходя из того количества наркоты, которым его накачали, уже вряд ли разобьет чье-то еще. Хосок пользуется секундной слабостью девушки, которая переводит взгляд с цели на лежащего на диване и, подбежав, выбивает из ее рук пистолет и валит на пол. Сесилия только смеется на это и тянется сорвать поцелуй с хосоковых губ. — Уже слишком поздно, господин Чон. Через две минуты мы с вами умрем. Обнимите меня, — она хватается обеими руками за Хосока, сцепляет их у того за спиной и с силой прижимает к себе. — И умерли они в один день, погребенные огнем и любовью.. — мечтательно выдыхает Сесилия в ключицу пытающегося освободиться Хосока. Он чувствует, как тонкая игла пронзает кожу на его плече и с ужасом смотрит на смеющуюся Сесилию со шприцом в руке. — Хосок.. — слышится слабый минов голос с дивана. Хосок с последних сил отбрасывает девушку от себя и та, ударившись о край стола, падает без сознания на пол. Тело Хосока тяжелеет, он чувствует, как начинает неметь рука, но заставляет себя сконцентрироваться на Юнги. Он берет его на руки и на ватных ногах движется к выходу. Последнее, что видит Хосок перед тем, как его оглушает взрыв, слабую улыбку Юнги и асфальт, на который он валится, как только передает друга в руки полицейским.***
три дня спустя
— Как он? — Тэмин подходит к задумавшемуся Каю, стоящему напротив палаты Хосока, и кладет голову на его плечо. — Хосок уже в порядке, врачи успели оказать необходимую помощь, а Юнги настолько облепил Тэхен, что там и прохода нет, поэтому не знаю, - усмехается Чонин. — Юнги будет в порядке, — говорит полушепотом Ли, — его организм сильно пострадал от той дряни, которой они его напичкали, но врач сказал, что с ним все будет хорошо. — Слава Богу, — выдыхает Кай. — Чимин приходил? — Трижды, — испускает смешок Чонин, — мечется между палатами, как суслик. Бегает от Чонгука к Юнги, а потом к Хосоку. У него типа утренний обход. Тэмин утыкается губами в плечо любимого и позволяет себе первый за все эти дни смешок. — Чонгук, к счастью, тоже на поправку идет. С приездом Чимина у него будто раны быстрее затягиваться начали. Даже врачи удивляются. — А я не удивлен, — хмыкает Тэмин. Кай поддерживает его теплой улыбкой. — Ты смотрел новости? — Ты о том, что того урода, сообщника Юджина задержали на границе? Кай кивает. — Да, Рамиль задержан, а Юджина в ближайшее время похоронят. — Нужно позвонить его родителям, — мрачно озвучивает свои мысли Тэмин, — но я даже не знаю, как можно сообщить о таком. — Я думаю, будет правильно, если это сделает Хосок. — А что с той девушкой? — Сгорела. Тэмин сглатывает. На пару минут воцаряется полнейшая тишина. Оба мужчины взглядом провожают врача в палату Хосока, и Кай все же решается немного разрядить обстановку. — Чонгук принял предложение Чимина переехать в Пусан. — Ким Чонин, — наигранно вздыхает Ли, — Чимин — мой лучший друг. Неужели ты думаешь, что он не сообщил мне об этом в первые десять секунд после этого события? — Уверен, что не сообщил, — в шуточной форме отрезает Чонин, — как и уверен в том, что в первые десять секунд после этого события Чимин не мог отлипнуть от Чонгука и на миллиметр. Они оба усмехаются друг другу и, благодарно кивнув выходящему доктору, шагают в палату. — Скоро они все поправятся, и снова все будет хорошо. — Обязательно, — шепчет Тэмин, отвечая на слабую хосокову улыбку своей искрящейся.