Чудесный цветок в заброшенном саду

Через десять лет в моей огороженной высоким забором жизни появился Нэйт. Мне было почти двадцать восемь, ему чуть больше двадцати. Его поселили в мою камеру на место освободившегося соседа. К тому времени он стал четвёртым по счёту сокамерником. Но если про первых трёх я ничего сказать не могу, ребята как ребята, почти мои ровесники, разной степени моральной деградации, то Нэйт был особенным. Во-первых, он очень сильно был похож на Даниэля, только обесцвечивал волосы — сквозь светлые локоны проглядывали тёмные корни. Во-вторых, он был педиком. Я удивился, что его подселили ко мне, у нас таких обычно размещали друг с другом. Должно быть, тюремное начальство на десятилетний юбилей отсидки решило «порадовать» меня. За годы я успел насмотреться, как эти ребята кому-то отсасывают по закоулкам или как кого-то из них трахают в глубине душевой. Зрелище было привычное, все про это знали, охрана смотрела сквозь пальцы, пресекая только открытые конфликты и жёсткие избиения. Заключённые старались не портить шлюх синяками и ссадинами, хотя любителей воспользоваться их услугами в тюрьме набиралось не так много, что придавало мне веры в людей даже в этом злополучном месте. Я был из тех, кто предпочитал держаться в стороне. Если приспичит, лучше вспомню единственную ночь с Кэс в палатке — мой первый раз был не очень удачным, но запомнился на всю жизнь. А теперь я чуть ли не каждый вечер наблюдал, как в душевой издеваются над Нэйтом. Я прятал взгляд, будто не замечая, быстро ополаскивался и почти бегом уходил. Смотреть на него мне было больно — мне казалось, что при мне трахают Даниэля. Перед самым отбоем приходил Нэйт, забирался на верхние нары и затихал. Часто всхлипывал. А у меня текли слёзы и разрывалось сердце, чёрная повязка на пустой глазнице становилась мокрой. Хорошо, что в полумраке запертой камеры никто не мог видеть моего состояния. Я не знал, что сказать Нэйту. Спросить, как он себя чувствует? Утешить? Это было глупо и я молчал. Наедине со мной он всегда делал вид, что его нет. Здоровался или отвечал, только если я заговаривал первым. В глаза не смотрел. Сидел наверху тихо, как мышь, пока я был чем-то занят. Бросал на меня украдкой взгляды, когда думал, что я не вижу. А я всё видел — художник и татуировщик по роду деятельности подмечают мельчайшие детали. Я был и тем, и другим, одного глаза мне для этого вполне хватало. Днём мы почти не встречались: пока я работал в типографии или колотил грушу в спортзале, Нэйт пропадал на сортировке писем — тюрьма сотрудничала с почтовой службой. Много там не заработаешь, но на карманные расходы хватало. Другие заключённые отбирали у него все деньги и, чтобы что-то получить, он должен был это по-особенному отработать. После того, как я стал свидетелем нескольких подобных сцен, терпение лопнуло. Быковать на парней было бесполезно и опасно, поэтому пришлось обратиться к Диего, мексиканцу за сорок. Ходили слухи, что он был не последним человеком в крупной преступной группировке, так что с его мнением приходилось считаться большинству заключённых, а надзиратели с ним не ссорились. Впрочем, он вообще ни с кем не ссорился — сильно расстроившие его люди пропадали, это касалось даже персонала. Хотелось верить, что их просто переводили куда-то. Диего мне в своё время помог, с его подачи я начал делать татухи, но в его дела старался не лезть: меньше всего мне хотелось вступить в какую-нибудь банду. Он же всегда интересовался моими: как поживаю, не скучаю ли, не нужны ли мне новые краски, иглы и так далее. И вот теперь я шёл к нему во время обеденного перерыва с просьбой заступиться за педика. Жалеть их было не принято, каждый заключённый мог делать с ними, что угодно. Ноги у меня были ватные, сердце колотилось. — Hola amigo! — воскликнул коротко стриженный седеющий мексиканец, протягивая мне руку. Он был весь в татуировках, некоторые из них я сам нанёс. — Присаживайся, не стесняйся. Обедать он предпочитал один, что было мне на руку. — Привет, Диего. Есть разговор. Я присел напротив него. — Что так редко заходишь? Братья-мексиканцы всегда должны быть на виду друг у друга, — сказал он, похрустывая салатом. — А то не ровен час перережут нас по одному. Ну, с чем пожаловал? — Видишь ли, я у тебя никогда ничего не просил… — начал я, тщательно подбирая слова. — Нашёл, чем гордиться! — рассмеялся он, сверкнув золотыми зубами. — Мне было бы в радость что-нибудь сделать для тебя. Ты тут уже лет десять? — Да, вот недавно «отметил», — кивнул я. — Кстати, насчёт этого я и хотел поговорить. Он кивнул, отправляя в рот макароны. — Ты же знаешь, кого ко мне подселили? — спросил я. Наверняка, он знал. Диего на секунду задумался и закивал. — Эти pendejo нарушили наш уклад, — сказал он, махнув вилкой куда-то вверх. — Хочешь, чтобы я избавился от этого еврея? Ещё один грех на душу брать неохота, но ради тебя... — Нет, что ты! — я вскинул руки, поняв, к чему он клонит. — Не трогай его. — А что тогда тебе надо, amigo? Могу попробовать перевести его в другую камеру, но это будет… — он стал что-то считать про себя, загибая пальцы. — Видишь ли, Диего... — я задумался на мгновение, — можешь сделать так, чтобы парни оставили его в покое? — спросил я ровным тоном, на какой только был способен, и добавил: — Во всех смыслах. Он внимательно посмотрел на меня. Я нервно выщипывал волоски из бороды. За такую просьбу можно и на перо налететь в тёмном углу. — Шон, amigo mio, я очень беспокоюсь за тебя. Проще его matar, — он резко рубанул рукой, — чтобы с тобой не приключилось чего дурного. Я старался быть максимально честным, с такими людьми по-другому нельзя. — Диего, мы знаем друг друга десять лет. У тебя нет причин сомневаться во мне. — Пожалуй, не было, — кивнул он, разделывая бифштекс. — Он очень похож на моего брата. Я устал смотреть на всю хуйню, что с ним творят. Но был ли я полностью искренен с ним? — А-а-а, Даниэль! — воскликнул мексиканец. — Точно, только крашеный! Я-то думал, на кого он так похож? Теперь понимаю, о чём ты, видел твоего брата в переговорной. Я осторожно выдохнул. Затеплилась надежда. — Но просьба твоя, Шон, непростая, — сказал он, разглядывая вилку. — Если бы дело касалось лично меня, так мне-то что, я человек взрослый, у самого братьев полно и в жизни чего только не видел. Но что я скажу парням? Как, по-твоему, я им должен это объяснить? — Скажи им... — я задумался. — Скажи им, Диего… — Ну-ну? — он с любопытством взглянул на меня. — Скажи им, что Нэйт — моя личная шлюха. Слова жгли язык. — Охо-хо, ты настоящий мафиози, — усмехнулся он и кивнул: — Да, пожалуй, я могу это устроить для тебя, pero solo para ti. — Скажи, что я заявляю на него свои права и готов выплатить всем недовольным по косарю компенсации. Я скопил кое-что за десять лет. А если кто-то не согласен, тому я зубы в глотку вобью. — Э-э, amigo, последнее лишнее, — махнул рукой Диего. — Я им передам, несогласных не будет. Хватит им пол косаря; если что, я добавлю. — Спасибо, Диего, — я встал из-за стола, ещё до конца не веря в успех. — Я по гроб жизни твой должник. — Такими словами не разбрасывайся, — отмахнулся он. — Мы же мексиканцы, а мексиканцы должны помогать друг другу в этой сраной стране. Насчёт страны я был с ним полностью солидарен. На раздаче взял поднос с едой и пошёл вдоль столиков в поиске свободного места. За одним я заметил обедающего Нэйта, остановился и присел напротив. — Здесь не занято? — Нет, — ответил он, зыркнув карими глазами из под белой чёлки. — Ну вот и хорошо, — сказал я. Больше мы не произнесли ни слова, я просто ел и неотрывно пялился на него. Парень даже покраснел под моим пристальным взглядом, уткнувшись в тарелку. Мне впервые выпала возможность рассмотреть его лицо так близко при дневном свете. Блядь, и правда вылитый Даниэль! Только у Нэйта вертикальный шрам на левой щеке и небольшая татуировка слезы под правым глазом. Вечером я застал его в камере. Он куда-то спешил, я заступил ему дорогу. — Куда собрался? Он сжался, пряча глаза. — Мне надо в душевую, меня ждут, — ответил он. У него даже голос был, как у Даниэля, только чуть повыше! Эх, была бы у него сила моего брата, никто не посмел бы даже посмотреть косо. — Сегодня пойдём вместе, Нэйт. Я подошёл к унитазу в дальнем углу камеры и, встав боком, направил жёлтую струю вниз. — Окей, Шон, я подожду. В его голосе слышалась плохо скрываемая радость. Интересно, что он там себе надумал на этот раз? Что я собираюсь трахаться с ним? Ему нравилось наблюдать за тем, как я справляю нужду, рисуя струёй на стенках унитаза кольца, квадраты и другие геометрические фигуры (я тот ещё художник!). Выглядел он при этом как кролик, попавший под чары удава. Мне было не жалко, наоборот — я получал какое-то извращённое удовольствие, демонстрируя ему процесс во всех подробностях. Шон Диас совращает парня! До чего докатился... — Не отходи от меня и ни на что не реагируй, — сказал я, неторопливо стряхнув и застегнув ширинку. — Мы просто помоемся и уйдём. — Но, Шон, если кто-то захочет со мной... я не смогу отказать, — растерялся он. — С сегодняшнего дня ты мой, — сказал я, подходя к нему вплотную. — Любые контакты только через меня. Никто не посмеет даже пальцем к тебе прикоснуться. — Это шутка? — Он посмотрел на меня недоверчиво. — Пожалуйста, Шон, не надо так шутить, лучше просто трахнемся и всё. — Трахаться мы с тобой не будем, — сказал я, дыша ему прямо в лицо. — И никто больше не будет. Того, что произошло дальше, я не ожидал. Нэйт наклонил голову чуть вбок и торопливо поцеловал меня в уголок губ. Я будто одеревенел, пытаясь поймать его взгляд. Он вдруг уткнулся мне в плечо и заплакал. Паралич внезапно прошёл и я обнял парня, прижимая к себе. — Всё будет хорошо, enano. Всё будет хорошо. Я держался почти два месяца, пока всё-таки не устоял перед его обаянием. Нэйт стал моим. Во всех смыслах.