Чудесный цветок в заброшенном саду

Это были лучшие четыре года моей жизни. Они не были лёгкими. Я старался по возможности никогда не упускать Нэйта из виду. Поспособствовал его переводу в типографию, где он подрабатывал на печатном станке. Мы практически всегда были вместе, кроме утренних часов, когда он учился. К сожалению, мои усилия не могли полностью спасти его от насмешек и грубости — все знали, кто он такой. При мне его не трогали, а если пытались, то без предупреждения получали в рыло. Мне частенько приходилось драться и даже огребать хороших пиздюлей, но со временем ребята поняли, что Художник готов отчаянно сражаться за крашеного парня, и предпочли смириться с этим. Спасало нас и то, что старожилы тюрьмы встали на мою сторону. Формально они не защищали Нэйта, а помогали мне. В это время я сильно поссорился с Даниэлем на очередном свидании. Я рассказал ему про Нэйта (но ничего лишнего), надеясь, что он порадуется за меня — что я, наконец-то, обрёл друга, мне не так одиноко, есть, о ком заботиться. А в ответ начались претензии в духе тех, которые он высказывал мне в детстве, когда я сближался с кем-то во время нашего вынужденного путешествия. — Дэни, тебе скоро двадцать два, — говорил я в телефонную трубку, глядя на него через стекло. — Перестань так часто приходить ко мне, займись уже своей жизнью. Ты сидишь в тюрьме вместе со мной, это неправильно! В общем, я высказал ему тогда всё, что думал. Мне было очень больно, но я должен был оторвать его от себя, вытащить из болота вины, даже если нам пришлось бы перестать общаться. Я хотел, чтобы он сильно обиделся, тогда было бы проще держать дистанцию. По бронированному стеклу пошла трещина, трубка в его руках развалилась на части и он выбежал из переговорной. Я заметил, каким убитым выглядело его лицо. «Поступил, как лучший старший брат, да? — с горечью спрашивал я сам себя. — А что ты раньше ему этого не сказал, пока с Нэйтом не познакомился? Тебя устраивало, что он приходит, а теперь оказался не нужен?» Я не отрицал, что поступал эгоистично, но лучше поздно, чем никогда. В конце концов, мы оба уже взрослые люди, за эти годы я устал отвечать за нас обоих. Даниэль и правда обиделся и даже переехал вместе с собакой в Сиэтл, поселившись в нашем старом доме. Бабушка недавно умерла, пережив дедушку на пару лет, так что в Бивер-Крике у него никого не осталось. Крис переехал в Портленд и женился, Лайла родила второго ребёнка, моим одноклассникам и приятелям было под тридцать — семейные люди со своими заботами. Про мою первую и единственную девушку Кэссиди я ничего не знал, она однажды появилась в переговорной комнате много лет назад, чтобы навсегда пропасть из моей жизни. Мама всё так же жила в Аризоне, навещала меня иногда и на том спасибо. Даниэль посещал меня теперь раз в несколько месяцев, встречи стали короткими, он почти перестал писать. Но я чувствовал, что это напускное. Его большие печальные глаза и лаконичные фразы, за которыми пряталось много затаённой боли, выдавали его с головой — связь со мной ничем нельзя было ослабить. Я постепенно начинал смиряться с этим. Если пятнадцати лет не хватило, что ещё я мог сделать? По просьбе Нэйта я набил ему свой портрет на груди: так сказать, поставил метку, чтобы все видели, кого он носит над сердцем, и не приближались. Я помогал красить ему волосы, мне нравился их неизменный светлый цвет. Сам Нэйт за это время изменился. Он стал живее, часто улыбался, затравленное выражение постепенно исчезло из его взгляда. Когда мы оставались наедине, он много рассказывал о своём детстве с папой и мамой в восточном Орегоне, читал мне еврейские притчи, вскакивал, жестикулировал, даже спорил со мной. Одним словом, стал совершенно не похож на того забитого парня, каким я увидел его впервые, и это приносило мне немыслимое удовлетворение. Однажды вечером, спустя четырнадцать лет моего заключения, мы ждали отбоя в камере. Нэйт читал любимую книжку с притчами, он был задумчив, взгляд бегал по строчкам. — Ты уже который раз её перечитываешь? — спросил я. — Неужели так интересно? — Я не знаю, сколько раз, — ответил он. — Шон, хочешь, я тебе прочту что-нибудь? — Мне нравится, когда ты по памяти рассказываешь. — Окей, расскажу тебе мои любимые, — улыбнулся Нэйт. — А ты пока нарисуй меня во-от здесь. Он открыл небольшую книжку в твёрдом переплёте где-то на середине, нашёл пустую страницу и показал мне. Пока я рисовал его, он начал рассказ: — Однажды один ребе отправился в путь. Вечером дошёл он до деревни и попросил ночлега, но жители побили и прогнали его. «Всё, что Бог ни делает, к лучшему», — подумал он и пошёл ночевать в лес. В лесу развёл костёр, но начавшийся ливень затушил его. «Всё, что Бог ни делает, к лучшему», — подумал промокший ребе, пришлось ему спать в темноте и холоде, тело болело от побоев. За день уладив свои дела, он возвращался домой. Дойдя до деревни, где ему отказали в ночлеге, он увидел, что все жители убиты разбойниками. И подумал тогда ребе: «Если бы они оставили меня, я был бы убит вместе с ними. Разбойники пришли из леса, значит, были недалеко от меня. Я не попался им на глаза, потому что костёр потух. Воистину, неисповедимы пути Господни!» — Всё, что ни делается, к лучшему, — сказал я, заканчивая основные контуры портрета. — Эту поговорку я знаю, но лучше бы кое-что в моей жизни вообще не делалось. И в твоей тоже. — Тогда мы не встретились бы, Шон, — сказал Нэйт. — Я ни о чём не жалею. Если так подумать... Я любил Нэйта, но на другой чаше весов лежало слишком многое, в том числе счастье Даниэля. Я не мог однозначно ответить, что здесь к лучшему, а что нет. И правда, пусть Бог голову ломает. — Вот тебе ещё история, — сказал Нэйт. — Один раввин жил образцовой жизнью, люди любили и уважали его, а после смерти ангелы приветствовали на небе. Но был он печален. Увидев это, спросил его Господь: «Что тревожит тебя, сын мой?» И ответил раввин: «Я не достоин почёта, оказанного здесь. Моя жизнь сложилась неудачно, ибо, несмотря на все старания и личный пример, мой сын отвернулся от наших традиций». И ответил Господь: «Пусть это не тревожит тебя, праведник. Я понимаю твои чувства — мой сын поступил точно так же». — Забавная притча, — сказал я, добавляя штрихи к портрету. — Чем-то похожа на твою историю, enano. Хотя в ней нет ничего забавного. — Да, — кивнул он, — ничего забавного нет. Интересно, мой дед сейчас в раю или в аду? — Ну, — вздохнул я, — на месте Бога я его в рай не взял бы. — Мне жаль, что он умер, я не хотел этого. Я знал, что Нэйт сильно толкнул своего деда, уважаемого в общине человека, когда тот в очередной раз попытался изнасиловать его. Домогательства начались ещё в детстве, когда мальчик остался без родителей. Но со временем он окреп и смог дать отпор. Дед упал и ударился головой, а Нэйт отправился на много лет за решётку. Сперва в колонию для несовершеннолетних, потом сюда. Рассказывал, что в колонии было тяжелее всего — там совсем отбитые подростки, и если уж выбирать между ними и дедом, лучше бы он остался с дедом. Однажды чёрт меня дёрнул поинтересоваться, что с ним происходило в малолетке, добился от него признания, но не смог дослушать — к горлу подступила тошнота. На память о тех временах у Нэйта остались шрамы по всему телу. — Ещё хочешь послушать? — спросил он, глядя на меня. Не дожидаясь ответа, стал рассказывать: — Один человек имел прекрасный сад с плодовыми деревьями и кустарниками. Однажды он сдал его другому человеку, а когда пришло время возврата, увидел, что сад запущен, зарос сорняками и грязью. Захотел он его полностью вырубить, но тут, совершенно случайно, в самом глухом и тёмном месте увидел чудесный цветок, освещающий тьму вокруг. И сказал человек: «Ради этого цветка я готов оставить весь сад нетронутым». — А это про нас! — улыбнулся я и поцеловал Нэйта. — Я нашёл в этом грязном саду свой цветок. — А я — свой, — он ответил на поцелуй. Я добавил к рисунку сказочный цветок, на который как бы смотрел Нэйт, и отдал книжку ему. Задумчиво разглядывая моё творение, он сказал: — Я здесь такой удивительный. Неужели я так выгляжу на самом деле? — Ты всегда удивительный, и выглядишь ты лучше всех, — ответил я. — Спасибо, Шон, это всё благодаря тебе. Я смутился и стал старательно убирать карандаш. — Весной ты выходишь, enano, — сказал я. — А летом и меня должны выпустить. — Это здорово, Шон! Только что я буду делать там один? — Будешь меня ждать, — сказал я. — Не думай пока об этом. Нэйт кивнул. — У нас гости, — шепнул он. У нашей камеры стоял молодой белый парень, почти подросток. Примерно в таком же возрасте я тут оказался впервые. — Здравствуйте, дядя Шон. Новые выпуски не появились? — Привет, Сэм, — сказал я. Меня всегда коробило, что с Нэйтом никто не здоровался, даже этот улыбчивый парнишка. Они делали вид, что моего enano не существует, но таковы уж тюремные порядки. Возможно, так даже к лучшему. Комиксы про Суперволка я давно не рисовал, но было несколько других, за которыми следил Сэм, ему они очень нравились. Я протянул ему несколько экземпляров. — Спасибо, дядя Шон! — улыбнулся он. Я махнул рукой, но Сэма уже след простыл. Он получил всего год и должен был скоро освободиться. Играл на губной гармошке в тюремной музыкальной группе, поэтому заключённые к нему хорошо относились, несмотря на возраст и несерьёзность — парень будто до конца не осознавал, что находится в клетке в окружении голодных хищников. Как оказалось, у злой судьбы были на его счёт свои планы, в которых я приму самое дерьмовое участие. После отбоя выключили лампы, решётчатые двери закрылись на электронные замки и до утра выйти наружу стало невозможно. Но и войти тоже. Заключённые укладывались спать, вскоре наступила тишина. В проход между внешней стеной и решётками через небольшие окна под самым потолком падал свет от уличных фонарей. Он был слабым, но ночью в камерах никогда не бывало полностью темно. Во время сеанса рисования я слегка возбудился, со временем возбуждение лишь усилилось. Шепотом позвал Нэйта. Он сразу спустился, будто ждал этого. Пока он снимал штаны и укладывался на спину, я надел резинку. Задрав ему ноги, я смазал и аккуратно погрузился внутрь. Обхватив свои колени, он глубоко вздохнул. Я навис над ним. В полумраке карие глаза были невидимы, я угадывал лишь его улыбку. Мы слились в поцелуе, он поглаживал меня по спине. Я стал двигаться сперва медленно и неглубоко, давая ему время привыкнуть, затем всё быстрее и дальше. Наше дыхание учащалось, на коже выступила испарина. Толчки постепенно усиливались, он полностью расслабился. За годы совместной жизни мы отточили мастерство заниматься любовью тихо и незаметно. Я сбавил темп, мне нравилось долго быть в нём, растягивать время полного единения. Как здорово, что у нас была двухместная камера — в такие помещали только опасных преступников и убийц. — Тебе хорошо? — шептал я. — Очень, — шептал он. — Я люблю тебя, Нэйт. — Я люблю тебя, Шон. Погружая язык ему в рот и синхронизируя движения бёдрами, я будто входил одновременно с двух сторон. Чувствовал его тепло и глубину сверху и снизу. Он положил руки на мои ягодицы, мял их, сам задавал темп, нажимая всё чаще и сильнее. Мы оба глубоко задышали, ловя дыхание друг друга, но старались делать это максимально тихо. Кончили тоже беззвучно и почти одновременно, Нэйт помог себе рукой. Вокруг нас стоял запах секса и разгорячённых мужских тел. Нары стали нашим ложем, камера уютным домом, тюрьма целым миром — сложным, опасным, но мы были друг у друга и нам было в кайф. Но счастье не могло продолжаться вечно. Через считанные дни из тюрьмы освободился Диего и начался полный пиздец. Ещё за несколько месяцев до его освобождения что-то вокруг начало неуловимо меняться, по закуткам пошли шепотки, в заинтересованных людях появилось напряжённое ожидание. Они уже приценивались и приглядывались друг к другу — с кем пойдут дальше, а кого нужно будет задвинуть. В день выхода Диего воздух в тюрьме можно было трогать пальцами. Мексиканец со всеми попрощался, мы поговорили напоследок и в душу запали его слова: «Будь осторожен, amigo. Теперь я не смогу защитить тебя и tu novio». Мы обнялись на прощание и больше я его никогда не видел. Охрана усилилась. Передел влияния ни в одной тюрьме не проходил без скачка насилия. Однажды я вернулся в камеру, Нэйт должен был ждать меня, но внутри его не оказалось. Интересно, куда он мог подеваться? Вдруг на полу я заметил каплю крови. Потом ещё одну. Следы уводили прочь из камеры, в сторону душевой. Я ускорил шаг, насколько возможно, чтобы не привлекать внимание охраны. Залетев в раздевалку, а затем в душевую, увидел Нэйта. Он стоял в дальнем углу, закрывшись руками, из носа текла кровь. Перед ним трое полуголых белых парней, один из которых, Слон, угрожал заточкой, тыкая в татуировку с моим портретом и требуя раздеться. Я их знал, они всегда были довольны адекватны, но с тех пор, как вышел Диего, многих людей будто подменили. Тут же в клубах пара, не обращая внимания на происходящее, мылось несколько голых мужиков. Заметив меня, один из парней, загнавших Нэйта в угол, что-то шепнул Слону. — А, чиканос, — повернулся тот, осклабившись. У него был крючковатый нос и оттопыренные уши. Вылитый слон, только маленький и уродливый. — Пришёл за своей принцессой? — Может, сперва со мной попробуешь справиться? — сказал я, приблизившись. — Диего больше здесь нет, а нас трое. Как ты думаешь, какие у тебя шансы? — Ты знаешь, Слон, что за мной стоит не только Диего. Готов поссориться со стариками ради парня в душевой?! Стариками называли долго сидящих влиятельных заключённых. — Да насрать мне на них! — крикнул он. Но, как мне показалось, не слишком уверенно. Затем повернулся к Нэйту и приставил заточку к его шее, оглянувшись через плечо. Нэйт в панике переводил взгляд с заточки на меня и обратно, по его щекам текли слёзы... — Видишь? — ухмыльнулся Слон. — Если залупнёшься, я прирежу его нахуй. Внутри у меня всё похолодело, но я старался сохранять внешнее спокойствие. — Если причинишь ему вред, я убью тебя. Богом клянусь. И никто тебе не поможет. Я действительно готов был пойти на это, уже представляя, как разрываю ему рот руками и запихиваю туда его сраные слоновьи уши. Наверное, он что-то увидел в моём взгляде, отчего мои слова прозвучали достаточно убедительно, поэтому, хмыкнув, он убрал заточку подальше от горла Нэйта. Было очевидно, что психологическое противостояние со мной он проигрывал и не знал, что дальше делать. Ему оставалось только отдать мне Нэйта. Но в этот несчастливый миг в душевой появился Сэм. Не заметив ничего странного, обнажённый парень подошёл ко мне: — Дядя Шон! — улыбнулся он. — Спасибо за комиксы, я оставил их у вас. По знаку Слона один из парней схватил Сэма и подтащил к нему. Попытавшись вырваться, юноша получил удар в живот и согнулся. А когда перед его лицом появилась заточка, замер от страха. — Художник, блядь, — сказал Слон, ухмыляясь с заметным облегчением. Вот повезло ублюдку! — раз ты такой крутой, сейчас ты должен выбрать, кого мы будем ебать, этого или этого? Он указал заточкой сперва на Сэма, потом на Нэйта. Слон выкрутился, а мне в любом случае будет хуёво. Я так надеялся, что хотя бы в тюрьме удастся избежать таких дебильных ситуаций! — Выбирай, не томи, парням уже невмоготу, — в его голосе появилась злость. — Богом клянусь, я сейчас порежу обоих и начну с твоей шлюшки! Теперь уже мне пришлось поверить его словам — он пошёл ва-банк, воспользовавшись удачной возможностью. Выбор был очевиден. Я указал на Сэма, стараясь не встречаться с ним взглядом. Слон подтолкнул Нэйта в мою сторону, я схватил своего парня за плечо и вывел из душевой. — Дядя Шон! За что? Дядя Шон! — в спину, как острые ножи, неслись крики Сэма. Недалеко от выхода мы наткнулись на двух охранников. — Ребята, посмотрите в душевой, — обратился я к ним. — Там нужна ваша помощь! Крики к этому моменту почти стихли. — Думаю, они справятся без нас, — ответил один, осклабившись. Он прекрасно знал, что происходит за дверью. — Но они же его… — Ты охуел, Диас? Сам ебёшься, а других закладываешь? — он кивнул в сторону Нэйта, замахнувшись на меня дубинкой. — Или думаешь, мы не в курсе, чем вы занимаетесь, гомики? Нэйт потянул меня прочь: — Пойдём, Шон, не зли их. Я сел на свои нары, закрыв уши руками. Криков давно не было слышно, но мне казалось, что они звучат у меня в голове оглушающим набатом. — Шон, прости, — Нэйт сел рядом, положив руку мне на плечо. — Я не хотел идти с ними, но ничего не мог сделать. Я вытер ему салфеткой разбитый нос. — Ничего, Нэйт, всё в порядке. Ты ни в чём не виноват. Он стал сбивчиво говорить, теребя валявшиеся рядом комиксы: — Шон, может быть, мне… Сэм не должен… Ты же знаешь, я мог бы... — Нет, ты не пойдёшь. Забрав у него комиксы, я скинул их подальше на пол — они жгли мне руки. — Всё будет хорошо, enano... Я крепко прижал его к себе, но так хуёво, как в тот момент, мне не было уже лет пятнадцать. С тех пор Сэм перестал к нам приходить. Иногда я видел его издали, но он избегал меня. А через несколько дней убили Нэйта. Было время послеобеденного отдыха. В свой выходной я валялся на нарах и смотрел в небольшое окошко под потолком напротив входа. Оно было так высоко, что в нём нельзя было увидеть ничего, кроме кусочка неба. Сегодня осеннее небо было ясным, не предвещавшим ничего дурного. На территории блока разлилось безмятежное спокойствие, разборки улеглись, немногих погибших похоронили, жизнь входила в привычный ритм. Кто-то зашёл ко мне, сказав, что меня ждут в типографии. А там сегодня работал Нэйт. С нарастающим беспокойством я бросился прочь из камеры. Недалеко от входа в здание, в закутке толпилось несколько человек. Слышался гомон собравшихся и чьи-то рыдания. Когда появился я, разговоры стихли, все посмотрели на меня. Кто с обычным, кто с каким-то странным выражением. Я прошёл мимо них и увидел Сэма. Он сидел у стены и ревел, закрыв лицо руками. Рядом валялась окровавленная заточка. Напротив него, прислонившись к другой стене, сидел Нэйт, под ним натекла лужа крови. Я бросился к нему, обнял, не сдерживая слёз. Он был ещё жив, но бледен, лоб и переносица усеяны каплями пота. — Что вы стоите, позовите врача! — крикнул я. — Позвали уже, — ответил кто-то. — Шон, мне холодно, — губы Нэйта с трудом разжались, карие глаза под светлой чёлкой были затуманены. — Я тебя согрею, потерпи немного. Сейчас придёт врач. — Как ты думаешь, я попаду в рай? — спросил он еле слышно. — Конечно, enano, мой папа позаботится о тебе. Больше он ничего не говорил. Я завыл от горя. Прижимал моего Нэйта к груди и не верил, что такое могло произойти с нами. Господи, воззвал я мысленно, разве это к лучшему?! Как такое возможно? Ещё несколько дней назад всё было так хорошо... — Дядя Шон! Дядя Шон, простите меня! Этот рыдающий голос за моей спиной внезапно привёл меня в ярость. Я отпустил тело Нэйта. Мои руки были в крови, в ушах шумело, я оскалился, уставившись на Сэма бешеным глазом. — Дядя Шон… На его заплаканном лице застыл ужас, заточка лежала между нами. Мне ничего не стоило схватить её и зарезать этого ублюдка прямо здесь. Но я не был преступником, не был убийцей. Несколько дней назад мне пришлось сделать очередной говёный выбор в своей жизни — и теперь наступили последствия... Внутри всё клокотало, я повернулся к Нэйту и стал гладить его по холодеющей щеке тыльной стороной ладони, пока не появилась охрана.