Всё было во взгляде

Мурад покинул лазарет почти сразу, как понял, что Мустафа не в состоянии сказать ничего, да и беспокоить больного бессмысленно. — Повелитель, — лекарь поклонился. — Каково состояние Визиря? Какие шансы? — Состояние не из лучших, вероятно, кинжал был чем-то заражен или просто сильно испачкан. Ясно, что в его организме бушует инфекция. Если она разойдётся, то мы не справимся. Сейчас у Паши жар, если за ночь он не спадет, останется надеяться только на чудо. Если же жара не будет к утру, то вскоре Паша придет в себя, но его дальнейшее передвижение будет ограничено. Его ожидает тяжелое восстановление. — Хорошо, я понял, к утру я жду новостей. Что хочешь делай, но ему должно быть лучше! — Мурад грозно посмотрел на лекаря, тот, кажется, и глазом не повел. — Как прикажете, повелитель! — после этих слов Падишах отправился к себе. Ему предстоит выяснить, кто организовал покушение. Султан был полностью уверен, что это не случайное стечение обстоятельств. Об этом свидетельствовал отчет янычар… «Повелитель, в кабинете Валиде Кесем Султан было обнаружено 4 тела наемников. Немногочисленная охрана была убита из ружья и лежала на лестнице. Скорее всего в планах заговорщиков было убить вашу Валиде за ее рабочим местом, но где-то произошла ошибка. Это все, что известно, надо дождаться пока Кеманкеш паша придет в себя.» — Заговорщики, говорите… хорошо, я им покажу, как строить заговоры… Я на них такой гнев спущу, какой свет не видывал, — с этими словами Султан резко смял послание и кинул его в камин. Пламя мгновенно охватило лист, сжигая до тла. Через некоторое время размышлений наступила глубокая ночь и Мурад прямо на тахте провалился в сон. Луна кружила в покоях, напоминая об остатках ночи, но что-то этому спокойствию мешало. Резко вдохнув, Кесем очнулась ото сна и поднялась. Она быстро села, поддерживая тело руками: ей было тяжело дышать. Виной тому был сон. Его реалистичность поражала и пугала. Однако, быстро забывалась. Пытаясь привести себя саму в чувство, укутала глаза на секунду вновь тяжкой пеленой. Потёрла виски, снимая легкий спазм. От кошмара остались отрывки: — Моя Кесем… — Любимый, пойдем, нам пора… — Кеманкеш… Она вспомнила о нем, ее сердце снова заболело. Поднесла тусклую прикроватную свечу к большому кандилябру. Нечаянно капнула себе на кожу воском — зашипела. Что-то неприятно мелькнуло в рядом стоящем зеркале и будто голос в голове шепнул: «Следуй!». Взглянула на огонёк, что поддавался её руке, после повернула голову на высокое зеркало. — Не хороша, нет, не прекрасна ты, Кёсем Султан, — повыше вскинула голову, смотря в своё разбитое отражение. На щеке маленькая ссадина, сильно смазанная мазью, на ключице небольшой синяк. Шаг за шагом видела свои новые несовершенства отданные за неизвестную судьбу. Плотная ночнушка съехала и оголила остренькое плечико, чуть задетое на одном из поворотов. Новое начало? Странной бойкости порок? Да, спасать раба на своем весьма миниатюрном теле, определенно — что-то премьерное для неё. Со смешком выдыхает, ставя на пол предмет освещения. — Что уж дальше? Пойдёшь — проведаешь? Что придумала своим маленьким умишком, не уж-то, что счастье с ним обретёшь? Занятно спрашивает у своего отражения, прочёсывая руками длинные локоны от корней. Всё для неё пахнет копотью, да грязью. Сама такова. Винит, что опустилась до столько приятной слякоти. Тени тянут за ней ручища, шепча громче: «Беги же, беги!». — Махпейкер, — обращается к себе официально, как мало кому позволяет себя назвать, — ты же сумасшедшая! — взъерошилась. Ветер. Он испугался ее насмешек над собой, такова уж часть ее отчаяния в неизвестности. Насвистал: «Поздно будет!». — Ах, — сердце вновь скрипнуло, будто ключ в старой скважине. Завелось, — Случилось что-то? Случилось. Взяла пресловутые свечи, что воткнуты в тяжёлую позолоченную подставку, да пошла вниз, надеясь не встретить кого в подобном одеянии, да и за подобном занятием. — Мустафа-Мустафа, — заставил чувствовать ее яркое чувство страха. Ускорила шаг, когда переступила тихонько своими стопами покои. Можно было бы помыслить, что какая наложница в бега пришлась среди ночи; что уже греха таить — засеменила, стараясь или остаться незамеченной, или стать ближе в секунду. Поворот, еще один. Дыхание госпожи сбилось, халат развился, как и волосы. Картина стояла завораживающая. Слабые огни в коридорах из белого камня, женщина, одежды которой разлетались на бегу, подобно шторам в ветреный день. Но эта картина совершенно не походила на Кёсем, которую знают все. Для них она жестока и черства. Ее лицо не выражает эмоций, а тело говорит о величии. Сейчас было не так. Сейчас на лице был слабый отблеск влаги, а тело словно парило в бесконечных коридорах дворца. И вот двери в лазарет. Распахивает без задней мысли, не думая о лекарях и слугах, которые могут оказаться в помещении. Какое счастье было просто увидеть его там, пусть больным, но живым. Султанша быстро огляделась вокруг и подошла к половинке своей души… — Кеманкеш… как я рада… — она погладила его по лицу и заметила, что лоб мужчины очень горячий. Это насторожило, и она только сейчас поняла, почему у нее было это странное ощущение. Лихорадка бушевала, а вокруг никого. Она должна была спасти его, именно поэтому проснулась посреди ночи. Кесем судорожно начала читать ярлыки на баночках возле кровати. Наконец-то она нашла нужную. На глаза попался флакончик «от жара». Султанша открыла его и быстро влила в рот Мустафы, придерживая подбородок. Она положила холодное полотенце на лоб и сильнее укутала его в одеяло. Ему нужно было сильно пропотеть, чтобы справиться с температурой. Когда процедуры закончились, она взяла его за руку и, медленно поглаживая, начала рассказывать истории о жизни до дворца. Хорошие светлые воспоминания, которые помогали успокоиться. Так, за долгими монологами она задремала возле кровати любимого, так и не отпустив руку. Сама перешла грань, переступила ее, примчавшись сюда среди ночи. Теперь не сможет отпустить, теперь не простит Мурада, если осудит. Поздно. Время шло неумолимо быстро, уже появились первые лучи солнца. Все еще спокойно спали, включая Кесем. Она так и сидела рядом с любимым, тихо посапывая. Вдруг ее разбудил какой-то шорох. Она открыла глаза, тело гудело, особенно спина. Махпейкер уснула в весьма неудобной позе. Окончательно понять, что это за место, султанше удалось только спустя некоторое время. Махпейкер увидела мило спящего Пашу. Она аккуратно раскрыла его и убрала ткань со лба. Он уже не был таким горячим, но все же слабая температура еще чувствовалась. Оторвавшись от лица такого близкого человека, госпожа тихонько проговорила: — Спасибо тебе, ты закрыл меня, сейчас я должна была лежать так же… Я никогда не забуду тебя. Может, нам не суждено стать ближе, кто знает, но осознание того, что ты все еще дышишь, заставляет и меня находиться в этом мире, — Кесем уже собралась уходить, но напоследок решила прикоснуться к нему. Она снова положила свою руку на него и тихо, едва заметно, буквально на секунду прильнула к сухим губам. В этот момент шорох стал громче и двери распахнулись. Кесем ничего не оставалось сделать, как быстро спрятаться под кровать, на которой спал Паша. Может, даже хорошо, что она туда забралась… — Лекарь, он поправится? — спросил знакомый, но непонятный голос. Мужской, достаточно грубый. — Вероятно, если он смог выдержать эту ночь. Но ведь я, следуя нашей договорённости, оставил его одного, чтобы он отошел в мир иной без каких-либо вопросов. Не справился с инфекцией, никаких вопросов ко мне. — И как он? — опять этот голос. Женщина все не могла вспомнить этого человека. — Сейчас посмотрим… — Кесем все так же лежала под кроватью, не издавая и шороха. Тем временем этот недолекарь подошел к койке, — Хм… Паша сильный, его жар спал, по непонятной мне причине, так что можно думать, что этот пес Кесем Султан будет на ногах. — Ну ничего, поживем — увидим. Я думаю, мы дадим ему время очнуться, пусть попробует что-то сказать, хотя у него нет доказательств нашей вины в нападении… — Извините мне мое любопытство, а Гюльбахар Султан уже знает, что этот план провалился? — Нет, так как наша задача — Кесем Султан, то мы не будем пока говорить ничего об этом. Мы спокойно уберём эту шваль с дороги и тогда настанет наконец наша эпоха… — мужчина громко рассмеялся, настолько, что Кесем немного дернулась, — Ты это слышал? — спросил инкогнито. — Нет, а что? — Да так, показалось, ветер или мыши, вероятно… Ладно, давай выйдем, немного прогуляемся, нам многое надо обсудить. Убедившись в том, что предатели ушли, Кёсем медленно стала вылезать из-под кровати. Одно неловкое движение и она задела больную руку Мустафы. Тот скорчился и открыл глаза. Вид Валиде стал еще непригляднее: лямка платья спала, узел на халате растрепался, а сама женщина была в пыли. Отряхнувшись, она обратила внимание на мужчину. — Если ты мой ангел, и я умер — то я не хочу возвращаться назад… — медленно проговорил Паша, — А нет, нет за вашей спиной чудной лесной картины, нет и яркого света, — хватился нежной ручки, заметив смущение. — Мне стоит уйти, Паша, спите, — выдернула ее, поспешив отвернуться, поправляя своё одеяние. Уж больно пошло и радостно выглядит эта картина. — Вы тогда, вы поцеловали меня, или же тогда я был в раю? — точно знал, что не сон это, не виденье и не смерть. — С, — запнулась, — Слабость, обычная слабость, Кеманкеш. Сжала руки в кулаки, нерешительно повернувшись к нему вполоборота, будто хотела распознать, что думает, лишь по его сонливому дыханию. Но то лишь греет, наблюдая, как сбившееся платье скаталось в месте меж лопаток. Там, где крылья обычно растут. — Я пойму Вас, простите, я позволил себе крайне много, — сквозь режущую боль потянулся и вернул её руку в свою, — они никак не поймут, — провёл расслабленной кистью по своим очам. Нет, не сердце, нет не разум, а глаза. Они полюбили именно ими. Закусила губу и выпустила горячую слезу, тут же утерев её рукавом. Млеет до эффектного поворота, до того, чтобы прекратила сама эту пытку и более не поддавалась. А он опускает ее кисть по своему лицу, пусть и видя, как тяжело его госпоже позволять это. О, ангел, что предстал перед ним, о, чудо, что стало ему явью — это всё она! Единственная! Проводит её пальчиками по губам, наблюдая, как она содрогается столь виновато от такого. Целует, только доходит до безымянного, как чувствует, что на смену приходят ее мягкие цветочные губы, как тайны для него, но не может закончить наслаждение её слабостью. Пусть они пожалеют, пусть это только сейчас, но они больше не хотят оставлять друг друга. Может, единственный для них вариант — это тихо и мирно скрываться в бесконечных стенах дворца ТопКапы и надеяться на лучшее, что никто не узнает; что Мурад забудет или закроет на это глаза. Жмурится, будто поцелуй этот наполнен ей ядом, да, имя этому яду — смерть. Возвращает его на подушку, мягко поглаживает, утыкается в его лоб кончиком носа, не желая спугнуть саму себя. — Похороним, забудем, Кеманкеш, забудем, — глаза всё прикрыты, — Вру, не забудется, не сумеется, если же я… — замялась, засмущалась своих чувств, словно юная Анастасия. — Я тоже, — проговорил он, прикрывая глаза, выражая понимание. Нет нужды в словах, достаточно лишь её слабости перед ним. Нет, в той хижине, нет, не яд этот поцелуй, пожалуй, поцелуй этот — опиум. Самая настоящая людская слабость. — Послушай, стоит тебе сомкнуть глаза, прошу, не мучь меня своей храбростью, не вынесу, — отрезала, — Мой лев, он единственный, кто может забыть. — А что будет дальше? Что мне сделать, чтобы помочь тебе? — Тихо спать и быть рядом. — Хорошо, любимая… — щеки бывшего регента залились румянцем от таких слов, она улыбнулась и погладила лицо Мустафы. — Мне пора, жди вестей, — с этими словами Махпейкер выскочила из лазарета; оглянулась, чтобы рядом никого не было. Она быстро пробежала по коридорам гарема, ее не видели. Время было достаточно раннее, рассвет. Обитатели гарема еще спали. Подойдя к покоям, она заметила обеспокоенного Хаджи. Он должен был проверить госпожу ночью, но не нашел в покоях.  — Ну и где она? Неужели с ней что-то произошло, пойду искать… Ах Аллах, хоть бы все было нормально, я не переживу смерти еще одной госпожи… Прошел час, второй, Хаджи время от времени возвращался в покои своей Султанши, чтобы проверить, не вернулась ли она. Как бы верный слуга не хотел этого признавать, осталось одно место, в котором могла быть Кёсем Султан… это лазарет. Пройдя быстрыми шагами, он тихо заглянул в помещение. Перед его глазами показалась милая, но такая невозможная картина — сама Валиде, бывший регент, в конце концов, Кёсем Султан сидела подле какого-то Паши и держала его руку, тихо посапывая. Он решил не будить госпожу, хоть это было и рискованно, но евнух понимал, как эти двое сейчас нужны друг другу.  — Тц-тц-тц… — тихо цокнул верный слуга и быстро скрылся в коридорах дворца, видимо, этот шорох и разбудил Султаншу. — Султанша, — поклонившись, сказал Хаджи, он хотел спросить, где та была, но ее взгляд подсказал, что сейчас не время для расспросов, — Вижу, вам уже лучше? — Да, Хаджи, пусть приготовят хаммам и выберут мне платья, к выходу должен быть готов завтрак и кофе. Собери новые бумаги, займусь позже ими. — Понял вас, — Хаджи, побледневший от взгляда своей госпожи, быстро побежал исполнять приказ. В мгновение ока все было готово. Кесем сидела в ванной и думала, кому же принадлежит голос предателя, и как защитить себя и Кеманкеша. Она больше не сможет терять любимых, это уже невыносимо. Мысли стали потихоньку собираться в единое целое. «      Этот человек предан Гюльбахар, следовательно, их цель — трон. Чтобы помешать, нужен целый ряд действий и первое — устранить Баязида…» — думала Кесем.