Всё было во взгляде

Кёсем все еще была в покоях Повелителя. Силахтар ушел, и у матери с сыном осталось время на разговоры. — Если подводить итог дня, то мы сильно продвинулись, — начала Валиде. — Верно, и можно было бы уже сейчас убить этих двоих, — имея в виду Гюльбахар и Синана, — но надо узнать ещё больше. У нас должен быть точный план, определяющий количество предателей, тогда головы полетят одна за другой. Никто и обернуться не успеет…— буквально искажаясь в радостной манере, он выжимает улыбку. — В ближайший час вернётся Кеманкеш, его надо тайно провести в мои покои. Я все-таки, — некая доля сомнения проскочила, — думаю, это хорошее решение, его там искать не будут… — Да, мама, только вы не увлекайтесь, — немного неловко, но с улыбкой говорил Мурад, намекая на что-то… — О чем ты говоришь! Он болеет, Мурад! — она только поняла, что сказала лишнего, словно указав, что чувства горячи, хоть и таились долгое время в глубине мечтаний. — Мама, не горячитесь, всё будет хорошо! — опять двоякая улыбка, которую он не мог сдерживать. — Буду надеяться, что ты прав, — заканчивая трапезу, она спрятала свой стыдливый взгляд, чтобы сменить его на более строгий. — Лев мой, я хотела поговорить о наложнице. Одна из девушек, что пробовала еду, должна была пойти к тебе сегодня ночью, но я узнала, что её подарил Синан Паша. Я отозвала, сказав, что сегодня у тебя будет Фарья. Не думаю, что стоит рисковать, всегда можно послать другую девушку, — поднимается вслед за озадаченным сыном. — Так вот, я не знаю, кому верна эта хатун и какие козни должна строить, потому что одна из девушек Синана явно что-то передает ему или Гюльбахар. А вот эта Мария, даже не знаю, с виду кажется простушкой: не перечит, спокойна, без страха выполняет порученные ей обязанности. Правда, чувствует сердце, что всё не будет так просто. — Хм, можем сделать так, это рискованно, но дело государственное. Завтра я возьму её в покои, но буду с оружием, на случай чего. Я пущу какой-то слух о государстве, может, продолжу выдуманную беседу, которую начал с вами, посмотрим на её действия после этого. — Так, это интересно, Мурад, но я бы не хотела, чтобы ты так рисковал. — Не переживайте, Валиде, — складывает руки в замок, выходя на балкон. Слабые лучи заката блестят в его задумчивых глазах. — Так вот, если девушка доносит, то к утру слух уже будет у Паши, тот, в свою очередь, как-то попытается разузнать от меня. Так мы и поймем, что занимает её думы и какова её роль. — Хорошо. Завтра утром Касым и Ибрагим поедут на охоту с Баязидом, вернутся они уже вдвоем. Баязид будет спрятан в одном из домиков. — А что вы им сказали? — Касыму правду, Ибрагиму сладкую ложь, а Баязид думает, что в столице беспорядок и ты очень боишься за него, так что решил спрятать на время. — Хм… вы, как всегда, продумали все до мелочей. — Ладно, мой могущественный сын, я пойду, — огладила его плечо напоследок, она гордо подняла голову и оставила падишаха наедине с мыслями. Отчасти его голову занимало отнюдь не послушание наложниц, несчастные проделки предателей, а больше вес Кеманкеша в государстве, коим Падишах планирует его наделить, свободно пуская в комнаты, которые до сегодняшнего дня оставались самыми закрытыми для любого мужа государства. Пока коридоры сменялись, а пол гудел под статными шагами, Кёсем услышала много слухов о болезни Шехзаде, что шло на руку. Она даже и не думала, что ее план, состоящий из множества актов, будет работать так плавно и уверенно, словно сложный механизм. Зайдя в свои покои, она села на тахту. Уже как по заведённым часам поспешил Хаджи, как обычно, забавляя своей обеспокоенностью. — Госпожа моя, верные служанки и лекарь отобраны, за подозрительными девушками гарема ведется слежка, вероятно, скоро нам удастся перехватить письма. — Хорошо, Хаджи, что-то ещё? — Кёсем словно видела волнение старого друга и хотела узнать причину. — Да, Госпожа, это вам… — с этими словами слуга протянул красный платок, полученный от Кеманкеша утром. Кёсем сразу узнала запах, а на платке была вышита буква М. Это означало Махпейкер. Она думала, что потеряла много лет назад его, но каким-то чудом он все это время был у Паши. Ткань пропиталась его запахом, но если прислушаться, то в нем все ещё отдавались нотки жасмина. По щеке женщины потекла слеза. Этот платок был дорог ей. Она вышила его, когда попала в гарем и всегда хранила рядом с собой. Её давно не называли Махпейкер, изредка это проскакивало в дворцовых записях или начертаниях европейских послов; а уж тем более гречанкой Анастасией, то имя кануло в лету с потерей первой капли невинности. Для всех она уже много лет женщина-падишах по имени Кесем. Так, еле заметно смахнув слезинку от добрых воспоминаний, Кесем вышла на балкон, держа в руке платок, который связывал ее со счастливой жизнью до власти. Он был для нее символом зарождающейся любви, символом весны в ее сердце. Прошло около десяти минут. Все, кто знал, уже ждали тайного появления Паши, но никто, кроме Хаджи, не догадывался, как сильно этого хотела Кёсем. Ага удалился из покоев, как только Султанша вышла на свою террасу. Меньше всего сердце радело за Кеманкеша, однако, видя, как тяжко его госпоже последние дни, в которые её судьба остаётся неопределённой, верный слуга подпускает к себе мысль о необходимом зерне поддержки, которое таили в себе явные чувства этой женщины. И вот еще несколько часов, темная ночь пускает мрак к своим созерцателям, но султанша ещё не спит. Кёсем сидит у себя на кровати уже подготовленная ко сну; всё, как в любой другой день, проведённый в одиночестве и мгле. Но в глазах какая-то другая эмоция, нет того равнодушия, коим она обладает даже в самых щепетильных моментах. Там тусклая веточка ожидания сквозь навалившуюся усталость. Она всё ещё ждет. Стали слышны шаги, дверь открывается, кто-то проходит. Уже слышен звук его неловких движений, щелчка дверного замка. Знакомый запах и ритм дыхания наполняют большое помещение. Кесем сразу поняла, что это он. — Кеманкеш… — тихо прошептала и кинулась вниз в одном нижнем платье. Она побежала к нему, как маленький ребенок, совершенно забывая про чувство такта. — Кесем… — все так же стоя на месте, опираясь на трость, сказал Мустафа, который только сейчас понял, где ему предстоит остаться в следующие дни. До него дошло, что это покои правительницы, той самой, могучей и ужасной, до которой и дотронуться страшно. Раньше он тут не был, так как мужчинам запрещен вход в гарем, дальше сварливых взглядов евнухов Кеманкеш не заходил, потому даже расположение столь прекрасного места оставалось для него загадкой. Кёсем уже оказалась так близко к её родному человеку и обняла его, может, слишком крепко, так, как не позволяла себе уже с сотню лет; она старалась это сделать аккуратно, чтобы не задеть раненый бок и руку. Кеманкеш обнял её в ответ, мнительно обвивая руку на талии. — Моя Кёсем… — Мустафа чувствовал каждую клеточку ее тела. Грудь тяжело вздымалась, пока соприкасались тела и так теснящиеся неприлично долго. Он убрал руку с талии, начав поглаживать волосы женщины. Он вдыхал этот аромат как в последний раз. Жар стойкого цветка, влага хаммама, какой-то особый… — Мой… Кеманкеш… — тихо, не разрывая объятий, сказала женщина. Она чувствовала, как ему сейчас больно и тяжело стоять на ногах. Но, выпустив из своих рук его сейчас, Кесем казалось, она потеряет целый мир. Но все же отстранилась от сильной мужской груди. Немного погодя, женщина встала на носочки и затянула Мустафу в длинный и нежный поцелуй. Это было очередное воссоединение больных душ. В этот раз они нашли в себе силы на такие желанные слова: — Я люблю тебя, — сказал Кеманкеш, медленно оторвавшись от таких манящих губ. — Я люблю тебя, — повторила Кёсем так тихо и робко. Они смотрели в глаза друг другу и сами не поняли, как дошли до этого. Такая искренность и забота была в глазах смотрящих. В ее серо-голубых читался страх и любовь. В его непросветных карих — уверенность и все то же обречённое чувство. Они идеально дополняли друг друг друга. Едкий, тяжелый характер каждого делал из Паши и Султанши одну из самых могущественных пар империи. А внутренняя нежность и способность вновь полюбить сделала из них самых близких любовников. Так просто, за взглядами друг на друга прошло около получаса. Кеманкешу уже хотелось сесть, его тело ломило. Он не мог оторваться от неё. Кёсем поняла, что если они не пересилят себя сейчас и не отдалятся друг от друга, то состояние Мустафы станет хуже. Она первая увела взгляд. — Пойдем, тебе надо лечь… — взяв мужчину под руку, сказала она. — Да, конечно, где моя постель? — Есть внизу, — Кёсем показала рукой на скрытое за дверьми помещение, — но есть вариант повыше, — уже указывая на свою спальню, игриво сказала Кесем. — Хорошо — Кеманкеш понял, что он не будет спать внизу и, немного превозмогая боль, пошел наверх. Ступени давались ему тяжело, но Кёсем держала его за руку, становясь лучшим лекарством, и аккуратно придерживала спину, чтобы тот не упал. Спустя несколько мгновений они уже были наверху. Кёсем помогла Кеманкешу лечь на кровать, освободив его от лишней одежды. Одна лямка ее сорочки спала, Кеманкеш помог вернуть её обратно. Эти прикосновения заставляли Кёсем гореть, а сердце сжиматься быстрее. Еще пару секунд и она прильнула к губам Кеманкеша с требовательным поцелуем. Он ответил без промедления. В голове у обоих промелькнула несколько шальная мысль, какая бывает у молодых и страстных любовников, но они остановились. — Ты еще слишком слаб, — шутя сказала обладательница саркастических колкостей, продолжая расстегивать рубашку, чтобы Паше было удобнее. — Кёсем, я всегда готов… — с широкой улыбкой на лице сказал Мустафа, — быть тебе опорой и поддержкой, но сейчас хочу быть просто рядом. Получать удовольствие от прикосновений к тебе. Миновали минутные слабости, все приготовления были закончены, и Кёсем уже лежала рядом. Она медленно положила голову на грудь мужчины, боясь сделать ему больно. Тот лишь поцеловал её в макушку. Немного приобняв Мустафу, женщина начала пальчиком вырисовывать узоры на открытом торсе мужчины. Его сотня шрамов, множество тоненьких волосинок и тепло, которое рождал ровный пресс — всё это сеяло неоднозначные чувства где-то внутри неё. Однако они быстро сошли на нет, стоило добрести своей проворностью до покрытой корочкой раны. — Больно? — тихо и наивно спросила она. — Нет, дорогая, — соврал Кеманкеш, дабы не расстраивать Султаншу своего сердца, — когда ты рядом — всё проходит, — вновь легкий поцелуй в макушку. — Теперь у нас одинаковые шрамы, — не теряя обеспокоенности, но вызывая его улыбку. — Да, пусть они будут нашим символом любви? — Любви… Хорошо. Рождается невозможная мысль, хочется, чтобы не только шрамы становились грустной символикой их чувств. Кесем медленно стала погружаться в сон на плече Визиря. Уснули. Вдвоем. Прошло несколько часов, солнце начало подниматься над Босфором и уже осветило покои Султанши. Кеманкеш открыл глаза, у него начала тянуть рана, но Кёсем так мило спала на его плече, что он не решился ее будить. — Моя хорошая, что бы я сейчас делал, если бы не спас тебя? Если бы этот проклятый кинжал попал в тебя? — так тихо и мило говорил мужчина. Со стороны это выглядело забавно: угрожающе выглядевший воин, весь в синяках и ранениях, тихо поглаживает тело миниатюрной женщины, периодически перебирает её волосы, вдыхая их аромат и говоря ласковые слова. Кесем уже начала просыпаться, но решила, что не будет подавать вид. А Кеманкеш не заметил этого и продолжил свой монолог. — Если бы ты знала, что я влюбился в тебя, еще когда увидел впервые. Я смотрел в твои бездонные глаза, я думал лишь о тебе. Ты сверлила меня взглядом, словно ненавидела. Потом покушение, попытка признаться. Я сказал тебе всё, только когда убедился, что ты меня не слышишь. После этого твой взгляд изменился. Твои глаза смотрели мне в душу, но не со злобой. Душевный друг — вот каким был мой диагноз. Я был так счастлив рядом с тобой, пусть понимал, что вместе нам не быть. А что дальше?! — задал сам себе вопрос, — мы будем счастливы? Поймут ли нас? Как бы я хотел убежать с тобой и просто жить спокойно… Как бы я хотел... — Дальше будет хорошо… — сонно проговорила Кёсем. — Да, мы не убежим, как бы нам этого ни хотелось, но нам будет хорошо. Главное — быть рядом… — Ты не спишь? Как давно? — Достаточно, чтобы услышать твои слова. И да, я помню все, что ты говорил в тот день. Я знала это. Но гнала от себя те же чувства, не хотела вредить тебе… — А что изменилось сейчас? — удивлённо спросил мужчина, продолжая бродить рукой по спине Махпейкер. — Тогда, пару дней назад, я не хотела, чтобы ты умер, не узнав о моих истинных чувствах. Я думала, что ты уже отдаешь себя Аллаху, но всё равно позволила себе прикоснуться к тебе, — с этими словами она повернула голову, чуть поднялась и соприкоснулась с ним устами. — Но как получилось, что мы сейчас в одних покоях? — оторвавшись от неё, спросил Кеманкеш. — Как позже выяснилось, Мурад стоял за дверью и все слышал… Я так и не объяснила ему ничего, не смогла. Мне тяжело смотреть сыну в глаза, ведь я предала его отца, — по щеке начала спускаться слеза, Кеманкеш это заметил. Он притянул женщину обратно к себе на грудь. — Моя дорогая, Ахмеда нет уже давно, а ты имеешь право на счастье… Оставь это, если мы все ещё живы, то, видимо, твой сын тоже понимает это. Слышишь? — Да, но мне страшно, — в лучах рассвета одинокая слезинка продолжала свой путь, пока её хозяйка сумела признаться только в простом наличии страха. — Тебе пора вставать, это я тут могу себе позволить полежать немного, ведь я сейчас «в Конье», правильно? — Да, ты здесь будешь, пока твои раны не заживут и ты не станешь крепко стоять на ногах. Но на тебе будет работа. — Хм, ну и какая же? — немного удивленно спросил мужчина. — Ты будешь писать письма. — Какие? — Ты будешь вести переписку с Гюльбахар от имени своего «лекаря». — Стоп! Посвяти меня в свои планы для начала, — немного недовольно сказал Кеманкеш. Дальше последовал лишь долгий монолог, за которым правительница не замечала восхищенных взглядов возлюбленного, его горящих глаз, а лишь пыталась объяснить, что произошло за это время. — Хорошо, — наконец выдал, но вдруг не смог сдержаться, — Аллах! — Что-то не так? — Ты слишком красива, — затем последовал очередной поцелуй. — Ну все, Паша, не наглейте… Мне пора собираться! — оторвавшись от любимого, сказала Кесем и тут же поднялась с кровати. Она приказала собирать ее, в то время как Паша уже был одет. Он сидел в рубахе и штанах, так как выходить мужчина никуда не собирался, то и тяжелый кафтан, и головной убор ему были не нужны. Спустя ещё некоторое время принесли завтрак. Паша, медленно двигаясь, оказался внизу, как только двери за слугами закрылись. — И зачем ты спустился, тебе нельзя ходить по лестнице! — Разве я могу скучать наверху, когда ты тут одна? — он потянулся к Кесем, но она сделала вид, что не заметила. — Ты будешь днём сидеть в приготовленной для тебя части покоев, вечером, если тебе будет лучше — поднимешься ко мне и мы будем вместе всю ночь, — с переживанием в голосе сказала Валиде. Визирь понял, что её волнения имеют место быть и решил ей не перечить, хоть и чувствовал себя лучше. — Конечно, как скажешь… Прошло пару часов, Кесем уже ждала вестей о Баязиде и той девушке; дабы успокоиться, перебирала чётки, поглядывая на привлекающие внимание двери, за которыми отдыхал Кеманкеш. Вдруг в покои постучали: — Войди! — султанша громко крикнула, показывая всем видом своё нервное состояние. — Султанша, Повелитель желает вас видеть! Не менее резко ответив прислуге, закатила глаза на переданные сыном пожелания ускориться и прогнала. Кесем поднялась с места и пошла по коридорам в сторону султанских покоев. Пройдя несколько поворотов, она оказалась на месте. — Откройте! — стражники распахнули двери, дав Султанше пройти. — Матушка! — Мурад поцеловал руку матери и продолжил говорить. — Я надеюсь, ваш гость уже приехал? — намекая на Кеманкеша, спросил юный Султан. — Да, всё хорошо! Ты хотел меня срочно видеть, что-то случилось? — Кёсем говорила это не поднимая взгляд, так как от одного упоминания сыном Кеманкеша ей становилось непонятно стыдливо. — Да, ваша служанка действительно передает письма, вы были правы, сегодня утром мне принесли это, — в рука оказался небольшой кусочек пергамента.       «Вчера Падишах и Валиде ужинали в покоях, они бурно обсуждали покушение, их отношения становятся крепче. Теперь их не так легко поссорить, наплетя Султану Мураду побольше рассказов. Я думаю, что нам надо начать действовать. В гареме ходит слух, что у Вашего сына Баязида черная оспа, вероятно, это правда!» — Шикарно, как быстро она себя выдала! Просто поражаюсь глупости Гюльбахар. Так не уметь выбирать людей, это надо ещё постараться, — листок остался в руках, теперь подпирающих талию. — Мы взяли это письмо, оно было спрятано между камнями в стене, с минуты на минуту… — Султан не успел договорить, как в покои постучали. — Да! — Повелитель, мы отследили человека, забирающего письма, гонец едет в Амасью, в руках у него пустой свиток вместо оригинала. — Хорошо, пусть немного они подумают, что это значит! Можешь идти! Вновь присутствующее напряжение прервалось, когда родственники остались наедине. — Сынок, что это значит? К чему пустой свиток, они поймут, что их рассекретили! — А вот и нет! Ближайший день-два и свиток будет в Амасье. Гюльбахар не поймет смысла происходящего. Там же нет угроз или других фактов. Она начнет переживать и попросится в столицу, дабы развеять все сомнения о своей служанке! Я, конечно, разрешу ей приехать, и слежка будет уже более пристальной, если вообще понадобится к этому моменту. — Так, допустим, все пойдет по плану. Но мы же тем самым только приблизим её к цели. — Её цель — возвести на трон сына, а как она может это сделать, если не знает, где он? — в глазах Валиде отразилось понимание. — Вот и я о том же. Баязида мы спрячем там, где никто искать не додумается! Он поедет в Амасью. Похоже, их семейная черта — прятать там, где никто искать не будет. — Так, я поняла твой план, а где сейчас мои шехзаде? — Они еще рано утром уехали на охоту, их не видели, так что если они вернутся домой вдвоём — никто не заметит подвоха! Валиде, ваша задача - создать видимость существования Баязида во дворце. Пусть к нему в покои заходят верные вам слуги, лекари, а на кухне для него готовят еду. Порции как раз хватит для вашего Кеманкеша… — Мурад немного усмехнулся, огладив плечо матери. — Хорошо, сын, а что будем делать с той хатун? — Если вы про шпионку, то ее пока трогать не стоит, она будет еще передавать письма, но получать их никто, кроме нас, не будет. А если про «фаворитку», то можете её готовить, мы проверим, на что она способна, — опять ехидно улыбнулся Мурад!