Всё было во взгляде

Темнота комнаты встречала её с первого мгновения. Не обладая страхом она сделала шаг, затем ещё один и только когда оказалась посреди пустынной пучины поглощающей тьмы, мысли начали подбираться к голове. Ажурные шторы не просвечивали ни капли дневного света, а немногочисленные свечи лишь дополняли прелесть запаха, в котором витало что-то более нежное, чем просто аромат воска. Это был запах прекраснейшего цветка. Жасмина. Замок сзади скрипнул, с небольшим грохотом сзади неё послышались шаги. Даже по ним можно было понять, кто к ней приближается. Тёплые руки с приятным последом масла жасминового дерева коснулись её плечей, заставляя открыть дорогу мурашкам. Ещё момент, и мягкий бархат одолел её глаза, погружая в ещё большую тьму. Руки мужчины беспорядочно распускали локоны строгой причёски, сняли корону и платок, те небеззвучно коснулись рядом стоящего стола. Затем последовала пуговичка на вороте платья. Она соскользнула, решив нарушить металлическим звоном тишину в помещении. Забыв про время, обязанность и статус, она всецело отдалась горячему дыханию возле уха, убаюкивающему тембру, шепчущему те самые непозволительные нежности. Сухие губы легко коснулись её шеи… Мустафа легко провел по плечу, оставляя поцелуи на ещё скрытой тканью коже, спускаясь вниз по руке. Через мгновение их ладони соприкоснулись. Он взял руку и поднес к её животу. Придвигая монаршую особу ближе к себе. Их тела словно уже сейчас стали едины. Так просто и без лишних слов. Они едины с того момента, как она обронила неосторожное признание в той хижине. Они едины так давно, что не знают счёта этому времени. — Мой шрам на том же месте, помни, — он шептал ей это на ухо. — Кеманкеш, — хотела что-то сказать, как ощутила себя повёрнутой в объятиях мужчины. Теперь шёпот доходил прямо в губы, прерываясь лёгким их соприкосновением. — Кёсем, позволь мне завладеть тобой, подарить радость, быть добрым мужем, прекрасным любовником и защищающим воином, — на этот раз он всей страстью изучал её уста, ощущая полную взаимность ненужного согласия. Эхо дурачества пронеслось в покоях, когда в попытке отстраниться и снять повязку, она оступилась, неловко опуская тела на пол. — Ну что же ты, Султанша, — нависая на ней, прохрипел Кеманкеш. Их губы вновь сладко испытывали друг друга, пока его рука снимала никчемный кусок тряпки на её глазах. Тогда-то он и заметил это чудо, что зовётся её взглядом. Таким странствующим до страсти, безумным до спокойствия, жаждущим до любви. — Ты думал, Паша, что будет так легко и быстро? — он, словно обмякший, поддался её рукам, принимая ту позицию, какую захочет Султанша. Легко оказался сидя на полу, всё ещё любуясь тем невероятным наваждением, что заполонило её образ. — А вы — та ещё плутовка, моя Султанша, — легко оказался возле её шеи, заставляя издать почти бесшумный стон. Она оказалась поднятой в его объятиях и усаженной на стол. Какие-то бумаги более не мешали наполняющему лёгкие аромату их любви. Осторожные поцелуи медленно покрывали шею, желая спуститься ниже. Весь язык тела госпожи твердил, как её занимают мысли о сближении, что отдалось в очередном лёгком стоне. — Кажется, или мы слишком быстры в своих начинаниях? — с ухмылкой спросил Паша. — Слишком… Рваное дыхание прервалось не менее рваными поцелуями. Теперь уже пуговицы его рубахи слетали, становясь оркестром на твёрдом полу. Её руки без слов твердили о любви, которая заполонила все мысли. — Но, кажется, вы уже не против, — в ответ лишь нежная рука забралась к нему на шею, вновь увлекая в чудные ласки. Они продолжаются ровно до тех пор, пока перед ним не предстаёт объект его желанных снов. Она прекрасна, она неотразима в его глазах. Губы смелее с каждым разом изучают изгибы, достигая пряных точек её тела. Поток обнаженных стонов, глумящихся над ними. Будто они снова так молоды, что способны на такое безрассудство. За яркими ощущениями послышались только несколько грубые слова о терпении. Открытые тела устали от постоянного ожидания. Немного, и одежды больше не чувствовались под ногами, а её шелковые пряди волос были смяты на белоснежном ложе. Такая грубость заводила обоих. Забытое годами ранее, приятное чувство сейчас играло с новой силой. А мечты Паши, которые он так долго вынашивал, воплощаются в реальность. Лямки нижнего платья давно ушли с её плеч, а его тело скрывали лишь штаны. Он резко отстранился, беря передышку, как только завидел её обеспокоенные глаза. Нежный поцелуй в щеку, потом ещё один. — Кёсем, ты точно желаешь того же, что заполняет мои мысли? — осторожно спросил, даже не поворачивая своего взора не неё. Та лишь оставила поцелуй на его губах, отнюдь не желая заканчивать танец страсти. Тогда, благодаря её рукам, и тонкие ткани штанов остались за пределами. Они были обнажены; нет, не только телами, но и душами. Пристально смотрели друг на друга, словно ожидая готовности, потому что дальнейшие действия приведут к необратимым последствиям, если не для тел, то для душ точно. Паша смотрел в её два океана, он увидел там безумную животную страсть и одновременно нежную любовь. А Султанша увидела в его глазах необъятное желание и все ту же любовь. Именно она, именно любовь в глазах смотрящих стала для них новым чувством, позволяющим оставаться так близко и творить с телом всё то же непозволительное. Гортанный стон удовольствия наполнил зашторенную комнатку, когда её руки умело ублажали его орган, даруя зачарованному рабу новые эмоции. Её умения оставляли за собой некую эйфорию, даже когда инициатива вновь оказалась за ним. Её тело стало предметом его вожделения, до этого будучи только святыней, касаться которой — мечта, вдруг ставшая реальностью. Поцелуи блуждали от губ до налитых грудей, от них опускались ниже и становились всё более щепетильными. В мгновение он дошёл до шрама, белёсой полоской выступающим на коже. Это было тонким напоминанием, что связывало их в дни печали. Его ласки открывали новый огонь для её тела. Кажется, его умение доводило тело госпожи до ломки, с которой не справиться. Оторвавшись на секунду от её сокровенностей, он поднялся, уверенно ища ответы, чтобы наконец соединиться. Впервые за долгие годы она подпустила к себе человека так близко, что позволила родиться этой связи. Женщина безмолвно прижимала его ближе к себе; её настигла волна смешанной боли, заглушаемая его громким выдохом. Но сладостное чувство настигло вновь, как только его глаза отразили невидимую Луну. С её кивка темп стал меняться, а руки терзать его спину; он был нежен, но так остр в своих начинаниях. Тела то и дело покрывались влажными следами, становились частью чего-то неземного, заслоняя себя от мира стонами. Мгновенье, ещё несколько движений и Паша начал чувствовать, как её колени легко вздрагивают, а сам он находится на той грани, в которой уже ничего не видно, кроме искр, летающих меж ними. Теперь острое чувство возбуждения сменилось на нечто иное. На то простое желание, которым они обладали с самого первого дня, как поняли, что стали ближе, чем просто товарищами. Он не хотел её отпускать, она не хотела уходить из его объятий. Так, переводя дух, они встречали новые мысли. Её роскошные волосы спадали на холодную от испарины спину. Рука его гладила их, поражаясь мягкости. Кудри были длинными, приятного каштанового оттенка, сейчас еле заметного в щелке света от окна. Из-за влаги они скручивались в неопрятные локоны. Такой вид прически напоминал о том, что здесь происходило некоторое время назад. Силы покидали их, оставляя только свой шлейф. Этого ей хватило, чтобы аккуратно разложиться на плече, еле проведя по торсу мужчины. Сперва слегка касаясь, а затем и склоняясь, оставила поцелуй на новом шраме его бесконечного поля сражений. — Спасибо, — снова вернувшись на грудь Кеманкеша, проговорила она, — если бы ты в тот день не закрыл меня, я бы сейчас не была так счастлива. Скорее всего лежала бы в земле или в лазарете, — с щеки слеза сползла вниз, охлаждая горячий пыл воина. — Моя хорошая, я бы в любом случае спас тебя, пусть ценой своей жизни, но спас бы, — Кеманкеш погладил её волосы и поцеловал в макушку, — пока я рядом — я всегда буду защищать тебя. Даже если поссоримся, если не сможем быть вместе, я всегда буду закрывать тебя от проблем. — Сможем, мы сможем. — Что ты хочешь этим сказать? — Мой сын дал разрешение на никах. Ты не думай, я не просила, просто он сам сказал мне выбрать судьбу, — Кёсем подняла голову и посмотрела на Кеманкеша, его глаза горели, а лицо расплылось в улыбке. — Никах… Ещё полгода назад я смотрел на тебя и убеждал себя в том, что не должен чувствовать ничего. А сейчас ты лежишь обнаженная в моих объятиях и говоришь о нашем прекрасном будущем. — Что такое, ты не рад? — с некой напускной грустью раздался вопрос. — Ох Аллах, ну что ты за женщина, а? — с этими словами он притянул ее к себе, нежно поцеловав. Теплотой опалив щеку, он всё же продолжил, — как я могу быть этому не рад?! Моя самая запретная мечта сейчас лежит со мной в постели и говорит о нашем браке. Как я могу быть не рад?! — мягкие губы коснулись её лба так целомудренно, будто он в этот момент уже взял её в жены. Время шло, а никто не смел их беспокоить. Пара вместе встретила ночь, не давая слугам и повода зайти в это тайное убежище. Кесем была так прекрасна, когда заливалась смехом, принимая из его рук виноград; Кеманкеш был так рад видеть эти искрящиеся глаза, довольно рассматривающие его бороду без какого-либо сомнения. В той тьме, с которой она пришла сюда, они встретили ночь, в этой же тьме она проснулась утром. Тело женщины скрывала лишь подмятая простынь, а мысли слегка путались от красоты позднего начала дня. — Кеманкеш, мне кажется, что если я ещё на час задержусь в одной постели с тобой, то мы окажемся в розыске, — прошептала ему на ухо. — Мне тоже, но разве у нас нет времени насладиться друг другом? Мы же муж и жена, — сонно отвечает Паша. — Почти не муж и не жена. Мы грешники, каких свет не знал, потому надо подниматься и убирать все следы греха. Осознание времени приходит не сразу — только когда глаза усиленно стали искать одежду, разбросанную на полу. — Кажется, нам надо крайне срочно оказаться в хаммаме, а после и вовсе — по разным сторонам. Громкий смех прокатился по покоям, когда голова приняла всю правду. Они были столь беспечны, что закрылись на ключ от всего мира, надеясь, что даже верный слуга не поймет происходящего. Тонкие пальчики поджали на теле простынку, пока Кесем старалась найти вещи в комоде. Лёгкие ткани ночной рубахи скрыли её прелести, не давая вдоволь насмотреться на них. В зеркале мелькнула обеспокоенная фигура. Теперь уже временные рамки окончательно вернулись в реальность. Её рука дернула штору, пытаясь найти хоть немного света. Тогда на помощь пришёл рослый силуэт, затем прижимающий к себе. — Кеманкеш Паша, моя беспечность окончена, если у вас есть наглость держать меня в своих объятиях, то соизвольте одеться. — Мне не стоит ничего накинуть на себя рубаху со штанами, но как же вы сможете зашнуровать корсет, без ваших верных девушек? — На то они и верные, что можно, — прервана была его басом. — Нет, так нельзя, Валиде Султан не должна находиться в одних покоях с мужчинами, а уж спать с ними — ещё более непозволительно. Что же о вас подумают? — Больше, чем уверена, что Хаджи уже всё додумал. Или ты считаешь, что мы тут так спокойно проводим время без его помощи? Кеманкеш закатывает глаза, за что ловит её легкую улыбку. Не сказать, что его слишком радует этот назойливый евнух, никак не умеющий смолчать. — Знаешь, Хаджи, может, и всё понял, но другим я такой возможности не дам. Круг объятий был разорван и через мгновение мужчины больше не наблюдалось в спальне. Он накинул на себя предметы гардероба и покинул госпожу. Уже не рассчитывая на возвращение, Кёсем подошла к зеркалу, осматривая свое тело. Лишний раз на глаза попалось ночное платье, так безобразно скинутое на пол. Немного задумалась, а к телу снова припал жар его рук, которые начали шнуровать корсет. Петля за петлей они затягивали талию возлюбленной Паши в тиски, аккуратно откидывая локоны, которые старались упасть с оголённого плеча. Заканчивая работу, он без лишних слов провёл по ключице пальчиками, затем касаясь губами ушка. — Я никогда не дам возможности обвинить тебя в чём-то. Всегда найду того, кто посмеет хотя бы заикнуться о нашей любви, — шепчет, подавая платье. Немного помощи и его госпожа готова к приходу слуг, которые соберут волосы. Конечно, произошедшее слишком очевидно, чтобы скрывать его, но спустя эти полчаса её глаза уже не так вольно гуляют по торсу Кеманкеша, а голова думает о другом. — Только не говори, что ты затягивал мне корсет из ревности к Хаджи, — начинает, когда тот становится вдруг серьёзным при упоминании этого имени. — Никакой ревности, моя госпожа, но и я не желаю, чтобы он прикасался к вам, пока всё это достояние принадлежит мне. Та лишь смеётся, открывая двери спальни. — Неужели ты думаешь, что твои слова имеют место быть? — Что вы, просто ваши локоны теперь по праву наполняют своим сладковатым запахом жасмина только меня. — Вы наглец, Кеманкеш Паша! — Ещё какой! — он вновь прижимает её к себе, требуя объятий, проходясь по волосам, познав всю их непослушность. Они, как и их обладательница, неспокойные, обворожительно прекрасные и мягкие в нужных руках. — Зови своего верного пса, — немного грубо доносится до её ушей. — Хаджи! — двери внизу раскрываются довольно быстро, будто бы он уже ожидал этих слов, стоя за дверью. Так оно и было, тот ожидал приказов с раннего утра, придерживая в руках свёрток, полученный от Султана.       Аллах, ещё одно испытание с этими покоями и я сам потребую казнить меня! Сколько можно мучить меня своими распоряжениями. Более не потерплю этого мужчину подле Валиде Султан. Мои страхи слишком оправданы. Она не смеет так со мной поступить, оправляя на себя на верную смерть, даже если наш благосклонный Султан молчит по этому поводу. Я не смею осуждать, но это так безрассудно, зачем было оставлять его здесь, зная, что не сможет сдержать свои чувства. Иногда мне кажется, что в госпоже живёт ещё этот юный непослушный волчонок, каким была Анастасия. Только эта её часть способна так вольно и безнаказанно вести себя. Он долго рассуждал в своей голове со вчерашнего вечера, отзывая служанок и не позволяя пройти в покои. В руках всё это время бумага от Султана, которую он бы зачитал сразу как получил, если бы не утехи, в которых потерялась его госпожа. — Госпожа, — поклонился, покосившись на Кеманкеша, вальяжно улыбнувшегося ему, — Повелитель просил передать ещё вчера вечером, но вы, видимо, — взгляд вновь скользнул на мужчину, — спали. Влюблённые несколько неловко переглянулись. Все трое прекрасно понимали, что содеянное не пройдёт бесследно в их умах, даже если никто не посмеет это обозначить. — Прикажи девушкам собираться, пусть приберут мою спальню и низ, Кеманкешу Паше пусть подадут завтрак, мне только кофе, нет желания есть, да и времени нет. — Конечно, госпожа, будут ли ещё указания по поводу распоряжения Повелителя? — заметил, что она вчитывается в текст, даже не обращая внимания. — Нет, можешь идти, тебе явно требуется отдых, — подняла на него взгляд, замечая уставший вид. Воспользовавшись минутной паузой, Валиде констатировала факт, обратившись к своему Кетхюде. — У вас прекрасный почерк, Кеманкеш Паша, он поверил! — вкладывая в руку послание, она улыбается уголком рта, после удаляясь вниз, вслед за Хаджи.