Всё было во взгляде

После этих слов Кеманкеш развернул лист, замечая следующие слова:       «Моя благосклонная Валиде! Похоже, что наш план рушится. Ко мне только что прибыл гонец из Амасьи. В его сообщении говорилось, что мой брат покинул дворец и исчез в неизвестном направлении. Похоже, что ему передали информацию о готовящемся восстании и его помыслы отнюдь не чисты. Нуждаясь в вашем совете, я прошу, чтобы и Вы, и Кеманкеш Паша явились ко мне. Ему пора выйти из тени.» Тут же вспоминая диалог, произошедший днями ранее, он почувствовал привкус вины на губах, которые ещё час назад казалось вишнёво-сладковатыми:       — Кеманкеш, я доверяю только тебе, но могу ли просить совета в своих не лучших побуждениях? — обратилась к нему как-то после долгого хождения по покоям в попытках найти ответ самостоятельно. — Что же тебя так тревожит, мысли о государстве не отпускают? — та тяжело вздыхает, присаживаясь рядом с ним на диван и отпивая чай из стаканчика. Он греет горло, приливая негой уверенности, но она всё же мнётся в своих подозрениях, выдерживая паузу и накрывая его колено своей рукой. Такой мнительный жест выдаёт все её переживания, заставляя и Кеманкеша положить ладонь поверх. — Да, Кеманкеш, да, — чуть сильнее сжимает его кисть, — нам надо устранить Баязида! Ей было больно это говорить, но уже не оставалось выхода. Баязид и Кёсем давно потеряли те отношения, что были в его детстве. Шехзаде больше не относился к ней, как к матери, хоть она до сих пор видела в нем своего сына. Он был особенно дорог для неё, но чем больше взрослел, тем больше юную голову занимали мысли о вражде. Парень больше не воспринимал её себе близкой, всё чаще ощущалось его холодное отношение, за которым постоянно показывался истинный характер. Всё чаще приходили вести о его драках, слышались колкие слова, то и дело побуждающие усомниться в том, что Гюльбахар не причастна к его изменениям. — Что ты такое говоришь? — мужчина выдернул свою руку, не желая вестись на столь простую уловку. Его глаза стали чернеть, переча океанам возлюбленной. Спустя минуту срывается, пытаясь переубедить. — Кёсем моя, не застилай наши руки кровью, он тебе приходится сыном, пусть и не по крови. Ты сама знаешь, на какой путь ступаешь? — Кеманкеш, единственное, что важно — его угроза престолонаследию. Я не могу допустить и мысли о его правлении. Он должен быть заперт в кафес, но меньшее, чего я желаю — его смерти, — с осторожностью поглядывает на Мустафу, видя, что доля сомнения тешится его глазах. Мурад обладает весьма вспыльчивым нравом и следует понимать, что стоит посеять зерно сомнения в верности Шехзаде, как головы тот не сыщет. Падишах обладает горячим сердцем и холодным разумом, который зачастую не видит всей полноты картины, судя лишь по прошлому. — Но ты же понимаешь, что если ты его подставишь, то наказанием станет не кафес, а виселица? — Нет, и не хочу понимать! Когда всё закончится, я буду умолять Мурада, чтобы тот запер его в клетке. Я не хочу его смерти, но и претендовать на престол он больше не может! — Почему? Что же между вами произошло и каковы причины? — Пока он жив — постоянно строятся заговоры! Гюльбахар не успокоится, даже если окажется на том свете! Понимаешь, когда он рос, я заменяла ему мать. Я считала Баязида своим сыном… Сейчас он повзрослел. С каждым днем его ненависть ко мне и моим детям увеличивается. Если не потушить этот огонёк, то скоро он превратится в пожар! Если я начну говорить об этом Мураду, тот даже слушать меня не станет. Пока не считает его предателем, он от брата не отвернётся. С каждым разом я всё яснее и яснее вижу, как он впитывает слова своей матери и принимает их за чистую монету. Она горячо объясняла причины, а он только зачарованно смотрел в цвет её глаз, от бессилия на них выступала влага, тогда не мог не поддаться искушению обнять её щеки своими кистями, соприкасаясь с ней лбами. — Ты знаешь, я последую за любым твоим шагом, но только будь в них уверена. Я готов на всё: принимать наказания, убивать или в тайне сохранять жизни, лишь бы это было твоим приказом, моя прекрасная госпожа, — не слишком робко прижимает её к себе, доверяя ей биение своего вспылившего сердца. В мечтах он давно проделывал это сотню раз. Когда видел, как Кесем плохо, когда видел, что она вот-вот упадёт с ног или разродится громом. Паше хотелось согревать стан женщины, пусть и делал он это только в мечтах. Пусть она колеблется в своих решениях, но всегда должна находить опору. — Баязид в Амасье и его окружает неизвестность, в дни, когда всё будет подходить к концу, туда прибудет гонец. Его помогут переправить в другой дом, где спрячут, пока Синан Паша сам же не наткнётся на свою ловушку, встречая его. — Но зачем? Баязид же легко сможет доказать, что его привезли туда силой. — Это твоя забота. Своими мастерскими руками ты напишешь письмо от Гюльбахар. Назначишь тайную встречу с ней в том доме. Такое письмо он не решится показать Султану, потому что озабочен встречами с матерью. Когда появляется возможность написать той весточку — глаза его всегда светятся. Шехзаде безумен в этом деле, потому согласится, чего бы ему это не стоило. — Вспоминая этот диалог, Кеманкеш невольно улыбается. Она тогда так быстро сменила гнев на милость, что даже слабо верится, что эта та, которую боятся янычары. — И что же Баязида там ждёт? — Вероятно, там ему повстречается Мурад, которым уже будет управлять ядро здорового непонимания и твой кроткий ум, не позволяющий ему сделать лишнее движение… Вновь из-за дверей показался шлейф её плотного платья. Опять её локоны собраны строго, но теперь уже и на нём красуется чалма и тёмный кафтан. Слуги закрывают двери, оставляя их наедине. — Вы готовы, моя Султанша? — немного игриво спрашивает, поправляя хрусталик в её короне. Она, кажется, не разделяет подобной радости. Теперь госпожа серьёзна и напряжена. — Да, а ты? — руки у нее стали дрожать, то ли от предстоящего разговора с сыном, то ли от того, что сегодня запретные чувства могут невольно открыться народу. — Тогда пойдём, — Кеманкеш взял Кесем за руку и легонько погладил тыльную сторону, — Может, откажешься, пока не поздно ещё? — Уже поздно, ни от тебя, ни от моего плана я не откажусь, — он лишь легонько чмокнул макушку госпожи. Чем шире оказывались двери, тем большая пропасть селилась в их глазах. Из покоев наконец вышли двое совершенно незнакомых людей. Те, которых всегда сзади сопровождает Хаджи, и те, которые близки друг с другом только при свете Луны. Она, как всегда, впереди и уверенно несётся в покои своего сына, надевая маску крайней обеспокоенности. Их непривычно видеть вместе в гареме, хотя слухи об их близости не раз проскакивали между прозорливых служанок. — Дорогу! Валиде Кёсем Султан Хазретлери! Стража уже открыла двери на пути у своей правительницы и её служащего. Они зашли в покои Султана всё теми же чужими людьми, какими блуждали по коридорам. От Мурада давно не скрывался взгляд Кеманкеша, который всегда восхищенно глядел на мать Падишаха. Но, не задавая себе лишних вопросов, он только поцеловал руку своей Валиде, приветствуя взглядом её сопровождающего. — Рад снова видеть тебя в добром здравии! Ты проявил большую храбрость, защищая мою матушку, — усаживаясь на трон, Мурад наблюдал за глазами матери, стараясь не сказать лишнего. — Вы проявили большее снисхождение ко мне, даруя жизнь после этого, — он уважительно поклонился, — надеюсь, что смогу в скором времени вернуться к своим прямым обязанностям в полном объеме. — Раз даровал — есть за что. Но сейчас меня в последнюю очередь интересуют вопросы, касающиеся личной жизни моей матери, — только и покосился на неё, — больше мне интересно, что мой брат, Шехзаде Баязид, покинул своё место нахождения, не осведомляя меня. — Мой Лев, послушай, — отвернулась от окна, вновь подходя к мужчинам, — твой брат может скрываться где угодно. Если, Аллах видит, и я говорю правду, то ему так же выгодны встречи с Синаном Пашой, как были нужны Гюльбахар. — Хватит! — Мурад рявкнул, от чего Кёсем схватилась за его кафтан красного цвета, — Пока мои глаза не увидят этой встречи, я не поверю. — Сынок, — повысив голос, она сглотнула ком в горле, стоящий от его взгляда, и начала говорить спокойнее. — Послушай, ты хоть понимаешь, какой шанс того, что его мать ни коим образом на него не повлияла? — вновь отдёрнула руку сына. — Прислушайся ко мне, прошу. Об этом знали лишь несколько человек, поверь, ни я, ни Кеманкеш, ни ты не давали ему вольную на прогулки вне места его отдыха. Ты же знаешь, что это не моих рук дело? — Нет, Валиде… — Я могу быть хоть тысячу раз уверена в людях, которых выбираю в услужение, но моя интуиция может меня подводить. Прошу, если ты веришь мне, то пойми меня. Твой брат мог поддаться напору своих приближённых. Я не могу быть всезнающей, но сердце мне подсказывает, что дело это не осталось без вмешательства Синана. Выступив с янычарами, ты найдёшь их, я уверена. Чем быстрее вы нападете на след Синана, тем лучше. Мастерские уловки не сказать, чтобы поразили Кеманкеша, но она была так авторитетна в своих речах, будто они все были правдой. Паша наблюдал, как вена на лице падишаха выступает с каждым новым предложением его матери. — Да, вы правы! Кеманкеш, собирай отряд! Мы немедленно выдвигаемся на поиски! — наконец выпалил он. — Хорошо, — искреннее сожаление пронеслось в его глазах, когда оба заметили, как устала Валиде Султан. Каждый верит в иную реальность. Кеманкеш — что это не принесёт их ветерком прямо к смерти. Мурад — что слова матери — неправда. Кёсем — что всё пойдёт по её плану.

***

— Кеманкеш, как думаешь, мой брат может предать меня? — спросил, проходя сквозь леса на одном уровне со своим напарником. — Повелитель, понимаете ли, я никогда не смогу вас убедить в обратном, если вы уже приняли это. Однако, мне подсказывает разум, что если он и причастен, то не больше, чем марионетка в руках своей матери, — набирая темп вслед за Падишахом, он прибавляет к своей речи слова. — Моя мать была достаточно убедительна для того, чтобы я задумался. — Хочется надеяться на вашу благосклонность и любовь к семье. — Кстати, о семье, — вдруг замолк, не договаривая и пары слов. — Кажется, мы пришли. Кеманкеш и Мурад приблизились к какой-то хижине, они стали прислушиваться к диалогу. Были слышны два голоса. Один из них принадлежал Паше, а другой —Шехзаде: — Повелитель, — Баязид лишь постарался показать, что такое обращение пока не уместно. — Почему ко мне пришёл ты, а не Гюльбахар Султан? — Господин, ваша Валиде Султан не так давно прибыла в столицу и более я вестей о ней не знаю. Боюсь, что ваш престол вновь под угрозой. За стенами уже скалил зубы Мурад, ожидая, что ещё скажет его братец. Тот не особо поддавался на слова Паши, правда, и его молчаливого согласия вполне хватило. — Я был уверен, что она передела мне эту записку, разве не так? — отдаёт листок, но чиновник даже не успевает его развернуть. — Нет, повелитель, — Синан так обратился к Баязиду. Этих слов Мураду хватило, чтобы сильно разгневаться… у него не осталось сомнений в том, что Шехзаде может кинуть тень на его трон… — Да как ты смеешь, подлый пёс! — с криками в комнату ворвался Султан, — Кто ты такой, Паша?! Как ты смеешь считать его Падишахом! Здесь я — закон! — схватился за горло. — Здесь я — власть! — сжал его сильнее, передавливая дыхательные пути. — Здесь я — сила! — наблюдал за его раскрасневшимся лицом, пока тот дергался, пытаясь ослабить хватку разъярённого. — Вы оба сегодня же будете казнены! — Повели-и-и-тель, — прохрипел в ответ, но это слабо спасало ситуацию. — Брат! — обеспокоенный Баязид то и дело пытался вступиться, но сделал этим только хуже. Среагировав на вскрик парня, Мурад приблизился к нему, оставив полузабвенное тело предателя, из рук которого пропал листок. С грохотом прозвенели кувшины, пнутые в порыве злости. — Отныне твои дни сочтены! Ты сегодня же будешь отправлен в заключение в кафес! Можешь уже начинать молить Аллаха о пощаде! Тот лишь упал в ноги, выглядя крайне омерзительно в этот момент. Сердце Падишаха на миг усомнилось, уж больно отчаянным казалось поведение его младшего брата, который всегда был слишком горделив. Баязид лишь перевёл взгляд на своего наставника, тот раскраснелся и хрипел. Тогда оба поняли, что это последняя встреча. — Янычары! Забрать их! — раздался томный бас Мустафы. Через некоторое время свита Султана пожаловала во второй двор ТопКапы. Ещё неосведомлённые визири, сановники и духовенство были крайне обеспокоены решением Повелителя столь скоро издавать указ о сборе. — Именем великого и милосердного Аллаха Совет Дивана объявляю открытым! — произнеся эти слова, Мурад крайне резко занял трон. — Сегодня важный день для империи! С позволения Всевышнего я развею тучи предательских планов. Каждый, кто вёл войну против меня, моей Валиде и моего великого государства, будет казнён с позволения Шейх-уль-Ислама Зекерьязаде Яхьи Эфенди, — рука его гордо взмахнула вверх, прося услужника преподнести список, — каждый, кто занесён в эту бумагу! Добрая часть чинов сегодня освободится. Любой: от простого солдата, служащего в корпусе, до самых высокопоставленных Визирей. Каждый, кто был верен идее восхождения Шехзаде Баязида на престол — падёт без головы на этой площади! К смертной казни приговаривается Синан Паша, как главный сподвижник готовящегося восстания, — особенно громко прозвучало имя человека, который столько раз был так близок к государю. Его тело, облаченное в тонкую белую рубаху, оказалось первым на большой площади. Взгляд его метался от вершины башни Справедливости, мужчина прекрасно знал, что там за ним наблюдает Валиде Султан, до поиска глаз знакомой женщины на площади. Стоило бы её найти, она так же, как и он, будет подвержена удавке, стягивающей шею. Бостанджи повалили его на колени, призывая предстать перед падишахом. Дальше лишь десятки примелькавшихся лиц оказывались вперед лицом падишаха. Вперёд летят их головные уборы, а тела склоняются, ожидая своей участи. — Много лет назад моя Валиде Султан не удостоила Гюльбахар Султан веревки на шее, посчитав это наказание слишком жестоким для неё. Но сегодня это дело будет кончено. Своим последним указом я желаю видеть казнённой эту женщину! Она уныло брела к общей толпе. Не менее она желала столкнуться глазами с Синаном, поняв, что сегодня в последний раз видит человека, которому хоть немного были дороги её желания. — Ты не падишах, ты безродный пёс, не способный ничего сделать без своей Валиде. Это она пошла на любую хитрость, лишь бы мой сын оказался вместе со мной на плахе! — выкрикнула из толпы, закидывая назад растрепавшиеся в пряди волос. — Вы долгое время строили заговор за моей спиной! Вам нет прощения! Как и вашему сыну! — говоря эти слова, Мурад не задумывался о последствиях. Сейчас он был твёрдо уверен в своей правоте, невзирая на остальные доводы. Казнь Баязида — дело времени, которое не заставит себя ждать. Но сегодня твёрдое решение не огорчать братьев и мать было сильнее. Потому только смотрит на ряд бесчестных. Последним руководит Кеманкеш. Он опускает руку вниз, давая палачам затянуть верёвки на шеи провинившихся. — Прошу, сохраните жизнь ему, будьте милы, — кричит звонкий голос, пока его хозяйка пытается вырваться из лап смерти. Падишах лишь улыбается. Дурман власти так силён, что желание править в одиночку поражает. Единственным советчиком в этом деле могла бы стать мать, но сейчас твёрдо решает, что, допуская помыслы о её личном будущем, он подмечает себе, что не видит в нём власти. Да и боль, которой будет порабощен её невысокий стан — колоссальна, стоит только открыть эту рану. — Я хочу, чтобы каждый стоящий сейчас передо мной запомнил, что пока вы присягаете мне на верность, вы не в праве становиться препятствием моей власти! Я здесь власть! Каждый, кто оступится, будет лежать передо мной так же, как сегодня склонились «вернейшие» чины государства. Улемы, чиновники и войска — вы моя опора, а не противостояние! Узрите моё правление! Я — единоличный правитель Султан Мурад Хан! Каждый волосок поднимался от его речей. Его голос был так страшен, что одних заставлял поднять голову в гордости за свою страну, а других склониться в страхе за собственную судьбу. Эту ночь запомнят надолго: всюду будут раздаваться крики, выясняться причины и следствия, слышаться плач и чувствоваться смрад смертоносного запаха. А на утро страна будет извещена о том, какое решение вынес Падишах над всеми Падишахами, забирая души повинных.