Ни-на-мама, ни-на-папа Спи, сынок, раз жара ушла, Спи, сынок, раз солнце зашло.
Напевает какой-то мотив, всплывающий в памяти, вспоминая ласковый певчий голосок матери. Совсем негромко, даже не знает, кого убаюкивает: то ли разбитую Кёсем, что никак не может найти покой в его объятьях, то ли кряхтящего мальчика, еле приоткрывающего глазки. — Как это переводится? — лепечет сквозь сон. — Я был так мал, что и не вспомню. Мама пела сестре. Erdhi gjumi te qerpiku Gjumi, gejumi vjen kadaleСон пришёл к ресницам, Спи, спи, медленно засыпай
***
Утром воин исчезает так тихо, что даже Корай не замечает, как тёплые отцовские руки сменяются периной. Только небрежно брошенная рубаха помогает вспомнить, что разлука ещё не скоро. Кеманкеш мчится к отстранённому домику Стамбула, зная, что сегодня он одержит победу над человеком, выжидающим удобного случая, чтобы вновь напасть. — Абаза, ты уверен, что у него нет шансов уйти? — интересуется, когда два приятеля мирно идут на лошадях по узкой дорожке протоптанной в обход главной. — Паша, вы сами контролировали подготовку к его захвату. Максимум, что есть в его распоряжении — лук и стрелы. Дом окружён, у него нет шансов скрыться. — Эх, Мехмед, бойся своей уверенности, особенно, если это касается предателей. Люди способны на многое, все особенны: кто-то может стерпеть боль, не пустив ни одной слезинки; кто-то предать, не подумав о других; кто-то испариться, когда ты уже держишь его за руку, — наконец, на горизонте показалась нужная хижина. Мужчина спрыгнул с коня, обхватывая поводьями небольшое крепкое дерево. Сам себе усмехнулся. Его жена точно умеет ссылать людей, если не знаешь — не найдёшь отсюда дороги. Удивительно, как стечение обстоятельств привело его к таинственному врагу. — Простите, Визирь, но почему у вас с Силахтаром столь сильная ненависть, что вы друг друга, буквально, с того света достаёте. — Не за что тут извиняться. Все обиды родом из детства, я знал его ещё мальчишкой, можно даже сказать, что выросли как братья. Однако, увы. Дороги к власти некоторых заводят в тупик. Чем больше ты видишь в нём друга, тем больше ножей оказывается в твоем брюхе, — срывает первую травинку, проверяя на влагу землю. Она рыхлая, как будто не отсюда. Но внешне ничем не отличается от той, что рядом. Такие же маленькие ростки, такие же капли дождя. — Ну что, Мехмед, говоришь, даже на рынок не выходит? На что же он жил все это время? — неспеша натягивает тетиву на лук, проверяя прочность. Неимоверное желание разделаться с Силахтаром, как с самой мелкой дичью, чтобы упал замертво от одной стрелы. — По рассказам хатун, в доме небольшой погреб, там есть некоторые запасы, на несколько недель хватает… Только странно это. Его сподручный никак не хватился… Вспоминает, как допрашивал девушку: — Говори! — плётка бьёт по оголённой спине. — Какого чёрта, хатун?! Кеманкеш лично спустился вниз, когда узнал, девушка молчит, не ведётся ни на какие пытки. — Я уже говорила, — прерывается на стон боли. — Мне нужно увидеть Атике Султан! — Слушай сюда! — вновь хватает за волосы, проявляя жестокую натуру, ту сторону, которую никогда не покажет своей Кёсем. — Лишь одного моего слова хватит, чтобы казнить вашу троицу! И династию, и тебя, а уж твоего Агу тем более. И какой толк от того, что ты будешь требовать встречи с Султаншей? Будешь подвергать девицу опасности? Подумай хорошенько! — стоит и шепчет на ухо подвешенной, оттягивая копну назад. Рука пробирается к шее, придушивая мученицу. — Идрис… — хрипит, когда воздуха совсем не осталось. — Он состоит в отношениях с Султаншей, всячески ей управляет. Мне не известно, но имеет какие-то дела на рынке. Торговец, заморский, непростой. Приходил однажды. Найдите его, потом уже хватайтесь Аги, — Кеманкеш ослабляет хватку, отходя на положенное расстояние. — Всё? — Султанше видятся кошмары. Ей нужна настойка. Трава особая. Если не будет пить — совсем худо станет, горячку не снимете — умрёт Султанша, — очередной удар розг оставляет ядовитый след. — Поднимай её к Гевхерхан Султан, запрешь в комнате, что в заброшенном крыле, — отдавая плеть и поправляя кафтан, выходит, — Султаншу ко мне вызови. «Срочно» — скажешь. Шевелись! — Как прикажите, Паша. — Да, тот мужчина спокоен как никогда. Сидит на рынке, орешки жуёт. — Орешки — это хорошо, друг мой. Однако дам тебе совет, — посматривает, когда дом оказывается совсем близко. — Скорлупу стоит снять только перед госпожой сердца, в остальное время ты должен быть нерушим и жесток. Любовь меняет, только кто-то становится спокойнее, а вот кто-то готов мечтать и плакать на глазах всего мира. Не морочь голову девушке. — Султанша, — окликивает уходящую фигуру. В коридоре уже темно, на вид никого. Она возвращается из покоев Паши, получив строгий наказ по поводу Атике Султан и вновь прибывшей хатун: «Следить и не выпускать из виду! Не должны даже знать друг друга, а тем более беседы вести!» — Ах, Абаза, что ты забыл в такой час во дворце? — Приезжал передать Повелителю поручение о готовности флота, — Тихо произносит, подходя чуть ближе. — Вы избегаете меня, Султанша? Второе воскресенье гуляю без Вашего лика. Даже Босфор уже не мил, — произносит, в миг оказываясь непозволительно рядом. Её глаза путаются. Неоднозначный взгляд брата напугал в тот вечер. Что же может случиться, если их увидят вместе ещё раз. Так близко и запретно. Ответ прост — его убьют, так и не дав возможности сказать хоть что-то. — Не стоит. Отныне наши встречи конечны, Паша. У Вас скоро важное испытание — поход. Давайте же не будем терзать себя такими пустяками, как прогулки у моря, — отворачивается и выставляет руку, не желая слышать этого сладкого мёда для своих ушей. Хоть бы он скрылся из виду и больше не тревожил душу. — Моя султанша, вам не стоит думать о таких вещах, — тонкие пальчики выставленного запястья в миг чувствуют легкое прикосновение губ мужчины. В этот же момент они и отдёргиваются, силясь убежать прочь. — Ты нужен этому государству живым и здоровым, пойми. Роняет жгучую слезу собственной слабости и привычно убегает прочь, шурша полами платьев. — Абаза Мехмед Паша! — голос старшего товарища добегает до его ушей. — Кеманкеш Паша, извольте меня принять сейчас, Ахмет эфенди принес новый чертёж, даст Аллах, на сей раз всё рассчитано верно. Почтительный поклон и размахивание свёртком толстого пергамента остаются незамеченными для глаз Великого Визиря. Он только вдыхает аромат, исходящий от тяжёлых тёмных стен. Гевхерхан ушла секунду назад, это её платок сверкнул в ночи. Конечно, не иначе. — Заходите, — вежливо пропускает, спустя минуту паузы. — Ещё один неверный жест — и я лично возьму фетву на твою казнь. Либо просите, на свой страх и риск, её руки, либо отступите, пока не сломали девушку, — придерживает за локоть, когда сталкиваются в проходе. — Паша, думаю, не стоит говорить о любовных играх на поле боя. Тем более, что я отныне не игрок и никогда им не был. Я — воин. А сейчас извольте доложить картину, — долго двигает руками, указывая Кеманкешу, где стоят янычары, прибывшие им на подмогу. — Начинаем действовать, стоит покончить с ним. Тихо подходит к входу в небольшой дом. Какое-то шуршание листьев слышится внутри, скрипы и тому подобное. Аккуратно приоткрывает дверь, входя в помещение, ещё не озарённое до конца. Хруст стекла под ногами выдаёт гостя и в него что-то летит. — Шайтан! Окружить! — командует Кеманкеш, подзывая своих сослуживцев. Лук натянут, аккуратно прицеливаясь в сторону, откуда полетел предмет. Небольшая кухня занавешена плотной тканью. Резко отдёрнув её, не поверил глазам. Человек, который ещё несколько дней назад спокойно ел орешки на рынке, сейчас лежит с глазами, полными ужаса. Много ударов кинжалом, с остервенением убитый торговец уже давно посинел, а комнатку наполнил смрад тухлого тела. — Проклятье! Быстро обыскать дом! — толпа крепких мужчин вваливается, пока Мустафа прикрывает глаза покойному. Знакомая рукоятка кинжала торчит из брюха мужика. Видно, что Силахтар с радостью ударял слабеющего мужчину, вынимая нож из ран и втыкая заново. Кровь была уже захожей, когда к нему прикрепили кинжалом записку. Очередной пустой листок. — Паша, никого нет! — Ищите по всей округе, далеко он уйти не мог. У него есть какой-то ход, не мог он испариться из дома, который охраняют четыре человека! Шкафы, корзины осмотрите! Найдите этот чертов погреб! Живо! — кричит, пытаясь найти хоть одну свечу в тусклом помещении. Начинается суматоха. Лес, дом, труп. Силахтара нет. Откуда тогда полетел непонятный предмет? «Frikë! Dhe ora juaj do të vijë, Mustafa! Por jo tani! Ndjekja ime për ju ka mbaruar! Tani është koha për të luajtur fshehur! Si në fëmijëri… A ju kujtohet duke kumbuar ndonjë këngë për një nishan?» Наконец, он расшифровывает очередное послание, написанное лимонным соком. Толком не может разобрать смысла слов, настолько плохо помнит родной язык. Этот пёс всегда знал лучше любого, как оставить загадку. «Бойся! И твой час придёт, Мустафа! Но не сейчас! Моя погоня за тобой окончена! Теперь время играть в прятки! Как в детстве… Помнишь, ты напевал какую-то песенку про крота?» Смысл не до конца ясен, однако становится понятно, что как-то этот пёс ушел от правосудия. — Абаза, труп отвези к семье, узнаешь на базаре, явно не последний человек, пропажу заметят. Пока не перевернёшь весь дом, можешь не возвращаться. На все даю день-два! Завтра, чтобы составил мне отчёт! Ещё одного испытания я не выдержу! — Слушаюсь, Паша. Без лишних слов Кеманкеш покинул хижину, сжимая листок в руках. Албанский — откуда только помнит его этот человек?***
Падишах задумчиво расхаживает по балкону, ожидая возвращения визиря. Есть новости, если верить главнокомандующему стамбульского флота. — Повелитель, знаю, Вам доложили о новом положении дел, — когда расторопные Аги открывают двери, в проходе появляется высокий мужчина. — Скажи, Кеманкеш, можем ли мы вплотную подойти к берегам Венеции или стоит остановиться раньше? — подходит к карте на столе, что придерживают четверо служащих. — Если верить сведениям лазутчиков, то флот в три раза превосходит их незначительное количество парусников. Однако стоит учитывать, что наши новые корабли не испытаны, я бы не думал отпускать их так рано. — А что если сделать так?! — переставляет фигурки по карте, — Босфор, затем Дарданеллы. Там мы не встретим никого сопротивления. Земли вокруг полностью наши, по сообщению бейлербея Анатолии и прибрежных санджаков — всё спокойно, — ещё раз двигает кораблик, — а вот тут мы пройдём с минимальными потерями. Морея последнее время не так спокойна, однако, думаю, что игра стоит свеч. Обогнём материковую часть, — один игрушечный парусник проходит меж проливов. — Моя верность вам безгранична, но стоит ли так рано выдвигать пехоту? Возможно, следует опробовать флот. Тем более, что скоро начнутся паводки, будет не так просто. Пусть малая часть покинет границы столицы и пройдёт по внутренним путям под торговым флагом. Надо точно узнать, как трюм выдерживает пушки не в стоячей воде, как капитаны справятся с непокорностью, что ждёт нас в Адриатическом море. Тем более надо быть готовыми, что Испания окажет поддержку в этой кампании далеко не нам. — Ты прав, не зря я даровал тебе звания и нашу Валиде Султан, — голос привычно спокоен, а движения плавны. — Определённо, заслуживаешь. Пусть Абаза Мехмед готовится, через неделю за ним будет спуск на воду и выход. Покинет столицу, если не справится — казню, хватит с него сидеть в твоих правых руках, — ухмыляется, но видит неясный взгляд визиря. Всю прошедшую неделю Абаза занимался поисками Силахтара. Безрезультатно, как под землю провалился. Весь погреб был обыскан и буквально разобран по дощечкам в надежде найти хоть какой-то след. Из дома не получится сбежать без хоть какого-то подземного лаза. Как и попасть туда убитому торговцу? Только вот где это место? Где выход? В другом доме или же просто люк посреди земли? Какие пути роет этот крот? nishan. Он словно желает быть раскрытым и вспушить в ожесточенную схватку, дабы наконец закончить неясную Кеманкешу вражду. Как же сильно желание власти, которая уже никогда не будет его, смогло вскружить голову уже не молодому человеку. Хотя, что говорить. Все детство они были лучшими «врагами». Когда-то это соперничество должно было вырваться наружу, иначе не было в нём смысла. — Как прикажете, Повелитель. Стоит ли говорить, что нам лучше сойтись с конным войском и пехотой в Боснии? — обводит указкой прибрежный округ, которым раньше управлял Абаза. — Да, ты прав, туда ты выдвинешься, как только получим вести с островов, — передвигает конную фигурку. — Я бы хотел позволить себе дерзость и попросить остаться на должности Каймакама. Мой опыт больше пригодится в управлении страной в Ваше отсутствие, чем в походе. Ваша сила не имеет сравнений, как и разум, так надо ли говорить, что вы превзойдёте меня в умениях военного мастерства? — больше не может видеть свою жену настолько слабой. Любые способы хороши, только бы удержаться. — Причина твоей просьбы мне ясна. Но ты же прекрасно понимаешь, что вместе с собой, в таком случае, я заберу и обоих Шехзаде. Они — моя гарантия. Вернусь с победой, и трон останется в моих руках. Подумай хорошо, что для Валиде Султан лучше? Потеря двоих детей, что впитали её кровь с молоком, зная наизусть греческую колыбель. Или новоявленные чувства, которые я могу забрать так же быстро, как подарил, — теперь же серо-зелёные глаза смотрят с долей лукавства и напоминая, что ничто не вечно. Одна ошибка может стоить жизни. Не отступит. Ни шагу назад! В одиночку эта женщина потеряла влияние, и пока Мурад на ногах, то и ей придётся подчиниться, как бы Кеманкеш ни желал иного. В походе он — в безопасности Султанат; в походе Шехзаде — в опасности династия. — Оставь свою дерзость за стенами моих покоев. Можешь быть свободен, — торжествует внутри, лишь отгоняя от себя мужчину. Даже если в ночной тьме появится тень, он всегда легко сможет управлять этим шайтаном. — Поцелуй за меня брата, Паша, — меняет гнев на милость, вспоминая о Корае. Теперь это вошло в привычку. Каждый день просит об этом, как бы ни был недоволен в момент разговора. — И ещё, не стоит говорить, что Атике стало хуже, сошлись на недомогание. — Иншаллах, Султанша поправится. Не стоит так переживать, — вспоминаются слова служанки о каких-то травах. Та всё ещё заперта в неволе, стоит заняться и ей. Она может знать больше, чем говорит. Как оказывается, многое нужно успеть. Двери закрываются, заставляя Великого Визиря устало выдохнуть. На пороге уже ожидает Гевхерхан, пришедшая проведать брата-Повелителя. — Паша, что с Вами? — вежливо спрашивает, видя его тоску. — Неделя до начала похода, Султанша. Ума не приложу, как остаться рядом с вашей Валиде, — честно доверяет ей свои мысли, — у меня будет к вам одна просьба. Если Атике не станет лучше за это время, то приведи в порядок ту пленницу. Стоит, чтобы она её осмотрела. — Паша, но вы же были против встреч этой женщины и Султанши. Что изменилось? — всё внутри кружится с бешеной силой, почему-то разговоры о сестре беспокоят сейчас меньше всего. В голове другое имя. — Как я предполагал, история с Силахтаром не проходит бесследно. Так что Мария может оказаться нужна. Она лекарша, говорила про какие-то сборы. Наши врачи никак не могут справиться с этой напастью. Да и в одиночку, полностью обысканная — не причинит вреда, — пожимает плечами, осматривая взволнованную темноволосую. — Совсем скоро Ваша Валиде встанет на ноги и изъявит желание увидеть всех своих детей. Если к печали по Ибрагиму её сердце стало спокойнее, то вот насчёт Атике… Не думаю, что она будет весела, когда узнает, что её охватила агония, а не просто хвора. — Вы правы, но… Как же вы сможете помешать болезням и тревогам, если будете на войне? — Повелитель принял мудрое решение отправить Абазу Мехмеда Пашу, он возглавит небольшую группу мореплавателей, что пойдут в качестве разведки с торговой флотилией, изучая ситуацию на границах. Я выдвигаюсь позже, — отрезает, наблюдая за эмоциями. Сердце словно начало прожигать грудную клетку. Как бы сильно голова ни пыталась оставить мысли о нём, душа просила увидеть его хоть глазком. — Я поняла вас, хорошего дня, — словно в бреду прощается, уходя в сторону гарема. Забывает о планах, думая только об одном. Абаза. Как же незаметно он пленил ее, став чем-то большим, нежели просто другом или соратником. Не дожидаясь, пока девушки откроют двери, сама раскрывает их, влетая в покои, и мгновенно оседает на пол возле могучего дуба, из которого вырезаны выставки стен комнаты. Тихий всхлип — единственное, что может себе позволить. Солнце проникает вместе с прохладой бриза пролива. Даже так, через дуновение ветра, она вспоминает его. Лёгкие поцелуи на кисти, трепетное прикосновение к щеке в тот вечер в саду. Как же глупо быть свободными, но сидеть в клетке. Комната полна аромата лаванды, что сейчас не подходит бушующей буре души. Ветер раскатывает её страшную тайну, шурша листочками на столе возле тахты. — Мамочка? Ты плачешь? — мальчишеский голосок прерывает пелену забвения, прося выйти из прохода и принять подобающий вид. — Нет, что ты, мой дорогой Селим. Давай руку, — берет сына и сажает возле себя на софу. Долго обнимает мальчика, пока тот не смыкает веки. Уже солнце скрылось, а камин приятно потрескивает где-то впереди. Она смотрит на огоньки, понимает, языки пламени так спокойны, хотя именно они становятся причиной огромного пожара. Держа в руках фолиант, взятый у Кеманкеша месяц тому назад, красавица хочет вникнуть в суть волшебной истории. Но понимает лишь одно: сердце тянется к нему, говоря, что это та сказка, которую они обязаны прочитать друг другу. — Фатьма, отведи Селима в спальню. Я хочу побыть одна. Близкая служанка поднимает мальчика, но тот спросонья задевает рукавом кафтана стеклянный столик. Какие-то бумажки разлетаются по полу, вызывая недовольство управляющей гарема. — Госпожа, простите! Хатун все уберут. Две юные девицы осторожно поднимают каждый свёрток, захватывая внимание султанши. Почему-то скупая слеза падает на подол плотного голубого платья. Это всё бумаги гарема, что-то принесено Хаджи, что-то Лалезар. Их надо разобрать, а не сидеть и оплакивать свои мечты. — Оставьте! Я сама подниму, — отгоняет прислугу, забирая с пола последний экземпляр. Лаванда. Тихое и умиротворённое растение, что цветёт так недолго. Как же она похожа на столь тонкий цветок. Её молодость отобрал несчастливый брак так же быстро, как пролетают три недели на лавандовом поле. После остаются лишь сухие веточки с мелкой россыпью тусклого фиолетового лепестка. Её Селим стал такой веточкой. Именно он стал поводом для того, чтобы стараться расцвести следующим июнем, подобно садам Анталии. От бумаги веет точно этим спокойствием чудной травы. Раскрывает листок, из него выпадает жухлая веточка и маленькая карточка с крошечным корабликом, нарисованным грифелем. ma este kilenckor.Сегодня вечером в девять.
Гласит послание. Похоже, ему уже известно. Как же он сейчас нужен. Его венгерский — повод понять, кто отправитель. Его маленький подарок — повод содрогнуться внутри. — Фатьма, как давно письмо здесь? — Принесли, когда вы читали сказку сыну, госпожа моя, — вернувшаяся служанка отвечает спокойно, хотя знает, что за записку передали вместе с рисунком паруса. — Вам стоит пойти, Султанша. — Как же я пойду? Тогда он подумает, что я испытываю ответные чувства… — подносит пальцы ко рту, ещё раз ловя себя на том, что пропустила такую думу без какого-либо стыда. — Разве их нет? — послушно кланяется и скрывается в комнате прислуги. «А разве есть?»***
Тихий вечер, только огоньки фонарей, так любимых братом-Повелителем кружили, словно в сказке, какую поведала сегодня заботливая мать своему подросшему сыну. Сейчас же девушка шла по песчаным дорожкам, направляясь в самую запретную для неё часть сада ТопКапы. Осторожно ступая на землю, она слушала собственное сбивчивое дыхание: то учащалось, то становилось громче, пытаясь сохранять самообладание. Прилежно убранные пряди спадали по плечам, прикрытым накидкой. Столь спешно покинула дворец, что не удосужилась надеть диадему или платок. В последний миг, когда часы вот-вот пробьют назначенное время, она заметила яркий огонёк вдали от балкона. Кажется, что скромную беседку из сплетений живых изгородей охватил вихрь танца ожидания. Мехмед ждёт, веря в сказку. Добрый рыцарь, который помог своей принцессе. Он не надеется на вознаграждение, не считая себя героем. Даже её появление в этом уголке — будет раем для него. — Султанша… — мужская фигура оборачивается на шум. — Абаза Мехмед Паша, надеюсь, ты хочешь мне что-то сообщить, раз позвал в столь поздний час, — как эти слова напоминали одну из первых встреч в этом месте. Тогда в голове играли скрипки, больно терзая его душу; тогда он понял, что эта женщина — его плен, его вымысел, не сужденный ему. Горькие слова Атике Султан напоминали об этом изо дня в день. Сейчас же к скрипке добавился хоровод уверенных хлопков их сердец, что сливаются в прекрасную мелодию при одном только их взгляде друг на друга. — Конечно, госпожа, — начинает безропотно, желая лишь ощутить её серые глаза. — Я, возможно, глуп, как простак на рынке, безумен, как чудак с сединой в бороде. Но ваш лик, госпожа, лучше любого солнца, лепет обдувает лучше ветра в море. А ваши слёзы не стремимы, как и улыбка. Она слишком прекрасна, — теперь уже уверенно смотрит, разрываясь от счастья, что признался сам себе в этом. — Мехмед, милый, милый Мехмед, — дотрагивается до бороды. — Я должна жить в мире сказок, хотя живу в мире лжи. И я не смогу покинуть его. Мы не герои французского романа. Пройдёт месяц, второй, третий, и меня засватают за выгодного матушке человека. Мои чувства ничего не изменят. Я забуду их, и ты свои забудь, мой дорогой Мехмед, — опуская взор серых глаз, она собралась покинуть его, разрушив их песчаный замок, что каждый выстроил на берегу объединившего их Босфора. Привычка уходить не попрощавшись. Кажется, и сейчас она ей последует. И вот уже только горделивая спина показывается статному мужчине. — Нет, госпожа, — одергивая её локоть, он притягивает к себе и кружит в сложном танце губ. Опускаясь в руках, Гевхерхан отступает от своих слов. Подобно мелодии стуков их сердец, в небе вертятся яркие светлячки, рисуя своеобразный нимб. Они забыли о главном правиле дворца, забыли о законах Аллаха. Они пропали в своей любви, находя друг друга в каждом взгляде. Они влюблены в эту сказку, хоть это и больно. И без всякого рассудка будут переворачивать страницу за страницей, бегая глазами туда-сюда, и всякий раз испытывать смешанные чувства, если героям будет суждено расстаться. Это история, что расскажет о них. Теперь им многое предстоит. — Зря, Абаза, очень зря, — отрывается от губ мужчины, еле держась на ногах. Ищет в глазах ответы, дотрагиваясь до тёплой щеки. Но только лишь проговаривает несколько слов, чтобы вновь слиться воедино, сплетая языки, подобно душам. Такие сказки, такие танцы…