***
Вышел из дома в полном беспамятстве. Будто подвёл своего друга. Да и правда, ничего больше не оставалось, как признать, что каким бы грозным старик не казался, оставался он стариком, которому даже при желании не обогнать девушку что-то скрывающую в своих напуганных глазках. После того, как девчонка скрылась из виду, стал убирать остатки этой бури. Закончив, осмотрел камин, махнув рукой на пропажу молчуньи. Не скажет, да и только. А деваться ей некуда, вернётся. Наловчившись, взяв кочергу как лом, стал открывать недействующий камин. Внутри него самого нашел огниво. Разведя его, скинул вниз, не боясь, что вспыхнет пожар. Этого огонька хватило чтобы: — Вот те на! Аллах! — заметив, что пространство довольно большое, а вниз ведёт лестница, прикрыл рот рукой, — Да тут целый лаз! Тупо ударяется предмет о землю внутри. До низа не далеко, вероятно это выход из-под дома или ещё один погреб с таким вот необычным входом. — Салиха что-то знает, точно. Расскажет, всё расскажет. Спустившись к низу, понимает, что и второго камина нет, ровная стена и ничего более. А вот снаружи труба есть.***
— Султанша, любовь женщин и детей к вам не знает границ, — помогая разливать похлебку, щебетала Фарья, привычно наряженная в простое платье без лишнего убранства. — Ты знаешь, что такое завоёвывать любовь, становиться Султаншей. Только вот не от Султана зависит твой статус в простом люде, — даже не отрывая взгляда от детей, говорит прямо, — Помни, даже если ты родишь сильного Шехзаде, двоих или троих — неважно, помни, пока ты не почитаема обычными женщинами — ты не Султанша. — Валиде, документы ожидают вас наверху, всё готово. Напоследок улыбается невестке и дочери, что принесла весть, приглашая её занять место. На лице той не читается явной радости; всё же, даже будучи столько времени на заведовании фондом, она принимает людей, не носящих свящённую кровь, крайне не лестно. Хоть и натягивает улыбку. Взгляд старшей госпожи устремляется на юную красавицу с мальчиком на руках. Корай спит спокойно, пока не настал час кормления. Подавая знак, проводит помощницу за собой, за закрытыми дверьми уже забирая ребёнка в свои руки. Голова раскалывается от ощущения, что везде только и шепчутся о её сыне, не давая покоя. Данному ребёнку ни к чему придавать огласку, но всё же прозорливые умы знают, что за дитё теперь приезжает с Валиде Султан. — Хатун, кроватку принесли? — Конечно, госпожа. Находит глазами люльку, укладывая туда ребёнка. На последок гладит лоб и животик. Корай так спокоен во сне, даже поверить тяжело, что не проснулся, пока был в чужих руках. Рядом лежит игрушка, поднесённая недавно Салихой. Совёнок не расстаётся с тряпичной куклой, уже уверенно хватаясь за неё и таская по кровати в часы бодрствования. — Госпожа, я посмотрю за ним, не переживайте. — Да, пока спит, не произноси ни звука; всю ночь надрывался, я не сомкнула глаз, — на секунду устало подносит пальцы к лицу, потирая переносицу, затем, как привычно скрывая волнение, отворачивается к бумажной волоките. Иногда не может смириться, что вновь стала матерью младенца, к тому же требующего всё её внимание. Чувствует на себе бремя, предпочитая не распространяться о радостях или печалях этого времени. Ещё недавно вновь почувствовала себя юной девочкой, которой снова дозволено всё, чем только можно пользоваться в ласках любимого мужчины. Но за весной, такой беззаботной и щебечущей, наступает лето. Может яркое, страстное и до обморочных состояний жаркое, а может и холодное, навеянное северными ветрами и грозовыми тучами. Такое тусклое и усталое, в котором до рассвета болтаешь лишь со своей тенью, а не с жаждущим любви телом. С теплотой вспоминает каждую поездку в Вакф за последние два года. Или сейчас кажется, но тогда здесь веяло другим настроением. Сам воздух в помещении поменялся. Был не таким влажным; будто сначала эту сырость забирала в себя сухость их безукоризненных взглядов, а потом огонь разжигаемый раз за разом. — Валиде Султан, Халиль Паша пожаловал. — Во время, проводи в комнату, я сейчас подойду. Закончив подводить документацию, сверяя расчёты, лисьим взглядом обводит всё вокруг. Недовольно поднимается, чувствуя нотки тёмных пятен в глазах. — Аллах, научи меня соблюдать все правила, — восклицает, всё же направляясь в соседнее помещение. Там уже ждёт верный служащий, много уважительно склоняя голову. — Насколько мне известно, вести срочные. — Говори, не затягивай! — не успев даже сесть на тахту, торопит его. — Кеманкеш Паша намерен в ближайшие недели собрать флот и нанести первый удар по корсарам Венеции. Султан Мурад сегодня получил послание, — протягивает свёрток, несущий в себе краткое содержание обширного плана действий, — поговаривают, что его задумка несколько отличается от первоначальных идей государя. — Несколько? Да он же планирует перевернуть весь военный лагерь вверх дном! Аллах, что за дела! — комкает лист, кидает его в сторону. — Что до моего Льва? — С утра прибывал не в лучшем настроении, после раннего собрания отправился из дворца без сопровождения охраны. — Халиль, в Стамбуле осталось всего несколько человек верных мне! Если твоих полномочий не хватит усмирить его гнев, то можешь забыть о своём выгодном браке, — тот смотрит многозадачно, даже в кой-то мере недовольно. — Султанша, это будет большая честь, но вы знаете, падишах не всегда верен первоначальной идее, да и во многих случаях видит следы нашего вмешательства. Не проще ли повлиять на вашего супруга, — та лишь поднимает руку, затыкая слугу. Прекрасно понимает, что доверяет Мустафе больше, чем родному сыну. Он человек опытный, много лет стоявший опорой в янычарском корпусе и проверенный не одним походом. Конечно, видит немалую опасность в его действиях, но вероятнее всего они правильные, согласно ситуации на волнах. Доверяла бы ему, даже если испытывала неприязнь вместо любовных чувств. — Я давно говорила, что в моих планах засватать тебе одну из моих дочерей. Вероятно, Гевхерхан Султан станет наиболее хорошим вариантом для нас двоих. Она кратка, да и по возрасту подходит тебе больше. Хотя, может и Атике Султан станет твоей невестой. Но вот лезть в дела моего замужества тебе не стоит. Если в моих посланиях будет хоть намёк на осведомленность о делах военных, тогда и Мураду станет известно, что мои думы далеко не в пелёнках, — больше, чем озабоченность на её лице не отображается. — Ступай, найди моего сына. Зная его характер:попадёшься в нужное время, он разделит с тобой трапезу и спросит совета. Когда двери закрываются, вдыхает с небывалой силой. Рядом стоящий Хаджи, которому отныне почему-то дозволено меньше, решается помочь ей подняться. Но тогда Султанша бросая на него злобный взгляд, лишь подходит к окну, расправляя свой взор по зелёной кроне деревьев. — Уму не постижимо. Я планирую ему отдать свою дочь, а он ещё и возмущается, мол, можно и Кеманкеша переубедить! Что за дерзость?! — стучит по деревянному подоконнику кольцом. — Позвольте… — А позволяю, Хаджи, позволяю! —вновь усаживается, грозно раскидывая платье, при том не лишённая своей грациозности — Хоть в твою голову придут светлые мысли, если Аллах мозгами наградил! — Халиль Паша верен вам, безусловно сделает всё, что в его силах, но вот Гевхерхан Султан нельзя за него выдавать, — лукавит о причинах, потому сразу продолжает, — Её замужество повлечёт за собой отсутствие управляющей в гареме, Фарья Султан, очевидно, не заслуживает его, но в таком случае, с вашим отъездом она займёт это место. Милостью Аллаха или Султана Мурада. — Не думаю, Мурад ей совсем не благоволит, скорее своей новой пассии отдаст, чем ей или мне. — Тем только хуже. — Тогда, стало быть предлагаешь Атике Султан? — лукаво улыбается, кажется идея всё более нравится. — Верно. Она оправилась от болезни, Вакф вполне может остаться её детищем, хоть она и не сияет от этих обязательств. — Ты прав, её подход к бумагам мне нравится; её всегда отличала чёткость в таких делах, но вот до обычного народа ей без особой радости. Как и её подружке, — поднявшись и обогнув евнуха, подходит к дверям, — Твои думы мне понравились, но что-то ты умалчиваешь, Хаджи. — Как смею, Султанша. Сейчас смолчит, потому как хочет услышать совета от друга, но прекрасно знает, что если Хаджи вмешивается в её планы, так на языке есть пару-тройку важных сплетен. Сейчас слишком болит голова о другом, чтобы искать истинные причины в его и молчащих глазках. По отъезде из Вакфа легко занимает себя разговором с тихой сегодня дочерью. Фарья была отправлена немного раньше, так что сопение ребёнка было единственным предметом для отвлечения в тёмной решетчатой карете. — Многие бумаги были заполнены грамотно, дела Вакфа остаются на тебе в большей степени до момента, пока… — Что? — незатейливо поднимает голову от бесконечных пейзажей. — Пока ты не будешь выдана замуж, Атике. Я планирую засватать тебя Халилю Паше, он давно расположил к себе твоего брата, такие люди ценны в наши дни. Недовольно вскидывает голову, больше в тупом изумлении, нежели в недовольстве. — Да и тебе дочка не пристало всё с племянниками маяться, пора стать матерью своим детям, успокоиться, не водить романов за пределами дворца, — за секунду гримаса меняется на испуг. Видела сегодняшние мысли. Такое состояние её Атике посещает только, если она нашла себе новый предмет воздыхания. — Валиде, я не… — Меня мало волнуют твои оправдания, — даже шёпотом умеет пригрозить, да пробрать до страха, — не важно, что несёт эта связь, судя по тому, что ты не покидаешь стен моих покоев, это только записки. Моей силы достаточно, чтобы найти этого человека, только вот настойчиво прошу закончить с этим раньше, чем брату-повелителю предстанет возможность лично срубить ему голову. — И что меня теперь ждёт? Замужество? — не на шутку перепугавшись, вздымает губы к верху, закатывая подступившие слезы. — Именно оно и ждёт. Твой брат будет осведомлён в ближайшие дни. Оставшаяся дорога пройдена молча, девушка лишь с некой злостью поглядывает на мать, никак не обрадованная её решением. При всём напускном безразличии понимает, что всё же чувствовала себя желанной в объятиях того мужчины. Прошло уже больше четырёх месяцев с их последней встречи, но мысли всё ещё трепещут в переживаниях о нём. Каким бы плохим не был, может понять его злобу. Переживает ночами и печётся, хоть бы он был сыт и здоров. Да, немало виновата перед матерью за свои греховные чувства. Может просто хотела чувствовать тоже, что испытывает она? Ядро нездоровой зависти сидело в ней. Знала, что при любых обстоятельствах её ждёт замужество за знатным Пашой, который по своей природе вероятно будет с ней хорошо обращаться только из долга перед своим тайным Падишахом — Валиде Султан. — Оповестите, когда Султан Мурад освободится, мне необходимо его увидеть, — скидывая тонкую верхнюю накидку, отдаёт приказ. Кажется, план назревает в голове чуть ли не мгновенно.***
— Что ты знаешь? — находит её в комнате во дворце, в котором временно обитает по долгу службы. — О чём ты, бей? — поднимает голову, отрываясь от собственных вещей, — Да и по какому праву ты так бестактно заходишь сюда? С минуту смягчается, даже поражается, что смог накричать на неё по причине того, что не знает, что делать. — Прости, Султанша, но мне очень срочно нужна твоя помощь. — Эх ты, сколько раз тебе повторять, моё имя — Салиха. Не Султанша я! — заканчивает со стопкой своего белья, поворачиваясь лицом к товарищу. Раз в неделю, иногда чаще, приезжает проверить состояние дома, дабы всё было готово к внезапному возвращению Султанши. Часто остаётся допоздна, сидя в саду и болтая ни о чем с торговцем, который безукоризненно выполнял обязанности садовника в знатном доме. — Ну так в чём дело? — Ты же многое знаешь о нашем Паше, даже переписку с ним ведёшь? — та мотает головой, будто неправда. — А это что? Достаёт из-под рубахи бумажку, которую получил утром, может по ошибке, но послание доставили в этот дворец, конечно, никому нет дела до обычной прислуги. — Дай, — рука сразу тянется к его, желая забрать ценный пергамент. Буквально наваливается на него, когда он топорщится назад. Будь они помладше, задумалась бы о любовных чувствах, как и любой другой вошедший в комнату. Но сейчас весьма серьезно и резво пытается заполучить письмецо, а он лишь улыбается. — Вы такая резвая, Султанша, не соизволите объясниться, чем вас так Паша прельстил? Пока он выговаривает каждое слово, лекарша всё же заполучает листок, бегло блуждая по нескольким строкам сына. Глаза встают на мокрое место, что не остаётся незамеченным для мужчины. Увидев, как важно это послание, по-доброму улыбается, садясь рядом и отступая от всей этой игры в «молодых и резвящихся». — Так расскажешь, что было в твоём послании? — берет её руку, заглядывает в карие глаза. Всегда молчали об этом случае, больше не говорили о таком и о тех слабостях, которые тогда показали друг другу. — Ты же тоже не просто так здесь появился, верно? — тот склоняет голову. — В люльке их сына Валиде Султан нашла послание на албанском. Я давно догадывалась о каких-то нечистых делах Паши. Что-то мне в ту ночь подсказало, что это отнюдь не любовное письмо. Когда пришла проверить сон Корая, я нашла этот текст, ну и любопытство взяло верх. Не удержалась, перевела, сама с тех земель, как знаешь. — И? — Там была песенка про крота, простая такая, детская, я её пела ему, — оговаривается, — ему — это сыну, тогда все её пели детям. Народная колыбельная. Легко напевает мотив, давая себе вспомнить светлые времена молодости, а затем продолжает рассказ: — Там про крота, что далеко шагает, да песни напевает. А второй части послания была… — мнётся, прежде, чем сказать, — … угроза. Кто-то даёт ему три месяца, уже, получается, пошёл отсчёт второго. — Знаешь, кажется, мне есть, что тебе показать, — поглаживает бороду, — будь готова размять суставы, Султанша. Чувствую, что нам, старикам, придётся заниматься поисками кротов, или кто там ползает под землёй. — Что ты имеешь в виду? — Ты же видела карту того дома? Мы как-то сидели тогда в саду. — Ну, ты нашёл тот дом? — раскрывает глаза, удивляясь, как маленький ребёнок. — Похоже, я нашёл место, где прячется тот самый крот…***
Сидя в мягком кресле, её день подходил к своему закату. Локоны её струились вниз, вокруг кружились девушки, кажется, всё как раньше. Встречи с Пашами, Вакф, неугомонные споры в гареме. — Гевхерхан, дочка, проходи, не стой, — повернув голову на раскрывшиеся двери, пригласила девушку, — ты светишься, не уж то есть хорошие новости и для меня? И правда, на закате её улыбка особенно ясна. — Ничего особенного, Селим делает успехи в учёбе, не более, — а у самой перед глазами стоит рисунок, переданный верной служанкой сегодня ночью, там она также прекрасна, как сегодняшним днём, — много читает, особенно любит сказки, но иногда застаю его за шкодничеством. Сложил сегодня мои записи в бумажные кораблики и пускал их с детьми из дворцовой школы. Смешок Валиде раздаётся по покоям. — Надеюсь, ничего ценного не пострадало? — с той же улыбкой склоняется за напитком, делая глоток сладкого щербета. — Нет, пара личных писем, не больше. Бумаги гарема, благо, убраны на ключ. — Ну, хорошо, что же ты его не привела?! Хотела бы я посмотреть на его провинившееся лицо. — Если быть честной, то я пришла к вам с более личным разговором, чем его проделки. Атике вернулась сама не своя, не скажу, что последние недели она была особенно радостна, но сегодня уж совсем поникла. — Сегодня мне передали о неком письме, найденом в покоях. Да и весь её вид показывал, как она расстроена и опечалена. Слова матери насторожили, понятно, кем и когда оставлены очередные напоминания. — Ещё до её болезни я задумывалась о ваших дальнейших судьбах. Сегодня приняла окончательное решение выдать твою сестру замуж. Явно не в её планах это замужество, вот привычно себе и дуется. О твоём замужестве, пока ещё думаю. — Если вам важно моё мнение, то семья пойдёт ей на пользу, правда, её отсутствие в ТопКапы может худо повлиять на Ибрагима, он опять завянет. Отсылает девушек, оставаясь с дочерью наедине. Прежде чем продолжить свою речь, смотрит долго в зеркало. Там опять прежняя Кёсем. Та, которая статна и богемна, а внутри обладающая непоколебимым стержнем. Какой она всегда была. — Замужество не будет влиять на её частоту появлений в ТопКапы. Я засватаю её за Пашу, который входит в Совет Дивана, Мурад дарует им на свадьбу дворец недалеко от здешних земель. Станет счастливой в браке, других выходов я для неё не вижу. Ей пора отцепиться от братьев и заняться своим родом. Да и ещё, не будут виться вокруг разного рода прихвостни. — Вы правы, матушка, стоит ли в таком случае ей изнывать? Я была, как она, выдана юной, в браке была слепа и доверчива. Ей как раз не хватает той чуткости, которая прививается в семейном быту. — Весь вечер думала, рассудила также. Всегда знает, что со старшей дочерью можно обсудить что-то менее формально и легко. Она поймёт, поддержит. Детский крик заставляет стержень надломится и подняться с кресла. Отдых длился недолго. Девушки помогают приколоть волосы любимым аксессуаром и накинуть халат. Гевхерхан лишь смотрит понимающе, видя как Валиде от речей, больше относящихся к политическим планам, каким является любой союз её дочерей, переходит к мягкому голоску. — Ты ступай, поговори с ней, тебя может послушает, — теперь уже отпускает и дочь, оставаясь наедине с младшим ребёнком. — Знаю, только меня заботит ещё одно. — Что же? — Мурад не появлялся с утра, наложницу приказано не готовить. Хранитель покоев не знает о местоположении. Усиленно укачивает мальчика в руках, чувствуя очередную слабость — диабет сейчас совершенно не к месту. Зло глядит на темноволосую, не веря, что она опять скрыла что-то. — Аллах, я когда-то перестану просить тебя не испытывать меня моими же детьми?! Мне разорваться теперь? Гевхерхан, почему ты не сказала раньше? — шипит, теперь эта форма ей более привычка, чем громкие вскрики. — Я… — Пошли агу к покоям, пусть узнает не появился ли. Кто вчера был у него в покоях? Фариде? Лично узнай всё, о чём они говорили там! Если не появится в течение часа, пусть Хаджи посылает за главой дворцовой охраны! Ночь на дворе, Аллах, Мурад, каким же безрассудным ты вырос! За гневными тирадами ещё больше чувствует пульсацию в висках. Уже устало, выпустив пар, бредёт к тахте. — Позовите Салиху и девушек, собираться, — наконец может спокойно поцеловать голову Корая, приложив его к своему телу. Он не намерен так просто успокоиться, но чувствуя наступившее спокойствие Валиде, сжимает ручкой плотную ткань ночного платья. — Твой брат между прочим решил, что может заставлять меня отвлечься от тебя. Тот в ответ агукает, сонно поднимая голову и снова заваливая её к телу матери. Кёсем ещё с минут пять сидит, а затем снова поднимается, укачивая ребёнка своим хождением по покоям. — Твой отец его бы уже нашёл, непременно, всегда знает где искать, да и из виду не выпускает. Ну что ты такой угрюмый у меня сегодня? Надеюсь, что приход Салихи тебя немного успокоит. Всё ходит и ходит, блуждает по комнате в ожидании вестей. Выбирает первое попавшееся платье, корону, ждёт, пока всё необходимое соберут. Так разгневалась, что уже сил никаких нет, и так на ногах всё время. — Салиха, наконец-то, как я устала от вечных пропаж Мурада, как будто ему снова пятнадцать! — оборачивается на раскрытые без стука двери, но видит в них далеко не любимую помощницу. Мурад сначала надвигается довольно грозно, но затем останавливается, встречаясь с материнскими глазами в раз виновато увиливающими вниз. — Валиде? Вы видимо меня не ждали в такой час? Целует её руку, затем трепля жидкие курчавые волосики брата. Глаза не сулят ничего хорошего. Чуть подвыпивший, озлобленный. — Мой Лев! Где же ты пропадал, пожалуй ко мне, — протягивает, не тая искреннюю радость видеть его пусть даже так, но живым и здоровым. Девушкам сразу же подаётся знак об отмене всех выше выданных указаний. Комната в миг пустеет. Посматривают друг на друга, будто молчат о чём-то очень важном. Она всё ещё держит брата на руках, поглаживая спинку. — Что же опять случилось, Мурад? Почему ты вновь зол на меня? В чём причина отъезда? — обеспокоено заваливает вопросами. — Кеманкеш вам не передавал весточку? Не знаете о том, что этот человек, игнорируя мои приказы, решил поменять расстановку сил? С кого мне спрашивать в таком случае? С Вас?! Вы же играетесь им, как хотите, даже на расстоянии умеете надавить на его решения! — повышает тон, оттого ребёнок в руках только крепче заливается плачем.около получаса назад
— Атике, ты хотела меня видеть? — первым, по возвращению из города, получил её послание. Не мог отказать в аудиенции любимой сестре, тем более, что последнее время от слова совсем не уделял ей внимания, больше предпочитая гарем. — Да, Мурад, Валиде хочет выдать меня замуж! — начинает буквально с порога. Ни грамма волнения на лице брата не замечает, только глаза сверкают в темноте, а после он сам присаживается, позволяя ей как обычно ходить туда-сюда, активно жестикулируя. Её речи всегда наполнены переливанием из пустого в порожнее, потому их встречи особенно ценны Мураду. Он смотрит за её статностью и грациозностью, прекрасный голос доходит до его ушей, но тот вовсе не вникает в суть. Расслабляет в какой-то степени, когда после трудного дня она болтает о своих заботах, никак не ограничивая себя, потому что чувствует себя наравне с ним. То ли от огромного самомнения, то ли от родства по крови. — Тебе всё равно?! — выдохнув после затяжного монолога, она оборачивается, находя Повелителя погружённого в свои мысли. — Нет, мне ясно твоё беспокойство. Я тоже не могу окончательно одобрить этот союз. Всё же он больше имеет политический подтекст, чем планы на твое счастливое будущее. Но если причины Валиде резонны, то я дам согласие на брак, — вполне спокойно рассуждает, подперев подбородок рукой, всё равно забавно видеть как она кипятится, при одной его мысли о согласии. — Держи! — резко подскакивает к столу и оттуда достаёт бумагу сложённую в несколько раз. — Что это? — разворачивает, первые строчки заставляют не то умилиться, не то протестовать ревностным дождем. «Мустафа, готова любой ценой вернуть тебя домой, всё что подвластно моим рукам, думам и мукам. Я устала засыпать в одиночестве. <…> Мне многое известно о планах Мурада, но делая выводы, самым правильным будет поменять расположение сил в соответствии с нынешним холодным летом и течениями, которые идут востока. <…> Кёсем» — Это резонные причины брака с Халилем Пашой, — именно нужный нездоровый смех брата, именно та искра, которая как обычно превращается в огонь, — я забрала это с письменного стола, думаю, матушка уже догадалась с кем связана пропажа. Конечно Атике умолчала, что это письмо из тех, которые Валиде так и не решилась отправить, но факт остаётся фактом. Именно Кёсем Султан его составитель. Тогда в покоях снова проносится ужасом сквозняк, ныряя прямо в душу очередного гадкого поступка Атике. Мурад пробегает по коридорам, на опережение огибая старушку. Да, догадывался, что без руки Валиде не обошлось, но чтобы она прямо указывала на ход действий, от которых зависел весь успех и без того слабо оправданного похода? Нет! Недопустимо! В лепёшку разобьётся, но не даст мешать его планам. Забывает тонкий лоскуток, который принёс сегодня с обрыва. Оторвал от платья, дабы сохранить в памяти тот выплеск горя, который привел незнакомку к самоубийству. Эта ткань так знакома его сестре: слишком яркий травный аромат, а нитки характерно узорчато покрывают расшив. Тогда понимает, что придётся самой в последний раз наведаться в дом, куда сегодня отправила немалую сумму, потому что принадлежит эта вещь никому иному как травнице.настоящее время
Она лишь недовольно цокает, поднимаясь и ощущая, что если это повторится ещё хоть пару раз, то сама уснёт, вместо Чудёны. — Какие ещё ко мне претензии в такое время, Мурад? Покинь покои и выскажи их завтра, когда мы будем в подобающем виде! — рукой указывает на выход, также, как и он меняясь в настроении за секунду. Всегда смотрят друг на друга как близнецы. Эмоции меняют также одинаково. Забавно, что до сих пор играют в кошки-мышки, приходя друг к другу во время, когда уже нечего не хочется объяснять. Неделями ранее её отнюдь не интересовал их внешний вид. Наоборот, это была его проблема. — Валиде! Запомни уже наконец, — грозно взмахивает палец в воздухе, от чего она отворачивается, всё укачивая ребёнка в руках, — я заключил между тобой и Кеманкешем брачный союз не для того, чтобы ты до конца своих дней довольствовалась бесконечной властью, а для того, чтобы ты обрела покой и забыла о своём регентстве как о страшном сне! Очнись ты уже! — она даже не поворачивается, показывает, что стоит говорить тише, а сама пытается сдержать слёзы, — У тебя на руках малолетний ребёнок, которому ты приходишься родной матерью; этот ребёнок с моей воли всё ещё рядом с тобой, да и не появился бы на свет, если бы не моя милость, — сильно закашливается, хрипит голосом, простуженным на ветрах каньона. — Так будь ему достойной матерью, расти его, а не государство! Не даю я согласия на брак Атике и Халиля Паши, не будем больше даже касаться этого. Наконец, сумев успокоить ребёнка в руках, поворачивается ко второму сыну. Глаза взмокли, нос раскраснелся. А Мурад только дышит громче любых звуков в покоях. Устал. Она устала от этих бесконечных ссор без причины. Проходя мимо, укладывает Корая на подушки у камина, а сама провожает Султана взглядом туда же. Отпирает ящик стола, снимает заколку, опять распуская копну волос. Не кричит, не может и не хочет. Опять укачивать совёнка — самое последнее желание. — Возьми из кроватки игрушку, положи с ним рядом, он без неё просыпается. Тот покорно делает это, будто не кричал и не слушал криков ребёнка, вновь проснувшегося по его вине. Прикрывает глаза, проводит по лицу рукой, собирая пот со лба. Ему будто снова десять, покорно помогает вымотанной матери с детьми. Она недовольно цокает, когда ящик со скрипом открывается и оттуда достаются бумаги. После только гробовая тишина сопровождает их движения. — Возьми, бери-бери, — даёт папку с несколькими листами прямо в руки, — почитаешь на досуге, если тебе так интересны подробности моей личной переписки с Пашой. Ничего из этого не отравила; не хочу его тревожить своими заботами, как и тебя тешить подозрениями. Он поднимает виноватый взгляд на мать, которая вновь убивает его своим спокойствием. Всё же брак изменил её. Та краткость и чувственность, о которой они разговаривали с Гевхерхан сегодня буквально час назад — это появилось в ней. Камин трещит, когда она опускается между сыновьями. Без позволения и опуская все необходимые границы, она кладёт голову Мураду на плечо, посматривая за Кораем. — Я может повторюсь, что благодарна тебе за возможность стать матерью и быть любимой. Но я устала, мой Лев. Я очень устала за эти месяцы, у меня нет сил делить себя на кусочки. Клянусь всеми своими детьми, если ты мне расскажешь, чем я заслужила услышать твои постоянные попрёки, я дам тебе объяснение на каждый твой вопрос. Мурад передаёт ей в руки лист, отобранный у Атике. — Это сможешь объяснить? — Твоя сестра часто остаётся в моих покоях, я много пишу, ещё больше переписываю или сжигаю. Не больше, чем очередной черновой вариант, который не собиралась никому посылать. Ты ведь у Атике был сейчас? — так спокойно звучит её голосок, что становится не по себе. — Да. — Знала, что после выздоровления нас ждёт лишь затишье перед бурей. Я так понимаю, она дала тебе это? — кидает лист в камин, также быстро его сжирают языки пламени, а она хватается за мазолистую ладонь повелителя. Да его взгляд говорит за себя. — Не скрою, что имею некую осведомленность в делах похода, если почитаешь содержимое папки, то убедишься, что она намного меньше, чем тебе кажется. Всё ещё неуклонно спокойна, и кажется, действительно обессилена. — Брак твоей сестры далеко не с целью избавить себя от её постоянного надзора, да и что за вздор. Ладно ты, но уж Атике не имеет ни одного права ставить за мной слежку, — ухмыляется. — В моих глазах Халиль достаточно достойный для неё жених. Имеет немалый вес в политике, опытен как в браке, так и в делах быта. Изначально думала о том, чтобы его женой стала Гевхерхан, но сейчас понимаю, что она крайне нужна мне во дворце, да и не готова она ко второму замужеству, которое будет не по любви, — прикрывает глаза, всё больше путая свои мысли. — Думаешь, что её сердце занято? — Если и так, то она явно умеет скрывать свои чувства. — Есть у кого учиться, — оба посматривают на Корая, мирно сопящего в собрании ярких подушек. Так тихо стучит созвучие сухих дровишек, дыхание наполнено холодным воздухом июня. После непродолжительного диалога засыпает прямо на плече старшего сына. Как бы громко они не кричали, спорили, ругались и не указывали друг другу на ошибки, иногда она чувствует себя крайне мирно в его одинокой компании. Он смотрит на Корая, который весьма безотрадный даже во сне. Каждый раз кровавый падишах чувствует себя крайне паршиво, когда в попытках показать главенство, упрекает её рождением брата. Так глупо, но никак не может примириться с этим. Сам развил у себя паранойю, которая продолжается из дня в день. — Валиде? Молчание — она совсем выбилась из сил. Их споры ничего не дали, кроме как лишних криков самого младшего члена семьи. Сначала поднимает матушку, боясь разбудить; как пушинку относит наверх. Шелковые простыни расправлены, душистые цветы жасмина уже приготовлены к пробуждению госпожи. Когда кладёт её в постель, вспоминает подобную, поникшую и совершенно потерянную больше года назад. Что ей тогда снилось? Что чувствовала? Он никогда не узнает, но никогда не хочет более видеть её такой опустошённой, что готова пожертвовать всем ради какой-то призрачной надежды вновь стать счастливой. — Простите, Валиде, я зря на вас накричал, — целует руку, затем закрывая за собой двери. Вольно располагаясь рядом с братом, забывает о делах ещё на час-другой, читая строчку за строчкой из писем, которые никогда не отправлялись. «Если бы имела крылья, смогла бы ими охватить тебя, чтобы никто не видел, я бы сделала это ровно сейчас…» «Дорогой супруг, мне известно о твоем решении поддержать иной путь наступления. Судить об этом мне сложно, правда, не могу поддержать твоё решение — сделать это без согласия нашего повелителя» — Ну-ка, иди сюда, — поднимает мальчика на руки, укладывая на своё предплечье, — тут и про тебя есть, мой друг. «Наш сын всё более гордо держит голову без моей помощи, боюсь, что скоро моему хлипкому сну придёт конец, потому что он постоянно находится в попытках перевернуться. В его глазах вечно вижу тебя, устала глядеть в них и знать, что ты далеко и не заглянешь в них также. Не скажу, что эта разлука для меня проста, но мне тошно в стенах ТопКапы, боюсь, не смогу оставаться здесь более, но без тебя и наш дом мне противен» «Ночами, пока Корай отнюдь не склонен ко сну, я думаю, что с нами будет дальше. Даже мелькают мысли о том, почему мы не встретились в другое время. Если бы мы с тобой могли закончить жизнь в дали от суматохи и в близи бескрайнего моря. Надеюсь, суждено прожить долгие годы в твоем окружении, а тебе в моих ласках» Сам не замечает, как начинает засыпать в мелкой путанице в коротких отрывков, в которых нет ничего более, чем честной любви. Комнату озаряет светом, а сама она больше походит на сад, в котором вдалеке маленький пруд с сотней корабликов. Плодовые деревья мешаются в россыпи жасминов, обжигая своим ароматом небо. Бежит туда, заворожённо наблюдая за красотой матери, которая, кажется, забыла надеть маску далеко не юного возраста. Рядом с ней её супруг, мальчик лет пяти. Её волосы уже привычно распущены, лишь пряди у лица забраны заколкой. На душе умиротворение от её теплых объятий, подаренных Паше. Даже на лице Падишаха появляется улыбка. Мурад подбирает обрывки листиков, которые парят в воздухе, затем успевает лишь кинуть взгляд на чайку, как замечает себя совсем юным в отражении озера. Будто немногим старше своего единокровного брата. Ему снова будто десять лет. Он маленький мальчик, по уши очарованный ангельским ликом Валиде. — Мама, а почему кораблики рушатся? — Совёнок, они бумажные, они размокают, видишь, — женщина присаживается на корточки рядом с мальчиком, забирая очередную фигурку из старых любовных писем и пуская её на воду. — Не переживай, дорогой, папа тебе ещё сделает. Я много писем ему написала, — подмигивает Кеманкешу, тот уже готовит следующую потускневшую за пять лет бумажку. — Нет, мама, так кораблик, он падает, видишь, обломки! — кричит мальчуган, указывая на противоположную сторону сада, где стоит сказочный военный корабль. Мурад подобно им двоим оборачивается, рассматривая фигуры в белом дымчатом свету. — Мустафа? Ты видишь это? Откуда тут он? — Кёсем оборачивается на супруга, пугаясь не меньше мальчика с забавными вьюнами на голове. Свет в саду потухает. Грохот. Затем редкий звук словно переливающихся на солнце тонких стеклышек. — Кеманкеш?! Мурад! Что ты с ним сделал! Зачем тебе это? Мурад! — в миг чувствует себя уверенно, как будто наконец обрёк единоличную власть. Но тело всё ещё детское, ничем не помогающее её страданиям. Истерический крик матери разжигает эхом голову правителя изнутри, а он, как маленький ребёнок — ничего не может сделать. — Нет! — последнее, что слышит, открывая глаза в тёмной комнате. — Повелитель, простите, вы уснули, — мягкие руки старушки забирают брата с его рук. — Да, я пойду, пожалуй. Передайте Валиде, когда проснётся, что может начинать подготовки к никаху, — бормочет несвязно, собирая листы и кладя из обратно в папку.«Я много писем ему написала…»