Истончаются часы

В начале их было трое. Трое детей с совершенно разным временем в разуме. Они были изгоями, они были уродам, они считались ошибкой природы. Сиамские близнецы. То, что должно было быть на троих, совместили в одно. Но им было все равно. Они выживали, как могли, и они были друг у друга. Три головы, три набора внутренних органов, две руки, две ноги. Они считали себя нормальными. Мир сказал иначе. Три сердца бились в унисон, когда они бежали, когда они прятались от людей с оружием, огнём и гневными криками. Они просто знали, что «чудовище» это было про них. Но, что могли сделать слабые дети против взрослых мужчин и женщин? Они кричали. Они плакали. Они умоляли. Пока из трех голосов не остался один. Две идентичные головы раскатились в разные стороны. Они стали он. И все, что он мог сделать — это смеяться. Маршалл Д. Тич избрал путь смеха, нежели слез; потому что сильные не плачут; потому что ему стоило быть сильнее. Время — удивительные союзник и враг в одном лице. На плечах остались лишь рубцы, а его сознание странным образом прояснилось: у него была цель. Ему нужна была сила. Сила и влияние. Ему нужна была власть. (Он находит книгу, которую читал его брат, там был Дьявольский Фрукт, который мог скрыть их всех в тени от гадких и жестоких людей. Он бы смог защитить их. Спасти.) Он думает, что им ему шестнадцать, когда он присоединяется в новоявленную, но многообещающую команду пиратов, белоусых. Они странные, называют друг друга семьёй, когда таковыми не являются. Тич знает, что такое семья. Его семья всё ещё с ним, три сердца бьются за него, а числа накладываются друг на друга, но он отмахивается от них, как от мух. Тич находит себя довольно непонятым, а потому старается мало времени проводить на корабле. Его вкусы меняются по щелчку пальцев и он старается есть за троих, потому что три желудка — это довольно тяжёлое бремя. И время все ещё стучится в его дверь, раз от разу. Тич говорит, что знает себя. Возможно, братья знали его лучше. Он все ещё слышит их, когда засыпает. Его жизнь — это странный калейдоскоп людей, которые либо слишком сильны, либо слишком слабы для него. Его голова по-прежнему плывет более десяти лет спустя, ему, возможно, двадцать три, когда казнят Короля Пиратов, и он отчасти жалеет, что пропускает казнь. Точнее, его брату жаль. (Он даже не уверен которому). Тич помнит, что один из его братьев был трусом, а другой безбашенным, он лишь был посередине. И он хочет прожить жизнь за троих. У него смех пузырится на губах, когда он думает об этом слишком долго, а в ушах есть голоса идентичные его. Он не считает себя предателем, убивая одного из белоусых — он никогда не был предан им изначально (единственные сердца, которым он предан — бьются у него в груди). Он бежит с корабля с тем, что искал все эти годы: Фрукт на вкус, как победа, омерзительная и прекрасная. За ним по пятам идет похожий на них него человек, с огнем в руках и глазах — но Тич знает, что мальчишка слишком горд, ради своего же блага. Тич знает, что он хозяин своей жизни, так сказал ему брат с левой стороны, и он делает то, что хочет. У него нет жалости к другим, потому что никто никогда не проявлял жалости к ним, почему же тогда он должен отдавать больше? Тич смеется, слизывая вишневую начинку с пальцев, тени остаются под его следами, когда он встречает еще одного Д. У мальчишки знакомая соломенная шляпа и гильотина над головой — он не волнует Тича, ему не зачем спорить почти что с мертвецом, но он говорит с ним о мечтах и, может быть, ему нравится этот парень, у него твердые убеждения. Тич думает, что мог бы поймать его, чтобы тот послужил ему, пока еще дышит, но мир разделяет их, отправляя ребенка прямо в небо, орошая его корабль дождем из морской воды — Тич смеется, что за безобразие этот Мугивара оставит за собой? Он бы хотел увидеть это своими глазами. Его бывший командир находит его и его команду едких, злых, но все еще слабых людей. Но Тич стоит, он знает, что его время еще не пришло, как бы сильно командир не хотел приблизить этот момент. Огненный Кулак лишь скрипит зубами, и Тич знает, видит по таким отличавшимся от Мугивары глазам, что время командира тоже не близко. Внезапно, эта мысль поражает, и он вспоминает то, что ранее упустил. — Зе-ха-ха-ха, — смеётся он, не имея угрызений совести, — каково это знать, что твой младший брат умрёт намного раньше тебя? Тич знает, каково это. И слова делают ровно то, что должны — выводят Огненного Кулака из себя. То, что ему нужно. Тич улыбается своей победе, кидая другого пирата в сделку за должность шичибукая, над ними пестрит гром и сверкает молния, если бы взглядом можно было убивать — его бывший командир сделал бы это уже раз сто, когда на нем защелкиваются наручники. У Тича нет должного плана или конечной цели — он лишь наращивает силу; чем больше — тем лучше. Нет пределу совершенства. Он стоит недалеко от Маринфорда, подальше от битвы и наблюдает. То, что он видит — это невероятное зрелище, о которого он не может оторвать взгляда. Ему кажется, что он видит плывущее золото между двумя братьями, и он боится моргнуть, считая что мираж исчезнет, если хоть на мгновение отвлечется. Тич чувствует себя завороженным. Вот она, любовь братьев. Он уже начал забывать это чувство. Тич смеется и прыгает в бой за тем, зачем пришел изначально. Белоус, конечно, силен; конечно, Тич играет на чужих чувствах не так хорошо, как его брат с правой стороны, но и не так же плохо. Возможно, он кажется кому-то жалким или мерзким, но это нормально — люди всегда ненавидели их. В его руках силы больше, чем он когда-либо надеялся достичь, это похоже на сбывшуюся мечту. И он хочет больше. В годину смерти своего отца, остатки белоусых пиратов пытаются напасть на него и его пиратов — он готов, Тич давно знал, что они попытаются это сделать. Оскорбить Ояджи там, сказать много дурного про командира Гол Д. Эйса здесь, солгать о трусости Тэтча тут же — ох, командира Марко вывести из себя не менее легко, чем Огненного Кулака. Возможно, дело в огне, что путает их разум, кто знает. До конца еще пятая часть века, и Тич смеется, пьет и набирает сильных людей с радостью большей, чем ребенок на фабрике игрушек. Возможно, он забылся достаточно в тот момент, когда дал место бывшему адмиралу рядом с собой. Ледяные копья протыкают два его сердца из трех, когда он думает об этом годы спустя. Тич смеется с кровью, что льется сквозь щели отсутствующих зубов; это забавно, ведь его время ещё не пришло, но ему плевать на это; с другой стороны огонь ныне Самого Разыскиваемого Человека в Мире съедает его кожу. Он улыбается им обоим, говоря, что не боится смерти. Он знает, как сильно они ненавидят его за это, оба потерявшие своих, как они считают, более достойных жизни Д.

Если мир ненавидел их с самого начала, то почему он должен был дать миру хоть каплю своей любви?