Красный

Красный, Гарри, истинный цвет каждого человека. Цвет его естества, его нутра, его слабости. Красный символизирует слишком многое, чтобы просто игнорировать его. Для тебя же все краски этого мира - черные, пока я далеко. И вот я снова здесь. И только при мне разрешено гореть лампам. И только при них ты видишь цвет этого мира. Красный. По прежнему обычаю всё вокруг было залито твоей славой. Теперь же - твоей кровью. Вкушай, по уже заведенному порядку - это место отныне тоже пропитано тобой. Конечно, еще не полностью, но ведь это только начало? Надоел, жалкий мальчишка, одним своим присутствием в этом мире ты надоел мне. И дело даже не в той нашей неравной битве четырнадцать лет тому назад. Ты раздражаешь меня своей слепой приверженностью к свету и добру. Такой малец, как ты, не способен собственными мозгами дойти до истины, в чем зло, а в чем благодетель. Слепо, слепо, слепо, как и все, подобные тебе... Вам лишь бы с чем-то бороться. Правда не важна, важен лоск и престиж. Я прощаю вашу глупость, как пастух прощает паршивую овцу, которая не дает покоя стаду. Но при любом исходе от такой овцы рано или поздно приходится избавиться. Однако, как говорят? Хоть шерсти клок?.. - Гарри, Гарри, Гарри... Я уже с минуту стою подле тебя, сомкнув руки за спиной. Но ты не видишь ни меня, ни чего бы то еще, пока я милостиво не размыкаю твои слипшиеся веки. Теперь тебе тяжело будет их сомкнуть. Корка подсохшей крови не скользит по глазному яблоку, а, подламываясь, царапает его, вынуждая тихо скулить от боли. Но все равно, пока еще даже стоны твои звучат слишком мужественно. - Гарри, ты готов просить прощения? - Идиот, Том... - лепечешь и напрягаешься в ожидании удара. Но твое неповиновение мне только на руку. Чем больше ты терпишь, тем больше я успею. - Идеален в своем кретинизме, - шепчу, но в таком ограниченном пространстве любой, даже самый тихий, звук громче гонга. И твой урчащий желудок мигом это доказывает. Как стыдно, Гарри, как стыдно. Скучно, я не могу видеть твою оскорбленную честь - лик ее сокрыт твоими внутренними соками. - Ублюдок, - молвлю я и хохочу, - мерзкий плевок. Гарри, позор, ты не можешь противостоять мне сейчас физически, но почему ты молчишь? Я знаю, почему. Не отвечай! Инстинкт самосохранения? Слабый, слабый, слабый щенок! Жизнь не имеет никакой ценности, если не за что бороться! Одари меня своим смирением! Одари! Мой смех, наверное, слышен сейчас даже шавке, что сторожит твою тюрьму. И я уверен, она всей своей сутью благодарна судьбе, что привела ее под мое крыло, а не оставила подыхать, как и всех твоих друзей, снаружи. Скоро, очень скоро, каждый, кто не за мной, пожалеет о своем выборе! Ох, Гарри, ведь я не так жесток, каким кажусь на первый взгляд. Успокоившись, я покидаю тебя, чтобы через минуту вернуться с густым варевом в горшке, которое обычно подается моей Нагайне. Ты отплевываешься, откашливаешься, но все же часть еды попадает в твой изголодавшийся организм. А сейчас отхожу на пару шагов. - Вкусен брат твой, Гарри? - шиплю я, зная, что за этим последует. Пол залит мигом ранее принятой пищей. - Ну и где же манеры, мальчик мой... Неужто родители не научили тебя?.. Ах, да... - шутка получилась не особенно оригинальная, но сдать позиции по части остроумия стоило того. Твое лицо. Эти непередаваемые эмоции. Знаешь, Гарри, по тебе плачет театр. - Сумасшедший, я убью тебя! - кричишь, но выходит как-то слабо, невнятно, а не так яростно-гневно, как ты бы того хотел. Что ж, полукровка, тело которого послужило вашему совместному с Нагайной обеду, тоже не искрил оригинальностью и умом. "Сумасшедший", "убью", таким недоумкам, как ты, больше нечего мне сказать. - Ах, Гарри, твой потенциал да в благое бы дело... - бормочу, заклинанием очищая пол, даже не поморщившись. Такое ли мне приходилось видеть? Закончив, вновь начинаю медленно мерить твое вместилище страха и ужаса шагами. Сознаюсь, я снова ничего не придумал. Слишком велико было желание поскорее свидеться с тобой. - Но это не страшно, Гарри, не страшно! - восклицаю я, а ты недоуменно следишь за мной взглядом. Ты не можешь читать мои мысли. Ну, а я твои - запросто. - И знаешь, что там сейчас, внутри этой головы, упрятанной под темной шевелюрой? - скалюсь и, метнувшись к тебе, дергаю за волосы. - Ничего! Пустота! Если таково пагубное действие твоего страха, то спешу тебя огорчить - ты ничем не отличаешься от сотен магов и недомагов, что коротали свои дни здесь до тебя. Не молчи. Не молчи. Не молчи. Не молчи. Не молчи. Не молчи. Не молчи. Мразь. - Я должен вести диалог, Гарри! Ты заставляешь меня звереть. Твое упорное молчание не красит тебя. Это не упорство. Это отсутствие аргументов. Твой дикий взгляд, усталый вид. Что дальше? Кому это нужно? Я знаю, что ты лишь глупый ребенок, но и это не оправдание. Сегодня все закончится слишком быстро. - И все же, Гарри, слабоумие и безумие - какие похожие слова, как считаешь? - моя очередь пугать взглядом. - Как же так получается, что маглы сходят с ума реже, чем волшебники? Не отвечай, это в соотношении. Мы зайдем с другого бока. Ты рад, что ты волшебник, Гарри? - молчишь, но так было задумано, я не задаю вопросов, на которые могу получить неожиданные ответы. - Есть чем гордиться, правда? Но у волшебников есть одно очень уязвимое место. Они знают разницу между магией, - в моей руке возникает уже знакомый тебе кинжал, - и реальностью. Гарри, - подхожу к тебе медленными короткими шагами, так, что кажется, будто я плыву. Все было рассчитано наперед ради получения истинной зрелищности кошмара, - от магии можно спрятаться. Магия когда-нибудь иссякает. Реальность же, - приподнимаю кинжал над головой, ловя блики все той же тусклой лампы в углу, - преследует тебя до самого конца. Ты не кричишь. Но это лишь первый надрез. И второй. И третий. Твоя рука теперь подобна шахматной доске. Но и она пока еще не идеальна. Что-то просыпается во мне от этого вида, но я не обращаю на то внимания. Главное сейчас - причинить тебе как можно больше страданий. Я действую по наитию. Казалось бы, для создания черных квадратиков, чтобы результат достиг совершенства, можно было попросту оторвать от тебя условленные кусочки кожи, но к чему это, если позже от такой боли останется лишь назойливое жжение? Края каждого надреза я любовно приподнимаю, кромсая уголки - бахрома в интерьере никогда не выйдет из моды магов. Что это за звуки? Что за жалкий скулеж? Горячо. Мне горячо от твоего тонкого голоска. И вновь передо мной испорченный шедевр, который вызывает у художника лишь тоску и безразличие. Как же ты неидеален, Гарри. Я хочу большего. - Сводить в туалет, не прижигать, - короткий приказ - и тень никчемного человека у дверей услужливо преклоняется.