Леви впервые присутствовал на суде.
И впервые же судили именно его.
Он смотрел в глаза сомкнувшего губы Смита. Эрвин стоял по правую сторону от ограды, которая отделяла Леви и Ольгу от основного зала.
В тот день собралась лишь верхушка гарнизона и легиона разведки, но даже так все они безумно раздражали тем, что все еще существовали на этом свете.
С последней вылазки прошло почти полгода, однако перед глазами Аккермана все еще стояла картина того, как они с лейтенантом подгоняли выживших рядовых, чтобы успеть добраться до стен в ночное время суток. Ведь никто не явился за ними. Тот желторотый, которого Штехлех послала к командному составу так и не доехал. Командор решил просто признать отряд без вести пропавшим, не желая рисковать остальными солдатами, организовывая спасательную операцию. Леви лишь привиделось, что их спасение пришло вместе с первыми лучами нового дня.
А дальше все как в тумане: Ольга, растолкавшая его, сонные лица рядовых, тлеющие костры и склизкие от осенних дождей ступени старого подвала, где пахло тухлостью настолько, что пробуждались рвотные позывы. В их тесной однодневной темнице семеро человек умещались словно селедки в бочке. Застоявшейся воды было почти по щиколотку, от чего сапоги намокли уже через пару часов тревожного ожидания. Благо на полу валялось несколько мешков набитых землей, которые разведка, скорее всего, раньше использовала для каких-то своих целей. На них умостились остатки рядовых, в то время как Леви со Штехлех остались на лестнице, посыпав забродившие в мхе и воде ступени золой для того, чтобы убрать влагу.
Рядовые вели себя тихо, беспрекословно слушали Штехлех, не задавали вопросов и не раскрывали ртов. В какой-то момент эти отродья уснули, увлекаемые голодом и жаждой в царство Морфея, а некоторые тихо бредили от усталости и пережитого страха.
На Леви нахлынули воспоминания о Подземном городе, где все жители желали лишь одного — сбежать на поверхность вопреки вооруженной до зубов охране, что столпилась у выходов. Весь тот день возвращал его в прошедшие годы. Однако вместо военных перед оставшимися выжившими представали исполинские твари.
Леви вновь взглянул на лейтенанта. Она перекатывалась с пятки на носок в ожидании пока Закклай уберет от своего полного лица какие-то бумажки.
— Очень интересно, — пробормотал Дариус, постукивая пальцами по трибуне. — То есть вы, Дот Пиксис, утверждаете, что оба этих солдата элитного отряда в четыре часа по утру вместе с пятью рядовыми самостоятельно добрались до стен, — мужчина поднял глаза на командора гарнизона и, дождавшись одобрительного кивка, продолжил: — И поэтому ваши солдаты были вынуждены открыть ворота?
Леви поймал на себе взгляд Смита, но потом понял, что блондин смотрел вовсе не на него, а чуть дальше… на Ольгу. Она то теребила волосы, то разминала шею, то заламывала пальцы, но спокойно не стояла точно. По уставу такое поведение было запрещено, но, казалось, что кроме них с Эрвином никто и не замечал ее нервозности.
— Все показания сходятся, солдаты подозрений не вызывают, — продолжали свой разговор командующие. Закклай теперь смотрел в окно, на улицу. — Зачем спустя столько времени вам понадобилось созывать этот закрытый совет и создавать столько шумихи вокруг?
— Причина проста как белый день, — усмехнулся старик Пиксис, поправляя свои усы. — Все потому, что военная полиция вновь завыла о том, что гарнизон открывает ворота для разведки каждый раз, будто это какая-то форточка.
Штехлех тихо пробубнила: «Цирк», косясь в направлении начальства и у Леви перед глазами вновь возник тот день: то, как лейтенант закатывала глаза и вздыхала каждый раз, когда очередная лошадь начинала брыкаться, не признавая хозяев в рядовых. Впрочем, это было бы смешно, если бы не было так грустно.
После захода солнца, они потеряли еще в районе двух часов на подготовку, когда надеялись в то же время быть уже вблизи стен. Аккерман видел, как у Штехлех постепенно сдавали нервы и она то и дело закусывала губу, поглядывая на небо. Благо близилась зима и солнечный день был коротким.
Да, у них было достаточно времени, даже если пришлось бы провозиться еще столько же… но жить без сна и еды тоже не представлялось возможным, к тому же, безумно похолодало. Рядовые, переступив через себя и уже не чувствующие ничего, кроме бешеной усталости, смешанной с ужасом, адреналин от которого было просто не возможно ощутить, снимали куртки со своих бывших товарищей, чтобы совсем не замерзнуть. А как только Штехлех скомандовала: «Вольно!» и разрешила им слегка размяться, некоторые ребята припали к земле, проглотив по горсти грязи, прикрываясь фразой: «Чтобы в желудке хоть что-то было».
«Если хотите, чтобы в желудке что-то было, можем сварить руку кого-нибудь из ваших друзей», — Ольга была невозмутима. — «Лейтенант Зое читала какие-то исследования и говорила, что человечина похожа на говядину»
Аккерман не понимал, как с ней и ее цинизмом вообще общались такие люди, как Эрвин или даже Ханджи… хотя нет, Леви вычеркнул бы Зое из этого списка, если они обсуждали подобные вещи. Однако таким образом лейтенант испугала рядовых, которые перестали маяться и вновь включились в работу.
У самого Леви уже даже не оставалось сил спорить. Он не проронил почти ни слова, грозно оставаясь в тени, подготавливаясь к защите их маленького отряда. Темное время суток хоть и казалось безопасным, но когда кажется, тогда крестятся, а стенистом Аккерман становиться не намеревался, поэтому оставался начеку, даже если при походе к роднику и не был сильно напряжен.
Именно тогда он осознал, насколько точно стал собачонкой разведки.
Набросав на земле непонятно откуда взявшейся палкой небольшую карту местности, Штехлех показала их примерное направление и указала построение отряда. Видно это было тем, о чем она так старательно думала весь прошедший день. Оседлав лошадей, они выстроились клином, в котором лейтенанта окружили, а Леви наоборот оставили позади строя, решив не рисковать. Так или иначе, Аккерману было легче следить за ситуацией из арьергарда.
Рядовые оживились, зашебуршали, готовые ринуться вперед, однако для Леви секунда за секундой время замедлилось. Ольга обернулась к нему и слабо-слабо улыбнулась, поджимая губы. Ее лицо… такое усталое и серое, больше не выражало для него враждебности. Аккерман даже не испытывал ненависти к лейтенанту с самого утра.
«Вперед», — скомандовала она, и все двинулись с места, пересекая сначала лесную опушку, чащу, а затем поля, ведущие к стенам. Отряд ни разу не остановился, без сожаления оставляя крепость и отдаляясь все дальше и дальше. Все, что было перед глазами Леви на протяжении этих часов, это спина Штехлех с эмблемой крыльев свободы на джинсовой куртке.
Он ни разу не поднял глаза, чтобы запомнить окружающую их местность или высмотреть приближающуюся опасность, а впал в прострацию.
***
В суде их оправдали к половине девятого и, как Аккерман понял, отправили на все четыре стороны, дав отгул. Дариус все гундел о чем-то до конца собрания, но Леви перестал слушать его еще на середине.
Планы на выходной было строить особо не из чего: денег у него не было, любимого занятия тоже, Эрвин оставался с командором в столице, а вернуться в штаб означало почувствовать на себе все внимание Ханджи, от которой не получится скрыться даже в своей комнате.
— Леви, — когда он выходил из зала заседаний, то услышал за собой ленивый голос. — Ты занят сейчас?
Нет, он не был занят, но хотел отдохнуть в тех комнатах, что разведке предоставляла столица. Аккерман обернулся, думая отказать, но слово: «Нет», вылетело из его рта немногим раньше, заставляя, злого на уставшего себя Леви, цокнуть.
— Тогда пойдешь со мной.
В руках у лейтенанта была стопка из десяти папок. Аккерман пропустил тот момент, где и откуда она их достала, но очень надеялся, что это была не очередная документация, которую на нее свесил Смит, иначе Леви уже чувствовал, как облажается, будучи почти безграмотным. «Почти» — потому что из своих постоянных посиделок по ночам он все же что-то вынес.
Аккерман вновь цокнул, показывая свое недовольство, но девушка, казалось, даже не заметила этого, пытаясь поравняться с ним. Они вышли из здания суда и намеревались перейти дорогу, чтобы оказаться в штабе военной полиции.
Только в Митрасе Леви мог созерцать такие оживленные улицы, вымощенные брусчаткой, и новенькие, вычурно отделанные по последней моде, дома. Столица поражала его своей скоростью и какой-то надменностью — они со Штехлех никак не вписывались в подобную жизнь. Люди вокруг были полны, разодеты в костюмы или одежды из качественной ткани. Они не выглядели болезненно, не выглядели голодающими, а даже наоборот цвели и улыбались.
Даже военные полицейские разительно отличались от служащих в разведке или же в гарнизоне.
Они все будто бы ни разу в жизни не занимались физическим трудом.
Штехлех забрала из комнаты, выделенной им военной полицией, кожаную сумку и уложила туда все папки. Сумка не выглядела особо тяжелой или таковой, что Ольга не смогла бы ее унести, однако Леви все же протянул руку, вызываясь взять их сегодняшний багаж.
— Тебя что, по голове ударили? — съязвила она, пытаясь скрыть удивление.
— Отстань.
— Вот же заноза.
Аккерман удержался, чтобы шумно не вздохнуть и не удостоил ответом лейтенанта, прекрасно понимая, что еще слово и она укажет на то, что он все еще мамлей и препирается со старшим по званию. Впрочем, Штехлех переложила груз на его руки.
— И что теперь? — Леви не давала покоя цель их действий.
— Теперь, — лейтенант развернулась на пятках и направилась к выходу из здания. — Мы ве-есь день будем таскать наши задницы по Марии.
«Зачем?» — так и остался повисшим вопрос Аккермана, заданный то ли для Штехлех, то ли для самого себя. Зачем он вообще помогал ей?
Как говорил Майк, провались она пропадом, эта Штехлех.
Двинувшись вслед лейтенанту, Леви увидел, как из сумки выпала небольшая бумажка и плавно осела на пол. То был список, насчитывающий более десяти или даже двадцати фамилий, некоторые из которых были даже уже знакомы ему. Например, Дюран и Моро.
«Лайла Дюран (816-844)» — прочел Аккерман, находя сходство с каждой последующей фамилией. И сходство это — год — 844. Год, когда все эти люди отдали свои сердца во имя человечества. Список составляли все те погибшие, что числились в отряде, где фигурировала на вылазке Штехлех. Неужели Ольга запомнила их всех, чтобы… чтобы что? Не слишком ли было поздно приходить к семьям погибших и просить прощения?
Леви пришел к выводу, что для несчастных родителей подобная частичка внимания никогда не была бы лишней… хоть через полгода, год или два. Аккерман еще раз посмотрел в спину удаляющемуся коренастому силуэту. Какую же вину она чувствовала эти полгода перед семьями тех солдат, что теперь готова посетить их с извинениями?
Он вспомнил, как однажды Штехлех чуть не сбила его с ног, в тартарары разругавшись сначала с Майком и Марлен, потом с Эрвином. Лейтенант со злостью стремительно вылетела из кабинета их капитана, что, казалось, и не заметила самого Аккермана, преграждавшего ей путь. Ни Леви, ни она не сдвинулись со своего маршрута и из-за их общего упрямства столкнулись плечами. Ольга ударила его со всей силы и скрылась в темном коридоре, оставив Аккермана один на один со взъерошенным Эрвином и саднящим плечом:
«Что за капризный ребенок», — бурчал Смит, и когда Леви все же поинтересовался, что же случилось, то узнал, что Штехлех пыталась получить разрешение, чтобы на следующей вылазке забрать тела тех, кого они оставили в той крепости и вернуть их домой, похоронив «по-человечески». Как Аккерман понял, то ранее лейтенант вступила в перепалку с Майком и Марлен по той же причине.
Они не могли жертвовать солдатами элиты ради трупов.
Но какая-то часть и в глазах Эрвина, и других солдат элиты, когда они в полном молчании сидели в столовой разведкорпуса, неохотно постукивая приборами о миски с едой, была согласна со Штехлех. Ведь всем им эгоистично хотелось бы быть похороненными в земле на кладбище, а не разлагаться с остальными телами на каменном полу.
Впрочем, спустя полгода бесполезных переговоров с непреклонным Смитом, она, похоже, смирилась со своей участью, решив сообщить родственникам и семьям неприятные новости.
***
День выдался изнуряющим, и Аккерману хотелось принять душ, а затем разделить с самим собой чашечку чая. Хоть он и старался держаться подальше и не заходить в дома под предлогом присмотра за лошадьми, слишком уж много слез матерей выпало и на его долю.
— Считаешь меня странной? — спросила Штехлех, когда они, пересекая выжженное поле, двигались в сторону штаба разведки. Солнце уже садилось, отдавая последние лучи тепла их обветренной и грубой коже.
— А должен?
Наоборот, в какой-то степени Леви позволял себе одобрять подобный ее поступок. Однако признаться в этом мешала гордость.
— Если бы тебя там не было, никто бы не выжил, — только и смог выдавить из себя Аккерман, даже не взглянув на лейтенанта и не увидев, как она разомкнула губы, чтобы сказать: «Спасибо», но быстро осеклась, опуская глаза на руки, что держали узду.
В тот весенний вечер сорок пятого года, они вернулись, когда на небо закрались сумерки, а рядовые уже сидели по своим казармам, готовясь к отбою. С тех пор Штехлех оставалась ночевать в их общей комнате.
