Сенека

Все оставшееся время до прихода врача мной управляли, как марионеткой, без слов заставляя что-то делать. Сначала привели сдать кровь на анализ, потом вынудили переодеться в больничную одежду и пройти в палату. Все это время в непосредственной близости был Эд, который с радостью подчинял меня по каждому слову медсестры. Хотелось рвать и метать, но вместо этого была лишь бессильная злоба, и оставалось лишь смотреть исподлобья, борясь с чужой волей где-то глубоко внутри. Его чуть шероховатые и сухие пальцы связали мою свободу, оставив после личности пепел. Мысленный костер все еще дымит, возвышаясь, как над Александрийской библиотекой. Сущность внутри стучит копытами, в предзнаменовании чего-то. Хорошего? Плохого? Я не понимала, что происходит. Это что-то ненормальное, и у обычных людей прикосновения не вызывают таких ощущений. Я будто потерялась в каком-то космосе, пока телом владели инстинкты, которых у людей в современности нет. Инстинкт поднятия бровей не в счет. Бок почти перестал болеть, лишь изредка напоминая о себе какой-то фантомной болью. Может быть, даже, что там нет никаких ран, просто повреждены внутренние органы, и я скоро вновь отправлюсь в этот странный наркотический приход древнего шамана, связывающегося с миром духов своей курительной трубкой. После того, как меня заперли в палате, я, наконец, вновь обрела контроль над телом. Первым делом чуть не зарыдала от того, во что вляпалась (теперь решение выйти из леса, хоть он и горел, не казалось мне таким уж замечательным), а вот вторым делом уже начала думать, как выбраться. Очень ловко сделана палата: окна были зарешечены, словно я здесь не первый человек, желающий убежать из больницы, и дверь только одна. Помещение было маленьким, явно оборудованным под одного человека. Стояла всего одна кровать и тумбочка, причем на кровати был очень жесткий матрас на старых пружинах. Сжав хлопковую ткань выданной мне одежды, я выругалась сквозь зубы, обхватив себя руками за плечи. Чувствовала себя так дискомфортно, что хотелось или утопиться, или повеситься, или и то, и другое одновременно. Сильнее сжав плечо в ладони, стиснула челюсти. Мое совсем расклеенное состояние было мне глубоко ненавистно, я решила собрать волю в кулак и действовать по ситуации. Хотелось воспользоваться благами цивилизации и отмыть всю ту грязь, в которой я испачкалась. К сожалению, такой возможности мне пока не предоставили. Скорее всего, около двери кто-то дежурит, чтобы я не рванула по коридорам, а когда кто-то войдет — будут первым делом прикасаться ко мне, чтобы вновь подчинить своей воле. Нужно как-нибудь избежать любой такой возможности и сбежать отсюда куда-нибудь подальше, в надежде, что так подчиняюще на меня работают только его прикосновения. Черт возьми, я даже не знаю, в ком я нахожусь. В сон клонило неимоверно, но сопротивление ему оказывалось блестящее, как обычно и делалось во время сессии. Я потерла холодными ладонями плечи, стараясь не обращать внимания на абсолютно все запахи, оставшиеся на мне, раздражающие чувствительные рецепторы. Запах крови, однако, все еще стоял в носу. Бок и впрямь был абсолютно здоровым. Впрочем, на всем теле вообще не было царапин, даже синяки, которые я мельком видела, уже прошли. Поразившись быстрой регенерации, я решила подумать о более насущных проблемах, ведь эта способность мне пока никак не мешает. Все еще оставалось противное ощущение, что липкая масса чужих мозгов, кишок и других прелестей остается на мне, как и грязь с микробами. Я и раньше была параноиком в вопросах гигиены, но сейчас мне будто крышу снесло на фоне стресса. Хоть меня и обтерли перед тем, как выдать одежду, грязи на теле было достаточно. Я коснулась бархатистой щеки и медленно провела до подбородка, все еще не до конца веря, что такое может произойти. Раньше видела только клишированные фильмы про обмен сознаний, на этом мои познания в этом аспекте кончаются. Конечно, в какой-то степени это похоже и на метаморфозы, стоит поблагодарить, что обратилась не в животное. Как так получилось, что я — теперь не я? Довольно забавно, что в палату так до сих пор никто и не пришел, хотя времени было достаточно, чтобы вызвать врача с другого конца города. Поселение показалось мне маленьким, когда мы только въезжали, так что я не думаю, что для этого потребовалось бы несколько часов. С этими мыслями я скомкала футболку, которая была мне велика, и поморщила нос. Это тело просто невероятно чувствительное к запахам, меня тошнит. Немного подумав, я припала плечом к хлипкой дверце, пытаясь услышать хоть какой-нибудь звук из коридора. На собственную удачу, именно в этот момент к палате стали приближаться голоса. — Уже скоро приедет консультант с министерства, — это говорила та девушка со стойки регистратуры, и ее небольшие каблучки цокотом отдавались от стен эхом. — В каком состоянии привезли? — безучастно поинтересовался незнакомый человек, останавливаясь возле двери. В его голосе слышалась то ли насмешливая улыбка, то ли, наоборот, что-то дружелюбное. — Ослабшая, испуганная, растерянная. Из ранений только царапины, — отчиталась медсестра, отдавая какие-то бумаги. Шорох листов заполнил коридор. Мне пришлось отойти от двери на несколько шагов, чтобы не попасть в неловкую ситуацию. Одновременно с этим я сощурила глаза: зачем им нужен консультант с какого-то министерства? Может, они собираются подать на меня заявление или обратиться в международную службу? Дьявольски клонило в сон. Казалось, что еще немного, и я просто упаду в обморок. Ручка двери медленно поворачивалась, как в фильме ужасов — за дверью показались мило улыбающаяся медсестра и уставший врач лет тридцати. — Надо же, все, как вы и сказали, — обратился врач к девушке так, будто меня в этой комнате не было. Я нахмурилась сильнее — хоть это и было признаком неуважения, я не знала, что можно сделать, и при этом не получить дозу транквилизатора. — Ты помнишь, как тебя зовут? Спросив это, он зашел внутрь и затворил дверь. Мы остались один на один, и это почему-то пугало больше, чем могло бы. И, как ни странно, от этого мужчины ничем не пахло — казалось, что он черная дыра во всем этом наполненном запахами пространстве. — Мари, — хмуро повторила то имя, которое кричала девочка перед тем, как умереть мучительной смертью. Надеюсь, что теперь каждый раз, когда меня будут звать, передо мной не будет стоять ее окровавленное лицо. — Мари, — его лицо смягчилось, хоть до этого я и не замечала напряжения в его позе. Он покопался в бумагах, едва двигая светлыми глазами по тексту. Хоть мне и было интересно, что там успели про меня написать, я недвижно стояла и смотрела. Я все еще не совсем понимала, почему я не пытаюсь убежать: может быть из-за осознания, что это все бессмысленно, а может быть из-за усталости. Радовало, что меня больше не пытались схватить за шею, чтобы подчинить и заставить меня делать то, что я делать совсем не хотела. Спасибо хоть за это. Мысленно я взвесила, хочу ли прыгать со второго этажа, даже не умея группироваться в полете. Что-то внутри меня попросило сделать это прямо сейчас, и я бы даже побежала, если бы мое тело не охватил жар. Стало очень душно. Я вновь вспотела, хоть мне и было холодно всего несколько минут назад. Шея зачесалась с тройной силой, что стало не просто дискомфортно, а больно. От слабости подогнулись колени, и пол стал для меня опасно близким. — Не сопротивляйся омеге, так ты сделаешь только хуже, — успокаивающе прошептал доктор, подхватывая меня до того, как я упала. Его руки крепко держали меня за плечи, и это казалось единственным якорем, связывающим меня с реальным миром. Он с большим усилием для собственного тела (все же, я была не сильно хрупкой барышней) довел меня до кровати и посадил так, чтобы я не падала. Каждую секунду этого внезапного жара и тревоги я испуганно сжималась и дергалась, пытаясь сделать хоть что-то и исправить ситуацию. Что-то удивительно сознательное и чуждое кричало внутри: Надо бежать! Спасаться! Я затопчу каждого, кто нам помешает! Просто доверься мне! Вконец обессилев, я сдавленно застонала и прикрыла глаза, ощущая только пот на спине и полный беспорядок в черепной коробке. Последовало какое-то движение, кажется, я все же упала на холодную постель. После была только льняная прохлада и глоток свежего воздуха, прежде чем я потерялась в темноте, видя перед собой только горящие глаза белого оленя. * Ланка смотрела на меня с видимым беспокойством. В ее глазах плескалось волнение, когда она несколько раз обошла меня по кругу. Одним только взглядом спрашивала, что со мной такого происходит, раз я нахожусь в таком состоянии? Несколько раз самка даже открывала свою зубастую пасть, но защелкивала её с небольшим звуком. Прошло много (мало?) времени, прежде чем она все же заговорила. — Раньше мы не были связаны, — она, казалось, была дезориентирована данным фактом. Голос её был каким-то потусторонним, будто несколько человек сошлись в хоре, — как так получилось, что я попала сюда? Я приподняла бровь, вместо ответа рассматривая свои призрачные ладони, по-прежнему взрослые, с сохранившимся шрамом от расплавленного пластика. Все пространство вокруг было черным, как бездна, пожирающая души. Голос самки отражался эхом, вбиваясь мне прямо в уши. Только полностью убедившись, что хотя бы в этом странном пространстве тело остается действительно моим, я задумалась над тем, что сказало животное. Несколько раз в изумлении моргнула. — Знать бы самой, — прежде, чем додумать мысль до конца, сказала это вслух. Пространство вокруг было хоть и дружелюбным, но чуждым нам обеим. Это было кошмарно: мы как гости, которые пришли без приглашения. Каждую секунду возникало чувство, что вот-вот, и появится настоящий хозяин, вышвырнет меня отсюда и наладит все. — Раньше здесь была другая омега, — снисходительно пояснила для меня ланка. — У неё был свой альфа. — Омега? Альфа? — вопросила в исступлении я, в надежде скользнув глазами по морде ланки. Эти названия многое могли бы мне объяснить, если бы я поняла суть понятий. Но я знаю только обозначения латинского алфавита, а ведь разговор явно не об этом. Она выглядела достаточно умной и адекватной, чтобы ответить на мои накопившиеся вопросы. Хоть она и совсем была не похожа на того белого оленя, что я встретила после смерти, у них обоих были отличительные черты: острые зубы и желтые глаза. Она обошла вокруг меня почетный круг, будто примеряясь или оценивая. Я стиснула зубы, чтобы не зашипеть на неё змеей от раздражения, что я вообще должна терпеть весь этот бред, происходящий вокруг. — Раньше была и другая ланка. У неё был другой, — самка принюхалась к окружающему пространству. — Нам повезло. Омега должна быть благодарна. Животное повторяло раз за разом одно и то же, что, в скором времени, мне надоело. Я постаралась уйти от неё подальше, но как только она пропадала позади, то появлялась впереди, хоть и стояла на месте, с любопытством наблюдая за моими перемещениями. — Глупая, — вздохнула ланка, покачав безрогой головой. — Истинного так не найдешь. Но не успела я даже спросить в пустоту, что значит «истинный», как перед глазами все потемнело, завертелось, и вновь стало душно-холодно-хорошо-плохо-весело-грустно. Чувствовала, что с телом что-то происходит, что-то меняется, а что-то за ненадобностью исчезает. Как куклу Вселенная раскладывала и вновь собирала меня по частям, пока я только и могла, что шептать в бреду какую-то чушь про солнце: горячее, пустынное, совсем-совсем не жалеющее никого — ни себя, ни друзей, ни врагов. Солнце медленно превратилось в дыру шатра, сквозь которую проникал свет. Вокруг столпились люди, рассматривая меня с каким-то любопытством, как выбросившуюся на берег медузу. Больную-мертвую, зато какую забавную, больно жалящую, но в данный момент совершенно беспомощную. Обследуйте палкой, беззубо смеясь. Киньте в костер, следуя древним традициям. Восславьте духов. Мари растянула свои младенческие губы в улыбке, и в её размытом мире все обрело смысл. — У неё все получится, — прошептал какой-то старец, сидящий неподалеку, и девочка видела, как его слова облачились в дым, который и спас ее, вытащил из того жуткого мира, из которого она сама не хотела уходить. Надетые на его голову рога пестрили разнообразными нитками и прикрепленными листьями. Теперь, оторвав туманные глаза от матери, она смотрела лишь на него, окруженного светом солнца. Мари с растерянностью почувствовала влагу на своем лице и так и не смогла понять, что это были слезы женщины, что её держала. — Спасибо, спасибо вам! Ска Иси, мы даже не надеялись, — мать Мари задыхалась, прижимая к себе ребенка. Мари пошевелилась от неудобства, что только сильнее взволновало всех людей. — Я не могу поверить, что она двигается. Она жива! — Она стала взрослой еще до того, как родилась, — усмехнулся шаман, прикуривая трубку. Шатер весь пропитался целительными запахами, горькими сочетаниями трав. Я видела детство Мари. Это было удивительно — заново проживать чужую жизнь. Первые шаги, первые слова, размытость медленно сходит на нет, доходя до того момента, как её отдают в монастырь. Тяжелые своды арок сходятся над двумя маленькими фигурами. Девочка смотрит на уходящих родителей, держа за руку пожилую монахиню, и захлебывается в слезах. — Всё будет хорошо, Мари, — старушка высохшей ладонью погладила девочку по голове, будто это хоть как-то могло её утешить, а после начала прихорашивать распавшуюся прическу. — На всё воля Божья. Мари сжала пальцы в кулак и мысленно поклялась найти родителей и заставить их страдать так же сильно, как страдает она сейчас. Они бросили её одну в тот момент, когда были больше всего нужны. Они оторвали её от других, оставили братьев и сестер умирать в агонии, а сами скрылись, явно ни о чем не жалея. Отросшие ноготки ощутимо впились в кожу, оставляя царапины на нежной ладони, но это только подзадорило её. Она нахмурила брови и неумело-криво улыбнулась монахине: — Да. На всё… Не успев продвинуться в воспоминаниях дальше, я была выдернута из подсознания мокрой тряпкой, которую положили мне на лоб. Поморщившись от неприятных ощущений, взглянула вниз сквозь ресницы, чтобы оценить обстановку. Вокруг тела скомкалась свежая простыня, а тонкое одеяло лежало на полу, откинутое в ночных метаниях. Одежда, накинутая вчера перед странным приступом, вся пропотела и была насквозь мокрой. Надо мной нависло лицо какого-то мужчины. Легкая щетина и, в целом, заспанный вид выдавали его нежелание находиться здесь. Пахло от него в разы приятнее — что-то незнакомое мне, свежее и мягкое, как только приготовленная булочка в лучшей пекарне города. На несколько секунд возникло желание спросить, какими духами он пользуется, но я отмела этот вопрос. Не к месту. Второй был еще совсем юным парнем, возраста Мари. От него ничем не пахло и это вновь меня удивило. Он совсем никак не отличался от тех, кого я помнила в прошлой жизни. У него был взгляд, полный энтузиазма, что меня совсем не порадовало. — Юная омега завершила формирование, — безразлично протянул первый, шмыгая заложенным носом, а второй только покивал, записывая что-то в тетрадь. Я недоуменно подняла бровь, мокрая тряпка на лбу неприятно холодила, в то время как все остальное тело кидало в жар. — Рекомендую тебе вести календарь, нужно будет засечь промежуток между течками. Первый повернулся к врачу, который стоял в дверях и явно ждал, пока меня до конца осмотрят. Второй в это время пытался хоть как-то обтереть мне лицо неприятной мокрой тряпкой. Незнакомец обращался, почему-то, только к доктору после того, как дал мне совет про календарь. Хоть и можно списать на то, что я «больна», но дело, похоже, не в этом. Как я поняла из сна-воспоминания, омеги, к которым причисляют Мари, являются здесь слабыми. Знать бы, в каком смысле. И… течки? Мы что, животные? Я думала, что эволюция дала нам, людям, скрытую овуляцию. Последний раз о течках я слышала на уроках биологии в девятом классе, когда готовилась к экзаменам по этому предмету. Благо, что жизнь далее меня с этим не сталкивала. До этого момента. — Министерство подало запрос на соответствующие документы. Не переживайте, в скором времени её родственники найдутся. Спасибо за содействие и помощь, — мужчина слегка поклонился врачу, а он, в свою очередь, только слабо улыбнулся. Они общались какими-то условностями и шаблонами, будто в очень плохом кино. Лишь бы не порно. — Никогда не понимал людей, что бросают омег в те моменты, когда им больше всего нужна поддержка, — парень-без-запаха дернул уголком губы в каком-то нервном рефлексе, с жалостью скосив на меня глаза. Они вышли из комнаты, предоставив меня самой себе. Я успела начать паниковать — может быть, министерство узнает о том, что случилось в лесу? Но если так подумать, насколько я поняла по обрывочным сведениям, омег считают слабыми, а значит, я бы не смогла, по их мнению, убить так много людей. Могу ли я сказать, что меня похитили, а потом я потеряла память? Хотя, если я потеряла память, откуда я знаю, что меня похитили? Я бы пошутила про программистов и перезагрузку компьютера, но настроение не такое хорошее. Хотя именно сейчас у меня началась эйфория, которая пришла после стихания адреналина. Через несколько секунд захлопнулась дверь. Очевидно, один работник ушел, так как больше его услуг не требовалось, оставив нас со вторым и врачом. Понятия не имею, как мне к Эду теперь относиться, потому что он явно подчинил меня против моей воли, но, с другой стороны, не сделал бы он, так сделал бы кто-нибудь другой. И явно мог не только привезти в больницу и позвать представителей министерства. Я задумалась над тем, что видела во сне. Выводы были неутешительными — хоть я и видела всего два-три момента из жизни Мари, но этого было достаточно, чтобы понять, в каком дерьме я оказалась. Её родители, по всей видимости, были сектантами. Они оставили ребенка в монастыре, потому что так кто-то сказал. Ох, если я попала в какое-то избранное дитя, то я глубоко оскорблена. Получается, всю оставшуюся жизнь Мари провела в монастыре? Черт возьми, почему нельзя было показать мне все нужные воспоминания разом? К тому же, меня очень бесило, что все сны и подсознательные штучки были очень скомканными и быстрыми, я не успевала даже о чем-то подумать, как меня вышвыривало в последующий ужас. — Доктор Дампьер попросил, чтобы я поговорил с тобой здесь о том, что произошло. После разговора мы поедем в Министерство, но до того он хотел убедиться в том, что ты понимаешь происходящее. Перед выездом тебя еще раз проверят, а сейчас могу сказать только то, что временную связь тебе разорвали. Это запротоколировано. У меня есть сертификат психолога и я уже два года работаю с омегами, которые только вступили в свое формирование. Тебе не стоит меня бояться, понимаешь?.. — Понимаю, — перебила его подготовленную речь, садясь на постели. Хоть у меня и было много вопросов, я решила задать их позднее. Удивительно, но состояние действительно стало лучше в сто раз, словно все стабилизировалось и пришло в норму. Единственно только хотелось сходить в душ. И вернуться обратно, в свое родное тело. И что значит временная связь? Как её разорвали? И зачем протокол? Так много вопросов и ни одного ответа. Парень вздохнул, с моего разрешения присаживаясь на край кровати. — Для начала, меня зовут Николя. А тебя как? — Мари, — вновь односложно ответила, виня в этом пересохшее горло. Он ободряюще улыбнулся, не предпринимая никаких попыток приблизиться или дотронуться. Убедившись в этом, я позволила себе расслабиться. — Все омеги в день конечного формирования несколько… дезориентированы. Ты могла ощущать жар, спутанность сознания, слабость, тошноту. Так как твой организм уже закончил формирование омеги, сейчас он будет тратить силы на рост, со временем у тебя будут некоторые… проблемы, — он покачал головой, то ли укоряя, то ли просто выражая свое недоумение. Пожав плечами, я подтянула с пола одеяло и закуталась в него до самых ног. — Теперь все могут меня контролировать? — задала я самый мучающий меня вопрос. Николя недоуменно склонил голову. На его лице была какая-то непонятная мне эмоция, которая здорово меня напугала. Будто хотел кого-то убить. Желательно, несколько раз. — Никто не может контролировать омег, — сказал он не изменившимся голосом, хоть я и видела, что эта тема его задела, — Омеги подконтрольны только в день конечного формирования. И Истинным. — Истинный, — я невольно повторила это слово, прищурив глаза. Его лицо тут же разгладилось, и он слабо улыбнулся. Кажется, он сам пожалел о том, что позволил эмоциям вырваться, это ведь может напугать «ребенка», то есть меня. — Доктор сказал, что мы можем поговорить обо всем этом подробнее только после завтрака, тебе нужно восполнить силы, — он повернулся к двери, — а пока тебе лучше умыться. Я просто кивнула. Торопиться-то все равно некуда, раз уж меня все равно не пытаются арестовать. * После завтрака мне дали время привести себя в порядок: показали ванную комнату, где находились зеркало и душевая. Дали мне всего тридцать минут, но за это время я хотела сделать все возможное, чтобы потом не жалеть о своей медлительности. Теплая вода здорово помогла уставшему от стресса телу. Хоть в последние минуты три я яростно натирала тело, чувствуя застывшую пленку чужой крови даже тогда, когда я её полностью смыла, после душа все равно осталось ощущение расслабления. Отражение в зеркале заставило меня, в какой-то степени, удивиться. Передо мной предстало лицо настоящего ребенка со взглядом усталого взрослого. Этот контраст вызывал мурашки по коже, впивающиеся своим морозным жалом до самого кудрявого затылка. Волосы были светлыми, в то время как лицо отдавало чем-то азиатским — тому способствовали узкие черные глаза. Это было удивительно, я даже не замечала изменений в зрении, а ведь у меня раньше была близорукость. Волосы, не до конца просушенные, после ночи метаний превратились в гнездо, из-за чего пришлось их расчесывать перед водными процедурами, иначе все стало бы только хуже. Раньше мечтала о кудрявых волосах, а теперь начинаю понимать, какая это беда. Провозившись с расческой дольше положенного, я быстро сделала все остальное и вышла как раз к тому времени, как данные мне тридцать минут кончились. В палату я зашла сразу, заметив медсестру с подносом. На нем исходил паром странный суп и привычное мне второе. Аппетита не было совершенно, но, чтобы не обижать Николя, я села на стул и сделала вид, будто очень голодна. — Обычно это объясняют в школах, — с намеком начал работник, взяв столовые приборы в руки. Я последовала его примеру, чтобы скорее со всем этим покончить. Со стороны больницы очень мило предложить еду и работнику министерства. — Но омеги и альфы предназначены друг другу. Не встречал ни одного человека, у которого не было бы истинной пары. Не считая бет, конечно. Я — бета. Как ты могла заметить, я не выделяю специальных феромонов, то есть не пахну. Именно феромоны сигнализируют о виде, к которому принадлежит человек. Он ненадолго замолчал, будто давая мне время, чтобы обдумать все сказанное им. Меня покоробило то, что в этом мире людьми управляют какие-то «феромоны» и то, что у каждого есть истинная пара. Как человек не особо романтичный скажу, что это странно, ведь, получается, от такого человека нельзя будет уйти, даже если у него психические проблемы. — Между Истинными есть неразрывная связь, — вновь заговорил Николя, жестикулируя вилкой. Я невольно улыбнулась, подумав о том, что есть в этом что-то забавное. — Как понятно по названию — её не разорвет даже смерть. Об этом ты прочитаешь в книгах, я же хочу сказать о том, что у вас с Эдом образовалась тонкая связь. В день конечного формирования омеги связываются тонкой связью с первым альфой, которого встречают, чтобы не сойти с ума и быть в безопасности. Так как чаще всего тонкая, то бишь временная связь образуется между родственниками и незнакомцами, она не имеет никакого влияния в правовом плане. Он тяжело вздохнул, пока я внезапно почувствовала небывалый аппетит, с удовольствием доедая остальную пищу. Мысленно я ужасалась тому, что произошло, и одновременно с этим благодарила всех богов, что не нарвалась на маньяка-педофила. — Тонкая связь быстро разрывается, если омега и альфа больше не встречаются. Но если встречи продолжаются, то эту связь будет тяжелее нарушить. В таком случае нахождение Истинного повлечет за собой ужасные последствия для омеги. Об этом ты тоже сможешь прочитать в учебнике, когда адаптируешься, — хоть он и говорил это скучно-лекторским тоном, который был мне очень даже привычен, я видела, что ему доставляет удовольствие делиться накопленными знаниями. Как забавно, что я могу вытянуть из него какую угодно информацию. Получается, даже родственников разъединяют, и они больше не могут видеться? Это так странно… и в какой-то степени даже страшно. — Зачем нам ехать в Министерство? — когда он окончил, я решила, наконец, узнать, посадят ли меня или нет. Или, может, продадут в рабство. Или убьют. Не имею ни малейшего понятия, что здесь делают с омегами. — Для начала, нужно найти твою семью, место проживания. Доктор Дампьер объяснил, что ты, кажется, потеряла память?.. — он полностью обернулся ко мне, ожидая ответ. Вместо того чтобы сказать устно, просто кивнула. Николя наклонился ниже, как бы доверчивым шепотом передавая секрет, — Не бойся. Что бы ни произошло, против твоей воли ничего не сделают. Хоть я в этом и очень сильно сомневалась, но все же пожала плечами, вынужденно соглашаясь. Как бы то ни было, они все равно найдут меня по «феромонам», или используя даже то, чего я пока не знаю. Все, что меня интересовало, лежало в сфере биологического. Я понимала, что, если спрошу его сейчас, он сошлется на учебники и вновь ничего объективного не скажет. Это раздражало — я не могла находиться здесь, не обладая полной информацией. Знаний было слишком мало, так мало, что я почти ничего и не узнала. До тех пор, пока я не добралась до книг, все, что услышано, является бесполезным. Как, впрочем, и я. — Если ты наелась, то мы можем ехать, — Николь сделал удивительно-родительское лицо. — А что будет с Эдом? — я подумала вдруг на миг, что из-за меня его посадят или оштрафуют. Конечно, это была очень неприятная ситуация для меня, но он совершенно не виноват в том, что я умерла и очнулась в этом мире в теле пубертатной девочки. — Не переживай, такое часто случается. Если бы не он, ты могла бы не пережить формирование, — вконец освоившись в общении со мной, он по-отечески похлопал меня по голове, как какого-то ребенка. Я фыркнула. Один раз умерла, второй раз умерла. В принципе, ничего нового бы не случилось. Мы со смертью уже как старые друзья. В конечном итоге, мы вышли из больницы, остановившись у машины. Передо мной открыли дверь транспорта так, словно я не могла сделать это собственными руками, и мне пришлось без возражений сесть. Министерскому работнику отдали данные из моей больничной карточки, и именно их он передал водителю — тому первому, который меня осматривал. Водитель запихнул документы в специально подготовленную папку и хмуро осмотрел меня через зеркало. Машина медленно тронулась. Я последний раз обернулась, глядя на неприступные стены городской больницы, и глубоко вздохнула. Чувствую, с идентификацией личности будут большие проблемы, не то что «какие-то».