Сенека

Путь до самого Министерства был до одури тихим и напряженным. Тот мужчина, которого я первым увидела перед собой, быстро вел автомобиль, иногда подрезая других водителей. В такие моменты я просто закрывала глаза в надежде, что он перестанет лихачить так, словно у него есть еще несколько жизней в запасе. Его запах, который сначала показался мне довольно приятным, теперь, сконцентрировавшись в маленьком пространстве машины, больно бил по чувствительным рецепторам. Забивался в ноздри, проникал в самые легкие и пускал там ростки ромашки, лился по горлу чаем из кипятка. Я морщилась, но слишком боялась попросить работников открыть окно — может быть, их доброта распространялась на меня только при докторе. В этом мире я мало того, что омега — «слабое» существо, так еще и ребенок. Меня не будут слушать вдвойне. Парни о чем-то переговаривались, иногда скашивая на меня глаза, но среди французской быстрой речи мне лень было ловить слова. Как же странно понимать, что все, чего я достигла по достижению девятнадцати лет, распалось с моей смертью, и теперь я вынуждена начинать все заново. Так старалась, получая знания в университете, что даже выходила на красный диплом. И все это — бессмысленно. Бам! Смерть. И что дальше? Какой смысл что-либо делать и здесь, если я вновь погибну, и все мои усилия канут в небытие? Раньше, еще будучи подростком, я смотрела документальный фильм про вымирание разных видов и думала: «А что, если около миллиарда лет назад человечество тоже существовало и дошло до таких же технологий как и сейчас, что, если они так же смотрели какие-то фильмы, а потом случилась какая-то невероятная катастрофа и все это исчезло?». Ведь тогда, получается, что бы мы ни сделали, все совершенно бессмысленно, ведь, в конце концов, все это пропадет в космосе, в этой пугающей тишине, наполненной черными дырами. Так забавно, что я оказалась не права — мое тело гниет в земле, а я еду в машине. Из моей плоти получится хорошее удобрение, и я не смогла утащить с собой в могилу ни деньги, которые так любила, ни грамоты с сертификатами, на которых так усердно работала. Я устало прикрыла глаза, потому что все это было выше меня. Мне было больно от осознания того, что вся моя жизнь оказалась глупостью, кат-сценой, которую, как оказалось, можно было пропустить без каких-либо потерь. В глаза резко засветило солнце, заставив меня отпрянуть от окна. Оно было ужасающе горячим, как в сезон жары летом. Скрывавшаяся за небоскребами, сейчас звезда решила отыграться на этой машине. Мне стало больно даже открывать глаза — мелькавший свет перед глазами вызывал тошноту. — Всё хорошо? — повернулся Николя с едва заметной тревогой на лице, осматривая мое состояние. Я мотнула головой, прижав ладонь ко рту. Парень нахмурился и бросил какую-то фразу водителю, после чего мы быстро остановились, припарковавшись у какого-то здания. Отлично. Не хватало только новости, что Мари укачивает в машинах. — Я сейчас сбегаю за водой, ты пока дыши воздухом, — парень еще раз хмуро глянул на мое позеленевшее лицо и ушел, закрыв дверь. Окно возле меня медленно открылось, давая мне вдохнуть свежего воздуха без примесей чужих феромонов. Люди за стеклом жили. Никакое иное слово бы не подошло: они куда-то торопились, что-то обсуждали, смеялись и плакали, задумчиво смотрели на небо, покупали еду на неделю, баловали детей и тихо ненавидели родителей. Это было так нормально, что на секунду мне даже показалось, что я и не умирала. Мимо проходящий беременный мужчина недоуменно обернулся, когда я, посмотрев на него, глубоко вдохнула. Что ж. Об этом я и не думала. Вот черт. Почему-то мне казалось, что только женщины могут быть омегами, может быть, из-за того, что в моей голове, забитой пропагандой традиционных отношений, и не возникало иных пар, кроме мужчина-женщина. Теперь, когда я увидела это, я не могла больше отрицать, что все вокруг меня — какой-то другой мир. Мне срочно нужно добраться до книг, которые объяснили бы мне… всё. От биологического строения до социальной иерархии, от того, почему эволюция так распорядилась над человеческой овуляцией, и до того, какие органы у мужчин способны выносить ребенка. Перед лицом появилась маленькая бутылочка воды. Я перевела на неё утомленный взгляд, только через пять секунд гробового молчания додумавшись протянуть руку и забрать её. Николя понимающе хмыкнул, не задерживаясь больше на улице. Настроение портилось все сильнее с каждой секундой. После того, как я глотнула прохладной воды, машина вновь плавно тронулась с места, направляясь к Министерству. Боязно даже представить, как оно выглядит: в мыслях мелькали самые разнообразные картины от обычного обшарпанного здания до монументального строения, выполненного целиком из мрамора. Николя повернул ко мне лицо, солнечный свет контрастно лег на его профиль. Он несколько секунд просто молчал, будто подбирая слова, кусая губы, а после все-таки решился сказать: — В министерстве постарайся рассказать все, что помнишь о себе. Если на тебя будут давить — попроси позвать адвоката, обычно это их усмиряет, — по его губам тенью пробежала улыбка. Он явно вспомнил что-то забавное. Я на это только тяжело вздохнула — что раньше, что сейчас, никогда не любила государственные учреждения. Горы бумаг, бюрократия, «мы не можем оформить вам документы задним числом!». Взяточники, кумовство, трата времени. Все это было очень хорошо знакомо, хоть я и была там всего пару раз. Конечно, в деканате иногда тоже бывали прецеденты, но не так часто, как в пенсионных и всяких УФМС. Внезапно почувствовала себя такой старой, будто действительно живу уже пятьдесят тысяч жизней, каждый раз попадая к одной и той же Тамаре Васильевне за регистратурой. Запах другого работника внезапно усилился, хоть лицо его оставалось совершенно каменным. Я придвинулась к окну, чуть ли не высовывая наружу нос — не понимаю, как эти люди вообще могут находиться в одном помещении с такой чувствительностью к другим запахам, даже страшно представить, что происходит в час-пик в том же автобусе. Внезапно машина остановилась. Оглядевшись, заметила неподалеку обыкновенное здание, в котором обычно и происходят всякие культурные мероприятия. Именно те мероприятия, на которые никто не хочет идти, но их загоняют, потому что нужно «выполнить план». Ах, как это все романтично. — Идем, придется мне побыть сегодня твоим сопровождающим, — наигранно-мученически оповестил меня Николя, довольно-таки бодро выпрыгивая из транспорта. Силы воли хватило только на то, чтобы закатить глаза. Все-таки, несмотря на всю его серьезность, он очень сильно напоминал моих сверстников — те тоже особой взрослостью не блистали в свои-то девятнадцать. Николя, как ответственный работник, зачем-то подхватил меня за руку и повел очень быстрым шагом к закрытым дверям Министерства, над которыми угрожающе возвышалась надпись: «Pro mundi beneficio», и вспомнилось тут же и крылатое выражение «оставь надежду, всяк сюда входящий». Нервный смешок вырвался из горла, как бы я ни старалась сдерживаться. — Не переживай ты так, от похода в Министерство еще никто не умирал, — постарался успокоить парень, сильнее сжав мою по-подростковому узкую ладонь. — Я буду первой, — мрачно отвергла его поддержку, пытаясь вытащить руку из чужой хватки. Как ни странно, Николя быстро поддался, и, не ожидая этого, я даже оступилась, чуть не упав назад. Парень подождал, пока я вернусь в исходную позицию и только потом повел дальше — через огромные двери по длинным, несколько даже мрачным коридорам. В приоткрытых дверях всегда можно было заметить работающих за столами людей, а вот в огромных залах места пустовали, будто там прошлась эпидемия чумы. Во всем здании царила неуютная тишина, и каждый шорох и шаг раздавался так громко, что иногда хотелось закрыть уши и замереть. Николя шел как в своей стихии — он мастерски ориентировался во всем этом громадном пространстве, или мне так казалось с высоты нового тела? Мари была точно ниже меня сантиметров на десять, и оставалось только надеяться, что к двадцати годам она вытянется. Так мы и пришли к какой-то невзрачной двери, которая пестрила только золочеными цифрами, обозначающими номер кабинета.  — Постой здесь, сначала я разберусь, — кинул парень снисходительно, рывком и без стука открывая дверь. Недоуменно взглянув на этого «бунтовщика», решила согласиться и не вмешиваться во все эти дела раньше времени, пока позволяет возможность. За дверью послышался быстрый, но спокойный разговор. Удивительно, но, похоже, к такому его поведению здесь давно привыкли. Или в этом мире в порядке вещей — врываться в помещение без стука? Они обсуждали что-то минут пять, прежде чем дверь вновь открылась, и меня пригласили в просторный кабинет, заваленный разнообразными листочками и игрушками. Но, как оказалось, моего участия в разговоре и не требовалось — Николя отвечал на все вопросы работниц, пока они печатали что-то в старых компьютерах. Парень, не отвлекаясь от допроса, указал на диванчик, одиноко стоящий в углу и наполовину занятый папками. Я без слов села на него, оглядываясь по сторонам и подмечая самые разные детали, которыми радовал меня этот кабинет. Начиная от сертификатов и грамот, развешанных на стене, заканчивая сломанной ручкой окна. Как мило. — Самое время, — внезапно повернулся ко мне Николя, отчего я вздрогнула. — Вспомнить тебе хоть какие-то сведения о себе кроме имени. Ты здорово поможешь нам, если скажешь хоть какую-нибудь информацию. Я задумалась, пытаясь понять, какую информацию вообще можно сказать помимо той, что осталась от меня-меня, а не от меня-Мари. Помимо двух очень четких воспоминаний о секте и монастыре у меня ничего не было, а считать пробуждение среди трупов я не буду из чисто адекватных соображений. — Я помню только, как мама выглядела, — с трудом выдавив слово «мама», я решила сказать кусочек правды. В действительности же они не могут проверить мои воспоминания? Это позволяет мне сказать все, что выгодно и утаить то, что совершенно не выгодно. — Последний раз, когда я ее помню, она плакала. А еще я стояла у дверей монастыря с монахиней или воспитателем, я не помню. Я была очень маленькой тогда, может это даже церковь. Закончив говорить, я намеренно-равнодушно пожала плечами, как бы показывая, что это все, что я могу дать. Я боялась, как бы меня не отдали к людям, которые захотят использовать течки и новые биологические приблуды себе на пользу. Если взять тот же монастырь — я не могу сказать, что Мари точно ушла оттуда, потому что она могла оставшееся время находиться и в другом месте. К тому же, когда горел лес, там наверняка предались огню и все прилегающие здания. Николя задумчиво кивнул. Как ни странно, никаких замечаний по поводу потери памяти не делали… может ли быть такое, что какой-то процент омег в день, кхм, формирования терял память? — Придется ждать до вечера, — тяжело вздохнул знакомый мне работник, сев рядом со мной, из-за чего пришлось посторониться на ограниченном пространстве. — Они только разослали запросы в города поблизости, так что ответ может прийти как сегодня вечером, так и завтра утром-днем. Не зная, как реагировать на такую новость, я только поморщилась. С одной стороны, эта неопределенность, висящая надо мной дамокловым мечом, меня очень даже раздражала, а с другой стороны, может это и к лучшему. Мало ли, в каком заведении Мари оказалась в последние годы, страшно даже представить, что с ней могла сделать секта, в которой она родилась и росла. Николя вытянул свои длинные ноги и тяжело вздохнул: — Идем в буфет, там скоро мест не будет, — и, напоровшись на мой недоуменный взгляд, пояснил, — обед. Вспомнив университетские очереди, я кивнула. Да, места в буфете — это очень даже хорошо. * Чай дали очень горячим, с одним пакетиком сахара. Явно не жалеют диабетиков, сразу засыпают в стаканчик. Я уныло уперлась острым подбородком в стол, провожая грустным взглядом каждого уходящего человека. Пару раз даже замечала любопытные взгляды, через меня даже пытались склеить Николя, посмеиваясь над тем, что я будто его дочь. Время текло ужасающе медленно, чувствительно-туго тикая часами в опустевшем буфете. — Ты сказал, — вдруг вспомнила я, даже подняв голову с нагретого на столе местечка, — что с возрастом у меня будут проблемы. — Я так сказал?.. — недоуменно потер шею Николя и округлил глаза. — Хм, вспомнить бы. На несколько минут мы вновь замолчали, пока я только и могла, что злобно пыхтеть над его попыткой меня побесить. Он явно помнил разговор и все, что сказал, но ему было слишком скучно, чтобы ответить на мой вопрос просто так. Решив не поддаваться на его провокации, я просто молча ждала, когда же он наиграется. Он заметно сдулся под моим испепеляющим взглядом, щелкнув пальцами, чтобы всем своим видом показать знаменитое — «Эврика!». — Неправильно выразился, на самом деле, — он потер своими длинными пальцами подбородок, якобы глубоко задумавшись. — Лучше сказать потребности, а не проблемы. В период полового созревания у тебя начнутся течки, как тебе уже сказали. До того, как ты найдешь Истинного, это будет сплошное мучение, сам не знаю, так говорят. В такие дни омеги полностью освобождаются от работы и на несколько дней уходят в оплачиваемые выходные — именно поэтому раньше омеги не допускались на работу, вообще. Даже в университеты их не принимали, так как считалось, что ими управляют инстинкты. Он скрестил руки на груди, словно обнимая самого себя. — Хоть сейчас и разработаны подавители, но, все же, омеге очень трудно переживать течку без Истинного, потому что законом запрещаются все связи в течке с не-Истинными партнерами, как, впрочем, и гон. У альф гон проходит легче, чем у омег, они могут продолжать работать на дому, омеги же действительно чуть не умирают от боли. Ох, тебе же где-то пятнадцать, в общем… омеге очень нужен половой партнер, и если омега его не получает в течение нескольких десятилетий, то у неё могут появиться серьезные болезни, но течки, проведенные с не-Истинными, только ускоряют образование этих болезней, — Николя развел руки в стороны, показывая полную неизбежность поиска Истинного. Получается, и альфы, и омеги не могут жить спокойно, пока не найдут Истинного, и только со своим предназначенным партнером могут быть в безопасности в отношениях. Так забавно распорядилась природа, словно хотела уничтожить все человечество. — Но подавители, как я и сказал, притупляют боль и, кхм, желания, — он немного покраснел, прикрыв вспыхнувшие уши ладонями, — сейчас они бесплатно достаются всем зарегистрированным в Министерстве омегам, благодаря недавней кампании Вонголы. Получается, что мне даже повезло, что я попала именно в этот промежуток времени, когда инстинкты уже не так уж и царствуют над людьми, как это могло бы быть в средневековье. Страшно даже представить, сколько людей умерло только из-за того, что эволюция решила поиздеваться над собственными детьми. — А что за Вонгола? — решила зацепиться я за последнее слово только для того, чтобы продолжить разговор, а не сидеть в гнетущей тишине. — А, обычная компания, которая охватывает и морепродукты, и медицину, и даже продукты детского питания, — Николя махнул рукой, явно не собираясь продолжать диалог. Пришлось смириться с его невыносимым желанием сидеть в тишине, пока вокруг снуют люди с документами, туда-сюда, туда-сюда. Иногда от количества работников рябило в глазах и жгло нос — средоточие запахов ужасало, оставалось только надеяться, что со временем я привыкну и перестану так остро реагировать. Работница подбежала к нам неожиданно, когда я уже пыталась заколоть себя пластиковой вилкой, лишь бы не продолжать эти муки ожидания. Николя, смотревший на это с интересом ученого, сразу же отвлекся на объект в сто крат интереснее. Женщина что-то прошептала ему, скосив на меня свои глаза, что вызвало странную реакцию со стороны парня. Сначала он удивленно поднял брови, потом мрачно хмыкнул и только после поведал мне их общую тайну: — На запрос о тебе откликнулись сразу два представителя, — тут он что-то фыркнул, на что женщина возмутилась, — Как ты понимаешь, такого до тебя не было. Мари, ты удивительно-везучая омега. — Комплимент или оскорбление? — издевательски отбила его камень в огород, хотя внутри меня все перевернулось. Как я и думала, меня в Министерстве ожидали только проблемы. Два представителя? — А представители чего? Николя встал, полностью повернувшись к женщине. В дальнейшее обсуждение меня вовлекать явно не хотели, переговариваясь какими-то собственными канцеляризмами. На мой вопрос отвечать никто не стал — меня только потянули обратно в сторону кабинета, из которого мы ушли, чтобы подождать. За окном медленно входил в свою силу вечер, закатным небом предвещая ночь и появление звезд, с которыми мы, казалось, только недавно виделись. Солнце последний раз моргнуло на горизонте, прежде чем полностью исчезнуть за небоскребами, оставляя после себя последние лучи, тянущиеся по земле и раскрашивающие серые цвета во что-то поразительное. Так и прошел день. Бесполезно и уныло, за ожиданием проблем. Замечательный день, не удивлюсь, если понедельник. * Больше всего меня в этой ситуации волновало то, что моего мнения никто не спрашивал. Хоть Николя и утверждал, что без моего согласия ничего делать не будут, этим словам никто следовать не собирался. Работники решали что-то между собой, тихо переругиваясь, а одна из женщин яростно указывала на документы и повторяла одно и то же. — Монастырь? — вдруг спросила работница, повернувшись к Николя. Тот, смутившись, неопределенно пожал плечами, а она закатила глаза. Парень повернулся ко мне, с явным нежеланием что-то спрашивать у меня в столь жуткой беседе. — Мари, они не знают, на какой из откликов ответить. Одна компания предоставляет все документы на тебя, а чета Делаж уже прислала копию твоего свидетельства о рождении, — парень провел ладонью по уставшему лицу, заставляя довольно симпатичные черты исказиться, когда он остановился на подбородке. — Мадмуазель Легран считает, что тебя нужно вернуть в монастырь, так как ты о нем помнишь, а остальное остается неизвестным. Однако, последний монастырь, что был в наших краях, сгорел вчерашним днем, и пока неизвестно, остался ли кто-нибудь в живых. Решение за тобой. Я задумалась, скрестив руки на груди. Ах, Николя, ты все же меня не обманул, как это интеллигентно с твоей стороны. Теперь, когда я саркастично отозвалась о нем в своих мыслях, пришлось переходить к обдумыванию сложившейся ситуацию. С одной стороны, я действительно помнила только монастырь, но если Мари провела там последний месяц, то как оказалась посреди трупов? Умирающая девочка… ох, умирающая девочка говорила, что я ей что-то обещала. В любом случае, оставаться в монастыре просто не безопасно, раз оттуда Мари ушла и была втянута в какие-то странные приключения. Но я даже не знаю, кто из оставшихся двоих не враг этому глупому ребенку. В мыслях послышался поддерживающий цокот копыт ланки, которая была явно взволнована моими мыслями по поводу будущего. — А как называется компания, которая предоставила на меня документы? — качая ногами в воздухе, я склонила голову к плечу, разглядывая тени на лице работницы Легран. Она скривила губы, её запах на секунду будто вспыхнул жжеными спичками, из-за чего я чуть инстинктивно не закрыла нос руками.  — Мельфиоре, весьма популярная компания в области сладостей и плюшевых игрушек, а также разработки лекарств, — перевел чужие слова Николя, присев неподалеку за пустой стол. Одна его рука указала на плюшевого дракона, который лежал на диване рядом. — Они приписывают к документам, что ты воспитанница одной из экспериментальных детских школ для омег, которая принадлежит их компании. Я фыркнула. Нет, вряд ли это так, если бы меня украли из-под носа их воспитателей, то меня бы начали искать, а не ждали бы заявок. Скорее всего, именно Мельфиоре и есть та компания, благодаря которой Мари оказалась в лесу, перемазанная кровью. Над третьим вариантом не хотелось даже думать, ведь родители Мари давным-давно бросили её в монастыре и им нет никакого резона появляться в ее жизни вновь, если только им опять не приказал главный сектант. В таком случае, нам с четой Делаж лучше не встречаться вообще. Раз уж выбора нет… из трех зол лучше взять меньшее. Хоть это все еще остается злом. — Мадмуазель Легран права, — кивнула я, из-за чего кудряшки рядом с лицом покачнулись, на секунду отвлекая меня от разговора своей неправильностью, слишком чисто-светлым оттенком, отличным от привычных мне темных волос, — Лучше мне вернуться в монастырь, который хотя бы помню, в отличие от других вариантов. Надеюсь, я могу дождаться, пока о выживших станет известно? Николя удовлетворенно кивнул. Другие работники тоже были довольны моей сговорчивостью, явно пренебрегая всеми шаблонами для разговоров в таких случаях. Министерские ребята начали свою работу, что-то кому-то отправляя и что-то получая, кто-то разбирался с заданиями, которые были до меня, а кто-то сонно клевал носом, смотря в окно. Идиллия. Я встала с дивана, устав за этот продолжительный день сидеть, и прошлась несколько раз по кабинету, пока все остальные были слишком заняты, чтобы за этим следить. На секунду даже захотелось взять какой-нибудь предмет без спроса, чтобы проверить границы дозволенного, но я тут же пересекла эти мысли на корню. Я что, совсем ребенок для такого? К тому же, Мари младше меня всего года на три-четыре. Это кажется очень длинным промежутком только когда ты еще пребываешь в детстве, в более зрелом возрасте время начинает лететь слишком быстро. Не успеваешь моргнуть, как уже проходит месяц, засыпаешь весной, просыпаешься осенью. Или это только благодаря моей апатии так было? * — Се-емпа-ай, и почему мы должны этим заниматься? Пуга-ающий павлин все равно плыл во Франци-ию, справился бы без нас. — Заткнись, земноводное. Если такой умный — что ж у босса сам не спросил, когда он дал задание? — Я поду-умал, что фальшивый принц са-ам спросит, он же говорит, что гениа-ален, хотя мне всегда было понятно, что это вранье-е. — Я задушу тебя, ши-ши-ши. — А-ах, семпа-ай… вы разбиваете мне-е сердце. * Какая-то очень сердобольная девушка сунула мне в руки шоколад, который я сначала хотела вернуть, сказав, что у меня аллергия. Но именно в этот момент ко мне пришло осознание, что у Мари, скорее всего, нет аллергии, как у меня. Господи, спасибо! Неужели хотя бы в этой жизни я смогу наслаждаться какими-то благами, не считая кислород? Шоколад оказался очень сладким, невероятно-безумно прекрасным. Мне понравилось все в его вкусе, от чего пришлось даже сдерживаться, чтобы не начать кусать шоколадку огромными кусками, как какой-то дикарь. Николя издал восхищенный вскрик. — Мари, очень мило со стороны оставшихся монахинь уже выслать за тобой сопровождение, — парень широко улыбнулся, показывая большой палец. — И ты испачкалась. Все губы в шоколаде. Очень тактичное замечание с его стороны заставило меня пойти в ближайший туалет и умыться, чтобы перед новыми людьми быть во всем своем очаровательном всеоружии. Люди уже уходили с работы, и здание торопливо пустело, оставляя после себя лишь звенящую тишину, сплетающуюся во всех углах незримыми тенями. За окном уже в свои права вступил поздний вечер, когда уже зажигаются фонари и становится опасным ходить по улицам в одиночку. Можно было заметить людей, идущих только группами, держащихся друг друга, чтобы не потерять. Неожиданное чувство единения со всеми этими людьми затопило меня. Раньше такого никогда не бывало — я была одиночкой, и это одиночество мне нравилось. Дверь открылась, в помещение зашла работница. Она безмолвно указала себе за спину, чтобы поторопить меня, кажется, навстречу сопровождающим в монастырь. Как бы я ни хотела отсрочить неизбежное путешествие в соседний город, это все равно неумолимо приближается ко мне. Перед смертью не надышишься, Ан… Мари. Теперь меня зовут Мари. Николя перехватил меня у работницы на полпути, схватив под локоток. — Одна прелестная мадам сходила в магазин и купила тебе брюки и футболку, чтобы ты не замерзла, — он сверкнул ободряющей улыбкой, подталкивая к какому-то пустующему кабинету. На первом столе от выхода лежали аккуратно сложенные темные брюки вместе с черной рубашкой. Я благодарно кивнула Николя. Очевидно, «прелестная мадам» купила их по просьбе самого парня, а не из доброты душевной. Работнику пришлось выйти, пока я с кряхтением натягивала на себя чудо человеческой цивилизации. Брюки, как ни странно, были довольно свободными и не обтягивающими, хотя в мое время в моде были как раз-таки со всех сторон облепляющие. Хотя откуда мне знать, какой сейчас год, если я до сих пор не знаю свою новую фамилию? Уже после всего этого меня привели к двум скучающим, довольно неприметным людям, которые не особенно-то были похожи на служителей монастыря. От них совершенно ничем не пахло, как будто они прыскались какими-то специальными средствами, ведь даже беты имели какой-то особенный оттенок аромата среди всей этой мешанины. Они ощущались, как зияющая пустота, вбирающая в себя окружающие запахи, а высланные сопровождающие просто были… как будто невидимыми для обоняния. У обоих, хоть они и пытались выглядеть, как обычные люди, на груди была нашивка с какими-то колючими перекрещенными цветами. Глянула я на эмблему мельком, но что-то подсказывало, что это совсем не признак католичества. Сердце зашлось в приступе тревоги: не эта ли эмблема была на униформе тех умерших людей? Один из них обманчиво-ласково сжал мое плечо, когда я подошла ближе: — Сестра Байшана тебя уже заждалась, цветочек, — он цокнул, показывая острые клыки, которые опасно блестели в свете настольных ламп. — Не нужно так пугать тех, кто о тебе заботится. Я ощерилась, готовая ответить колкостью, но осознание того, что мне никто не собирается помогать, заставило меня в растерянности оглянуться на Николя. Тот деланно оглядел собственный маникюр, пытаясь сделать вид, что совсем-совсем не при делах. Прищурив глаза, я промолчала. Они заберут меня в любом случае, а если я сейчас разовью конфликт, мне самой же будет хуже — они взрослые люди, которых не будет сдерживать министерство в случае чего, ведь права омег, как я заметила, все еще стоят несколько ниже, чем права остальных. Заметив мое смирение, сопровождающие сильнее развеселились, переговариваясь взглядами. Заметно было, что они что-то обдумывали, но спросить их было страшно — неизвестные люди равно неизвестная реакция на раздражитель. Излишняя паранойя часто помогала мне выжить, но в повседневности все только осложняла. Коротко попрощавшись с работниками, я пошла за парнями, в святости которых не было уверенности. Монастырская одежда, в которую они были облачены, на каждом шагу из министерства поддергивалась дымкой и растворялась, являя после белую униформу с оружием. Я остановилась. — Цветочек? — повернулся парень с угрожающим лицом. Был выбор — идти с ними дальше или хотя бы попытаться вернуться в министерство, чтобы сказать о подмене. Выбрав второе, я рванула обратно изо всех сил, чуть ли не прыгая через маленькое ограждение, но в момент перед самыми воротами меня поймали за воротник, как котенка. Неизвестный поднял меня одной рукой, ухмыляясь прямо в лицо. — Не копошись, омега, — захихикал парень, — Боссу ты нужна живой. Но… …Но, конечно, не в сознании. Удар пришелся по шее, задевая чувствительную сонную артерию. Перед глазами все померкло, и в этот раз я не видела ничего, кроме пугающей темноты и отчаяния.