Сенека

Реку неподалеку сжимали утесы, пока заснеженные просторы скрывали за собой добычу. Поверх заледеневшего озера клубился туман, покрывающий собой и белые берега. Дети бежали за охотниками, будто могли их догнать. Полностью снаряженные, физически натренированные, они обгоняли двух ребят, и изредка останавливались, чтобы не потерять их из виду. На четвертом часу охоты Мари пожалела, что напросилась вместе с ними. — Сумси, я так больше не могу! — заныла она после того, как мальчик вновь её поторопил. Темнота перед её глазами отступила, являя её взору отдаляющегося оленя. Бегущий рядом фыркнул, не сдержав раздраженного порыва. Он и сам еле как берёг силы, чтобы не упасть с подкошенными от усталости ногами. — Сестренка, они почти догнали оленя, я вижу! — воскликнул ребенок и ускорился. — Нам нужно поспешить! Мари на бегу вытерла выступающие слезы. Она не представляла, как старшие могли заниматься этим целыми днями: выискивать, бегать, убивать добычу. Это казалось настоящим испытанием для неё и Сумси, но теперь девочка хотя бы имеет представление о том, что это не её. Как выяснилось, мечтать у теплой печи намного легче, чем мерзнуть среди заснеженных земель в надежде окропить кровью дичи охотничий нож. Надоедливые собаки вновь залаяли, побежали вперед, пропадая между сугробами. Послышался крик упавшего Сумси, который тут же начал прикрывать кровоточащий нос рукой. Мари тут же упала рядом с ним на колени, испуганно глядя на кровь. Она все текла и текла вниз, не останавливаясь, и когда он закинул голову назад, не выдержала: — Что с тобой? Сильно болит? — она отняла его руки от лица. — Хватит голову закидывать, захлебнешься. Девочка наклонила его вперед и осмотрела нос. Выглядело не так уж и плохо, как ей показалось издалека. Она облегченно вздохнула и тут же нахмурилась, когда собаки прибежали назад. Одни, без старших. Небольшой холодок пробежал по согретой мехом спине. — Зачем ты остановилась?! — возмутился пострадавший, как только кровь перестала идти, и он смог нормально заговорить. Даже так он немного гнусавил: видимо, ему все же удалось сломать себе нос. — Если бы ты бежала дальше, ты бы его догнала! Вечно вы, девчонки, все портите. — Сам-то упал, идиот, нечего меня винить, — хмыкнула Мари, пропустив мимо ушей уже привычное оскорбление, хоть на глазах и собирались непролитые до конца слезы обиды. — У нас две ноги, у него четыре. Он быстрее нас. Была бы у нас лошадь… — Надо было вместо тебя брать Равати! Она всегда находит выход, — огорченно оповестил Сумси, вытирая кровь о штанину. В его словах была полнейшая простота, и он наверняка не знал, как эти сказанные в пылу разочарования слова ранили девочку. Мари вздрогнула, её губы начали дрожать от едва сдерживаемых слез. Она знала, что Равати лучше нее. Каждый раз, когда кто-то сравнивал с ней, что-то внутри ломалось и трескалось, делая больно. Девочка укуталась в мех и затихла. С другой стороны, сама Равати не виновата в том, что действительно лучше неё. Это только доказывало, что ей самой нужно больше работать, чтобы хотя бы немного приблизиться к той планке, что за все эти годы своими усилиями достигла старшая девочка. В любом случае, глупый план. О чем она только думала, когда так храбро выступила вместе с Сумси? — Так и взял бы! — не выдержала Мари, нелепо взмахнув руками. — Взял бы, а? Равати бы с тобой не пошла, потому что планы у тебя дурацкие. И сам ты — дурацкий! Черепаха! Мальчик открыл рот и тут же его закрыл, не зная, как ответить на такой выпад. Внутри него боролась гордость с желанием просто вернуться домой. Мальчик посмотрел на руку в крови и выдохнул — ладно, Мари не такая уж и плохая. Но обзывается слабо. Его не проняло. — Кто тебя такому научил-то, — буркнул Сумси и огляделся. — А где остальные?.. Девочка тоже осмотрелась и застыла, когда поняла, что виды им совсем не знакомы. Внутри начал подниматься страх. Куда же они забежали в попытках снискать себе славы на год вперед? Куда завел их этот олень, который так сильно хотел жить, что чуть не утопился? Где охотники, которым их вверили с предупреждением родители? Они переглянулись. У обоих были расширены глаза, в которых горел страх, перемежающийся с паникой. Мари шагнула несколько раз назад только для того, чтобы уткнуться спиной в огромный сугроб, за которым совершенно не видно их поселения. Вокруг — зимняя пустота, сияющая и чистая. Сумси неловко закусил губу. Мари сжала руки в маленькие кулачки. — Это все из-за тебя, — тихо сказала младшая. Второй ребенок тут же насупился, не желая признавать своей очевидной вины в произошедшем. Над ними повисла неуютная тишина. Девочка вздохнула, плечи её опустились, будто она заранее смирилась с голодной смертью или чем-то таким. Её глаза устремились к озеру, заполненному туманом, и, немного подумав, она решила мысленно составить план. У них были собаки, а охотники точно смогут вернуться по собственным следам обратно. Только когда именно они вернутся? Успеют ли они замерзнуть к тому времени до смерти, или у них все еще будут силы, чтобы на своих ногах вернуться домой? Мари передернуло. Она представила собственный труп, убитых горем родителей и онемевшего от отчаяния Кританту, который и так в последнее время терпел оскорбления от старейшин. «Нет», — решительно подумала девочка, — «мы выживем, чего бы мне это ни стоило». — Нам нужно наломать веток, — Мари оттряхнула коленки от снега и огляделась в надежде увидеть хоть какое-нибудь дерево. Им повезло, что она взяла с собой спички, но, как знать, может быть, им не удастся раздобыть хотя бы одной ветки, и придется ночевать во тьме, без единого шанса согреться. — Ну да, дров-то мы уже наломали, — задиристо приподнял подбородок мальчишка, из-за чего приставучий ветер забрался ему под шарф. Сумси тут же сжался, чтобы не упустить спасительного тепла. — Поверить не могу, что застряла здесь с тобой! — последнее юная охотница выкрикнула, и, не желая больше разговаривать, отправилась на поиски хоть чего-нибудь деревянного для розжига костра. Упрямый ветер уже заметал следы собак и ямки обуви, оставшиеся от охотников. Все эти следы кружились во всей этой местности, но не было ни одного указателя, чтобы понять, куда именно идти, чтобы наткнуться на старших. Сумси остался один, беспомощно вглядываясь в уходящий силуэт Мари. Около него остались собаки, преданно глядящие в его глаза; но даже так он чувствовал, что сидит совсем один посреди ледяной пустыни. * Мари раздраженно оттолкнула от себя сырую ветку и фыркнула, когда та, следуя законам физики, вернулась на место, ударив её по носу. Как бы она ни старалась, найти достаточно сухую ветку не представлялось возможным. А теперь, когда она достаточно успокоилась и не чувствовала такого раздражения, ей начало казаться, что они с Сумси никогда не вернуться обратно в поселение. К тому же, она теперь даже не знает, как вернуться хотя бы к брату, потому что её следы замело, и она не имеет ни малейшего представления, с какой стороны пришла. А ведь спички есть только у неё… Мари глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Солнце уже клонилось к горизонту, что означало, что осталось слишком мало времени. Где-то далеко начинали подвывать волки, их вой подхватывали охотничьи собаки, и девочке даже показалось, что она услышала бормотание Сумси. Но это был лишь плод её воображения, подстрекаемый тревогой за брата. Около более-менее сухих деревьев она нашла одного из тех верховых оленей, на которых они передвигались недавно, но потом спешились и пошли пешком. Там она нарвала веток достаточное количество, чтобы пережить ночь, расчистила землю от снега неподалеку и начала делать небольшой костер. В конце концов, привязала оленя к самому близкому дереву, чтобы он не убежал, испугавшись чего-нибудь. Когда она закончила со всем этим, был уже поздний вечер. Найденный олень был неспокоен: переступал с копыта на копыто, озирался, дергал ушами. То подступал к огню, то отпрыгивал от него, словно ошпарившись. Вглядывался дико в темень, что-то фыркал, но неизменно пытался держаться ближе к Мари. Девочка и сама боялась остаться одна, а так была хоть в какой-то компании — было страшно, что они с Сумси никогда уже не встретятся. За грустными мыслями юная охотница обратила взор в пылающий костер, разглядывая искорки, вылетающие от раскаленных угольков, оставшихся от веток. Пламя плясало, перекидываясь на новые деревяшки, далекими фигурами забавляло уставшую девочку. Ей хотелось спать, но она не могла заснуть, как бы ни пыталась… что-то тревожило. Будто стояло на краю, подбираясь хищно ближе. Волнение оленя передалось и омеге. Где-то за сугробами послышался свист, достаточно сильный, чтобы слышать его за километр. Этот звук показался Мари немного странным, но ей подумалось, что это мог бы быть Сумси, который хотел предупредить о своем приближении. Но даже так, что-то заставило её насторожиться и упрямо сжаться в ожидании атаки. Неизвестный человек, вовсе и не похожий на человека, появился позади оленя одним мощным прыжком. Его выглянувшее из тьмы медно-красное лицо, безумные глаза, спутанные длинные волосы — все это заставило девочку застыть каменным изваянием. В руке у него было копье, а все тело охватывала сырая шкура оленя (хоть Мари и не могла точно об этом судить, но почему-то точно была в этом уверена). Все внимание существа было направлено на оленя, и девочка старалась даже не двигаться, чтобы не навлечь на себя беду. С другой стороны, даже если оно украдет животное, то в любой момент этой страшной ночи сможет вернуться, чтобы забрать и её. Мари вздрогнула, когда неизвестный, издав гортанный крик, сверкнул ножом. Одним движением он разрезал веревку, что держала оленя у костра, и вдруг повернулся к ней. Их глаза встретились. Еще никогда в жизни Мари не видела такого пустого взгляда у человека. В нем не было ни капли осознанности, лишь первобытные инстинкты, как у дикого животного. Крылья носа существа затрепетали, втягивая морозный воздух вместе с её ароматом не оформившейся омеги: смола и молоко из-за испытываемого страха охватили почти всю территорию в поисках альфы, который мог бы помочь. В Мари просыпалась ненависть к несправедливости. Чудовище, а иначе она назвать и не могла, двинулось к ней, оставив оленя позади. Животное смерило спину существа пронзительным взглядом, но даже не дернуло копытом: то ли от страха, то ли, наоборот, спокойствия. Мари залихорадило, глаза её бегали от ножа до безумного лица и обратно. В голове забилась одна лишь мысль, которая могла бы спасти ей жизнь, если бы она только набралась смелости и сделала это. Девочка крепко зажмурилась и, распахнув глаза, уклонилась от чужих загребущих рук. Существо дернулось вперед, надеясь сцепить её своими лапами, но вдруг сзади послышался крик, полный ярости и испуга. На чудовище обрушился камень. Сумси стоял позади, с блестящими от страха и адреналина глазами, смотрел на то, как из пробитого черепа неизвестного вытекает алая кровь. Мари зажала свои губы ладонями, чтобы не закричать. Оба ребенка побледнели, уставившись друг на друга. Олень фыркнул, отойдя от животного шока, и притиснулся ближе к костру, чтобы отогреть замерзшие бока. Несмотря на то, что его теперь не держала веревка, он не рисковал отойти далеко от привала. — Как ты… нашел меня? — сорванным голосом спросила девочка, кинувшись к брату и сжав его руки крепко своими. Сумси отвел глаза от трупа, зацепившись за испуганную сестру. — Собаки привели, — шепотом ответил мальчишка. Он осел на холодную землю, потянув за собой омегу, и они повалились в снег, медленно пропитывающийся кровью. Собаки действительно тявкали неподалеку, открыв широко пасть в зевке. Рядом с ними лежали сухие ветки, что принес с собой юный охотник. — Как хорошо, — Мари всхлипнула, находя покой в объятиях Сумси. — О шаман, как хорошо, что ты успел! Не выдержав, девочка расплакалась. Ей было так страшно, что это чудовище заберет её навсегда, запрет где-нибудь, а, может быть, и убьет. И сам Сумси ужасно напугался, когда увидел это существо рядом со сжавшейся в калачик Мари. О таком он слышал только в сказках, которые им рассказывала бабушка на ночь. — Это был чучуна, да? — дрожаще вопросил брат, и его рот закрыла холодная ладонь девочки. — Помолчи! Не называй это имя! — воскликнула она, истерично оглядываясь, будто еще один мог поджидать где-то в кустах. — Ты что, не знаешь? Это нельзя произносить… Сумси судорожно закивал, признав свою ошибку. Они все еще лежали в снегу рядом с бездыханным телом, будто в этом не было ничего необычного. Мари встала на дрожащих ногах и подала руку мальчишке, чтобы помочь ему. Он принял помощь, хоть и не опирался на её руку, когда поднимался. Дети сели у костра, переплетая ладони в поисках моральной поддержки. — Давай поговорим о чем-нибудь еще, — разорвала гнетущую тишину омега, повернувшись к брату. Тот улыбнулся, от чего синяки под глазами стали виднее. Спать не хотелось совершенно, не после таких страшных событий.  — Если бы ты стала невидимкой, что бы ты сделала? — он долго думал, прежде чем задать этот вопрос. Мари нахмурилась, глядя перед собой. Это был странный вопрос, но интересный хотя бы потому, что заставлял задуматься. — Я бы подслушала все твои секретики, чтобы потом тебя шантажировать, — наконец, она просто пожала плечами и нервно рассмеялась, когда увидела его кислое лицо. — Как ты думаешь, какой будет тотем у тебя? — Ворон, — поспешно ответил мальчишка, и этим выдал то, что уже думал об этом. Омега рассмеялась еще сильнее, что, скорее, было выплеском страха, чем действительно реакцией на разговор. — Хватит ржать… ворон мне подходит, ясно? — Да-да, — Мари вытерла выступившие на глазах слезы, — точно ворон. Неприкрытый сарказм в её словах заставил мальчишку насупиться. — А у тебя точно будет какая-нибудь противная жаба, — Сумси показал девочке язык, протягивая ноги к трескающему огню. — Или, знаешь, вообще тотема не будет. — Знаешь ли, тотем и отобрать могут, во-орон, — обращение Мари насмешливо протянула, всеми силами стараясь не смотреть в сторону трупа существа. — Как у Кританты… Оба тут же замолкли, поникнув. Спустя месяца эта тема все еще была слишком больной, чтобы так просто обсуждать. Это был первый раз в их жизни, да и в жизни всего поселения, когда у кого-то забрали тотем. Шаман был зол, резким движением сорвал тотем с чужой шеи и бросил в костер. У него был разъяренный взгляд, словно он не ожидал от Кританты ничего такого. — Если у меня будет тотем, я не буду убивать тотемное животное, — вдруг произнес Сумси, притянув колени к груди. Это помогало ему справиться с моральным давлением, которое обрушилось на него, когда он стал единственным помощником отца. — Я не могу понять, как Кританта додумался до этого, — Мари покачала головой, брови сошлись на переносицы в не наигранной хмурости. Мальчик, который был на той охоте, погрузился в невеселые мысли. Перед его мысленным взором мелькали события того дня, будто это происходило и в данный момент тоже. Омега положила ему голову на плечо, столкнувшись локтями. — Мы увидели медведя слишком поздно, — хрипло начал Сумси, наклонив голову к чужой, чтобы упереться щекой в меховой капюшон девочки. — Я уже начал говорить просьбу, как брат кинулся на него с луком. Мы все напугались: медведь-то нападать не собирался, но начал защищаться. Хара погиб сразу, меня задело по касательной… Кританта получил больше всех. Мари промолчала. Она уже слышала эту историю от старших, да и сам брат, повинно склоняя голову, клялся матери, что ни в чем не виноват. — А… — девочка открыла рот, чтобы поддержать брата, но услышала шум позади и тут же напряглась, повернувшись. В свете костра показались знакомые лица. — О Юрюнг, — облегченно выдохнул один из охотников. — Не утопились. * Они шли домой под покровом звезд, на оленях, будто прямиком по Халлан сиигэ, небесному шву, дороге, по которой когда-то мог преследовать священное животное сын неба. Старшие о чем-то переговаривались, но было видно, как у них поднялось настроение после того, как они нашли младшеньких. Сами дети были слишком уставшими, чтобы разговаривать, а потому, привалившись к телам взрослых, они мерно сопели, раскачиваясь в седле. Омега сжимала в руках нож из кости, который лежал рядом с чучуной, и скорее дремала, чем крепко спала. Поселение было уже недалеко, когда Мари разбудил срывающийся крик женщины. Проморгавшись, чтобы снять с глаз туманную пелену ускользающего сна, девочка посмотрела на ворота и застыла, не веря своим глазам. У входа в поселение стояли все жители, и лишь три выделялись из всей этой толпы: шаман, одетый в цветастую одежду, с шапкой и рогами; Кританта, что цеплялся за собственный лук так, будто это была чья-то рука на грани у обрыва; и мама, прижимающая руки к груди. Именно она и кричала, не сдерживая эмоций. — Вы не посмеете, это мой сын! — мама рванула вперед и схватила сына за локоть, пытаясь вернуть его к воротам. — Он такой же человек, как и все вы! — Он проклят, — тихо, но тем не менее, твердо констатировал шаман. — Это то проклятие, которое я не могу снять. И это то проклятие, которое может уничтожить нас всех. Лучшее решение — изгнать дитя! — Не лучшее! — взвыла женщина, и тут же повернулась к толпе. — Ну что же вы молчите?! У Мари сбилось дыхание, когда она посмотрела в предсмертно бледное лицо старшего брата. Хоть его черты лица были упрямо заострены, он сам выглядел смирившимся со своей судьбой, и отталкивал ослабевшую от нервного срыва руку матери. — Я уйду, мам, — громко оповестил Кританта, делая несколько шагов к только прибывшим охотникам, чтобы уйти по известной тропе, которая неизвестно куда его приведет. Женщина отпускать его так просто не хотела, упала в ноги и застонала, отчего будто небеса дрогнули от силы материнского горя. Мари сползла с седла, хоть её и пытались остановить. Она вывернулась из тисков чужих рук и поспешила к брату, на ходу в него врезаясь. Кританта вздрогнул, невидящими глазами уставился в её оголившуюся от капюшона вихрастую макушку. Светлые волосы растрепались, в них сразу же запутались падающие снежинки. Девочке стало холодно. — Мари, — едва слышно пробормотал Кританта, нагибаясь к ней и стискивая в последних объятиях. — Ты позаботишься о медвежонке? Не понимая, о чем идет речь, Мари закивала, и почувствовала, как что-то падает ей в карман. Парень тут же отстранился, напоследок накинул ей сползший капюшон обратно, и пошел, глядя лишь перед собой. Идя вперед, он ни разу не обернулся, пока не исчез в серой пустыне снега, сопровождаемый лишь звездами, испугом и проклятьем. Люди начали медленно расходиться, шаман словно куда-то испарился, а мама все так же сидела на снегу, прижимая ладонь к сердцу. Сумси подбежал к женщине, лепеча о здоровье и холоде, а сама омега стискивала зубы, ненавидя в этот момент все мироздание. И пока утомленная этой ночью Мари смотрела на метель за окном, собирая последние силы на волнение за Кританту, мама гладила её по волнистым волосам, напевая какую-то старую колыбельную про любовь. Окно отражало волнующееся пламя свечи, в уши девочки текла мелодичная песня женщины и потрескивание печи. Ей было тепло, и глаза закрывались сами собой. Но как только перед ней показывалась спасительная темень сна, она видела испуганного Кританту, на которого надвигался страшный белоснежный змей. И не было никого, кто мог бы ему помочь. — Не можешь заснуть? — мама заправила локон за ушко, прекращая народную песню. В комнате тут же стало слишком тихо, словно кто-то погиб, словно никто больше не смел порадоваться в этом доме. Мари промолчала, упрямо сжимая губы в нитку. — Я тоже не могу… как представлю, что он там один… Женщина не договорила — голос её дрогнул, она только крепче прижала Мари к своим коленям, радуясь безмолвно тому, что хотя бы дочь осталась с ней. Ласковыми движениями она огладила висок девочки, на котором виднелись царапины от борьбы с ветками. — Что бы я делала, если бы ты умерла? — горько спросила мама, скривившись в болезненной гримасе. Её подбородок мелко подрагивал, выдавая всю степень скорби. По покрасневшим щекам заскользили тихие слезы, падающие на застывшую на коленях девочку. Это было похоже на её возрождение. Только хуже, ведь никто в этот раз не воскрес. В этот раз умирал дорогой для них человек. — Если бы я лишилась сегодня и тебя… — прошептала женщина, наклоняясь к своему ребенку, вглядываясь в её отсутствующее лицо. — Я бы последовала за вами. — Мам, — хрипло оборвала её Мари, перехватив тонкую ладонь. Её руки все еще оставались хрупкими, несмотря на трудную работу по дому. Девочка сжала чужую кисть в какой-то иррациональной злости, что ей приходится успокаивать собственную мать, когда ей и самой плохо, — я жива. И Кританта тоже выживет, он и не такое переживал. Мама посмотрела на неё так, словно впервые увидела. Она заскользила взглядом по острым чертам девочки, по её царапинам, встретила растерянно чужой усталый, но все такой же бесстрашный взгляд. Женщина опустила лицо, чтобы не видеть этого. Ей было страшно, потому что Мари выглядела так, словно не отступится от своей цели, несмотря на всю опасность, что поджидала её на этом пути. И у неё болело сердце каждый раз, когда она видела свою девочку на грани смерти. Но вместо того, чтобы отговорить, рассказать обо всех трудностях, она сделала то, чего не сделала её мать в свое время. Она натянуто улыбнулась и взяла детское лицо в мозолистые ладони, чтобы под покровом ночи и метели поведать: — Я так горжусь тобой, доченька, — женщина плакала сквозь улыбку от осознания, что навсегда потеряла своего ребенка. Старая песня вновь сплелась со страшными завываниями метели. Мари прикрыла глаза, скрывая собственный страх: она не знала, что творит, и не знала, что ей делать. Но даже так ей казались правильными собственные действия. Это было намного лучше того, чтобы скрываться под ласковым крылом матери. Голос мамы стих, но этой ночью они так и не заснули.