Сенека

Принц все так же стоял рядом с пленником, нависая над ним вполне материальной угрозой, а позади — капитан с острым мечом, что тоже не добавляло спокойствия. Ни мне, ни, видимо, самому пленнику. Бельфегор наверняка понял, что я что-то вспомнила, по моей характерной реакции, но я все еще боялась выкладывать собственные мысли, потому что они звучали слишком глупо даже для меня. Времени на лишние размышления мне не давали. — Это невозможно, но, — я с сомнением замолчала, прикусывая нижнюю губу чуть ли не до крови. Небольшая вспышка боли позволила мне собраться: нахмурившись, я продолжила, — шаман называл пустым сосудом именно меня. Бельфегор засмеялся, как от настоящей шутки, перекатывая лезвие меж тонкими пальцами. Смех внезапно оборвался, погрузив помещение в звенящую тишину — я чувствовала, как меня препарировали взглядом сквозь завесу челки. Капитан, абсолютно не понимающий диалог на французском, немного заскучал, разглядывая блики на поверхности собственного оружия. — Принц уже говорил — ты не угроза Джессо, — твердо заверил меня парень, все так же играясь стилетом. Так Джессо — это фамилия Бьякурана? Или другое название его преступной группировки? — Если только ему не нужно от тебя нечто другое… — Я сказала все, что знаю, — нахмурившись, подняла руки в жесте капитуляции. С меня хватит — это последнее, о чем я вспомнила, и мне не хотелось даже думать, зачем именно я нужна Бьякурану. Если это действительно так, и пустой сосуд — это Мари, то Бьякурану не нужна от меня информация. Он искал артефакт, в таком случае, артефактом являюсь я. Что он собирается делать, когда схватит меня? Может быть, что-то скрывается в теле Мари? Какая-то сила? С каждым днем вопросов меньше не становится, скорее наоборот — они только увеличиваются и увеличиваются, обрастают другими, более глубокими, заставляют не спать ночами и переживать. Я утомленно вздохнула, поправляя рукава блузки в судорожном волнении. Пленник улыбался какой-то сумасшедшей ухмылкой, будто ему удалось сделать что-то невероятное перед тем, как его убьют. Это выглядело подозрительно, но волноваться пока стоило только о своем выживании. Бельфегор тяжело выдохнул, а после повернулся к другому офицеру и, видимо, вкратце обозначил мои слова. Мужчина смерил меня недоверчивым взглядом: я могла понять его недоверие — все же, когда говорят об артефакте, в последнюю очередь представляют девочку-подростка, к тому же омегу. На последнем слове я бы закатила глаза, если бы я говорила это вслух. — Вы забавные, — пленник засмеялся, хоть и был обессилен. Его голос дрожал, связки напрягались, парень часто глотал собственную кровь. — Я могу сказать больше… если она подойдет ближе. — Иди в корпус, — принц отчего-то напрягся, махнув рукой, после этого не обращая на меня ровно никакого внимания. — И не высовывайся оттуда, пока не скажут обратное, ши-ши-ши. Это бы радовало меня, если бы я так сильно не хотела услышать чужие догадки. Но вместо расспросов, которые точно не привели бы ни к чему хорошему, я покорно вышла из комнаты, прикрывая за собой дверь, пока она не щелкнула. В самой комнате что-то вспыхнуло. Так, самое главное не отвлекаться. Ох, понятия не имею, как возвращаться назад… тут такие запутанные коридоры, что я скорее состарюсь и умру, чем найду выход. Отчаянный крик пленника заставил меня поторопиться, не задумываясь о дальнейшей судьбе. Петлять по темным коридорам пыточного подвала будет лучше, чем выслушивать страдания человека, даже если этот человек сам является тебе врагом. Думаю, этот парень не пожалел бы меня, если бы я истекала кровью, если бы я кричала и плакала, и сердце бы его оставалось равнодушным к моим страданиям. Так почему я не могу просто игнорировать беды таких людей, как он? Господи, все это слишком сложно. В иной раз мне кажется, что я испытала моральных дилемм за эту неделю больше, чем за всю свою прошлую жизнь. Еще никогда мне не приходилось испытывать на прочность нравственные ценности, не приходилось рассуждать так о любви и реальности мира. Думая об этом, я заправила прядь волос за ухо, чтобы не щекотала щеку. Показались знакомые места — кажется, мы здесь как раз и проходили. Здорово рискуя остаться в этом здании навсегда, я все же повернула, и с облегчением заметила лестницу наверх. Невозможно, почему люди любят строить такие сложные строения? Хотя здесь это, наверное, логично: если пленник запутается в коридорах, то не сможет сбежать, и тогда его быстро поймают, чтобы пытать дальше. Радужная перспектива. Здесь, на полу, видны капли чьей-то крови — уж не пытающегося ли сбежать какого-нибудь врага? На выходе из подвала ждала гнетущая тишина. Что хуже: наполненное криками пространство или гробовая тишь, от которой не знаешь, что ожидать? На первом этаже было куда лучше, несмотря на скопище рядовых, что изучали какие-то графики на стене. Парни панибратски закидывали руки друг на друга, хохотали и совсем не обращали внимание на окружающий мир. Кажется, между ними были отношения куда лучше, чем я представляла в начале — это они перед офицерами обычно тихие, как мышь в траве. Впрочем, мне это было только на руку, поэтому я быстро скользнула на выход, вдыхая чистый воздух как панацею. Солнце немного нагрело воздух, и ветер утих, поэтому можно было не дрожать на обратном пути. Отсюда хорошо было видно офицерский корпус, как какое-то напоминание об иерархии. «Большой брат следит за вами», хах? Как ни странно, с окон офицерского корпуса другие корпуса я не замечала. Или просто не разглядывала? Это ведь не особенно меня занимало, с моими-то проблемами. Обратный путь был намного быстрее, поэтому, как только попала в свою комнату, резко закрыла дверь и отдышалась. Я и не заметила, как сильно была напряжена все это время, и только теперь смогла немного освободиться от стискивающего грудь, пугающего присутствия в моей жизни Бьякурана. Как в детстве — если накрыться с головой одеялом, то монстр до меня не достанет. Только вместо одеяла замкнутое пространство, а вместо монстра — реальный человек. Взросление действительно пугает. Расслабляться было рано, поэтому я устроилась на кровати с целью помедитировать ещё. Может быть, в этот раз получится лучше. Вдох, выдох, концентрация на собственных ощущениях, очищение мыслей. Как вообще можно ни о чем не думать? Сейчас я думаю о том, что думаю, а потом буду думать о том, чтобы не думать. Какая же, право, глупость. Несмотря на то, что за эти часы ничего почти не произошло, не считая расставания с Франом, Луссурией и небольшой встряски в пыточной, я чувствовала себя так, словно целый день работала. Меня клонило в сон, глаза закрывались сами по себе во время медитации. Как бы я ни пыталась, сознание медленно, но верно ускользало в дремоту, и мне виднелись чудные образы, от которых я то и дело распахивала глаза с тревожно бьющимся сердцем. Бьякуран-змеи-Бьякуран. Змеи-Бьякуран-змеи. Это было даже не смешно. Дремота не принесла мне желанного отдыха: скорее наоборот, разбила меня до конца. Я проморгалась в свете заходящего солнца, пытаясь унять мечущуюся внутри ланку — кажется, ей не особенно понравился собственнический взгляд Бьякурана в моих снах. А особенно змеи, от них она заходилась в троекратном крике, пробуждая меня из скользущей тьмы, что оставляла отпечатки на мокром теле. Подсознание будто наталкивало на какую-то мысль, до которой само сознание дойти было не в силах. Задуматься над этим у меня не было желания. Мне хотелось просто немного отдохнуть, закрывшись от всего мира. Не то что бы медитация мне как-то помогала, скорее наоборот: после неё я чувствовала себя убитой, будто по мне несколько раз проехала машина. Может, я неправильно это делаю? Но нужно было идти вниз, чтобы немного развеяться. В таком состоянии уснуть не получится, но, быть может, если я достаточно устану, то упаду без снов до следующего утра. Раз Луссурии пока нет в замке, встать надо не так рано, как обычно. Значит, можно найти Элли и попроситься к ней помощницей на время: работы в медицинском отделе всегда много. Взять хотя бы катание шариков из ваты для медицинских манипуляций — чем не занятие на вечер? Впрочем, вместо этого мне стоило бы поговорить с кем-нибудь. Друзей, к сожалению, у меня здесь не было, как и хороших знакомых, что означало, что я должна разбираться с этим сама. К этому я привычна — еще в прошлой жизни у меня не было близких друзей. Только те, кому можно скинуть что-нибудь смешное, но никак не поделиться своими переживаниями. Так что особенных проблем возникнуть не должно. Связь передавала только тишь. Это было даже странно, но, может быть, такое было из-за слишком большого расстояния, так что волноваться я пока не начинала. Коридоры пустовать не начинали, кое-где все еще ходили люди, по приказаниям бегали служанки, что-то относили повара. Эта атмосфера немного успокоила встревоженную ланку, так что она уснула где-то в подсознании, и слава богу, а то от её криков начинала побаливать голова. Элли все никак не находилась, где бы я её ни искала. Ни в кабинете Луссурии, ни в медицинском отделе корпуса, ни в столовой, где, к слову, я успела плотно поужинать. На меня теперь почти не обращали внимания, экзотичность собственного нахождения здесь сошла на нет. Правильно говорят, что психика человека гибкая и может подстроиться под любые обстоятельства. — Мари? — вопросительно прозвучало сзади, когда я, разочарованная в собственной интуиции, уже хотела идти обратно в свою комнату. Это, на счастье, была Элли: в этот раз она выглядела еще хуже, чем в прошлый раз. Хоть пациентов почти не было, она была уставшей, и, видимо, сильно мерзла, так как укуталась в огромный свитер с горловиной. — Ты что-то хотеть? — М-м, — я невнятно промычала, ведь теперь мои идеи казались не такими хорошими. Скорее всего, я буду только мешаться под ногами, — вам помощь не нужна? — Где? — девушка неясно напряглась, прижимая какие-то документы к груди. — Медики? — Да, медикам, — облегченно выдохнув от того, что она, по крайней мере, не посмеялась над этой идеей, я подошла ближе. — Могу обрабатывать инструменты или катать вату, если нужно. — Нужно… — Элли повторила последнее слово, задумчиво щуря уставшие глаза. В полумраке замка казалось, что она совсем недавно плакала, но спросить об этом я не решилась — все-таки не мое дело. Тут же помощница Луссурии махнула рукой, чтобы я шла следом за ней, и чеканным шагом направилась туда, откуда я совсем недавно вышла. Под ночь замок становился куда страшнее, всюду виднелись какие-то искаженные тени, где-то завывание ветра придавало зловещую атмосферу. Старинные замки тем и пугают обычно городских, что все тут будто живое, особенно лес, обзор на который можно получить из некоторых окон коридора. Шли молча, и молчание было напряженным. С некоторыми людьми молчание не в тягость, а с другими чувствуешь, что нужно что-то сказать, чтобы сбавить градус напряженности, однако, слова на ум не идут, остается только молча следовать за девушкой и неловко поводить плечами на сквозняк. В голове роились вопросы: «Как ты обучилась пламени?», «Сегодня был невкусный завтрак, да?», «Погода ужасная, как по-твоему?». Но я молчала. По пути встречались здоровающиеся рядовые. Не перестаю удивляться, что они успевают шастать по офицерскому корпусу, но, скорее всего, их сюда гоняют по поручениям. Запахи, в отсутствии Франа, немного обострились, теперь забивая чувствительный нос сборниками трав, специй, чего-то сладкого. Это было неприятно, но к этому со временем начинаешь привыкать. Благо, что Элли ничем не пахла. — А какое, — голос дрогнул от того, что мне стало неловко от резкого начала. — Какое твое полное имя? — Элайза, — безучастно обронила Элли уже около заветной двери в медицинское отделение, сияющее чистотой. Единственное место во всем этом корпусе, где можно не бояться подцепить какую-то заразу, просто дотронувшись до стены. — Красивое, — я выдохнула с легкой полуулыбкой. Имя действительно было красивым, но так сходу и не определишь, в какой стране дано. Точно можно сказать, что не во Франции, но радовало, что она хотя бы так знала французский. Я бы умерла тут от скуки, если бы меня совсем никто не понимал. На рабочем месте мне сразу же дали легкие (по меркам начальства) задания: принести медикаменты со склада и обработать инструменты. Как сказали, этого должно быть достаточно, чтобы занять меня на несколько часов, так что я возникать не стала, лишь спросила, куда идти. Медикаменты давались строго под подпись, причем с печатью Элли, так что мне пришлось как можно осторожнее тащить специальные ящички с лекарствами в нужные кабинеты. Не удивлюсь, если это что-то смертельное для здорового человека, или вызывающее зависимость… капли для носа? За такие шутки меня бы уволили. Хорошо, что я их вслух не говорю. Медицинский халат сидел на мне, как влитой, однако ответственность вместе с тканью давила на плечи. Халат вне отдела не поносишь, и тут вопрос не столько гигиены и стерильности, сколько возможности того, что кому-то потребуется помощь, а ты её качественно оказать не сможешь. Тяжело вздохнув, переставила один пузырек на пустое место. Да уж, забыться в работе — как знакомо. Только куда сбежишь от мучающих душу мыслей? Куда ты сбежишь от вездесущего Бьякурана? Куда бежать от себя? Кажется, мне всерьез требовался отдых. Как только ситуация с этим слащавым преступником будет решена, перееду жить в лес, буду сидеть около речки и смотреть на небо. И чтобы листья деревьев меланхолично шуршали на фоне… Как и в детстве. В руках горячий чай, из которого валит извивающийся пар, скрывающийся где-то в облаках. На веранде темной ночью холодно, остается только кутаться сильнее в плед, пока вокруг шумят сверчки. Их стрекотание здорово успокаивает, и я даже пытаюсь вглядеться в траву, чтобы заметить хоть одно насекомое, но они слишком хорошо скрываются. Рядом никого нет, сплошная тишина. Мрачные облака нависают надо мной, с них медленно на землю опускаются небольшие снежинки. Летом? Из бани выбегает бабушка и говорит, что там, внутри, слишком душно, и что пора домой, и я в последний раз вдыхаю этот свежий воздух и скрываюсь в коридоре, пока меня не закусали до смерти комары. За столом жалуется на что-то старший брат, а я начинаю философствовать, еще даже не зная о многих проблемах этого мира. Воспоминание отдается болью в груди: неужели я действительно забыла их всех? Бабушку, маму, брата? Отдалась новой жизни так, словно прошлой не было совсем. Имена затерялись в памяти. И свое, и чужие. Будто постепенно стирается моя настоящая личность, и мы с Мари постепенно сливаемся в одного человека — даже без её настоящей личности, только с остаточными воспоминаниями. Это то чувство, которое ты ощущаешь, барахтаясь посреди океана, зная, что вокруг тебя кружат голодные пасти акул. Страх, беспомощность, смирение. В какой-то степени я даже ненавижу себя за то, что так быстро подстроилась под обстоятельства, так легко потеряла настоящую себя. Да, я умерла, да, я не смогу воскреснуть… но разве это повод забывать все то, что сделало меня мной? Нет. Мне срочно нужно что-то делать. Даже не ради эфемерной верности прошлой жизни, а ради того, чтобы быть более опытным и взрослым человеком в этой жизни. Пока еще у меня остались обрывки воспоминаний, мне нужно или записать их, или во время медитаций постепенно вспоминать все то, что было раньше. — Ты Фелбамат не туда поставила, — раздался недовольный мужской голос позади. Из его слов я поняла только название препарата, который две секунды назад поставила в другой ящик. Повернувшись, поняла, что это был тот самый лекарь, который помог нам в тот день самим не умереть от потока пациентов. Он оперировал некоторое время с нами, а потом его вызвали в другой корпус. Тогда он показался мне более-менее нормальным человеком, но сейчас он выглядел как-то иначе: нахально, ленно, снисходительно. Будто заранее определил меня куда-то в низший сорт, и мнения менять не собирался. Заметив, что я никак не реагирую на его реплику, он недовольно цокнул и опасно приблизился, чуть ли не прижимаясь к моей спине своей грудью, пока рукой открывал ящик и доставал препарат. Я напряглась — чужие прикосновения всегда были неприятны, а сейчас я вообще ощущала опасность везде. Это был альфа. Резкий запах вызвал резь в горле, заставляя чуть ли не задыхаться. Метка запульсировала, отчего я дернулась в сторону, лишь бы не ощущать противных прикосновений, противного запаха, боже, этого противного человека. Мое перемещение проводили недоуменным наклоном бровей и закатыванием глаз. — Сумасшедшая омега, — тихо проворчал он себе под нос, переставляя куда-то медикамент. Я внимательно за этим наблюдала, боясь, что он вновь подойдет ближе. Препарат сверкнул в искусственном свете ламп, пропав за дверцей. — Я те-бя не тро-га-ю. Наверное, он подумал, что если скажет медленно и по слогам, то я пойму. Впрочем, ему мой ответ был не нужен: мужчина развернулся и вышел в открытую дверь. Только теперь я могла выдохнуть спокойно и расслабиться. Сегодня весь день в каком-то напряжении и в страхе за свою жизнь. Ничего удивительно, когда ты живешь вместе с преступниками. И остается только надеяться, что Фран не уловил ничего по связи, иначе может подумать что-то не то. А я не хотела бы, чтобы между нами возникало какое-то недопонимание. Передернув плечами, быстро проморгалась, чтобы вновь приняться за работу. В этот раз, пожалуй, без пространных размышлений, а то кто-нибудь опять пристанет.