Сенека

Нужное дерево маячило где-то впереди, но сбитое от тяжести дыхание и боль в коленях не позволяли к нему приблизиться так быстро, как я того хотела. Ладно, я не хотела приближаться к нему, лишь бы только не начинать копать. Задержав дыхание, облокотилась на один из дорожных знаков, который был установлен на этой трассе. Здесь ездило удивительно мало машин. В руках я крепко держала мешок. С частями трупа. Разрубленного. Доброй ночи. — Мари, честное слово, я уже устал, — фыркнул насмешливо откуда-то Луссурия. Он был позади, тоже нес с собой прикрытое пакетом тело. В притихших зарослях кустов я уловила движение легкого ветра и тут же вздрогнула, оставляя на куске знака лишь испуганный аромат рододендрона, что начальник не должен был почувствовать в виду своей принадлежности к бетам. Аромат должен был выветриться через двадцать секунд, на таком-то холодном ветру. — И, кажется, перебрал с алкоголем. Каюсь, немного хотелось огрызнуться, но я прикусила собственный язык, лишь бы не навлечь на себя раздражение начальника. Он прошел мимо, как хищная птица, не иначе павлин, выглядывая что-то среди трав. Его плащ здорово выделялся среди этой атмосферы дремучего леса. Ох, видела бы меня сейчас настоящая Мари… хотя нет, лучше ей действительно этого не видеть. — Лучик, ты там ночевать собралась? — Луссурия безошибочно посмотрел на меня, что я почувствовала кожей. Как он вообще видит в солнцезащитных очках в такой темноте? Попыталась сделать шаг, но чуть ли не поскользнулась на мокрой земле. Рассыпанные на ней алые листья не оставляли никаких сомнений в том, что уже наступила осень, несмотря на то, что это были лишь первые числа сентября. — Да что-то спать не хочется, — немного дернула локтем, желая хоть как-нибудь заправить мешающую прядь волос. Руки были полностью испачканы в грязи, вызывая желание просто зарыться в могилу самой, пока это не сделал со мной сам начальник. Сколько микробов, страшно даже дотронуться до лица. — Просто идем долго. — Не думай, что я разрешу тебе отдохнуть. Я только сделал маникюр, не хочу ломать ногти, — он цокнул, словно это было очевидно, и одной рукой потащил меня за собой, как бы я ни упиралась. Лопаты ждали нас у того самого дерева, а оставшееся тело пленника — в багажнике машины, распиленное на мелкие части. Тащить куски пришлось, в основном, Луссурии, я же решила присоединиться к нему в последние два захода, прежде унося лопаты. Пакет под действием ветра раскрыл края, открывая вид на рваные края, ожоги, отечную посиневшую кожу и это все когда-то было человеком. Меня дико затошнило. Он жил, смеялся, строил перед собой будущее. Может быть, у него была семья. Может быть, он никого не хотел убивать, и сам умирать не хотел — хотя в этом были сомнения. Зато была уверенность в том, что это был именно тот пленник, которого я видела в подвале чужого корпуса. Что с ним сделали, раз его мертвое тело выглядит так обезображено? — Его жгли? — недоуменно спросила, когда мы остановились у дерева с красивой корой. Луссурия огляделся, видимо, не понимая сути вопроса, и мне пришлось поднять руку с пакетом, чтобы он понял. Мужчина едва слышно хмыкнул, обходя дерево, чтобы оглядеть маленький клочок земли без кустов. — Не жгли, он сам, — начальник поковырял землю носком сапога, а потом нахмурился. — Да что ж… — Что-то не так? — я напряглась, отложила пакет ближе к другим, и подошла ближе к Луссурии. Ему стопроцентно не нравилось это место, и я даже не знаю, от того ли, что недавно здесь прошли дожди. Даже сейчас немного покрапывало, заставляя ежиться и втягивать голову в плечи. Я бы сказала, что хотелось бы не заболеть, но с нашим пламенем заболеть будет очень-очень трудно. Мужчина взял лопату и несколько раз воткнул её в землю. — Земля мокрая и тяжелая, — Луссурия грустно выдохнул вместе с паром. Сомневаться в холодной температуре теперь не приходилось. Вместо лопаты, как я думала, мне протянули кожаные перчатки, что были чуть больше моего размера, но жаловаться — себе дороже. — Копать будет трудно, но ничего, можно считать еще одной твоей тренировкой. Перчатки я натянула, как могла, лишь бы только не мешались при работе. Пахло настоящей кожей, этот запах ни с чем не перепутаешь. В руки мне тут же передали испробованную лопату — спрашивается, для чего нужна была вторая? Задать вопрос вслух не решилась, нужно было поберечь дыхание, но вот в голове отметилось. — О чем мы говорили? — начал болтать мужчина под мерный стук лопаты о землю. Я тяжело выдохнула, поднимая мокрые клочки земли. — Ах да… спонтанное самовозгорание. Его пламя вырвалось наружу, охватило все тело, и он погиб. — Я думала, — ненадолго прервалась, чтобы встряхнуть руки — копать было тяжело, — это все сказки. Читала, что это от ацетона или статического электричества. На периферии Луссурия махнул рукой, словно отгонял что-то противное. Я копала, копала, копала, и, казалось, уже не было предела моим мучениям. Воткнуть, опустить, сбросить, воткнуть, опустить, сбросить… хотелось пить. Стук отдавался в ушах вместе с биением сердца. Я все не могла поверить в то, что рою могилу в лесу около трассы темной ночью. — Гражданские и не должны знать, что это из-за пламени, — Луссурия в это время рассматривал звезды, едва виднеющиеся за густыми облаками. К сожалению, вблизи человеческой цивилизации было трудно рассмотреть звезды. Одной загадкой меньше — о спонтанном самовозгорании я слышала лишь в одной песне, всего несколько раз в прошлой жизни. Не то чтобы я часто думала об этом явлении, и без того проблем хватало. Теперь земли подо мной убавилось, я стояла на метр ниже, чем начальник. — Сколько еще копать? — вымученно вопросила, задирая голову к чужому лицу. Луссурия присел на краю, всматриваясь в дно будущей могилы — выглядело неровно и темно. — Давай еще, пока с головой под землю не уйдешь. Выходило много. Руки уже начинали болеть от монотонной работы, но жаловаться было нельзя — ох, поверьте, только Луссурия здесь мог жаловаться. Мне следовало держать рот на замке, если я действительно хотела потом вылезти из могилы, а не остаться здесь вместе с пленником. Довольно романтично, Фран бы оценил. Господи, бедные мои ботинки, смогу ли я их отмыть? И как бы я ни пыталась отвлечься на обыденные мысли, все равно соскальзывала на абсурдность происходящего. Как я только до такого докатилась? Теперь для того, чтобы выкинуть землю, нужно было работать интенсивнее, и направлять лопату выше. Воткнув лопату в землю, ненадолго решила остановиться — оставалось совсем немного, но и сил уже было мало. И почему Луссурия не взял с собой кого-то помощнее, чем девочка, которая никогда не занималась такой физической культурой до встречи с Истинным? — Ты там умерла? — безучастно осведомился начальник, когда тишина затянулась. Заглядывающий силуэт закрыл мне обзор на небо. С такого ракурса было очень хорошо видно границы его ирокеза и мех на капюшоне. — Нет, — горестно пожала плечами, прищурив глаза от слишком темного пространства после света луны, — но если умру, лучше вырой мне другую могилу. Мужчина засмеялся, поднимаясь в полный рост, от чего с края на меня упал клок влажной земли. Спасибо, черт возьми, огромное. Мало мне было руки и ботинки отмывать, так теперь еще и верхнюю одежду отдавать на стирку. — Зачем я здесь? — решила все-таки задать этот вопрос, пока вновь начала копать. После отдыха это было даже тяжелее, расслабленные мышцы противно ныли от работы. — Дорогая, не задавай таких экзистенциальных вопросов, — пропел Луссурия над головой. Я улыбнулась. — А если серьезно, то для того, чтобы у тебя был в этом опыт. Почему нет? И лишний раз развеешься без Франчика. — Да уж, развеюсь, — ироническая ухмылка сама собой вылезла на лицо. Если для него это развлечение, то что тогда работа? Ничего удивительного в том, что капитан его тогда чуть ли не за волосы обратно в замок притащил. Луссурия вернулся в корпус недовольным, немного зацелованным и без верхней одежды. Ах да, еще пьяным. Удивительно, как он смог напиться, если пламя обычно не дает это сделать, но я думаю, он был достаточно целеустремленным для этого. Хоть кто-то из нас отдохнул, но последствия отдыха для всех подчиненных офицера были неутешительными: Луссурии очень не понравилось, что капитан притащил его в замок с дикими криками. Так что нам всем хорошенько попало. Начальник нашел работу всем, даже самым скрывающимся в тени. Кого-то припахал к операциям, кого-то заставил драить полы, а кто-то теперь вынужден рисовать цветочки на стене так, чтобы это удовлетворило раздраженного офицера. Слава богам, что последнее было задано не мне, меня вот потащили в темный лес — сначала я думала, что закапывать будут меня, но нашелся и другой счастливчик. — Всё-всё, ты что-то разошлась, — Луссурия протянул мне руку, чтобы забрать лопату, а вот для того, чтобы я вылезла — не дал. Так что пришлось цепляться за мокрые края ямы и из последних сил подтягивать все тело к поверхности. Пальцы в перчатках погрузились в землю, я чуть не соскользнула обратно. Да уж, жить захочешь — и не такое сделаешь. Пряди волосы липли к вспотевшему от труда лбу, но трогать волосы грязными руками не хотелось, поэтому я решила об этом забыть и не обращать на это никакого внимания. Начальник перетащил поближе плотные пакеты с нарезанным человеком, и вновь в нос забился трупный запах. Это было ужасно, но в целом привычно, особенно когда не видишь этого зрелища. Видимо, мужчина решил дать мне отдохнуть, раз сам начал переваливать пакет, чтобы из него медленно выпало содержимое. Глухой удар о землю. — А почему не в пакетах? — я отвернулась, решив лучше поглядеть на трассу. Она блестела от дождя, но здесь не было фонарей. Интересно, водятся ли дикие животные? Наверное, да. Не хотелось бы встретиться с голодным медведем. — Ты что-о! — возмущенно вскинулся Луссурия, чуть ли не роняя пакет в самодельную могилу. Это движение я уловила краем глаза, все же не решаясь до конца повернуться, чтобы зрелище не приходило ко мне в кошмарах. — Ты хоть знаешь, как долго гниют пакеты в земле? — Не думала, что убийц это беспокоит, — я несколько стушевалась и переступила с ноги на ногу: становилось очень холодно. Нос замерз настолько, что я перестала чувствовать даже покалывание. — Ну, знаешь ли, — он наверняка закатил глаза и замолчал, взяв новый пакет. Всего пакетов было четыре, и так они были не особо тяжелыми. Почему нельзя было просто скормить кому-то тело? Эта мысль отдалась дрожью по всему телу — и даже не от холода. Стало страшно, что я настолько очерствела в этом обществе убийц и преступников, что сама беспокоюсь лишь о собственных делах. «Почему его просто не скормили свиньям? А то мне пришлось рыть могилу». Как и Луссурия, который не хочет портить себе маникюр. Меня пугает моя равнодушная реакция на все это, но так же я рада, что стала относиться ко всему не так нервно, потому что иначе бы совсем сошла с ума. Значит ли это, что я постепенно становлюсь другим человеком? Лишь бы только не похожей на Бельфегора. Или на Луссурию. И даже на Франа становиться похожей не хочется. Только сохранить бы в себе остатки человечности. — Тут недалеко кладбище есть, — он закончил разбираться уже с третьим пакетом. Последний сиротливо стоял около того самого дерева, как напоминание об этом человеке. Тут не будет никакого креста, или хотя бы имени. Этот человек пропал. И ничего от него не останется. Хотелось бы спросить, почему мы хоронили не на кладбище, но это было и так очевидным — на кладбище сразу будет заметно новую могилу, и сразу возникнут подозрения. То, что копали, легко видно невооруженным взглядом, потому мы и отошли подальше от этой малоиспользуемой трассы. — Нужно будет зайти туда, у сторожа возьмем немного бензина, — содержимое четвертого пакета медленно перекочевало в свежую яму. Пахло мокрой землей, гниением и дождем. Интересно, в этом долбанутом мире кто-нибудь имеет такой запах? Я молча кивнула. Теперь пригодилась вторая лопата, та, что побольше, и ей Луссурия пользовался, чтобы закопать мертвого человека. Я смотрела на это со стороны, больше не чувствуя себя действующим лицом. Это действительно было каким-то кадром из фильма, просто смешно. Под звуки сверчков Луссурия методично работал лопатой. Радует, что не одной мне сегодня пришлось потрудиться. И насчет маникюра он наверняка соврал, лишь бы заставить меня испачкаться посильнее, повеселиться за мой счет. Я поморщилась — грязь раздражала меня даже сильнее того, что пришлось ночью куда-то ехать. Горка земли постепенно уменьшалась, пока могила не была полностью закрыта. Тогда мужчина полностью передал мне обе лопаты, сложил аккуратно пакеты и отправил меня со всем этим добром обратно к машине, зачем-то оставшись на месте. Надеюсь, он там не собирается молиться, как ревностный христианин. В машине было куда теплее, и даже присутствовало какое-никакое освещение. Конечно, не почитаешь, но хотя бы видишь дальше собственного носа. Закинув все в багажник, уселась на переднее сидение сбоку от водителя — обычно я садилась на место сзади водителя, так как это считалось самым безопасным, но, боюсь, против матерого убийцы даже самое безопасное место не сработает. Как ни странно, в транспорте я почувствовала себя куда безопаснее, чем на голой земле посреди леса, будто теперь меня не могли достать дикие животные (три раза «ха»). Луссурия вернулся совсем скоро и завел мотор. Пришлось немного подождать, прежде чем он прогреется, и тогда машина двинулась с места. — Сентябрь в этом году слишком холодный, — фыркнула, рассматривая мутное отражение в стекле. Луссурия что-то невнятно промычал, постукивая пальцами по рулю. — В Италии всегда так? — Обычно в конце месяца температура падает, — он зевнул, еле как следя за дорогой. Сонный водитель — опасный водитель, так что я тут же внимательно на него уставилась, будто это как-то могло нас сберечь от столкновения или попадания в кювет. — А с середины сентября — дожди. В этот раз, лучик, все как-то переменилось. — Наверное, от глобального потепления, — я прикусила нижнюю губу в раздумьях. Так, находясь в собственных мыслях, мы и доехали до того самого кладбища, о котором начальник говорил. Над оградой возвышались холодные мраморные плиты, где-то кресты, а где-то ничего не было, лишь пустая могила. Безымянная, забытая, поросшая травой. Горел одинокий фонарь у церквушки, наверняка католической (не оставалось бы сомнений, если бы я могла рассмотреть витраж). Луссурия оглянулся на меня: — Пойдешь, или здесь посидишь? Сидеть на месте было скучно, но тепло. Выходить было точно не скучно, но холодно и страшно. Даже не знаю, что выбрать. Глядя на мое сомневающееся лицо, офицер решил сам: — Пойдешь, — он постарался обаятельно улыбнуться, но улыбка вышла устрашающей. Спасибо профессии. Так что вместо того, чтобы с ним спорить, я с хмурым лицом вылезла из машины и тут же обняла себя за плечи, чуть ли не стуча зубами — здесь было в тысячу раз холоднее, чем в лесу. Ветер свободно гулял по пустырю, заставляя грустно посматривать в сторону прогретой машины. Мы шли к домику сторожа, но на полпути Луссурия меня остановил, сказав подождать. Поэтому я остановилась, немного испуганно осматривая окружающее пространство. Стояла кладбищенская тишина. Карканье ворон немного разбавляло атмосферу. На периферии я уловила какое-то движение, и тут же повернулась, чувствуя стучащее в груди сердце. Оно билось, как сумасшедшее. Я чувствовала, как оно тянет кровь из последних сил, подпитываясь адреналином. Никого не было. Я повернулась обратно, мельком уловив символ ягненка, выбитый на холодном камне. Тело само по себе сползло на землю, ноги уперлись в прочную ограду, пока я пыталась рассмотреть хотя бы что-то в постоянно сужающейся тьме. Взглядом соскользнула вниз в надежде успокоиться, но наткнулась лишь на цепочку мокрых детских следов, пробегающих мимо моего местоположения. Они будто вбивались в землю, а после были заполнены дождевой водой. Это было странно. Прищурившись, оглядела кладбище еще раз, но было тихо. Только мое участившееся дыхание. — Ты чего здесь сидишь? — вздрогнув, повернулась к подошедшему Луссурии, что держал в руках канистру с бензином. — Дорогуша, если ты простудишься, я тебя лечить не буду. — Тут кто-то был, — поделилась с начальником дрогнувшим голосом. — Посмотри, даже детские следы… Он наклонил голову, но так как глаз не видела, то не могла утверждать, что он смотрел туда, куда надо. Одну руку он мне тут же подал, и я вцепилась в неё, как утопающий. — Тут ничего нет, лучик, — мягко сказал он, хотя я до сих пор видела эти следы. — Тебе нужно больше спать. Сегодня не вставай рано, у тебя выходной. Да уж, я действительно устала, но и верить собственным глазам не перестала. Я вижу следы, я видела движение, и это… странно. Но разве Мари всю жизнь не преследовали какие-то странности? Духи, боги, шаманы. Было бы удивительно, если бы все это внезапно прекратилось с моим появлением. — Элли-чан тоже выматывает себя, — на фоне болтал офицер, пока я со смутным предчувствием оглядывала пространство. Стоило смириться, никого действительно не было. — Ты представляешь, третью смену дежурит ночью. Я ей говорю отдохнуть, а она меня не слушает, она всегда такая с тех пор, как… Он резко замолчал, мотнув головой. — Я, кстати, хотел попросить рядового помочь тебе с итальянским, — переменил он тему, и я решила не спрашивать, что он имел в виду. — Попрошу Элли-чан найти какого-нибудь француза. — Спасибо, — я искренне улыбнулась. С итальянским были большие проблемы — я слишком часто отвлекалась, что-то забывала, а что-то и не хотела запоминать. С изучением языков у меня всегда была одна большая проблема. С самых начальных классов. Английский язык не давался от слова совсем, даже когда я всеми силами хотела его понять, немецкий, присоединившийся к программе десятых-одиннадцатых классов, вообще был непроходимой чащей. Стоит ли вспоминать китайский, который мне хотелось выучить после просмотра четырех китайских дорам? Так что помощь со всем этим мне бы не помешала. На выходе с кладбища я обернулась и внимательно вгляделась в ту сторону, откуда мы шли. Там никого не было, никого, никого, Мари — я пыталась сама себя в этом убедить. Едва поспевая за широкими шагами начальника, я с содроганием поняла, что ветер донес до ушей детский плач. * Замок жил своей жизнью, а офицерский корпус преумножал эту жизнь в несколько раз. Тут всегда было оживленно, даже если за пределами было до боли тихо. Так что по прибытию мы сразу окунулись в эту атмосферу, и я сбросила с себя кладбищенское напряжение. Служанки засуетились, когда Луссурия передал им наши плащи, и мигом исчезли с наших глаз. Радовало, что Бельфегора несколько дней назад послали к Франу. Хотя, с другой стороны, это же означало, что ему нужна помощь? Тогда это было плохим знаком, и оставалось лишь надеяться, что он там бережет себя. — Будешь ужинать? — я мотнула головой на этот вопрос. Не после увиденного, нет. Аппетита не было, как и желания спать. — Тогда идем, нужно тренироваться с пламенем. Как бы я ни хотел полистать журнал… Это было даже хуже. Пламя мне не подчинялось. Я чувствовала на медитациях (потребовалось несколько дней для этого), что оно готово было признать только свою полноправную владелицу — настоящую Мари; но не меня. Пламя противилось мне, готовое только заживлять собственное тело, но никак не выходить за его пределы. Это было со стороны Солнца полное своеволие, но у меня не было никаких предположений, что ему нужно, чтобы принять меня. — Как бы я ни старалась, у меня ничего не выходит, — я тряхнула грязными руками. — И я не смогу заниматься, пока не приму душ. — С твоей брезгливостью нужно что-то делать, — он скучающе наклонил голову вбок. — Ладно, лучик, принимай душ и потом в зал. Нужно, чтобы ты контролировала пламя, а не оно тебя. Если бы все было так просто, как он говорит. В любом случае, я резво направилась в свою комнату, чтобы смыть с себя мрачность сегодняшней ночи. Кожа чесалась от грязи, и как только я представляла, как много бактерий сейчас находятся на мне, передвигаются, едят… меня бросало в нервные подрагивания. Лампочка зажужжала и несколько раз моргнула, когда я хлопнула по выключателю. Она никогда так не делала, но я не обратила на это сильного внимания, только подметила и тут же забыла, уже переходя в ванную комнату, где судорожно включила теплую воду. Мыло приятно легло на ладони: я растирала жидкость, как сумасшедшая, чуть ли не до царапин. Один раз, второй, третий, мне все казалось, что грязь осталась на руках, и мне было страшно даже притронуться к чистым вещам в тумбочке. Лишь бы только не запачкать микробами. На пятый раз я себя остановила. Мари, руки уже чистые, перестань. Тяжело выдохнула, зарылась в волосы, прижалась лбом к холодной раковине, чтобы прийти в себя. Немного полегчало. Вещи лежали на привычном месте, так что я взяла заготовленное и скрылась в душе. Пробыла я там не так долго, как обычно, все же помня о том, что в зале меня ждет Луссурия. Не хотелось его лишний раз раздражать, он и так был достаточно зол за последние дни (я бы тоже злилась, если бы мне не давали отдохнуть так, как мне хочется). Поэтому как только чувство загрязненности отступило, я поспешно вытерлась и надела чистую одежду, с облегчением выдыхая носом. Губы были поджаты — я посмотрела на себя в зеркало. Все такие же светлые волосы, что немного отросли с тех пор, как я впервые посмотрела на себя. Шрам на щеке, темные глаза. Недетский взгляд, полный голодного отчаяния. Говорят, что в темные глаза всегда трудно смотреть, когда их обладатель часто рефлексирует. Они кажутся мертвыми. Это первый раз, когда я в этом полностью убедилась. Вниз спускалась в худшем настроении, никакого желания тренироваться и медитировать не было, как и выбора. К сожалению, в жизни не всегда получается так, как хочешь. Зал был почти пуст — лишь Луссурия в углу, листающий какой-то журнал, и тот офицер с зонтами, что методично избивал боксерскую грушу в другом углу. Обстановка просто замечательная. — Мари-ча-ан! — начальник приветственно замахал рукой, расплываясь в дьявольской улыбке. Я подошла к нему медленным шагом, желая оттянуть момент самой медитации. Медитация мне не нравилась до ужаса, каждый раз меня клонило в сон, а после сидения в одной позе ломило спину. Какая разница, как я медитирую, если пламя все равно плевать хотело на мои стремления? — Помнишь, как показывал в прошлый раз? — мужчина равнодушно перелистнул страничку. — Рекомендую начать. Прямо. Сейчас. Что ж, кажется, его уже успело что-то разозлить. Я села в нужную позу и прикрыла глаза, стараясь сконцентрироваться только на внутренних ощущениях. Не было какого-то сакрального чувства, мистики или чего-то удивительного, нет, это было естественно, как дыхание. Просто в один момент я поняла, что это именно оно — пламя, что течет по организму по особенным путям, почти вместе с кровью. Я почувствовала его и в этот раз. Оно было удивительным, я им восхищалась. Яркое Солнце разливалось как по внутренностям, так и чуть ли не по поверхности кожи. Но стоило мне только попытаться взять его под контроль, как оно стопорилось, не желая двигаться в направлении, которое нужно мне. — Ничего не получается, — я скривила лицо. — Я чувствую его, но оно меня не слушается. Может, лучше займемся физическими тренировками? Луссурия на это только хмуро захлопнул журнал. — Тогда не будем тратить время. Занимайся пламенем сама. Пятнадцать кругов по залу, потом разминка. После тренировки, как я и думала, болела спина, а вот от копания ломило руки — мышцы, сгиб локтя. Немного тянуло в плечах, отчего побаливали и виски. Это было неприятно, но, к счастью, это означало, что я постепенно становлюсь сильнее. Наверное. Ведь, превозмогая боль, мы все становимся сильнее, если судить по разным фильмам, верно? Одеяло в моей комнате было до жути холодным, и я вспомнила время: сейчас, должно быть, раннее утро. Радует, что мне дали сегодня поспать подольше. Что бы я делала, если бы опять нужно было вставать минут через тридцать, чтобы заниматься-заниматься-заниматься? Боюсь, что при такой нагрузке я бы просто умерла от усталости. С этими мыслями я закрыла глаза и сладко вздохнула, зарываясь в подушку. Я бы так и уснула, если бы на краю сознания не поняла, что в комнате присутствуют посторонние звуки. Сопение. Я задержала дыхание — сопение продолжалось. Оно ощущалось достаточно близко, чтобы, открыв глаза, я увидела его обладателя. Но открывать глаза мне было страшно. Что я увижу, если сделаю это? Обезображенное лицо с отваливающейся челюстью? Гниющий скелет? Страшного духа, что хочет меня сожрать? Пересилив себя, я приоткрыла один глаз, и тут же замерла. Прямо передо мной находился темный силуэт ребенка. Глаза не привыкли к темноте, а потому лучше рассмотреть не могла. Впрочем, мне и не хотелось. Мне было страшно, что его пристальный взгляд мог все это время разглядывать меня, следить за моими движениями. Как же долго он здесь находится? Так много вопросов и так мало ответов. Надеюсь, этот дух не злится, что я на него так пялюсь? Отче наш, иже еси на небеси… Он продолжал находиться рядом, даже когда я прочитала молитву до конца. Даже мысленно мой голос дрожал. — Ч-что тебе нужно? — звенящим шепотом спросила у ребенка, пальцами сжимая одеяло. Хотелось просто накрыться им с головой в надежде, что кусок ткани меня хоть немного обезопасит. Дух молчал, лишь смотрел на меня, и теперь я могла видеть его лицо, искаженное в отчаянии. Это был совсем ещё младенец, но его кожа была слишком вспухшей, чтобы принять дух за обычного ребенка. Неоформленное до конца лицо показалось смутно знакомым, но от этого ощущения я быстро отмахнулась. — Послушай, я сейчас ничего не могу с тобой сделать, — мягко начала, чтобы он не злился или что-нибудь такое. Не хотелось бы довести духа до слез, раз уж я не знаю, как с ним справляться. — Пожалуйста, дай мне поспать? Твердое предложение быстро скатилось в вопросительную интонацию. Что ж, это действительно нервировало. Оставалось только надеяться, что это существо не убьет меня, если я сейчас встану и уйду, и буду рада, если дух не сможет выйти за пределы моей комнаты. Не понимаю, как он вообще смог прийти за мной с кладбища. Я приподнялась на слабых от страха локтях, и быстро встала на холодный пол. Резкими шагами деревянных ног дошла до двери, распахнула ее и тут же захлопнула. Чёртовы двери без замков. Дверь оставалась закрытой, не слышно никаких звуков: ни шагов, ни дыхания. Ребенок будто резко исчез. В неуверенности я потопталась немного перед собственной дверью, а потом все же решилась, и прошла в соседнюю комнату — к Франу. Было неловко вот так, без спроса, врываться в чужое пространство, но было слишком страшно оставаться в своей комнате, чтобы думать о таком. Тут было намного спокойнее: оставался аромат парня, так что создавалось впечатление, что он где-то рядом. Омега тут же почувствовала себя в безопасности, и мне удалось расслабиться. Надеюсь, что он не будет меня ругать, что я пришла к нему в комнату без разрешения. Кровать была заправлена, но я быстро это исправила, ныряя под теплое одеяло и прислушиваясь к звукам. Пока было тихо до того, что звенело в ушах. Это, в какой-то степени, пугало даже больше, потому что не знаешь, чего ожидать в следующее мгновение. Опытным путем мы выяснили, что молитв дух не боится, но двери у него вызывают осложнения. В войне дверь-ребенок пока что ведёт дверь. Я тихо улыбнулась в чужую подушку, успокаивая страх, стучащее сердце. Через минут тридцать мне удалось провалиться в беспокойный сон — за стенкой раздавались детские всхлипы и звуки текущей воды.