Сенека

Медленно наступило седьмое сентября, приводя с собой холод, отчаяние и неимоверную скуку. Дни тянулись серо: я пыталась разгадать тайну смерти Александра, медитировать, заниматься итальянским, изучать анатомию — и чувствовала, как медленно перегораю от того, что никаких результатов не было. Только итальянский меня радовал тем, что теперь я могла общаться с другими людьми без языкового барьера, даже если некоторые слова были не совсем понятны. Еще я до жути соскучилась по Франу, хоть и не могла пока признать это вслух — не хватало его поддевок, запаха, просто вида. Иногда во снах обрывками проходили чужие ощущения, но я не могла ухватить полноценную картинку. Запах сигарет, громкая музыка, иллюзии-иллюзии-иллюзии. После таких снов немного болела голова, звенела связь, ланка встревоженно что-то шептала в подсознании. Интересно, какие события моей жизни видит он? — Есть ли какая-нибудь работа в медицинском отделе? — ложкой перемешала еду, не имея особого аппетита. Вязкая каша легко поддавалась движениям столового прибора, застывая в нужных фигурах. Гладкая поверхность, горка, кратер. С самого утра было ужасное настроение, комок в горле мешал даже говорить. Чувствовалось головокружение и усталость — так всегда было при резком изменении погоды, а перед дождем немного клонило в сон. Бессонница мучала сильно, и, хоть самого убиенного я не видела, все равно по ночам не могли успокоиться мысли, что за стенкой живет мертвый, мать его, ребенок. Я все еще в шоке, что такое может быть — и еще очень грустно, что таким ни с кем не поделишься. Парень напротив задумался. Он находился под командованием Луссурии уже кучу времени, и очень был дружен с Гилбертом и тем мужчиной, который напугал меня тогда при раскладывании медикаментов. Нерушимая триада: два альфы, один бета. — Это надо спросить у Фердинанд, — рядовой лениво зевнул, поглядывая на часы. Они мерно отсчитывали время до планового построения, и тик, казалось, был слышен даже через гул веселящихся преступников. — А что, много свободного времени? Я ухмыльнулась, потянувшись к стакану с чаем, а потом резко застыла, услышав знакомую фамилию. Если это действительно так, как я думаю, то моя жизнь вскоре будет лишена одной загадки. Не выдавая особого любопытства, закончила действие, взяв стакан в руку — рука дрожала от сдерживаемого интереса. Повезло же узнать эту информацию от главного сплетника медицинского отдела, ведь если он увидит мою заинтересованность, то не отстанет, пока не узнает досконально все. — Фердинанд? — безучастно повторила за ним, продолжая ложкой баловаться с едой. — Похоже на марку автомобиля. — Да, Элайза Фердинанд, вы же с ней работали тогда, — рядовой недоуменно поднял бровь. Да уж, действительно странно, что я до сих пор не знаю полные имена с фамилиями всех, с кем когда-либо общалась. Я отказываюсь верить в такие совпадения. Как может быть так, что это ребенок Элайзы? Может, я что-то путаю, и она не единственный человек с этой фамилией в округе? У неё может быть сестра или брат, или ужасная трагедия её же родителей. Я цепляюсь за последнюю надежду, лишь бы только не спрашивать о ребенке у неё самой. Это разобьет ей сердце, если это произошло с ней. Тогда нужно осторожно узнать у Луссурии, кажется, он упоминал какое-то событие, из-за которого Элли стала много работать, часто во вред себе. Тогда начальник не договорил, и я вполне понимаю — чужую тайну выдавать неприлично (надо же, он знает о приличиях). Мне в любом случае не поверят, если я скажу, что вижу мертвого ребенка, так что нужно спросить как-нибудь опосредованно и с беспокойством о её здоровье. — Так что вы решили насчет котлет? — рядовой поддерживал дальнейший разговор, пока я молчала в прострации. Планы сменяли друг друга, я все пыталась найти идеальный вопрос, с которым можно подойти к начальнику. — Рыбные мне не нравятся, — я вежливо улыбнулась. Смена темы была резкой, но раз уж мы оба поняли, что разговор зашел в тупик, то выбора нет. С парнем было легко разговаривать — бета не имел уже привычного сального взгляда или убеждений, что омега нужна лишь для секса. Скорее всего, это потому, что я вытащила его буквально с того света в тот день. Но некоторым бы это не помешало сохранить картину мира, в которой я все еще должна быть внизу иерархии. Сам Гилберт не переставал сыпать разнообразными оскорблениями, с каждым днем все наглея. К тому же, после его занятий я чувствовала себя какой-то сумасшедшей и глупой, но оставалось всего несколько последних уроков, после чего мы навсегда разойдемся и встретимся когда-нибудь только в коридоре, безучастно друг другу кивнув. Ему еще повезло, что он до сих пор не знает, кто мой Истинный. Я не говорила Гилберту об этом потому, что хотела сама решить эту проблему, а не прятаться за спиной Франа. Если я буду это делать, тогда меня можно будет считать полностью прогнувшейся под эту иерархию, где омега сама не способна что-то делать без твердой руки альфы. Так что я справлялась без чьей-либо поддержки. По крайней мере, пока. С Луссурией мы после той просьбы о машине не виделись, он лишь через посредников передавал мне материалы о медицине на изучение. Как было сказано, работу со мной продолжит только тогда, когда я научусь хотя бы немного контактировать со своим пламенем, которое очень меня невзлюбило. Так что у меня не было возможности спросить у него о том конверте, что я потеряла в ужасной битве с водой. Надеюсь, что там не было ничего важного. — Спасибо за беседу, — я взяла в руки тарелку, чтобы отнести её на ленту. Вот почему, собственно, эта столовая и напоминала мне столовую университета: в нашей были точно такие же ленты, которые забирали подносы с грязной посудой. Парень кивнул мне, находясь уже в своих мыслях, поэтому я все же ушла. Следовало наведаться к начальнику как можно скорее, чтобы решить уже этот вопрос и не вздрагивать ночами от диких подвываний ребенка. И так тошно. Петляя по знакомым коридорам, расслабленно рассматривала пол под ногами и решала, как лучше начать диалог: с прямого вопроса или все-таки как-то подвести? По пути чуть не врезалась в одну из служанок, тут же поспешно извинившись перед ней — они и так в постоянном стрессе от флиртующих рядовых, у которых весна почему-то наступила осенью. Наконец, нужная дверь за поворотом. И куча людей, подпирающих собой стены, будто без них они упадут. Кто-то с ранениями, кто-то просто сильно нервничал, но все они боялись даже коситься на приоткрытую дверь. Не буду даже предполагать, что здесь произошло, и теперь сомневаюсь, так ли мне нужно поговорить с Луссурией… Я заглянула, чтобы понять, в каком он сейчас настроении. Луссурия вполне расслабленно пил чай, не впуская пациентов в кабинет. То ли устал слишком, то ли не хватило эстетики в раненных рядовых. Парни и несколько девушек удручённо сидели, пытаясь не выдать свою боль — несколько новичков морщились от ожогов. Начальник же любовался взлетающими узорами пара в пустом кабинете, пока я не прервала сей перформанс. Кто не рискует, тот не высыпается ночами из-за глупых загадок призраков! — Не отвлекаю? — на всякий случай спросила, чтобы на меня не злились. Мой вопрос был не настолько важным, чтобы прерывать офицерский отдых. Луссурия молча мотнул головой, наклоняя чашку, чтобы посмотреть, как линия искрящегося чая доходит до края. — Сегодня хорошая погода… За окном бушевала гроза, от чего занавески судорожно колыхались. На пол опадали капли дождя, пачкая моросью чужие сапоги. На столе ходуном от ветра ходили бумаги, на которых лежали тяжёлые предметы, чтобы документы не улетели за пределы замка. Сезон дождей в этом году наступил слишком рано, и грозился превратиться в непрекращающийся ливень. — Очень хорошая, — по подкрашенным губам начальника скользнула сардоническая ухмылка. Готова поспорить, что за очками могли бы быть видны синяки от усталости, если бы у него не было пламени Солнца. Однако своей глупостью я его повеселила. — Что-то хотела? Я замялась, не зная, как начать. Не могу же я просто спросить прямо? Но и извилистыми путями идти будет долго и муторно, Луссурия меня просто прогонит. Сделав несколько шагов внутрь, прикрыла за собой дверь, отрезая от любопытных ушей рядовых, которые даже в таком состоянии любили подслушивать. Потом кашлянула в кулак, раздумывая над формулировкой, решаясь. — У Элли был ребенок, верно? — на одном дыхании выпалила на французском, переплетая пальцы в ожидании ответа. Именно сейчас я пойму, есть ли у меня шанс отделаться от духа так просто, как мне хочется. — Хочешь узнать — спроси у неё сама, — ответил начальник без своей любимой кокетливости, тяжело наклоняя голову к плечу, чтобы устроить пронзительный на мне взгляд, чувствуемый на коже сквозь очки. Чем же его успели так взбесить за утро? — Лучик, у меня нет времени играть в загадки — для этого купи кроссворд. Это все, что ты хотела спросить? Абсолютно понятно его нежелание говорить о чужой жизни, тем более в таком настроении. Придется все же набраться смелости и спросить девушку об этом, остается надеяться, что реакция будет не слишком… бурной. Нельзя не отметить, что Элли и Александр действительно выглядели немного схоже, однако у всех младенцев неоформленные черты лица, которые с возрастом часто изменяются. Когда смотришь на детские фотографии, все кажутся одинаковыми, только со временем люди обретают внешнюю индивидуальность. Я молча кивнула — спрашивать и впрямь не имела права, ведь это не его тайна. Было бы странно доверять ему, если бы он так просто открывал чужие секреты. — Тогда впускай пациентов, — он махнул рукой, чай чуть не расплескался на пол. Окно начальник закрыл, но стерильностью в кабинете уже и не пахло. — И раз уж ты все равно зашла, обработай поверхности спиртом. Повезло, так повезло, ничего не скажешь. Он был до ужаса доволен тем, как припахал меня к работе. Но раз уж это плата за такой немногословный ответ, совсем не приближающий меня к разгадке, то мне придется повиноваться. Средство для обработки же лежало на привычном месте, поэтому я принялась за работу, изредка фыркая от сильного, едкого запаха. Хоть он и попросил впустить пациента, но никого до полной санитарии впускать было нельзя. Так что рядовым пришлось прождать ещё минут тридцать, прежде чем их впустили. Как я поняла, они ввязались в драку внутри одного отряда, за что и поплатились. Офицер преподал им хороший урок, показав, что никто в таком случае торопиться с помощью не будет. Вроде взрослые люди, а ведут себя в иной раз, как дети. — А, еще я хотела узнать о конверте, который несколько дней назад Элли передала, — на выходе повернулась к офицеру, что выглядел уже привычно бодро. Интересно, чай был обычным или он разбавил его алкоголем? Потому что я бы, на его месте, с радостью сделала второе. — Что там было? — Я-то почем знаю? — недоуменно отозвался начальник, что-то записывая в увесистый журнал. Теперь его настроение поднялось, а потому он игриво улыбнулася. — Он был от Франчика, я лишь переда-ал. Реплика незамедлительно переросла в зевок. Я понурилась: теперь эта потеря воспринималась еще хуже. Что он там писал? А что, если он умирал? О боже… ладно, мне нужно успокоиться. Конверт к нормальному состоянию не вернуть, если бы Фран умер, мне бы сказали (и я бы почувствовала), так что остается просто ждать его возвращения. И все же, обидно. Тяжело вздохнув и выскользнув из двери, позвала пациента, который с опаской заглянул в кабинет уже после того, как я ушла. Довольно забавно, что Луссурия подрабатывает участковым врачом, пока у него нет других занятий. Я однажды видела его в глине для лица — честное слово, это было ночью, и я думала, что поседею. На сегодня, к счастью или к сожалению, занятий с Гилбертом не планировалось, и никакой работы мне давать не хотели, поэтому я была обречена на бессмысленные скитания по замку. Звучит громко, но обычно я путешествовала по маршруту: комната-кабинет-столовая-выход. Зато я выучила хоть какой-нибудь путь в этом огромном корпусе! И, при этом, не встречала других офицеров: только изредка на горизонте появлялся недовольный чем-то капитан, бурно жестикулирующий кому-то в дверях, но прерывал его обычно разбивающийся о голову стакан. Не знаю, чем это все кончалось, я старалась поскорее уйти с места событий. Элли до вечера искать было бессмысленно, потому как она присутствовала на допросе в качестве услужливого медика, который залечит Солнцем раны для того, чтобы их нанесли вновь. Кожа, восстановленная пламенем, становилась в несколько раз чувствительней — а, значит, допрос куда более изощренным. Меня на такое пока не водили, и звучало как-то пугающе, так что я просто молилась перед сном, чтобы мне не приходилось в этом участвовать. Остановилась у лестницы на первом этаже, разглядывая свои отросшие ногти. Как мне дожить до вечера и не погибнуть от скуки? Взгляд зацепился за знакомую макушку Гилберта, что стоял непозволительно близко к одной из служанок в закутке, что был почти не виден. Ах, еще один герой-любовник, не знающий, когда нужно остановиться, мешал выполнять девушке свою работу. Подходить или нет? Что он вообще забыл в офицерском корпусе, если сегодня должен был ехать с Элли? Я тихо подобралась ближе. — …наследник, — он соблазнительно провел пальцем по закрытому плечику покрасневшей девушки. Она выглядела так, словно он её держал силком, и, скорее всего, так и было, потому что вторая ладонь плотно обхватывала чужое запястье. — Какой твой ответ на этот раз? — Нет, — со слезами прошептала служанка. Я внутренне напряглась: одно дело, когда обе стороны согласны, а другое дело — когда кому-то глубоко противно все происходящее. Несмотря на его комментарии, он не представлялся мне таким человеком. — Пожалуйста, мне нужно… — Нужно пойти со мной, — Гилберт прищурился, как довольный кот, не обращая ни на что внимания. Момент он подобрал самый благоприятный — в это время обычно все были заняты своими делами и по коридору не сновали. Кроме меня, конечно, но я особый случай. — Я подарю тебе незабываемое… Настало время сделать несколько шагов вперед, выйдя на свет. Пространство вокруг будто застыло — это один из тех моментов, когда ты осознаешь течение времени, и понимаешь, что все вокруг действительно реально. Ты будешь говорить — и это будут твои слова. Другие люди продолжат существование с тобой, они не герои фильма. Я глубоко вдохнула. — Гилберт! — весело выкрикнула я, заставив тем самым встрепенуться бедную девушку, которая тут же выскользнула из ослабленной хватки парня. Её строгое платье помялось от его поползновений. — Не знала, что ты не знаешь слова «нет». — Она просто ломалась, — он закатил глаза, может быть, впервые показав мне свое истинное лицо. От такого хотелось скривиться в отвращении. Но тут же взял себя в руки, стряхнув с плеч невидимые пылинки. — Хочешь предложить себя на её место? — После таких предложений рискуешь не досчитаться зубов, — холодно оборвала его мысли, внутренне пугаясь своих же слов. Язык действовал куда быстрее мыслей, и, как обычно, в стрессовой ситуации я начала дерзить. Защитный механизм был хорошим только до тех пор, пока из-за острого языка мне не грозила опасность. Дюпон замер, насмешливо поднимая бровь. Тень закрывала его лицо наполовину, делая его силуэт внушительнее, более зловещим. Показать страх — значит принять его волю, не так ли? Контроль слишком болезненная тема после ситуации с тем альфой, который мне приказывал. Я приподняла бровь в ответ, выдерживая испытующий взгляд. Это было тяжело, но все, что я чувствовала, так это мрачную злость, что разрасталась в груди. Он всего лишь человек. Из плоти и крови, у него течет кровь, если его ударить ножом, он умеет плакать и бояться. Когда-то он был ребенком. Он не эфемерное существо из кошмаров — его можно убить. Парадоксально, но от этих мыслей страх поутих. — Извини, — все же пошел рядовой на попятную, теряя свой хищный облик. Я расслабляться не торопилась, лишь смотрела цепко на все его движения, не желая пропустить какую-нибудь атаку. С него сталось бы обмануть внимание, а после неожиданно ударить, прижав к стене. — Надеюсь, у нас не будет недопонимания с твоим альфой? Это была шутка. Он наигранно засмеялся, махая рукой. Клоун. — Гилберт, — я глубоко вдохнула, — ты отвратительный человек. — А кто безгрешен? — философски потер свой подбородок музыкальными пальцами Дюпон, и сделал несколько шагов вперед. Я лишь силой воли удержала себя на месте, чтобы не показывать опасения перед ним. Проходя мимо, он мимолетно похлопал меня по плечу, как если бы я была ребенком, которого нужно поддержать. Его руки были слишком горячими для моего охлажденного от погоды тела. — Не переживай ты так, а то родить не сможешь. Ой, извини. Опять не то сказал? Еще никогда в жизни мне не хотелось так сильно сломать чью-то руку, но я лишь мило улыбнулась, скинув ладонь со своего плеча, которое неприятно горело от чужого прикосновения. Вспомни, что осталось всего два занятия, порадуйся этому, и уйди, не прощаясь. Так будет лучше — никаких конфликтов с людьми, которые тебя пугают. Но в моем сознании это выглядело бы как побег. — Ты никуда не торопишься? — деланно осведомилась невинным тоном, поворачивая к нему голову. — Луссурия был так недоволен… Я сказала это наугад, надеясь, что злость Луссурии как-то связана с тем, что Гилберт не поехал с Элли. И попала в яблочко. Парень поднял руки в жесте капитуляции и поклонился мне с раскаивающимся лицом, прежде чем уйти восвояси. Я передернула плечами, будто могла скинуть чужой запах с тела. В какой-то степени я даже ощущала победу в этом раунде, но впереди была война. Тут, увы, я уже не жилец. Ни тактика, ни стратегия никогда мне не давались. Чертыхнувшись под нос, невольно подумала и о том, что скоротала лишние минут десять в этой борьбе, но оставалось еще несколько часов до возвращения Элли. Притоптывая ногой, огляделась на окно, что показывало весь масштаб природного явления. Интересная картина, очень умиротворяющая — даже лучше того, что показывают здесь по телевизору. Когда я подошла ближе к стеклу, из-за двери выглянула напуганная служанка. Несколько раз она огляделась, а после уже спокойно вышла, сжимая в руке пульверизатор. — Спасибо вам большое, — девушка прошептала это себе под нос, вставая в двух метрах от меня. — Он постоянно нас всех достает… говорит, что французский наследник и поможет, если с ним пере… перес… вы поняли. Пальцы сами собой устроились на переносице, пока я морщилась, как от головной боли. Некоторые люди не должны быть такими раздражающими, потому что этот мир с их появлением как будто раскалывается на светлую и темную сторону, в которой ты хочешь быть на любой стороне, кроме его. — Французский наследник, — иронично фыркнула, не отводя взгляда от ливня за окном. Несмотря на головные боли, погода мне нравилась. Хотя солнечная погода была куда лучше, этого нельзя не признать. Связано ли это с моим пламенем или это просто личные предпочтения? — С чем поможет? — С деньгами, — она смущенно потупилась, — мы же здесь не от хорошей жизни работаем. Я понимающе кивнула. Уж не знаю, насколько огромными должны быть проблемы, чтобы устроиться на работу к убийцам, но наивно полагать, что все они здесь по своей воле. Хотя я не видела, чтобы служанок притесняли, кроме отдельных случаев — серьезно, Бельфегор может, при желании, напугать даже мебель. — Не верьте ему, бога ради, — сердце сжималось от осознания того, что ему кто-то мог довериться, — Гилберт не из тех, кто помогает. Только хуже сделает. — Знаю, — несмотря на детское лицо, она совсем по-старчески вздохнула и подошла ближе к подоконнику, на котором располагались небольшие цветочки. — Еще раз спасибо вам. Оставшееся время, пока она стирала пыль с листочков, мы молчали. Это было комфортное молчание, похожее на теплый чай зимой. Настроение постепенно сбалансировалось, и, глядя на напряженную спину уходящей служанки, я лишь закусила губу: стало быть, до прихода Элли нужно заняться чем-то полезным. Не хотелось бы потерять день, даже если сильно клонит в сон и болит голова. * Элли приехала к закату, когда небо окрасилось в алый. Солнце напоминало раскаленный металлический шар, прожигающий натянутое полотно, и облака, остужая его, густились полосами. Я, подперев подбородок кулаком, набивала карандашом собачий вальс и высматривала в окно приезжающие машины, чтобы спуститься к девушке сразу, как только она прибудет. Как только показалась её растрепанная макушка и бледное лицо, я тут же захлопнула блокнот, в котором разбирала анатомию, и задумчиво поправила воротник рубашки. Захочет ли она разговаривать со мной после задания? Для любой человеческой психики такие допросы ощущались бы тяжело, а тут я со своими больно колющими вопросами… Элайза махнула мне рукой, заметив мой силуэт в окне. Я широко улыбнулась, решаясь. Легкий шум от плоской подошвы моих ботинок, сбитое дыхание от быстрого шага, и вот — я напротив вошедшей в замок девушки. Её плащ еще хранил дорожную пыль, осевшую после заправки, как и небольшое количество капель от обеденного дождя. — Как прошло? — я пристроилась рядом, пока она решила заново завязать волосы в хвост. Светлые пряди путались между с собой, и из-за этого девушка недовольно шипела себе под нос проклятия, одной рукой пытаясь сделать на голове что-нибудь приличное. — Замечательно, без инцидентов, — она бледно хмыкнула, синяки под её глазами на мгновение будто потемнели. Насколько нужно уставать, чтобы со следами усталости не справлялось даже пламя Солнца? — Не считая того, что от погоды болит голова. — Согласна, — ненадолго прикрыла глаза, сетуя на боль, как какая-то старушка у подъезда. Старость не радость, как говорится, особенно в мои нынешние шестнадцать. — Ещё головокружение и тошнит, этот дождь… В глазах Элли мелькнуло какое-то дикое чувство горечи вперемешку с застаревшей болью. Мы шли медленно, и приходилось постоянно поворачивать к ней голову, чтобы заметить эмоции на свои слова. Свет от лампы отпечатался на её ошеломленно-отчаявшемся лице. — А ты не беременна? — её улыбка не коснулась глаз. Рефлекторно я чуть не съязвила: этот вопрос всегда был смешным для меня, потому что у человека может быть куча заболеваний помимо беременности. Тошнота может быть признаком отравления, сердечно-сосудистых заболеваний, даже проблем со щитовидной железой. Уж как медик, она должна об этом знать. Но тут же я себя остановила — это был идеальный шанс для того, чтобы ненавязчиво подвести к теме её умершего сына. Даже в мыслях это звучало ужасно. У меня была всего одна попытка, чтобы она не ничего не заподозрила. Элли никогда не была глупой — не зря она помощница Луссурии, она умна и опасна, но она точно не ожидает от меня чего-то такого. Обычно я старалась спрашивать все прямо, чтобы не сеять недосказанности, но в такой ситуации это было бы грубо. — Едва ли, — плечи намеренно поникли, взгляд потяжелел волей моих мыслей. — Но я бы хотела… дети — замечательные. Первые слова, первые шаги, смех. — В родительстве бывают не только хорошие стороны, — предостерегла меня Элайза, даже остановившись на мгновение. Теперь она смотрела на меня, как старшая женщина, что испытывала на себе определенные тяготы и хотела меня от них предостеречь. — Это и болезни, и страх, и капризы. — Ты так говоришь, будто у тебя есть ребенок, — я позволила неверящей ухмылке скользнуть на лицо. Элли замолчала, в прострации рассматривая пол под нашими ногами. На секунду повисло неловкое молчание, и, как «не подозревающий ни о чем» человек, я удивленно вскинула брови. — Был, — её голос оставался ровным. Такому самообладанию оставалось только позавидовать. Я тут же охнула: все мои мысли обрели подтверждение. И мне было ужасно жаль, что пришлось разыгрывать всю эту сцену, лишь бы узнать все это. Ладонью я словила её руку, чтобы ободряюще сжать, обогреть теплом не внутренним, так внешним: — Прости, — постаравшись передать все сочувствие, я растерянно моргнула. Дальнейшего плана действий не было, а потому я чувствовала себя как программа, у которой кончилась инструкция. Элли поджала губы, пожав мою руку, а после намеренно бодро шагая дальше. — Ничего страшного, со всеми бывает, — хоть она и старалась сделать вид, что эти события её ни капли не трогают, было видно, что боль она еще не пережила. Её кислое лицо сменилось на абсолютно холодное, когда мы вышли на открытое пространство, к людям. — Подожди меня, я хочу тебе кое-что показать. Это было многообещающе. Но больше пугающе. Я притихла, стоя около двери среди пустых лавочек, в ожидании её возвращения. Луссурия уже точно устал сидеть в кабинете, поэтому его сейчас можно поймать только где-то в замке или за его пределами. Сто процентов смотрит свой любимый сериал на общем телевизоре — занимает технику там каждый будний день и шипит на каждого, кто хочет переключить канал. Иногда он напоминал мне безумную тетушку, у которой мужья каждый год куда-то пропадают, оставляя ей наследство. Элли вернулась тогда, когда я присела на одну из лавочек, разглядывая потолок в надежде найти там что-то интересное. Ничего интересного не было, зато я вспомнила о том, что забыла вернуть чужую книгу. — Всё, пойдем, — не дожидаясь, пока я поднимусь, она схватила меня под локоть и поспешила в ту сторону корпуса, где я никогда не была. Личные комнаты — что бы мне там делать, если мне и своей хватает? Только у дверей я догадалась, что она вела все это время в свою комнату. Помещение было небольшим, но это не мешало хозяйке комнаты устроить неопрятный хаос. Под разваливающимся шкафом небрежно были запиханы какие-то ботинки с торчащими шнурками, а на небольшом диванчике около входа грудой лежали грязные вещи. Кое-где можно было заметить провода наушников, ютившиеся на пыльной поверхности. Пол был голым — никаких ковров, только холодная поверхность камня. Спартанские условия, ничего не скажешь. Единственное, что было чистым — это кровать. Она была застелена с ужасающей аккуратностью, в то время как на подоконнике были раскиданы клочки земли от растений, что стояли там же. Полуживые, выглядящие, как жертва научного эксперимента, но все же подающие признаки жизни. Я немного поморщилась, такая грязь всегда вызывала отвращение. Боюсь даже представить, когда здесь было убрано в последний раз. До чего здесь можно дотронуться без боязни испачкаться? Только если открыть дверь и выйти. Элли виновато пожала плечами, наверняка поняв все по моему каменному от такой чистоплотности лицу: — Прости, что так не убрано, — по тону голоса было ясно, что ее это особо не беспокоило. Помощница начальника перекинула вещи с кресла и указала на него, руки её потряхивало мелкой дрожью. Я села на краю, стараясь выглядеть не особо брезгливо, чтобы ее не обидеть, но, казалось, она уже перестала обращать на меня внимание, зарывшись в заполненные ящики, стоявшие все это время около кровати. Комнату мутной пленкой накрыла тишина. — Не знала, что у рядовых есть свои комнаты, — сказала я, лишь бы только прервать паузу. — У рядовых и нет, — хмыкнула Элли и прищурилась, чтобы лучше рассмотреть какую-то фотографию. После этого она её отложила, как что-то очень дорогое. — Я ее купила, когда стала помощницей офицера. — О, — я растерялась. Ни разу не слышала, чтобы здесь так делали, — так можно? — Очевидно, — она вновь пожала плечами, и тут же удовлетворённо опустила их. На ее милом личике расползалось отчаяние, как если бы она увидела то, что годами пыталась забыть. — Когда… если ты будешь беременна когда-нибудь, будь готова к тому, что ребенок может родиться больным. Я перевела взгляд со своих рук на неё, и удивилась тому, как болезненно она выглядела. Хотелось задать кучу вопросов, но прерывать рассказ не стоило, ведь она могла запросто сбиться с мысли и перехотеть что-либо мне говорить. Но она молчала, и мне пришлось задать вопрос: — Твой ребенок был болен? — я старалась сделать свой голос мягче, но тон все равно получился сухим из-за растерянности. — Да, — она провела пальцем по одной из фотографий, другой рукой сжимая рубашку в области груди. — И он умер из-за болезни. Вдруг она вздохнула так сильно, будто несколько секунд назад задыхалась, и прикрыла глаза, явно думая о том, рассказывать ли мне что-то, или не стоит. — Когда мы вернулись, я просто не могла поверить, что его больше нет, — Элайза едва сдерживала слезы, говоря полушепотом. Уголки её рта подрагивали, руки, что она прижимала к сердцу, тряслись. Мне было страшно, что я довела человека до такого состояния, но я не знала, что делать — остановить рассказ или дослушать его до конца? — Я смотрела на его кроватку, молилась и рыдала. Он был таким маленьким… Девушка не выдержала, голос её сорвался, и она заплакала, закрывая ладонями лицо. Я села рядом с ней на пол, соскользнув с диванчика, и осторожно прижала несчастную к себе за плечи. Она вцепилась в меня так, словно я была последним спасением, уронила голову мне на плечо, захлебываясь слезами, задыхаясь в непережитой до конца муке. Даже не видя её лица, я чувствовала, как оно исказилось в безумном горе. Каково это — пережить смерть своего ребенка? До этого момента я даже не осознавала, что это все настолько реально. Ладонями я погладила её по спине в поддерживающем объятии, не зная, что можно сказать в такой ситуации. Оставалось только быть рядом, чтобы она знала, что еще не все потеряно. Именно в этот момент я твердо решила, что никогда не рожу ребенка. — Он был больным, — немного успокоившись, Элайза решила продолжить. Когда она отстранилась, её глаза были покрасневшими, как и кончик носа. Она выглядела так плохо, будто у неё резко поднялась температура. Глядя на это, было трудно понять, где она черпает силы для того, чтобы говорить дальше — и зачем? Действительно ли предостеречь от будущих ошибок, или просто поделиться своим горем, чтобы облегчить собственные страдания? — Нас предупреждали, что он будет таким — альфе и бете никогда не родить здорового ребенка. Я нахмурилась, но перебивать не стала — боюсь, что это восстановившееся спокойствие легко можно разбить одним лишним словом. Мы сидели рядом, лицом к лицу, а между нами была фотография смеющегося младенца с глазами матери. — А потом Гил пришел и сказал, — её горло дернулось в спазме. — «Дорогая, он умер». Я не спросила — как, я поняла, что от болезни. Но можно ли нас обоих винить? Мы просто хотели ребенка… О боже, у меня были такие предположения, но я не была уверена, что Гилберт действительно был способен на такое зверство. Как Элли и этот идиот вообще могли быть вместе? Даже сейчас видно, как искренне она его любит, несмотря на все его недостатки (а у него их так много, что их можно раздать всем жителям земли, и останется еще на марсиан). Он — ветреный и ненадежный, пугающий и запутывающий. Флиртует с девушками, не знает слова «нет», слишком тщеславен, чтобы видеть дальше собственного носа. Никак не могу представить, чтобы он горевал над могилой умершего сына. Замерев, я медленно опустила глаза на лицо ребенка. Никаких сомнений — Александр не мог умереть от болезни, он был утоплен. Пульс участился, стуча в ушах, я открыла рот, чтобы что-то сказать, но закрыла его обратно. Имею ли я право открыть эту тайну? Элли и так страдает, что с ней станет, если она узнает, что ребенок умер совсем по другим причинам? Гилберт безжалостно утопил собственного ребенка. Он чувствует себя прекрасно после этого, флиртует с другими девушками и надеется на наследство. Я считала Луссурию монстром? Луссурия хотя бы не прячется. Элли беззвучно плакала, плечи её сотрясались. — Все хорошо, — я говорила шепотом, боясь, что если начну говорить нормально, то заплачу сама от ужаса. — Ты ни в чем не виновата, Элли. Я думаю… думаю, что Александр счастлив там. Он точно хочет, чтобы ты не винила себя. Не знаю, правильные ли слова я подобрала, но она ломко улыбнулась сквозь слезы. Может, это именно то, что хотел от меня Александр? Не сказать ей правду, о нет, правда уничтожит Элли полностью — попросить её отпустить прошлое, чтобы он смог спокойно уйти. С другой стороны, не зная всей правды, она продолжает общение с чудовищем и искренне его любит. Не догадывается о том, чьи руки держали детское тело в воде, пока младенец беспомощно захлебывался. — Он точно хотел бы, чтоб ты знала, что он любит тебя, — я взяла её за ладони, согревая своим теплом. Элли молча кивнула, прикрывая глаза, и, кажется, у неё уже не осталось сил. Я не смогла найти в себе силы, чтобы рассказать ей. Эта роль гонца с плохой новостью, эта сталь судьи, зачитывающего приговор. Я не могу. Я хотела бы сделать это, но я боюсь, что последствия будут слишком жестокими для Элли, а я буду чувствовать себя виноватой, что допустила это. — Я тоже его люблю, больше жизни, — её голос шелестел, как листья на ветру. Мы сидели, обнявшись, весь оставшийся вечер. Нас освещали лишь уличные фонари, пока я гладила её волосы, а она, в кои-то веке заснувшая, сопела мне в плечо. Спина затекла — но смела ли я тревожить такой хрупкий сон? Мой взгляд был направлен на разбросанные фотографии. Может быть, впервые за обе жизни я почувствовала себя настолько старой.