Сенека

Хотелось бы мне вернуться домой. В ту прохладу лекционной аудитории, чтобы услышать монотонный рассказ о Гофмане и о том, как идеал и земля расходятся. Тогда я сонно моргала с пустой головой, рассуждая о том, как было бы неплохо поскорее уйти, чтобы успеть на автобус. Подруга сидела рядом — она слушала внимательно, в отличие от меня. Образы людей в шпагах, игра на фортепиано, очарование музыки. За окном расстилался медлительный туман, я засматривалась на него сквозь тонкую преграду стекла и улыбалась: это природное явление сильно мне нравилось. Сейчас же, идя по туманной местности, утопая подошвой в вязкой земле, я уже не была так доброжелательно к нему настроена. И с тех пор, с моментов своей прошлой жизни, которые еще оставались в памяти, я успела повзрослеть. Это не было чем-то поразительным: все-таки, в этом долгом и вынужденном расставании с матерью мне удалось отделиться от её личности. Теперь я не боялась того, что она будет критиковать мою жизнь, потому что той, старой, жизни уже не было. И её здесь не было. Странно ли то, что удивительное чувство радости поднимается теперь от этого факта? Никогда не была особенно близка со своими родственниками. Мама была далекой. Хоть и говорила, что любит меня, всеми своими поступками показывала обратное. Вела себя, как ребенок, скидывая всю ответственность на меня. Бабушка была слишком фанатичной — так верила в Бога, что, наверное, сошла с ума. Старший брат был недостижимым идеалом: мне хотелось стать умнее него, успешнее и лучше. Не получалось. Зависть-зависть-зависть, что у него всё получается, а я, как бы ни старалась, не могу встать с ним хотя бы на один уровень. Черт возьми, даже сейчас, когда произошло так много всего, я представляю, что он со всем этим справился бы лучше. А двоюродные братья… они делали так больно мне одним своим существованием, что лет с двенадцати я просто надеялась, что мы больше не встретимся. Образы прошлого размывались, исчезали в памяти, но впечатления и эмоции оставались. Стоило благодарить механизмы сознания за то, что прошла жизнь не исчезла совсем — в ней был бесценный опыт, благодаря которому и сформировался мой характер. Было бы грустно всё это потерять из-за прихоти сумасшедшей реинкарнации, мироздания и чего бы там ни было. Под ногами приминалась трава. Я грустно вздохнула — обстановка этого леса нагнетала. Со всех сторон виднелись деревья, они будто давили на меня, заставляя чувствовать себя ничтожной посреди огромных и размашистых веток. Где-то виднелись следы давнего пожара, который, как было видно, простирался на больших клочках территорий. Равати скорбно молчала уже несколько часов так, как если бы заранее нас похоронила. Вместо того чтобы заговорить самой, я прислушивалась к своим ощущениям в надежде уловить хоть какие-то отголоски по связи, но ничего не было. Никаких эмоций. Значило ли это, что Фран погиб? Должна ли я погибнуть вскоре тоже? Мой пустой взгляд мог бы, наверное, напугать людей, но никто не смотрел в моё лицо. Слишком низкая вероятность, что нам удастся еще встретиться. Теперь я даже жалею, что первый поцелуй оказался таким быстрым и единственным. Стоило бы насладиться (громко сказано, но всё же) обществом варийского офицера, пока был шанс. — Не думай, что я сумасшедшая, — вдруг заговорила хриплым голосом ученица шамана. Я, сжимающая судорожно в кармане коробочку, от этих слов нисколько не расслабилась. Удивительным было то, какой я стала в этом мире безразличной к своей жизни. Раньше я бы молчала, не высовывалась в страхе, что может что-то произойти. Что-то, что могло бы выбить меня из колеи, представить для меня опасность. Сейчас, будто прочувствовав полностью свою кончину, словно решив подсознательно для себя, что после еще одной смерти мне дадут повторный шанс, я перестала заботиться о своей сохранности. Да и как бы это делать, если вокруг тебя одни убийцы, способные отправить на тот свет по одной лишь своей прихоти? И смерть Истинного тоже заберет, а работа у него… не то чтобы располагающая к долгой жизни. У меня теперь тоже. Гудящий нос не добавлял доверия к этой девушке, но я всё равно шла за ней. Когда я стала такой рисковой? — Годы с Бьякураном оставили свой след, — вслух разглагольствовала о своем Равати, заламывая свои короткие пальцы. Я молча шла, разглядывая загрязненные носки сапогов. — Первые месяцы мне было страшно, что он поймет, что его обманул Ска Иси. А потом узнала, что он всё понял с самого начала. Просто играл с нами, киһи тулуйбат. Пугающий. Ты видела его взгляд? В нем горят сотни пожаров. Столько жизней… Она замолкла, не слыша отдачи. Я не знала, что можно на это ответить. — Ты повзрослела, Мари, а я, кажется, постарела, — девушка невесело ухмыльнулась, закинув свои черные волосы за спину. Пробивающееся сквозь листву деревьев небо уже чернело — кажется, наступала темная и дремучая ночь, не предвещающая ничего хорошего. Равати остановилась, оглянувшись на меня. — Какой он, твой альфа? Закусив губу, я задумалась, стоит ли вообще ей что-то говорить о Фране. С одной стороны, это было бы довольно опрометчиво, ведь она в любой момент могла оказаться нашим врагом, а с другой стороны, успокоившись после нервного срыва, она стала сдержаннее и адекватнее. Думаю, пара ничего не значащих слов не изменит ситуации. — Он хороший. Понимающий, — пожала плечами, не зная, как бы сказать что-то и не выдать ничего. Ох, язвительный до ужаса, равнодушный и пугающий в иные моменты. Я могла бы сказать многое, и не выразить при этом и каплю того, что действительно чувствовала. Можно ли любить за что-то? Думая об этом, не могу выделить какую-то определенную вещь в офицере, за которую и зацепились мои чувства. Скорее всего, и нет этих отдельных элементов — есть только он сам, весь, в совокупности, состоящий из малейших деталей по типу своего скоростного засыпания в неудобных положениях. Равати задумчиво кивнула, потянувшись одной рукой к ключицам, чтобы коснуться кончиками пальцев тотем: вырезанный из темного дерева паук. Мы вновь погрузились в неуютную тишину. Мы всё еще стояли на одном месте, будто ждали чьего-то появления. В отдалении замолкла последняя птица, и лес утонул в звенящих сумраках. Почему-то такие места всегда становились страшными с наступлением темноты, и деревья, что до этого выглядели эстетично, вдруг стали одинаковыми и наводящими панику. — Кто-то должен прийти? — я прервала собственные мысли, пока страх не овладел телом, заставляя его трястись. Становилось холодно, но ткань форменного плаща здорово спасала от ночного ветра, который так и норовил забраться под одежду, чтобы огладить кожу своей прохладой до мурашек. Равати, замерзая, передернула плечами: — Нет, мы ждем сигнала, — она вслушивалась в окружающее пространство, как подготовленная к бою хищница. Шмыгнув гудящим носом в последний раз, я постаралась тоже что-то уловить, но ничего не было. Дуновение ветра, перемежающийся шелест листвы и наше дыхание — больше звуков не находилось. Руки зачесались от грязи и пыли, что осели на них. Потерев пальцы между собой, постаралась отогнать мысли о бактериях, что размножаются на моей коже, передвигаются по телу и будто бы захватывают чистоту. От одних только представлений меня передернуло, и в какой-то момент ощущение, что я начинаю гнить, полностью захватило тревогой мою душу. Надо сосредоточиться на чем-то другом, например, на слежении за Равати, ведь она в любой момент могла переменить сторону, но паника была слишком сильной, чтобы я так просто переключилась. Мне нужна чистая вода. Новая одежда. Безопасность. Я вытерла зудящие ладони о ткань верхней одежды, и, кажется, добилась этим противоположного эффекта. Все пугающие мысли прервались нарастающим урчанием, смешанного с утробным ревом какого-то зверя. Носовое придыхание дикого животного закончилось страшным эхом, раскинувшимся среди мерзлых деревьев. — Нам туда, — чутко уловила источник звука Равати, и с легкой ухмылкой направилась в том же направлении. Я неуверенно застыла на месте — разве это не глупо, идти навстречу такой опасности? Судя по звукам, это медведь. И это явно не звуки призыва, а скорее предупреждения и обороны. Конечно, Равати и до этого казалась мне слегка поехавшей, но теперь убеждение в этом росло в геометрической прогрессии. Эмоции, как всегда приглушенно передаваемые по связи (как ни странно, чувства Франа всегда были более блеклыми, чем мои, и какими-то спутанными — думаю, мне удавалось в них разобраться только потому, что я знала, как ощущается та или иная эмоция), резко вспыхнули в зоне чувствительной шеи, где пестрел краснотой уже заживший укус. Зашипев, приложила руку к метке, и мысленно же застонала: не успела справиться с приступом тревоги, как началось что-то другое, с чем справиться не представляется возможность на таком расстоянии от альфы. Будь проклята природа этого мира. Хотя, судя по всему, её и так уже прокляли… раз сто. — Нужно поторопиться, — цепко отслеживая изменения на моём лице, девушка схватила меня за локоть и потянула в сторону. Стало быть, она и так поняла, в чем проблема. Мне хотелось упереться ногами в землю, но я понимала, что одна в этом лесу ночь не переживу. — Это Кританта, его зверь приведет нас к безопасному месту. Кританта. Зверь. Безопасное место. Очень мило. Мысли путались, но я всё равно отбросила чужую руку с моей, и твердо пошла вперед, сохраняя баланс на каком-то пределе своих возможностей. Если бы я знала, что это будет так больно — так далеко уходить от Истинного, то сто раз бы подумала, прежде чем согласиться с Равати уйти от горящего особняка. Что ж, в последнее время я часто совершаю рискованные ошибки, с чего бы в этот раз что-то изменилось? Несколько веток сломалось где-то впереди, и, действуя под неловкими инстинктами обеспокоенной внутренней омеги, я переместилась за чужую спину и затихла, как выжидающая опасности ланка в кустах. Равати хмыкнула, что-то пробурчав под нос, и спокойно пошла дальше. К нам навстречу выходил медведь, как я и думала до этого. Огромный, с переваливающейся походкой, характерным фырканьем, грустным взглядом и потряхиванием пушистой головой. Из его ушей исходило среднее ураганное пламя. — Какой хороший мальчик, — пропела под нос тихо ученица шамана, подходя ближе к зверю с протянутой рукой. Медведь уткнулся ей в ладонь влажным носом и облизал покрывающуюся мурашками от холода кожу. Равати почесала пламенного животного за ухом, будто тот был огромной кошкой, требующей ласки. — Отведешь нас к твоему хозяину? Я с интересом наклонила голову, стараясь держать лицо безэмоциональным, чтобы не завыть от боли. Господи, да за что ж мне всё это? Если вспомнить, сколько раз я пережила за эти недели похожее, то можно очень скоро сбиться со счета. Тяжело вздохнув, оборвала себя на середине жалоб, чтобы не распаляться в концентрировании на плохом. Об этом можно будет подумать, когда я не буду стоять перед диким животным, способным растерзать меня своими острыми клыками, и перед девушкой с нестабильной психикой после тяжелых лет пребывания с таким же сумасшедшим. Из нас получается хорошая команда по спасению мира. — Ты уверена, что это хорошая идея? — шепотом поинтересовалась, переминаясь с ноги на ногу. Омега внутри была взволнована: Где наш альфа? Куда ты его упустила? Почему так далеко ушла? Мы его потеряли? Почему ты не вернешься к нему? Он же может нас сейчас защитить? Дорогая, заткнись, пожалуйста, я тут пытаюсь делать вид, что опасная девушка и способна за себя постоять в спартанских условиях. На кой черт мне чья-то защита, если у меня есть с собой оружие и какой-никакой, но опыт боя? Вопрос остался без ответа — невозможно что-то объяснить той природной сущности внутри эти биосоциальные проблемы. — У тебя есть план получше? — Равати оглянулась, на её лице ясно читалось насмешливое удивление. Выбора у меня не было, но осведомиться стоило хотя бы для того, чтобы точно понять, насколько сильно можно рассчитывать на её адекватность. Медведь глухо заворчал, цепляясь зубами за одежду девушки, чтобы потащить за собой. — Кританта нашел скрытое место, их здесь тьма. А там, может быть, и Сумси… Она оборвала свою мысль, сжав кулаки. — Как ты себя чувствуешь? — мягко спросила я в надежде сменить тему. Иллюзионистка растерянно остановила на мне глаза, будто не могла их теперь отвести, и в полутьме не видно было зрачков на фоне её черных радужек. Несвойственная ей робость мелькнула в позе. — Кажется, у тебя началась температура. — И когда ты успела стать такой мамочкой? — задала риторический вопрос Равати, наклоняя голову вбок, чтобы окинуть меня оценивающим взглядом. — Со мной всё в порядке, бывали вещи и хуже. Что скрывалось за этими словами, мне было даже страшно узнавать. Стоило ли? Я не поинтересовалась её историей, чтобы не ворошить незаживших ран. Мне и самой было слишком тяжело, чтобы сейчас волноваться о другом человеке. Где-то внутри бушевала совесть: «Эта девушка ради того, чтобы ты в спокойствии жила лишних несколько дней, находилась рядом с монстром». Постаравшись заткнуть её мелкими оправданиями, не добилась никакого эффекта. Её внешняя сломленность бросалась в глаза. — Вызывай своего чудо-оленя, — вместо того, чтобы принять факт заботы, она решила сделать вид, что её это вовсе не касается. Я прислушалась к себе: пламя, подпитываемое решимостью и волей, горело прямо, но не знаю, хватит ли моих сил на длительное использование. Не хотелось бы остаться безоружной, потратив всё до последнего на путь. — Его случайно не Зирнис зовут? — Хах, смешно, — с горечью скривилась, пока доставала дрожащими пальцами коробочку. Зачем я вообще всё это делаю? Я хочу жить. Это так глупо, ведь я уже умирала, и меня больше не должна пугать смерть. Почему-то во второй раз это ощущается куда более пугающе. В прошлом мире у меня уже были привязанности, они появились и в этом мире. Опыт двух разных жизней, перенесенный в третий, будет для меня сродни бетонному грузу на спине. Стоило побеспокоиться о сохранении своего текущего тела, иначе это будет невыносимо. Сенека, появившись, тут же склонил голову, и чуть не задел меня ветвистым рогом. Второй, обломленный, сверкал напоминанием о том, с чего всё начиналось. Так как возвышенностей никаких не было, невозможно было простым путем залезть на спину оленя. Нужно было несколько раз подпрыгнуть, уперевшись руками о выступ холки животного, и подтянуться, почти что повисая на олене только для того, чтобы перекинуть ногу. Мне приходилось делать такое раньше — в прошлой жизни. Будучи жутким любителем лошадей, никогда не упускала возможности позаниматься с ними, хоть здоровье быстро перестало это позволять. Без седла на олене не удобно, и очень чувствительно каждое его движение. Не то чтобы у меня был выбор. Равати уже устроилась на медведе, который достаточно хорошо себя вел для такого дикого зверя и позволял держаться за шерсть на внушительной спине. Я в который раз задумалась о Фране, и тут же почувствовала волну тревоги от того, как сильно успела к нему привязаться за все это время. Я не знаю, что и делать. Чувство, будто я растворяюсь в ком-то другом, меня не покидало, а только подстегивало на какие-то глубинные страхи потерять саму себя. Мы стали так близки за такое короткое время… хоть это и кажется неизбежным, я всегда боялась излишне привязываться к людям. Я не могу о чем-то долго волноваться — это быстро становится скучным, и я пытаюсь отстраниться от событий или человека. Всё это как-то слишком тяжело для меня. Мы пошли по пути, известному одному только пламенному зверю, и иллюзионистка доверилась животному так же легко, как сходила с ума. Сенека шел позади, а я вцепилась в его густую шерсть пальцами, пытаясь усмирить собственные невеселые мысли, окатившие меня будто бы предсмертно. С одной стороны, я понимаю, что я не могу всю жизнь бежать от чувств и ответственности, но, с другой, всё это действительно кажется таким тяжелым и обременяющим. Я не умею скучать, не умею любить, не умею привязываться. Мне легко заводить знакомства, но они не являются для меня чем-то серьезным. Люди не воспринимаются мной, как реальные. Как бы все было, если бы не было этой Истинной связи? Фран бы вел себя по-другому. Он был бы язвительным, колющим, он бы меня уничтожил, не оставив и грамма самооценки. Может быть, я ему вовсе и не нравлюсь, а во всех этих чувствах виновата лишь эта перевороченная система отношений между альфой и омегой. — Мне очень нравятся звезды, — вдруг сказала девушка. Я перевела уставший взгляд на её напряженную спину. Качаясь под действием движений Сенеки, всё пыталась держаться из последних сил — и горящая огнем метка мне в том помогала. От противоречивых чувств, тлеющих в груди, она словно болела только сильнее. — Какие? — спросила только для того, чтобы хоть как-то поддержать диалог. Равати непредсказуемо-зло оскалилась, оглянувшись на меня. Вцепившись в короткую шерсть пламенного животного, я перевела взгляд на землю, чтобы не видеть этого воплощенного в человеке безумия. Девушка хмыкнула, вернувшись в прежнее положение, и начала тихо напевать по нос ту старую якутскую песню, что пела для Мари мать, когда Кританту выгнали из селения. Это вызвало неприятную дрожь, скатившуюся вниз по позвоночнику мурашками. Медведь фыркнул, принюхиваясь к чему-то, и копыта оленя чуть не увязли в топком болоте. Это была мягкая земля цвета жуткой тины, что всасывала все, что попадало на неё с давлением. — Разные. Все? — ученица шамана глубоко задумалась, словно не обратив внимания на то место, куда нас привела тропа. Я едва сдержала еще один тяжелый вздох — иногда мне казалось, что только мне в этом мире хотелось как-то обходить опасные места стороной. — Хотугу Сулус, Хун, Тайахтаах. Я дернула оленя, чтобы он шагнул назад, и Сенека издал отдающий огнем фырк, прежде чем это сделать. Равати, наконец, перевела взгляд вниз и цокнула: — Так долго идем к горе, — она замолчала, плотно сжав губы и побелев. С надеждой оглянувшись назад, я поняла, что дорогу уже полностью покрыла туманная мгла дремучего леса. Ладно, стоит признать, что некоторые мои решения вполне могут привести к повторной смерти. Но теперь у меня ответственность за сохранность не только моей жизни. Хотя жутко болящая метка могла вполне значить, что и с Франом что-то случилось. В какой-то момент мне даже начало казаться, что клыки вновь вцепились мне в кожу, разрывая ткань, но это была лишь иллюзия уставшего подсознания. Мы обошли опасные места, всё пробираясь к возвышенным местам. Отсвет, мелькнувший где-то на горе, ясно дал знать, в какую сторону идти. Разве это не было глупо? Я ощупала нос, пока думала об этом, и даже ненароком нахмурилась в сомнении, не стоит ли мне его вправить прямо сейчас. Хотя это будет очень больно. Выдержу ли, не закричав? Мотнула головой в отрицании, возвращая руки на перекатывающиеся мышцы Сенеки, укрытые плотным занавесом густой белой шерсти. В темноте этого места он выглядел, как настоящее приведение. Медведь глухо рыкнул, будто пробуждая Равати от пугающего оцепенения. — Еще немного, нужно потерпеть совсем чуть-чуть, — было непонятно, кого она убеждала: меня или себя. Я кивнула, хоть девушка и не могла этого видеть. Под быстрым темпом спешащих животных мы добрались до подножия гор. Повезло, что мне хватило пламени и ментальных сил, потому как еще десять минут назад Солнце начало работать с перебоями: то потухало, то разгоралось с немыслимой силой. Теперь, абсолютно лишенная и малейшей крупицы пламени (ладно, тут я уже утрирую — некоторые количество все же осталось на случай, если нужно будет сбегать от секты сумасшедших), я была будто голой перед противниками. Потерев ладони между собой, на всякий случай оглядела окружающее пространство на предмет чистой воды. Её не было, даже грязной. Только туманная влага опаляла холодом разгоряченную от длительной поездки кожу. Кольцо пришлось потушить. Равати слезла с медведя, глухо ударившись подошвой тяжелых ботинок о твердую землю. Зверь, глухо проурчав, исчез. Сенека, склонив голову, пропал тоже. Оставаться вновь наедине с обезумевшей иллюзионисткой было немного страшно, но физическая усталость пересиливала внутреннюю тревогу. — Сейчас, сейчас, — Равати похлопала раскрытой ладонью по поверхности горы. Я скептично выгнула бровь, не ожидая дальше ничего хорошего, но побоялась спровоцировать её новый срыв. — Ты, кырыыс, эй! Несмотря на то, что она пыталась не кричать, шепча оскорбления на чужом языке, последний восклик получился вполне громким. Пламя мелькнуло в одной из прорех в горной породе — стало быть, там была пещера. Там не было никакого силуэта, но присутствие другого человека хорошо ощущалось. Незаметная пещера таила в себе предвещенное место встречи. Я посмотрела наверх: темнота меня уже не пугала, хотя омега внутри выказывала вполне ясные для меня опасения. Запах альфы, какой-то химический, резкий, вывернутый будто целиком, мешал спокойно дышать и вызывал боль в пульсирующей метке. Резкий выдох и маленький вздох — только так можно было продолжать здесь находиться. — Кританта, мать твою да в Нижний мир, — девушка вспылила, хлопнув по горной породе. Должно быть, это больно. — Ты принял подавители? Значит, Кританта. Всё-таки не Бьякуран, это не его запах, о нет. Липкая сладость ни капли не похожа на этот вывернутый наизнанку запах хлорки, уничтожающий легкие. Так этот мир борется с близкородственными связями, или аромат действительно настолько ужасен? — У него должен был начаться гон, — иллюзионистка пожала плечами, будто секунду назад не злилась. — Про мать извини. «Про мать было лишнее», — хмыкнула я про себя, вглядываясь в темное небо. Любимые Равати звезды сейчас виднелись как никогда хорошо. Из скрытой листвой пещеры послышался едва заметный шорох — если не знать где, то не услышишь. Запах начал утихать, вместе с тем исчез и внешний дискомфорт. Равати пошла вперед, выбирая определенные пути, чтобы подобраться к вязи забытого всеми входа. Мне следовало подбирать слова перед тем, как обращаться к старым знакомым Мари — во-первых, нельзя было им догадываться, что я совершенно другая личность; во-вторых, также не стоило провоцировать их на какие-то негативные реакции. Одна только мысль о контроле слов в присутствии незнакомых людей заставила меня устать куда больше, чем этот сумасшедший день. В Варии я привыкла вести себя в определенных рамках: с Франом я была собой; с Бельфегором была осторожнее; с Луссурией предпочитала сильно не высовываться. Это было привычно, и я знала, что делать. Каждый раз, в новых контактах, приходилось заново выстраивать для себя какие-то шаблоны поведения. Подстраиваться под других. Наверное, так делать всё же не стоило, но по-другому я не умею. Как же мне вести себя с Равати и Критантой? Они меня пугали. Не так сильно, как это мог делать босс, не так сильно, как это делала пугающая пустота связи с Франом, не так сильно, как мое присутствие в этом мире. Это был иной страх. Его вызывала особенно Равати, чьи нездоровые реакции на события были агрессивными, непредсказуемыми, бурными. Девушка под моим напряженным взглядом потерла безымянный палец, застыв на одном месте. Запах, исходящий из закутка, полностью исчез, оставляя после себя черную дыру, вызывающую недоумение пустоту — будто омега внутри знала, что что-то должно быть, но этого на нужном месте не оказалось. Вот, что произошло тогда с запахами рядовых, забиравших меня с министерства. Наконец, спустя несколько минут звенящей тишины и секундных остановок, мы добрались до конечной цели нашего небольшого путешествия. Не удержавшись, посмотрела вниз. От вида отдаленной земли закружилась голова. Особняк отсюда даже не виделся, надежно скрытый тяжелой картиной мертвого леса. Равати осторожно потянула меня за локоть вглубь тьмы, и тут же отдернула руку, будто обожглась. Её пальцы действительно были горячими. Может, у неё началась лихорадка? Когда она отвернулась, я провела ладонью по предплечью там, где она меня коснулась, чтобы стереть жар. Кританта, куда более повзрослевший с последних воспоминаний, сидел, опираясь на холодную горизонтальную поверхность. Прерывистое дыхание его вздымало грудь, едва заметную через расстегнутую белую куртку. Эмблема Мельфиоре была отодрана, и на её месте издевательски торчали нитки. — А, Кыскыйдаан, — вытерев испарину со лба, парень хмыкнул. Подергивание губ сделало ухмылку скорее вынужденной, чем радостной. Первой он заметил Равати — она будто занимала всё пространство. Он перевел блестящие глаза на меня, и темный взгляд вдруг потеплел. — Мари, ты так… изменилась. Парень с сожалением оглядел всё мое лицо, остановившись на шраме после сломанного носа. Иногда мне даже удавалось про него забыть. — Бить она лучше не стала, — придирчиво поделилась девушка, опуская перед Критантой на корточки. Я не могла ощущать его братом — мой настоящий старший брат был совсем другим. — Как ты, итэҕэс өйдөөх? Кританта простонал, откидывая голову. Пот скатился по его блестящей шее вниз, и я отвела взгляд, стараясь на него не смотреть: он был как одно большое напоминание о том, что меня рано или поздно настигнет. Что будет со мной? Когда это произойдет? Министерский работник не сказал точных сроков, и мне самой нужно будет высчитывать промежуток. С моего появления здесь почти прошел месяц, значит, срок уже близко. Интерес к этой стороне отношений сочетался с испугом: что, если со мной стало что-то не так после того, что было? Вдруг я стала… какой-то бракованной-сломанной-другой-грязной? Не стоило сейчас об этом думать. Для начала — выжить, узнать, жив ли сам Фран (ох, он способен преследовать кого-то даже после смерти, я уверена), а уже потом решать всё остальное. Даже этот страх привязанности, даже это желание покончить с отношениями, лишь бы сохранить собственную независимость. Всё после. Равати помогла Кританте встать. — Куда дальше? — обеспокоенно спросила я. Вся эта атмосфера таинственности начинала порядком надоедать. Я не привыкла к таким тяжелым походам, мне требовалось отдохнуть, желательно с душем и теплой кроватью. — Ой, мне тоже интересно, — послышался сладкий голос, слегка смазанный техническими шумами. Мы все вздрогнули, оглядываясь в поглощающей тьме. Кританта скинул на пол небольшую штуку, напоминавшую больше жука, чем какую-то технику. Бьякуран на той стороне динамика елейно рассмеялся. Голос быстро стал расстроенным. — Вы мне не рады? Что ж, мне очень жаль. Мне казалось, вы хотите со мной немножко поиграть. Брат Мари ущипнул себя за переносицу, в то время как мне самой хотелось разломать эту технику на мелкие кусочки, лишь бы только не ощущать присутствие этого змея рядом. Я не знала, что и делать — из-за страха перед этим человеком всегда застывала оленем в свете фар. Когда-то меня хотел напугать Гилберт, но он даже не знал, с кем конкурирует. — Равати-чан, ты тоже там? — кокетливо поинтересовался этот черт, совершенно не затыкаясь под нашими злыми взглядами. Как бы ни хотелось уничтожить связь, стоило узнать, что ему нужно, что он хочет сделать и как скоро у него это получится. — Ты подаешь на развод, сладость? — Я тебя убью своими же руками! — девушка в отчаянии зарычала, пнув жучок, и он откатился ко мне. Мои глаза не могли отпустить этот элемент, словно гипнозом притягивающий. Как было бы легко сейчас сломать его, и посидеть в тишине хотя бы мгновение, в желании обрести покой раскачиваясь на одном месте. — Равати, успокойся! — не выдержав, повысила голос. Её нестабильность лишь раскаляла атмосферу. — Бьякуран, чего ты хочешь? Мужчина молчал. Казалось, что он хотел продолжить свой театрализованный спектакль, но связь резко оборвалась, и когда мы уже, переглянувшись, готовы были в это поверить, динамик зашуршал новой открытой упаковкой любимого Бьякураном зефира. Мог ли он отследить наше местоположение благодаря этой технике? В таком случае, что-либо делать с жучком уже бесполезно. — Не в каждом мире мне может быть так весело, — медленно протянул Джессо, и я уверена, что в этот момент его фиалковые глаза хищно сощурились. — Ты удивляешь с каждой секундой, Мари-чан. Я рассчитывал на другой исход вечера — ну что ж, тем интереснее. Напоследок хотел поблагодарить свою женушку за наиценнейшую информацию. Я перевела настороженный взгляд на Равати, которая тут же побледнела, находясь в центре нашего подозревающего внимания. Динамик, треснув, отключился, но я все равно, на всякий случай, скинула его из пещеры. Дрожащей рукой девушка потянулась к нагрудному карману рубашки, и я, подсознательно определив угрозу, постаралась занять удобное для защиты положение. Этого, однако, не потребовалось — она достала дешевую пачку сигарет. Нескольких там уже не было. — Ты же бросила, — растирая лицо, Кританта повернулся к Равати только для того, чтобы скосить на меня глаза. — Как бросила, так и начала, — грубо ответила ему девушка, прикурив от едва заметного огонька на кончике указательного пальца. Сизый дымок тут же потек вверх, как воздушная река. — О какой информации он сказал? — не желая размениваться на прелюдии и виляния, я спросила прямо. Равати глубоко затянулась, чуть не задохнувшись от горького вкуса, и стряхнула пепел на холодный камень пещеры. — Давайте объединимся с остальными, и я все там расскажу, — за одно мгновение иллюзионистка словно постарела. Кританта, качнувшись на месте, облокотился о горизонтальную поверхность, и, казалось, готовился потерять сознание. Я со злобой потерла руки, на секунду даже замерзнув. Мне нужна была еда, мне нужен был отдых, мне нужна была хоть какая-то стабильность — без этого сокрытия важных событий. Уж что-что, а после того, как мы объединимся, нужно идти к Варии.